Двойственное значение субъективного и объективного; об эстетическом чувстве

Первостепенное значение для новейшей эстетики имеет спор вок­руг вопроса о ее субъективной или объективной форме. При этом ис­пользуемые термины носят двусмысленный характер. Сначала име­ется в виду проблема влияния субъективных реакций на произведе­ния искусства, в отличие от влияния intentio recta¹ на те произведе­ния, которые, согласно расхожей схеме критики познания, считаются докритическими. В дальнейшем оба понятия могут ссылаться на пре­обладание объективного или субъективного момента в самих произ­ведениях искусства, примерно так, как это делают науки о духе, про­водя различие между классическим и романтическим. Наконец, зада­ется вопрос об объективности эстетического суждения вкуса. Значе­ние каждого из этих определений необходимо различать. Эстетика Гегеля, в которой речь идет о первом значении, имела объективную направленность, в то же время, может быть, более решительно под­черкивая аспект второй субъективности, чем его предшественники, которые ограничивали роль субъекта, сводя ее к воздействию на иде­ального или трансцендентального наблюдателя. Диалектика взаимо­отношений субъекта и объекта проявляется у Гегеля в самом суще­стве дела. Следует иметь в виду также отношение «субъект — объект» в произведении искусства, поскольку оно имеет дело с предметами. Это отношение исторически меняется, но продолжает жить и в бес­предметных произведениях, которые занимают определенную пози­цию по отношению к предмету, табуируя его. И все же исходная пози­ция критики в адрес способности суждения была не только враждеб­на объективной эстетике. Сила ее заключалась в том, что она, как и все без исключения теории Канта, не смогла уютно расположиться на предустановленных планом генерального штаба позициях. Посколь­ку, согласно теории Канта, эстетика вообще конституируется на ос­нове субъективного суждения вкуса, суждение это необходимо ста-

¹ прямая, непосредственная интенция (лат.).

новится не только конституирующим фактором объективных произ­ведений, но и влечет за собой в этом качестве неизбежную объектив­ную необходимость, как бы мало ни была она применима к общим понятиям. У Канта перед глазами стояла субъективно опосредован­ная, но объективная эстетика. Кантовское понятие способности суж­дения применимо, вследствие субъективно ориентированного встреч­ного вопроса, к средоточию объективной эстетики, к качеству произ­ведения, хорошему или плохому, истинному или ложному. Но субъек­тивный встречный вопрос эстетически более широк и значителен, чем эпистемологическая intentio obliqua¹, поскольку объективность про­изведения искусства носит качественно иной характер, она более кон­кретно, более специфически опосредована субъектом, чем объектив­ность познания. Почти тавтологией звучит утверждение, что реше­ние вопроса о том, является ли произведение тем, от чего зависит суждение о нем, и каков механизм вынесения таких суждений — да­леко превосходящий, собственно, способность суждения как «способ­ность» (Vermö gen) — образует главную тему произведения. «Дефи­ниция вкуса, полагаемая здесь в основу, гласит: вкус — это способ­ность судить о прекрасном. Но что именно требуется для того, чтобы назвать предмет прекрасным, это должен обнаружить анализ сужде­ний вкуса»². Каноническим правилом для произведения является объективная значимость суждения вкуса, которая не гарантируется и в то же время является строго обязательной. Ситуация, в которой на­ходится все номиналистское искусство, имеет свою прелюдию. Кант хотел бы, по аналогии с «Критикой чистого разума», обосновать эсте­тическую объективность из деятельности субъекта, а не заменять объективность субъектом. Кант предполагает здесь момент единства объективного и субъективного, разум, субъективную способность и одновременно, в силу таких его атрибутов, как необходимость и все­общность, прообраз всякой объективности. Эстетика у Канта также подчинена примату дискурсивной логики: «Моменты, на которые эта способность суждения обращает внимание в своей рефлексии, я на­шел, руководствуясь логическими функциями суждения (ведь в суж­дении вкуса все еще содержится отношение к рассудку). Моменты качества я подверг рассмотрению прежде всего, так как эстетическое суждение о прекрасном принимает во внимание прежде всего эти моменты»³. Прочнейшая опора субъективной эстетики, понятие эсте­тического чувства, возникает из объективности, а не наоборот. Чув­ство говорит, что нечто является таким-то и таким-то; Кант готов при­знать его в виде «вкуса», лишь за тем, кто может дифференцированно подойти к делу. Чувство, вопреки аристотелевской формулировке, оп­ределяется не через сострадание и страх, аффекты, возбужденные в наблюдателе. Соединение эстетического чувства с непосредственны­ми психологическими эмоциями посредством понятия возбуждения

¹ косвенная интенция (лат.).

² Кант И. Критика способности суждения, § 1 // Соч.: В 6 т. Т. 5. С. 203.

³ Там же.

игнорирует модификацию реального опыта с помощью художествен­ного. Иначе было бы необъяснимо, почему люди вообще обрекают себя на восприятие эстетического опыта. Эстетическое чувство — это не возбужденное чувство; это, скорее, удивление перед созерцаемым как перед самым главным, самым существенным для наблюдателя; преклонение перед тем, что не выражается понятиями и в то же время вполне ясно и определенно, ощущение его всевластия над собой, а вовсе не вырвавшийся на волю субъективный аффект — вот что в эстетическом опыте вправе называться чувством. Все зависит от са­мого существа дела, от конкретного произведения, чувство порожда­ется им, это не рефлекс наблюдателя. Необходимо строго различать наблюдающую субъективность от субъективного момента в объекте, его выражении как и в его субъективно опосредованной форме. Но вопрос, чем является произведение искусства и чем оно не является, совершенно неотделим от способности суждения, от вопроса о том, что плохо и что хорошо. В понятии плохого произведения искусства есть что-то нелепое, бессмысленное — там, где произведение плохо, где ему не удается выстроить свою внутреннюю структуру, оно утра­чивает свое понятие и опускается ниже априорного уровня искусст­ва. В искусстве все относительные ценностные суждения, ссылки на дешевизну, неплохой спрос на не вполне удавшиеся произведения, все извинения здравого смысла, в том числе и гуманности, служат искусству плохую службу — снисходительное отношение к произве­дениям искусства вредит им, поскольку втихомолку дезавуирует их притязания на обретение истины. И пока граница, которой искусство отгородилось от реальности, не размыта, в нем непременно бесчин­ствует трансплантированная из реальности терпимость по отноше­нию к плохим произведениям.