Охорона озброєння і техніки під час перевезення військ

Дата добавления: 2015-10-12; просмотров: 775

Представления о классовом праве, включая и классовое про­летарское право, с позиций психологической теории права разви­вал М.А. Рейснер.Еще до революции он начал, а затем продолжал классовую интерпретацию и переработку ряда идей таких пред­ставителей психологической школы права, как Л. Кнапп и Л. Пет-ражицкий¹.

Свою заслугу в области марксистского правоведения он ви­дел в том, что учение Петражицкого об интуитивном праве поста­вил "на марксистское основание", в результате чего "получилось не интуитивное право вообще, которое могло там и здесь давать индивидуальные формы, приспособленные к известным общест­венным условиям, а самое настоящее классовое право, которое в виде права интуитивного вырабатывалось вне каких бы то ни было официальных рамок в рядах угнетенной и эксплуатируе­мой массы."².

Марксистские представления о классовости права Рейснер толковал в том смысле, что каждый общественный класс — не только класс господствующий, но и угнетенные классы — в соответствии с положением данного класса в обществе и его психикой творит свое реально существующее и действующее интуитивное классовое право. Уже при капитализме, по Рейснеру, имеется не только буржуазное право, но также пролетарское право и крестьянское право. Так что не "все право" запятнано "эксплуататорской целью"³. Возражая против отождествления всего права с эксплуататорским правом, Рейснер уже до революции проводил ту мысль, что у революцион­ных масс есть свое классовое интуитивное право, которое должно лечь в основу их будущего господства.

¹ Там же. С. 78.

² Там же. С. 134—135.

¹ См., в частности: Рейснер М.А. Теория Петражицкого, марксизм и социальная идеология. СПб., 1908; Он же. Государство, СПб., 1911 (2-е изд. 1918); Он же. Основы Советской конституции. М., 1918; Он же. Государство буржуазии и РСФСР. М., 1923; Ок же. Право. Наше право. Чужое право. Общее право. Л., 1925 (в дальнейшем цитировании — просто "Право").

² Рейснер МЛ. Право. С. 20.

³ Рейснер МЛ. Теория Петражицкого, марксизм и социальная идеология. С. 159—160.

236 Раздел Ш. Марксистская доктрина и социалистическое правопонимание

Такое правопонимание, согласно Рейснеру, подтвердилось по­сле пролетарской революции, особенно выразительно — в Декрете о суде № 1, которым деятельность новой юстиции в условиях от­сутствия надлежащего официального (позитивного) права была ори­ентирована на "революционное правосознание" победившего про­летариата.

В проведении этого декрета и пропаганде его идей, как извест­но, большую роль сыграл A.B. Луначарский¹.Как положения дек­рета, так и позиция Луначарского в дальнейшем подвергались кри­тике (со стороны Стучки, Пашуканиса и др.) за использование уче­ния Петражицкого об интуитивном праве и т. д. Рейснер, отвергая эту критику, отмечал, что декрет (и соответственно — Луначар­ский) имел в виду не интуитивное право в толковании Петражиц­кого, а марксистски переработанное Рейснером классовое интуи­тивное право пролетарских масс. По словам Рейснера, это он, под­держав усилия Луначарского по организации революционной юс­тиции, указал на то, что революционное право уже есть и сущест­вует, несмотря на то, что никакое законодательство его еще не за­крепило. "Это, как выяснил я тов. Луначарскому, со ссылкой на некоторые научные материалы, — отмечал позднее Рейснер, — было интуитивное (или захватное) право наших революционных масс, которое в качестве классового права восставших содержит в себе полноту надлежащего правосознания"². И именно этот декрет, по оценке Рейснера, стал основой нового правопорядка с его особенно­стями и классовым принципом.

Общими признаками всех типов права, согласно Рейснеру, яв­ляются, во-первых, связь права с хозяйством (где нет хозяйства, нет и права) и, во-вторых, идеологичность права (право как одна из идеологических форм). Характеризуя право как "результат хо­зяйственных, а в частности производственных отношений", Рейс­нер поясняет, что "каждый класс строит свое право на основе сво­его положения в производстве и обмене, а общий правопорядок от­ражает на себе черты той формы производства, которая в свою очередь определяет классовый порядок"³.

¹ Защищая положения данного декрета в духе психологического учения об интуи­тивном праве, Луначарский в своей статье в большевистской "Правде" трактовал революцию как крах позитивного права и торжество интуитивного права трудя­щихся. В статье проводилась мысль об "истреблении всех органов старого права", подчеркивался классовый характер интуитивного права. "Свое право, — писал Луначарский,— каждый класс создает на деле, когда он применяет свою власть, когда он строит общественный мир по образу и подобию своему, т.е. в соответствии со своими коренными классовыми интересами, с одной стороны, и данными кон­кретными условиями, с другой". — Луначарский A.B. Революция и суд // Правда, 1917. 1 декабря (18 ноября).

² Рейснер М.А. Право. С. 21—22.

³ Там же. С. 248.

Глава 1. "Новое право": основные направления интерпретаций

Специальная же природа права как одной из идеологических форм состоит, по Рейснеру, в том, что правовая идеология отража­ет действительность "через равенство и неравенство и построен­ную на этом основании справедливость"¹. Отсюда и определение права (данное Рейснером еще в 1912 г.) как идеологии, которая "опи­рается в нашем сознании прежде всего на понятие правды, спра­ведливости и равенства в распределении и уравнении между людьми и вещами"². Причем такая специфичность правовой идеологии (пра­вовой формы преломления отражаемой действительности под уг­лом зрения различных классовых представлений о справедливо­сти, равенстве и неравенстве) "ничего не меняет в зависимости правовой идеологии от хозяйственного базиса, но только показы­вает нам направление, в котором происходит извращение и пре­ломление правового отражения"³.

Интуитивное право каждого класса Рейснер именует субъек­тивным правом этого класса. Критикуя этатистские представления о праве как продукте государства и субъективном праве как след­ствии объективного права (общего права, общего правопорядка), он отмечает, что, напротив, объективное право (и общий правопоря­док) формируется из компромисса различных классовых субъек­тивных прав, из классовых правопритязаний. Рождение права пред­стает у Рейснера "в виде совершенно одностороннего акта", но это не чисто психологическое переживание в духе Петражицкого, по­скольку, во-первых, формирование классового субъекта права про­исходит под давлением материальной среды, а во-вторых, "психо­логическая установка субъективного права совершается здесь в качестве идеологического отражения действительности, — образо­вания соответственно "идеального побуждения" (говорим здесь тер­мином Энгельса) с тем, чтобы при помощи этого идеального побуж­дения организовать опять-таки известное коллективное действие или реальное поведение, несущее на себе определенные следы из­вестного метода представления"*.

О субъективном праве Рейснер говорит в том смысле, что есть определенный коллективный субъект (род, класс) как носитель особых правовых притязаний — своих требований равенства и спра­ведливости. "Понятие субъективный, — поясняет он, — мы могли бы прямо заменить понятием одиночный или односторонний, в противоположность всему, носящему характер согласительный или двусторонний. Субъективное право с этой точки зрения есть не что иное, как право одностороннее, являющееся результатом построения формальной воли данного субъекта, выступающего со

¹ Там же. С. 253.

² Там же. С. 24.

³ Там же. С. 253.

⁴ Там же. С. 261—262.

238 Раздел Ш. Марксистская доктрина и социалистическое правопонимание

своим требованием к той или иной другой стороне или к объектив­ному миру"¹.

Такому субъективному праву, по концепции Рейснера, проти­востоит право объективное, общее, отличительный признак кото­рого состоит в том, что оно устанавливается не одной стороной, а всем обществом (основными классами) или несколькими носителя­ми субъективных прав на основе известной общности ("общей поч­вы") между ними, путем определенного компромисса между ними. Там, где нет такой "общей почвы" (в состоянии войны, револю­ции, мероприятий силовой внеправовой политики), там правопри-тязания сторон находятся в непримиримых отношениях и их кон­фликт решается ,не правовыми, а какими-нибудь иными (фактиче­скими, силовыми) средствами.

Классовость права в толковании Рейснера подразумевает, та­ким образом, наличие правового элемента в межклассовой борьбе, существование особого субъективного классового права и, наконец, своеобразный компромисс этих субъективных классовых прав, "ко­торый в той или иной форме завершает картину правовой оболоч­ки междуклассовой борьбы"². В результате классовой борьбы одно из субъективных прав ложится в основу некоторого общего право­порядка, в котором классовое право господствующего класса зани­мает доминирующее положение.

Диалектику взаимосвязи субъективных прав и общего права Рейснер изображает так: субъективное право плюс другое субъек­тивное право дает известное объективное право, которое в конеч­ном счете определяет место и значение субъективных прав — объ­ективный порядок пропорции или равенства между спорящими сто­ронами. Взамен борьбы субъективных классовых правопритяза-ний устанавливается их примирение в виде правоотношения, где правам соответствуют обязанности, причем обязанная сторона по­лучает хотя бы минимальную область прав. В целом "право, как идеологическая форма, построенная при помощи борьбы за равен­ство и связанную с ним справедливость, заключает в себе два основных момента, — а именно, во-первых, волевую сторону или одностороннее "субъективное право" и, во-вторых, нахождение об­щей правовой почвы и создание при помощи соглашения двусто­роннего "объективного права". Лишь там возможна правовая борь­ба, где имеется возможность нахождения такой почвы"³. Где ее нет, там — борьба различных сил.

Во время классовой борьбы, отмечает Рейснер, правовой эле­мент может отступить на задний план, а правовые требования — поддерживаться исключительно аргументами силы. "Но это, — про-

l

Глава 1. "Новое право": основные направления интерпретаций

должает он, — нисколько не мешает пронести через политиче­скую борьбу правовые требования, поскольку они связаны, во-пер­вых, с собственностью, а во-вторых, и с другими моментами рав­ного или неравного распределения благ и силы, и в тот момент, когда заканчивается борьба и создается известный формальный компромисс между победителями и побежденными, субъективное право класса переходит в объективное право данного, более широ­кого, объединения, государства или какой-нибудь иной организа­ции"¹.

Право победившего класса, по Рейснеру, не заменяется цели­ком и непосредственно идеологической формой власти, т. е. исклю­чительно политической организацией, политикой. Между правом и властью как двумя разными идеологическими формами, выражаю­щими соответственно начала справедливости и целесообразности, имеются существенные отличия как в функциях, так и в способах и средствах их осуществления. Социальная функция власти, отме­чает Рейснер, — это единство, и она может осуществляться пря­мым уничтожением всех нарушающих такое единство сил и момен­тов. Социальная же функция права — соглашение и компромисс, которые, хотя и не гарантируют полного равенства в распределе­нии власти или экономического обеспечения, но во всяком случае создают общий порядок на основе той или иной "справедливости" и признанных ею "прав". "И если власть, — писал он, — дает взаи­модействие в социальном поведении на основе прямого подчине­ния, то право требует хотя бы призрачного или молчаливого согла­шения. Выражение власти есть приказ, выражение права — дого­вор. Власть есть свобода, право — связанность чужим правом"².

Весьма показательно, что различие между правом и властью Рейснер проводит ценой отождествления власти (охватывающей у него политическую власть и государство) с силой и прямым наси­лием, с приказом и непосредственным подавлением. Власть, поли­тическое господство, государство предстают у него (вполне в общем русле марксистского и ленинского учения о политической власти и государстве как организации классовой диктатуры) как свобода прямого (внеправового и антиправового) насилия и подавления, так что для правовой формы организации политической власти в виде публично-правовой власти, для правового государства здесь не ос­тается места. У Рейснера свободно лишь государство, лишь власть, и свобода эта трактуется как непосредственное классовое насилие по принципу целесообразности.

Вместе с тем в конструкции Рейснера исключается понимание права как свободы вообще и свободы индивидов в особенности, по­скольку субъектами права у него являются классы (до классов —

¹ Там же. С. 262.

² Там же. С. 268.

³ Там же. С. 267.

¹ Там же. С. 269.

² Там же. С. 196.

240 Раздел Ш. Марксистская доктрина и социалистическое правопонимание

родовые группы), а индивиды остаются за бортом такой антиинди­видуалистической, классово-коллективистски интерпретируемой интуитивной теории права.

Всякое т. н. "общее" право (общий правопорядок) — как при капитализме, так и после победы пролетарской революции — пред­ставляет собой, по Рейснеру, компромисс и объединение наличных в данном обществе субъективных классовых прав. "Ибо, — замеча­ет он, — одинаково и буржуазное государство, и наше Советское точно так же включает в свой общий правопорядок и право проле­тарское, крестьянское, и буржуазное. Одного только, пожалуй, "пра­ва" у нас нет — это права землевладельческого в смысле частного землевладения, хотя зато мы имеет грандиозного помещика в лице самих Советов, владеющих порядочным количеством имений в виде советских хозяйств"¹. Разница, однако, в том, что при капитализме господствующее положение в общем правопорядке занимает право буржуазии, а в советском правопорядке — пролетарское право.

Таким образом, уже при капитализме, по концепции Рейснера, имеется и фактически действует субъективное пролетарское пра­во. Во время революции и гражданской войны между враждующи­ми сторонами не было правового компромисса, правовых отноше­ний, "общего" правопорядка, — здесь, по словам Рейснера, "гос­подствует политика в своей наиболее обнаженной форме", исполь­зуется "идея диктатуры и террора как с одной, так и с другой стороны"². На территории, контролируемой пролетариатом, дейст­вует его субъективное классовое право (по принципу: чья власть, того и право).

После гражданской войны и перехода к нэпу складывается компромисс между классом-победителем и побежденным классом и восстанавливаются некоторые институты классового права против­ника в качестве составной части создающегося общего советского правопорядка. Здесь, поясняет Рейснер, "действует уже не один штык или сила, но своего рода молчаливое соглашение, по которо­му навстречу красной власти идут различные "красные" купцы, предприниматели, кустари, собственники и тому подобные нетру­довые слои, которые и принимают объявление основных граждан­ских прав в качестве правового соглашения с пролетариатом и его союзником — трудовым крестьянством"³. Тем самым новое между­классовое ("общее") право определило "неравенство между круп­нейшими классовыми группами" и выразило (в соответствии с этим

¹ Там же. С. 198. Здесь, как и в других случаях, следует учитывать то обстоятель­ство, что у Рейснера право при капитализме (как "общее" право) не совпадает с буржуазным правом (с субъективным правом буржуазии); точно так же право со­ветское (право при диктатуре пролетариата) как "общее" право не совпадает с пролетарским правом (субъективным правом пролетариата).

² Там же. С. 207.

³ Там же. С. 209.

Глава 1. "Новое право": основные направления интерпретаций

неравенством) "регулирующую справедливость" в межклассовых отношениях, в основе которой лежит господство пролетарского права с его трудовым принципом, ограничивающим и допущенные ин­ституты буржуазного права¹.

В первые годы Советской власти (от революции до нэпа), по , оценке Рейснера, экономическая и техническая деятельность, по-_; литическая и административная работа явно преобладали над пра­вовым регулированием. Планы мероприятий тех лет устанавлива-i лись почти исключительно на основе целесообразности, а не спра-i ведливости и правовой формы. Наиболее значительные акты этого • времени были проявлением "живой диктатуры пролетариата"² (це­лесообразной политической деятельности) или мероприятиями по созданию социалистического хозяйства. "Поскольку в этот период шла речь о праве и правовом порядке, он представлял собою наибо­лее чистое воплощение социалистического мировоззрения, как оно сложилось среди пролетариата и крестьянства. Трудовая повин­ность, с одной стороны, и трудовое землепользование, с другой, — таковы были важнейшие воплощения социалистического равенства, дополненного с другой стороны соответственным участием в пользо­вании продуктами питания и широкого потребления, которые рас­пределялись пропорционально трудовой ценности каждого гражда­нина в стране Советов"³. В этих условиях господства политической целесообразности "законодательство принималось прежде всего как организующая или техническая деятельность, которая лишь в незна­чительной своей части облекалась правовыми формами"⁴.

Новая мерка — трудовое начало — определила, по словам Рейснера, уже в годы "военного коммунизма" путь классовой спра­ведливости советского законодательства. "Так было осуществлено основное правовое требование пролетариата о введении трудовой повинности, уравнявшей всех граждан Советской Республики пе­ред общей обязанностью труда и одарившей их правом на его при­менение"⁶.

В наиболее чистом виде правовая система пролетариата с ее трудовым принципом нашла свое воплощение, по оценке Рейснера, в кодексе труда 1918 г., полностью соответствовавшем требованию Конституции РСФСР 1918 г.: "Не трудящийся да не ест". В годы "военного коммунизма" без всякого компромисса с буржуазной идео­логией господствует правовая идеология пролетариата и пролета­риат последовательно стремится к воплощению "именно своего тру­дового порядка на основе хозяйственного базиса социализирован­ных орудий производства", насильственно уничтожая буржуазные

¹ Там же.

² Там же. С. 27.

³ Там же.

⁴ Там же. С. 28.

⁵ Там же. С. 217.

242 Раздел Ш. Марксистская доктрина и социалистическое правопонимание

отношения "во имя чистых и принципиальных требований трудо­вого мировоззрения"¹. В этих условиях все неработающие, укло­няющиеся от труда совпадают "с понятием буржуа" и как "дезер­тиры труда" подлежат суровым репрессиям — конфискациям и реквизициям, обложению чрезвычайными налогами, лишению права пользоваться квартирой и обстановкой, высылке в лагеря прину­дительных работ, закрытию доступа в учебные заведения и т. д. — вплоть до зачисления в разряд заложников и расстрела в качестве таковых².

Оправдывая этот строй пролетарского насильственного "тру­дового порядка" в его чистоте и последовательности, Рейснер, хотя и воспроизводит обычные ссылки на чрезвычайные внешние и внут­ренние обстоятельства послереволюционного времени, но по суще­ству верно отмечает принципиальное соответствие "военного ком­мунизма" положениям Маркса и Ленинао пролетарском комму­низме. "Военный коммунизм, — подчеркивает он, — есть, таким образом, вместе с тем и пролетарский коммунизм, и нет никакого сомнения, что в случае победы социальной революции на Западе непосредственно из недр нашего военного коммунизма вырос бы и тот высший строй переходного времени, который одинаково рисо­вался и Марксу, и Ленину в виде не только диктатуры пролетариа­та, но и следующей ступени, ведущей к приближению коммунисти­ческого общества"³.

В отличие от многих прошлых и современных интерпретато­ров "военного коммунизма" Рейснер правильно подчеркивал чисто пролетарско-коммунистическую природу, характер и направлен­ность его требований и мероприятий. Эту свою оценку он подкреп­ляет анализом декретов и практики первых лет советской власти. Уже через год после революции была в основном завершена на­ционализация производства и обмена в стране и декретом 24 нояб­ря 1918 г. предусматривалась замена всего частно-торгового аппа­рата государственно-плановым заготовлением и снабжением "тру­дового населения" продуктами личного потребления и домашнего хозяйства. Вся продукция национализированных или взятых на учет предприятий и их распределение среди трудящихся поступали в ведение органов диктатуры пролетариата, а "вся страна получила характер социалистической организации трудящихся, где взамен за труд каждого гражданина он получил соответственную долю участия в общем потреблении"⁴.

В этих условиях деньги, советские разменные знаки, по сло­вам Рейснера, приобрели значение, аналогичное "трудовым кви­танциям", о которых говорили Маркс и Ленин, характеризуя безто-

Глава 1. "Новое право": основные направления интерпретаций

варный и безденежный "трудовой эквивалент" (равное потребле­ние — за равный труд) на первой фазе коммунизма. Тем более что была введена карточная система, предусматривавшая единообраз­ное распределение предметов питания в городе и деревне и опре­делявшая количество продуктов, подлежащее выдаче населению на основе классового принципа (т. н. "трудовой продовольственный паек")¹.

Для этого социалистического производства и снабжения вре­мен "военного коммунизма" характерно и то, что пользование бла­гами, находящимися в руках государства (жилищем, железнодо­рожным и городским транспортом, почтой, телеграфом, коммуналь­ными услугами, медицинской помощью, услугами школы, вузов, театров и т. д.), было бесплатным и определялось в политико-адми­нистративном порядке.

Рейснер правильно отмечает соответствие всех этих социали­стических начал "военного коммунизма" ленинским положениям о превращении всего населения в рабочих и служащих одного всена­родного, государственного "синдиката". Он прав и тогда, когда, срав­нивая "военный коммунизм" и нэп, подчеркивал "опыт довольно высокого развития социалистического хозяйства"² (в смысле гос­подства начал социализированного производства и распределения) при "военном коммунизме", который выражал собой строй макси­мально возможной в тех условиях коммунизациивсей жизни об­щества (последующий опыт тотальной социализации посленэпов-ской эпохи остался Рейснеру неизвестным).

Для Рейснера последовательное "социалистическое примене­ние начал равенства" при "военном коммунизме" — это одновре­менно "правовой строй военного коммунизма", воплощение "требо­вания пролетарского права в его наиболее чистой классовой форме, поскольку это вообще возможно в переходную эпоху"³. С подобны­ми утверждениями можно согласиться лишь в том смысле, что то, что Рейснер именует пролетарским или социалистическим "равен­ством", "справедливостью", "правом", действительно вполне адек­ватно, последовательно и полно обнаружило себя и воплотилось в строе, порядках, режиме "военного коммунизма". Но суть дела в том, что это как раз и не был правовой строй, правовой порядок,

¹ Там же. С. 218—219.

² Там же. С. 218.

³ Там же. С. 219.

⁴ Там же.

¹ Предметы питания, согласно декрету от 30 октября 1918 г., распределялись по 4 категориям "трудового населения": 1) рабочие физического труда, занятые в со­ветских предприятиях и учреждениях; 2) лица, занятые умственным и конторским трудом на советских предприятиях и учреждениях; 3) лица, занятые в частных предприятиях, учреждениях и хозяйствах, не эксплуатирующие чужого труда; 4) сельское население, для которого устанавливалась твердая норма для личного потребления и хозяйственных надобностей, причем все продукты сверх этой нормы изымались в качестве "излишков" и поступали в государственный фонд.

² Там же. С. 221.

³ Там же.

244 Раздел Ш. Марксистская доктрина и социалистическое правопонимание правовой режим. Точно так же неправовыми были и т. н. пролетар­ское "равенство", "справедливость", "право".

Не повторяя всех перипетий пролетарско-идеологизированно-го способа использования в рейснеровской концепции слов из тра­диционного юридического словаря, отметим здесь самое главное: неправовой характер т. н. пролетарского (социалистического) "ра­венства" предопределяет неправовой характер и т. н. пролетарской (и социалистической) "справедливости" и "права". А это пролетар­ское (социалистическое) равенство, — как в концепции Рейснера, так и в реальной действительности диктатуры пролетариата и со­циализации жизни людей и общества в целом, — фактически пред­ставляет собой равную для всех обязанность трудиться в условиях всеобщего принудительного труда. Но такое насилие к труду, оди­наково применяемое ко всем, — это как раз свидетельство состоя­ния бесправия, отсутствия свободных индивидов—субъектов пра­ва, в том числе и в сфере труда и его оплаты, отрицания правового (добровольного, договорного) характера трудовых (и связанных с ними иных) отношений. Правовое равенство в сфере труда, как минимум, предполагает свободный, добровольный, непринудитель­ный характер труда, равное у каждого индивида право (свободу) собственного выбора — трудиться вообще или не трудиться, лич­ное свободное согласие на определенный труд за договорно опреде­ляемую плату и т. д. Такое правовое равенство в рассматриваемых Рейснером условиях "военного коммунизма" и вообще социализа­ции средств производства абсолютно исключается.

Когда Рейснер принудительный для всех труд выдает за "ра­венство" как меру пролетарского (социалистического) "права" и его "справедливости", то он не замечает того принципиального об­стоятельства, что подобное "равенство" (и в его теории, и в со­циалистической практике) не является и не может быть правовым именно потому, что оно по существу носит не позитивный, а нега­тивный характер: т. н. "равенство" в принудительном труде — это лишь видимость "равенства" несвободных, а по существу — как раз радикальное отрицание свободного индивида, отрицание инди­видуальных прав и свобод и вместе с тем права вообще.

Правового равенства нет и не может быть также и в отноше­ниях между трудовым вкладом подневольного, принужденного к труду работника и выдаваемым ему "трудовым пайком", разряд и размер которого тоже устанавливаются в административно-власт­ном порядке. Т. н. "трудовой эквивалент" в условиях социализации средств производства и продуктов труда фактически представляет собой не эквивалентную (равную) оплату труда (без товарно-де­нежных и договорно-правовых отношений, механизмов и норм оп­ределение такого эквивалента просто невозможно), а лишь мини­мум "трудового пайка" по классовому принципу (лишение пайков "нетрудящихся", распределение пайков среди "трудящихся" по

Глава 1. "Новое право": основные направления интерпретаций

разрядам, внутриразрядная уравниловка и межразрядная иерар­хия привилегий и т. д.).

При принудительном осуществлении принципа "не трудящийся да не ест" политическое насилие сочетается с гнетом природы (го­лод, холод и т. д.). По своему прямому смыслу принцип этот нега­тивный, отрицающий у "нетрудящегося" право на еду. Но в данном принципе нет (и из него никак не вытекает) и признания права на еду у "трудящегося". Политическая власть, распоряжающаяся все­ми социализированными средствами производства и продуктами труда и насильственно обязывающая всех к трудовой повинности, вовсе не находится в правовых отношениях с этими подневольны­ми "трудящимися", так что у последних не только нет права на труд, его оплату и т. д., но даже и их принудительная обязанность трудиться — это не юридическая обязанность, каковая возможна лишь в правовой форме отношений, а внеправовая и антиправовая, фактическая принужденность.

В такой социализированной ситуации речь по существу идет не об оплате труда, тем более не о равной (эквивалентной трудово­му вкладу) оплате (эквивалентно может оплачиваться лишь труд формально свободного индивида — собственника, как минимум, своей рабочей силы), а о поддержании социализированных произ­водительных сил работников в минимально пригодном для труда состоянии. Поэтому данный негативный принцип "не трудящийся да не ест" в его отношении к "трудящемуся" (т. е. в его позитивно преобразованном виде) фактически означает: "Трудящийся да ест то, что ему дадут".Дадут те, кто распоряжается им и его трудом. И "трудящийся" здесь ест не "по труду", а для труда, чтобы и даль­ше трудиться, оставаться производительной силой. Очевидно, что в такой неправовой ситуации нет места и для действия принципа "от каждого по способности, каждому по труду".

В целом ясно, что "социалистическое право рабочего клас­са", которое, по верной оценке Рейснера, при военном комму­низме "делает попытку своего наиболее яркого воплощения"¹, — это во всяком случае не право, а нечто совсем другое (приказ­ные нормы диктатуры пролетариата и правящей коммунистиче­ской партии, требования партийно-политической целесообраз­ности, порядок принудительного труда и пайково-потребитель-ской уравниловки и т. д.).

При нэпе, с сожалением констатирует Рейснер, пришлось "уси­лить примесь буржуазного права и буржуазной государственности, которые и без того естественно входили в состав социалистического

Там же. С. 246. Рейснер здесь, видимо, первым использует понятие "социалисти­ческое право".Правда, "социалистическим правом" он при этом именует классовое субъективное пролетарское право, а не "общее" советское право, которое обознача­ется им как "социалистический правопорядок" (см. там же. С. 246, 247).

246 Раздел Ш. Марксистская доктрина и социалистическое правопонимание

правопорядка"¹. "Общее" советское право в этих условиях предста­ет как компромисс трех классовых систем права (пролетарского, крестьянского и буржуазного права). Это "общее" (советское) право периода нэпа он также характеризует как "социалистический правопорядок", который включает в себя классовое право трех классов².

Но в действительности настоящий правовой компонент в этом "общем" (компромиссном) советском праве и "социалистическом правопорядке" представлен только ограниченно допущенным бур­жуазным правом, поскольку как субъективное пролетарское клас­совое право (принудительный для всех труд), так и субъективное крестьянское классовое право (с "принципами первоначального зе­мельного коммунизма", т. н. уравнительным трудовым землеполь­зованием на "государственной" земле, с "ошюдотворенностью", по выражению Рейснера, правовых воззрений крестьянства "комму­нистическими принципами пролетариата"³ и т. д.) ничего собствен­но правового в себе не содержат и являются "правом" лишь в рейс-неровском, классово-идеологическом, а не в подлинном смысле это-', го слова, понятия и явления.

Возражая против преувеличения удельного веса и значения "формы буржуазного индивидуалистического права" в общем кон­тексте советского права при нэпе, Рейснер по существу верно отме­чает, что в основных сферах общественных отношений в городе и деревне "мы встречаемся в первую голову не с защитою каких-либо частных прав, а с осуществлением социалистических начал нашего правопорядка"⁴. Само правовое положение частного собст­венника и товаровладельца при нэпе, поясняет он, определяется государством рабочих и крестьян прежде всего в их же интересах. Что же касается т. н. равноправия в отношениях между частником и государством, то, по верному замечанию Рейснера, "это равенст­во не должно никого обманывать. Оно наблюдается лишь в крайне узкой сфере, ограниченной обменом и мелкой промышленностью. На самом деле за этим равенством стоит неравенство, ибо все капи­талы, все средства производства находятся в руках трудящихся"⁶. Это подтверждается и фактом чрезвычайно ограниченной сферы юрисдикции гражданского суда, мимо которого и при нэпе прохо­дит большинство споров.

Да и само наличие советского гражданского кодекса как выра­жения, по Рейснеру, буржуазного права не соответствует той не­значительной роли, которую это буржуазное право играет в систе­ме советского правопорядка. Характеризуя этот кодекс как "нечто

¹ Там же. С. 221.

² Там же. С. 246.

³ Там же. С. 247.

⁴ Там же. С. 244.

⁵ Там же. С. 242.

Глава 1. "Новое право": основные направления интерпретаций 247

совершенно невозможное", он выступает против деления советско­го права на публичное и частное (гражданское), ратует (в духе юриста Гойхбарга) за единый "хозяйственный кодекс", за единое хозяйст­венное право, построенное целиком на основе государственной соб­ственности и лишь в качестве "известного дополнения" признаю­щее частную собственность¹. При этом он напоминает, что "граж­данское или частное право — это есть основное орудие вражеской нам силы на идеологическом фронте"².

Такое негативное отношение Рейснера к гражданскому праву как выражению и олицетворению буржуазного права очень наглядно демонстрирует неправовой характер защищаемых им т. н. проле­тарского и крестьянского права, социалистического правопорядка. Поскольку именно в гражданском (частном) праве представлен соб­ственно правовой компонент (признание индивидуальной правосубъ-ектности, формального равенства сторон, правового равенства и эквивалента, момента добровольности, юридико-договорного харак­тера отношений и т. д.) "общего" (компромиссного) советского пра­ва, постольку такое действительно правовое начало воспринимает­ся Рейснером (да и представителями других направлений маркси­стского правоведения — Стучкой, Пашуканисом, Гойхбаргом и др.) как нечто враждебное, сугубо буржуазное, антипролетарское и ан­тисоциалистическое.

Рейснер как марксистский идеолог и борец за коммунистиче­ское равенство (в конечном счете, в форме реализации принципа "по потребностям") уже изначально является, как и другие мар­ксистские авторы, принципиальным противником и критиком пра­ва как формального равенства при сохранении фактического нера­венства. И подобно другим марксистским авторам он приемлет "право" лишь как феномен чуждого (докоммунистического) мира, как явление временное и преходящее лишь постольку, поскольку без этого "права" (как неизбежного, остаточного зла "старых по­рядков") нельзя идти к новому миру коммунистического фактиче­ского равенства.

Отсюда и двойственное отношение к праву: с одной стороны, аллергия и недоверие к нему, установка на "отмирание" в мифоло­гической ситуации коммунистического фактического равенства, а с другой стороны, стремление превратить право в подходящее (для пролетариата и т. д.) "средство", "орудие", выхолощенную всеяд­ную "форму" ("формальную покрышку"³,по Рейснеру) и исполь­зовать в социалистических и коммунистических целях это по сути своей антисоциалистическое явление, разумеется, в девальвиро­ванном и надлежаще препарированном "под себя" виде. Подобное

¹ Там же. С. 237—238.

² Там же. С. 237.

³ Там же. С. 274.

248 Раздел Ш. Марксистская доктрина и социалистическое правопонимание

двойственное отношение к праву у Рейснера сформулировано так: "В рамках наших условий право есть громадный аппарат умиро­творения и примирения, который делает возможной наличность диктатуры пролетариата в крупно и мелко капиталистическом окружении, как во внутренних, так и внешних отражениях, но, с другой стороны, то же право может стать реакционной силой, которая закрепит переходный период в его нэповской форме сверх всякой действительной необходимости, даст простор буржуазному праву в объеме, который может нанести серьезный ущерб проле­тарскому интересу и этим или замедлит ход "врастания" в комму­нистическое общество или сделает необходимой новую революцию для освобождения пролетариата от незаметно въевшихся буржу­азных сетей"¹.

Советский правопорядок — строй переходный и временный, который, вопреки его скрытой тенденции к отвердению, должен, согласно Рейснеру, развиваться в сторону коммунистического фак­тического равенства и полного отмирания правовой идеологии — как буржуазной, так и крестьянской и пролетарской.

При характеристике перспектив освобождения пролетариата от своей правовой идеологии Рейснер отмечает "довольно явное отвра­щение"² пролетариата ко всяким идеологическим надстройкам, вклю­чая и право, которые он терпит по необходимости. Вообще в револю­ционных требованиях пролетариата (по сравнению с другими класса­ми) "чрезвычайно мало законченных правовых формулировок"³. Ос­новные свои требования пролетариат, по наблюдениям Рейснера, формулирует не юридически, а экономически и политически. Помимо "кодекса труда" (т. е. всеобщей трудовой повинности), "пролетариат в лучшем случае несет с собой революционное правосознание или "чув­ство справедливости", которое отметил Ленин"⁴.

Эта содержательная бедность пролетарской правовой идеоло­гии означает, с точки зрения Рейснера, естественную готовность пролетариата к грядущему освобождению от своей правовой идео­логии и права вообще.

Что касается советского права периода нэпа, то его перспекти­вы Рейснер связывает с ожиданием "мировой революции". В опре­деленной мере с этим ожиданием, по его мнению, связано и проле­тарское отвращение к праву. "Такой тенденции, — поясняет он, — способствует, конечно, и его революционное положение, так как, естественно, взрыв социальной революции в Европе необходимо приведет к крайнему обострению классовой вражды и к периоду полного отрицания всякого права"⁵.

Глава 1. "Новое право": основные направления интерпретаций

¹ Там же. С. 224.

² Там же. С. 274.

³ Там же. С. 275.

⁴ Там же.

⁵ Там же. С. 274—275.

В целом же Рейснер разделяет и по-своему развивает маркси­стское представление об "отмирании" права при коммунизме. Так, он отмечает, что с преодолением фактического неравенства исчез­нет противоречие между фактом и правом, экономической дейст­вительностью и построенной над ней идеологией. На смену праву как идеологической форме придет свободное от идеологических искажений "научно-техническое выражение" общественных отно­шений "без малейшей примеси какого бы то ни было субъективиз­ма, преломления или извращения"¹.

Вся история права — это, по Рейснеру, "история его угаса­ния"². При коммунизме оно угаснет навсегда. "Формула, которая экономически и реально обеспечит неравное каждому неравному и притом обеспечит без всякого спора и субъективного домогательст­ва, точно так же как без компромисса, венчающего своей идеологи­ей договора реальное соотношение борющихся сил, эта формула убьет право"³.

Данная формула ("неравное каждому неравному") восходит к положению Маркса о том, что для преодоления фактического нера­венства "право, вместо того чтобы быть равным, должно бы быть неравным"⁴. Но тут получается порочный круг. Поскольку под "рав­ным правом" имеется в виду формальное равенство (т. е. сам принцип всякого права), то ясно, что в таком смысле "неравное право" — это не только не право, но и вообще нечто нереальное и невозможное. Кроме того, очевидно, что понятие "неравенство" ("неравное пра­во" у Маркса, "неравное каждому неравному" у Рейснера и т. п.) имеет определенный, верифицируемый, рациональный смысл лишь постольку, поскольку вообще есть равенство, т. е. опять же — пра­вовое начало, принцип права.

Вся эта несуразица порождена попыткой выразить коммуни­стическую мифологему"по потребностям" в юридических катего­риях "равенство" и "неравенство" — как "фактическое равенство", "неравное" право, "неравное каждому неравному" и т. п. Равенство и соответствующее (производное от равенства) неравенство — это всегда только формальное, формально-правовое явление(пра­вовой принцип равенства и соответственно — неравенство уже при­обретенных прав различных субъектов), т. е. противопонятие "фак­тического". Фактическое же само по себе — вне и без права — это лишь хаотический поток различий, не упорядоченных в форме правового равенства и неравенства. Поэтому т. н. "фактическое ра­венство" имеет лишь негативный смысл — отрицание формаль­ного равенства, т. е. права.Никакого другого (позитивного) смысла в коммунистическом "фактическом равенстве" нет, если не считать

¹ Там же. С. 258.

² Там же. С. 274.

³ Там же. С. 259.

* Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 19. С. 19.

250 Раздел III. Марксистская доктрина и социалистическое правопонимание таковым миф об удовлетворении людей "по потребностям" (но и тут речь идет лишь о фактических различиях).

При всем своеобразии рейснеровской классово-психологиче­ской концепции права она в основных и главных своих чертах и подходах остается в общих рамках марксистского отношения к праву. Его классовое перетолкование интуитивного права фактиче­ски отвергает основание и суть психологического правопонимания вообще — индивида с его правовой психикой, правовыми притяза­ниями, эмоциями и т. д. Отметая все остальное в психологическом учении о праве как ему, марксисту и пролетарскому идеологу, чу­ждое и ненужное, Рейснер берет из этого учения лишь представле­ние о том, что у "субъекта" может быть правовая психика (право­вой способ "переживания", отражения и выражения реалий), и в качестве таких "субъектов" признает лишь некие коллективные, вторичные (по отношению к человеческим индивидам) образования в виде общественных классов, родовых групп и т. д. Право и право­вую психологию, исходно и принципиально увязанную в психоло­гической теории права с индивидом, он в духе марксистских пред­ставлений приписывает классам и выдает за правовую идеологию. Помимо некорректности подобного отождествления правовой психологии с правовой идеологией, следует отметить, что преодо­ление индивида как субъекта права в рейснеровской концепции класса—субъекта права по сути дела означает не просто игнориро­вание субъективных прав индивида, но и отрицание права вообще, поскольку без индивида как исходного, опорного, определяющего и формообразующего субъекта права в принципе невозможны ни другие (вторичные и производные от индивида — субъекта права) субъекты права, ни право как специфическое явление с отличи­тельным принципом формального равенства людей и связанной с ним справедливости.

Ведь равенство, признаваемое также и Рейснером в качестве отличительной особенности права, имеет смысл лишь постольку, поскольку речь идет о формальном равенстве фактически различ­ных индивидов, о правовом равенстве людей как формально сво­бодных и независимых лиц. Только на уровне индивидов и лишь применительно к индивидам вообще может быть сформировано и конституировано то формальное равенство, которое и есть прин­цип, смысл и суть права и вместе с тем единственно возможная всеобщая форма свободы индивидов.

То, что Рейснер называет субъективным классовым правом, правовым притязанием или требованием класса, — это лишь воль­ный перенос на "классовый интерес", "волю класса" и т. д. (в тради­ционном марксистском понимании) внешней, словесной юридиче­ской конструкции "субъекта права". Но поскольку в процессе такой экстраполяции отвергается основной юридический смысл данной конструкции (исходная правосубъектность индивидов), постольку

Глава 1. "Новое право": основные направления интерпретаций

и рейснеровское классовое интуитивное право (субъективное право класса), а вместе с ним общее (объективное) право оказываются "правом" лишь по названию, по далекой аналогии с тем настоящим правом, для которого исходным, основным, непременно признан­ным субъектом является индивид.

Конечно, классовые требования, интересы, притязания и т. д. могут быть оценены и с точки зрения права, но сами по себе эти интересы, требования, притязания, волевые акты не являются пра­вовыми; исходно они — не источники и не прирожденные носители права, и не они порождают право. Равенство (и связанная с ним справедливость) как критерий права может быть лишь извне (из принципа формального равенства свободных и независимых инди­видов) привнесено в т. н. субъективное классовое право, соотнесено со сферой т. н. интуитивного классового права, распространено на нее, но в самой этой сфере рейснеровского одностороннего классо­вого права или двустороннего общего права как компромисса раз­личных классовых прав, т. е. вне и без отношений свободных и независимых индивидов, принцип права (и вместе с тем критерий его отличия от неправа) не может быть порожден, сформирован, конституирован.

Своим антииндивидуализмом Рейснер одновременно подреза­ет правовые корни своего интуитивного классового права, а вместе с ним и общего права. Таким образом, и его своеобразное классовое правопонимание на поверку оказывается правоотрицанием, в дан­ном случае — фактическим отсутствием (и принципиальной невоз­можностью) в рейснеровском классовом интуитивном праве того специфического, специально правового критерия (принципа фор­мального равенства), необходимость которого для всякого права он в общем виде декларирует и постоянно подчеркивает.

На примере рейснеровской концепции классовости права хо­рошо видно, как классовость убивает право.Дело в том, что клас­совость и право — два совершенно различных феномена и принци­па, два противоположных, нестыкуемых начала. Ни из классовости нельзя вывести принцип всеобщего формального равенства (всеоб­щего равного масштаба и соответствующей справедливости), ни из правового равенства — классовости. Дело усугубляется еще и тем, что, признавая субъективное классовое право (в качестве предше­ственника и реального источника общего права), Рейснер произ­вольно наделяет это т. н. односторонне-классовое право своей кон­струкции специфическими свойствами (равенство, справедливость), присущими совсем другому феномену — настоящему, неклассово­му и надклассовому праву, праву как общему для всех членов об­щества масштабу, всеобщей и равной мере свободы индивидов, праву как единым для всех "весам правосудия".

Вместо единого для данного права (данной правовой системы) принципа равенства, вместо единого масштаба и всеобщей меры

AJlr&J *. ч~~г*ь——— ——— ₄

этого формально-правового равенства, словом, вместо единых для соответствующего правового сообщества "весов правосудия" у Рейс-нера получается, что каждый класс — со своим правом, со своим масштабом, со своей мерой и своими "весами". Но классы — это не общество в миниатюре, а лишь его частив их особом социальном, идеологическом, политическом, экономическом видении и толкова­нии. Уже поэтому некорректно приписывать классам правообра-зующие свойства и способности общества в целом. Кроме того, ясно, что из нескольких т. н. классовых прав, каждое из которых не обла­дает всеобщим масштабом формального равенства и, следователь­но, не является правом, посредством компромисса невозможно получить единый правовой масштаб и рейснеровское т. н. общее право — подобно тому, как сочетание какого угодно множества не­верных весов и произвольных мер веса не может дать одни пра­вильные весы с надлежащим всеобщим масштабом.

В произвольном сочетании классовости и права в рейснеров-ской концепции классового права именно правовое начало оказы­вается прежде всего подавленным классовым подходом. Это отчет­ливо проявляется в девальвации и релятивизации принципа права (формального равенства и выражающей такое равенство справед­ливости) в толковании и применении Рейснера. Правовое равенст­во и соответствующая справедливость у Рейснера лишены надле­жащего смысла и содержания: они выражают не равенство, свобо­ду и справедливость в отношениях между индивидами, а особую идеологическую форму классовых отношений.

Справедливость как высший критерий права обладает, согласно Рейснеру, "априорным (самодовлеющим) и всеобщим характером, который позволяет ее делать исходным пунктом для абсолютных категорических суждений"¹. В русле известных со времен антично­сти представлений о взаимосвязи права, равенства и справедливо­сти Рейснер отмечает, что справедливость уравновешивает и воз­награждает, равным дает равное, неравным — неравное, подсчи­тывает и наказует. Однако у Рейснера (в силу его антииндивидуа­лизма) отсутствует адекватная для права концепция равенства (формальное равенство и свобода индивидов), а следовательно, и объективный критерий для определения масштаба и меры такого равенства. Отсюда ясно, что и "справедливость" (и классовое право в целом) оказывается в подходе Рейснера произвольным "уравне­нием", содержание которого зависит "от подстановки любого мери­ла или мерки, так что весь вопрос здесь сводится к тому, с какой точки зрения и в каком отношении важна справедливая оценка"². Получается полнейший субъективизм: "справедливость" зависит лишь от точки зрения (у Рейснера — от пролетарски-классовой

Глава 1. "Новое право": основные направления интерпретаций 253

точки зрения). Право с его высшим критерием "справедливости" оказывается, по признанию Рейснера, "безмерно гибкой и двусмыс­ленной идеологией, которая именно благодаря такому своему свой­ству оказывается в состоянии освятить принципом справедливости самые противоположные классовые интересы, и притом при помо­щи вполне "справедливой" справедливости"¹.

В духе такой классовой релятивизации смысла права и спра­ведливостии сконструированы Рейснером различные типы клас­сового права. В этих типах права под "справедливость", по его сло­вам, "были подставлены различные классовые интересы", так что "в одном месте она оправдывала крестьянский коммунизм и му­жицкое право на землю, в другом — крепостную власть барского благородства, в третьем — буржуазное господство плутократии или эксплуататора-капиталиста, а в четвертом — с такой же легкостью смогла принять в качестве мерила равенства и распределения тру­довое начало и соорудить превосходнейшую пролетарскую спра­ведливость"².

Классовое право, таким образом, представляет собой у Рейс­нера тот же самый классовый интерес, психически "переживае­мый" и словесно обозначаемый в особых идеологических выраже­ниях ("справедливость", "равенство", "неравенство"). Поскольку эти классовые психическо-идеологические представления о "справед­ливости" в концепции Рейснера лишены адекватного содержания (свободы) и объективного мерила правового равенства (всеобщего масштаба и равной меры формального равенства индивидов, рав­ной меры свободы для различных лиц), постольку такая "справед­ливость" фактически оказывается пустой и всеядной "идеологиче­ской формой" (вербальным идеологическим клише, словесной обо­лочкой) для любого классового интереса.

Подобная подмена справедливости классовым интересом ли­шает ее правового качества. Вопреки утверждениям Рейснера об отличии справедливости от целесообразности классовая справед­ливость (и классовое право в целом) оказывается у него по сущест­ву тождественной классовой целесообразности (классовой власти и политике). Классовое право в его концепции — это фактически та же классовая политика, но лишь переживаемая, представляемая, выражаемая и осуществляемая в особых "идеологических" словах ("справедливость", "равенство", "неравенство"), которые лишают­ся своего адекватного объективного смысла и наделяются нужным (классово-целесообразным) для соответствующего случая содер­жанием.

Усилия Рейснера обосновать наличие пролетарского права по­средством психологической концепции субъективного классового

¹ Рейснер МЛ. Право. С. 24.

² Тамже.

¹ Тамже.