ВВЕДЕНИЕ. Было время, когда в классификациях человеческих знаний исто­рию помещали между поэзией и философией

ЯВЛЯЕТСЯ ЛИ ИСТОРИЯ НАУКОЙ? Первый вопрос, который возникает при обращении к нашему прошлому, это вопрос о том, позна­ваемо ли оно и, следовательно, является ли история наукой?

Было время, когда в классификациях человеческих знаний исто­рию помещали между поэзией и философией. Позднее за нею было при­знано право называться наукой. Однако после того, как немецкий фило­соф Иммануил Кант (1724-1804) провел грань между естественными и общественными науками, сложилось целое направление, представители которого считают, что историк способен лишь описывать отдельные фак­ты и наши знания о прошлом в научном отношении не могут быть пол­ноценными.

Чем же отличаются научные знания от знаний обыденных? Во-пер­вых, они являются проверенными, точными, или истинными, во-вторых, выражаются не только на языке представлений (образов), но и на языке понятий (абстракций), а в-третьих, имеют систематизированный харак­тер и, отражая связи, которые существуют между отдельными явления­ми и объектами, позволяют понять действующие в окружающем нас мире закономерности.

Подчеркивая ограниченность исторических знаний, представители названного выше направления особое внимание обращали и обращают на два факта. Во-первых, на то, что в отличие от естествоиспытателя историк лишен возможности наблюдать изучаемые явления и тем более ставить эксперименты для проверки своих наблюдений. Из этого делается вывод, что наши знания о прошлом имеют лишь гипотетический характер. Во-вторых, подчеркивается: если в природе взаимодействуют неодушевлен­ные объекты, то в обществе — наделенные сознанием люди. Поэтому, на­пример, сколько бы раз мы ни сближали катод и анод, на определенном расстоянии и при определенных условиях мы будем наблюдать одну и ту же закономерность — возникновение электрического разряда. Между тем в одних и тех же условиях люди ведут себя по-разному. В учебниках пси­хологии можно встретить следующий пример. Четыре человека приходят в театр и опаздывают к началу спектакля. Один из них покорно возвраща­ется домой, другой пытается доказать, что спектакль начали раньше вре­мени, третий устремляется на балкон, зная, что туда можно войти в любое время, четвертый в ожидании перерыва отправляется в буфет.

На первый взгляд приведенные выше аргументы кажутся бесспор­ными. Но не будем торопиться с выводами. Рассмотрим каждый из них в отдельности.

Могут ли наши знания о прошлом быть точными? И откуда вообще историк, лишенный возможности наблюдать изучаемые явления, черпа­ет сведения о них? Эти сведения дают нам исторические источники, в качестве которых выступает всё, что прошлое оставило после себя и что несет информацию о нем. Следовательно, историк может оперировать точными знаниями о прошлом, но их характер зависит, по меньшей мере, от трех факторов: количества сохранившихся источников, их качества и методики их использования.

По мере удаления в прошлое количество источников сокращается и ограничивается их информативный потенциал. Поэтому чем дальше в глубь веков, тем наши знания о прошлом ограниченнее. И, наоборот, они расширяются по мере приближения к современности, становясь более полными и точными. Следует также отметить, что исторические источ­ники лучше фиксируют внешнюю сторону явлений и хуже — их суть, а также причинно-следственные связи. Поэтому возможности историка шире на уровне описания событий и уже на уровне их объяснения.

Не выдерживает критики и второй аргумент. Что такое закономерность? Это устойчивая повторяющаяся связь между отдельными явлениями и объек­тами. Означает ли то, что в одной и той же ситуации люди ведут себя по-разному, отсутствие закономерностей в их поведении? Нет. Как бы по-раз­ному люди ни действовали в одной и той же ситуации, сам набор вариантов поведения ограничен. В приведенном выше случае описаны четыре психо­логических типа: меланхолик, холерик, сангвиник и флегматик.

Следует также учитывать, что любая индивидуальность проявляется прежде всего в том случае, если личность действует свободно, т.е. само­стоятельно. Представим, что те же четыре человека были призваны в ар­мию и тоже опоздали на спектакль, но не одни, а с целой ротой. Будет ли теперь различаться их поведение? Нет. Потому что они будут вести себя не индивидуально, а как члены одного общего коллектива, подчиняясь его законам. И чем более замкнут коллектив, к которому принадлежит человек, чем больше человек от него зависит, тем менее индивидуализи­рованы его поступки.

Нельзя найти двух совершенно одинаковых людей. Но если мы ог­лянемся в прошлое, то у разных народов найдем одинаковые формы хо­зяйства и политической организации, близкие по своему характеру зако­ны и обычаи, увидим, что разные народы переживали очень похожие события и проходили в своем развитии одни и те же этапы. Это свиде­тельствует, что в обществе тоже действуют закономерности. И если ис­торик желает быть ученым, он не должен ограничиваться описанием от­дельных, пусть даже выдающихся, личностей и событий. Он обязательно должен подниматься на уровень обобщений, так как только в таком слу­чае возможно постижение закономерностей, действующих в обществе.

КАК РАЗВИВАЕТСЯ ОБЩЕСТВО? То, что общество находится в состоянии постоянных изменений, т. е. в состоянии движения, можно считать аксиомой. Проблема заключается в другом: является ли это дви­жение беспорядочным, наподобие броуновского, или же направленным? В решении данного вопроса сложились два крайних подхода. В основе одного из них лежит идея исторических циклов, в основе другого — идея исторического прогресса.

Сторонники первого подхода считают, что каждый народ проходит в своем развитии три стадии: зарождение, расцвет и гибель. Поэтому трудно судить о направленности развития общества в целом. Признавая сам факт цикличности в развитии многих стран и народов, приходится констатировать, что сторонники названной концепции до сих не смогли дать убедительного объяснения причин и механизма подобного разви­тия и почти ничего не сделали, чтобы установить, можно ли говорить о полной повторяемости указанных выше циклов или же она имела лишь внешний, формальный характер.

Сторонники второго подхода концентрируют свое внимание на многочисленных фактах, свидетельствующих о поступательном разви­тии общества. Одним из вариантов подобного понимания исторического процесса является концепция общественно-экономических формаций. В соответствии с нею, в своем развитии общество прошло четыре этапа: первобытнообщинный строй, рабовладение, феодализм, капитализм и в 1917г. начало переход к социализму.

 

Сейчас нет необходимости доказывать, что попытка устранения буржуазного общества не увенчалась успехом. Но дело не только в этом. В развитии многих народов между первобытнообщинным строем и клас­совым обществом находилась целая эпоха, когда уже существовали госу­дарство и эксплуатация, но еще не было ни сложившейся индивидуаль­ной частной собственности, ни оформившихся классов. Известно также, что некоторые народы от первобытнообщинного строя переходили к той стадии развития, которую принято называть феодализмом, минуя рабов­ладение. Это значит, что существующая формационная концепция не со­ответствует тому фактическому материалу, который накоплен историчес­кой наукой.

Нежелание ее сторонников считаться с фактами проявляется и в трактовке гибели Римской империи. С их точки зрения, это событие пред­ставляло собою шаг вперед от рабовладельческого строя к феодальному. Однако в период раннего средневековья Западная Европа уступала Рим­ской империи периода ее расцвета по всем основным показателям. По­этому падение Древнего Рима представляло собою не шаг вперед, а ис­торический откат.

Следовательно, концепция общественно-экономических формаций не только находится в противоречии с историческими фактами, но и иг­норирует обратимость исторического процесса. Вместе с тем, рисуя раз­витие общества как его восхождение по ступеням прогресса, эта концеп­ция не дает ответа на вопрос, что же лежит в основе поступательности развития общества и что определяет скорость развития отдельных наро­дов. Почему одни из них вступили в XX в., находясь на стадии индустри­ального развития, другие, еще сохраняя аграрную экономику, а третьи, оставаясь в каменном веке?

Другой важный недостаток существующих концепций историчес­кого прогресса — это так называемый европоцентризм, заключающийся в том, что история человеческого общества в значительной степени сво­дится к истории европейских народов. Критикуя такой подход, немец­кий философ Освальд Шпенглер (1880-1936) писал: «Древний мир — Средние века — Новое время: вот невероятно скудная и бессмысленная схема, безоговорочное господство которой над нашим историческим мышлением без конца мешало (и мешает — А.О.) нам правильно вос­принимать действительное место [...] маленькой части мира, проявля­ющегося на почве Западной Европы со времени немецких императо­ров, в его отношении ко всеобщей истории высшего человечества [...].Ландшафт Западной Европы образует здесь покоящийся полюс [...] — непонятно, в силу какого еще основания, кроме разве того, что мы, твор­цы этой исторической картины, именно здесь и чувствуем себя как дома, — полюс, вокруг которого скромнейшим образом вращаются. тысячелетия мощнейших историй и далеко отстоящие огромные куль­туры [...]. Отсюда (т. е. из Европы — А. О.) получают все события ис­тории свое настоящее освещение. Отсюда перспективно определяется их значение. Но в действительности здесь говорит не обузданное ника­ким скепсисом тщеславие западноевропейского человека, в уме кото­рого развертывается фантом «всемирная история». Этому тщеславию и обязаны мы с давних пор вошедшим в привычку чудовищным оптичес­ким обманом, силою которого история тысячелетий, скажем китайская или египетская, сморщивается на расстоянии до эпизодических случа­ев, тогда как приближенные к нам десятилетия, начиная с Лютера и особенно с Наполеона, принимают призрачно-раздутый вид».

 

ЧТО ОПРЕДЕЛЯЕТ РАЗВИТИЕ ОБЩЕСТВА? Решение вопроса о том, как развивается общество, во многом зависит от решения другого вопроса: что определяет его развитие?

По мнению одних историков, поскольку в разных ситуациях исход событий зависит от разных факторов, сказать, какой из них в целом явля­ется решающим, не представляется возможным. Другие авторы полагают, что хотя разные явления могут быть порождены разными факторами, но эти факторы имеют неодинаковые продолжительность, повторяемость, силу воздействия и находятся в разной иерархии по отношению друг к другу. Поэтому в масштабах всего общества возможно выделение одного, главного, определяющего или решающего фактора.

Представим шар, лежащий на поверхности стола и приходящий в движение от удара. От чего оно будет зависеть? От силы и направления удара, массы шара, поверхности стола и т. д. Можно ли сказать, какой из этих факторов является главньм? Да. Это удар, который вывел шар из со­стояния покоя и тем самым привел в действие все остальные факторы.

Подобную роль в развитии общества одни исследователи отводят человеческому сознанию, другие — размножению людей, третьи — эко­номике. Было бы неверно отрицать влияние каждого из названных фак­торов. Однако в первую, очередь необходимо учитывать, что человек — это биологический организм. Поэтому чтобы функционировать, размно­жаться и мыслить, он прежде всего должен потреблять определенные питательные вещества. А поскольку почти все необходимое ему для по­требления он создает сам, в основе развития общества лежат производ­ство и распределение средств существования.

В этом отношении, по всей видимости, не будет ошибки, если про­вести аналогию между потребляемыми нами средствами существования и электрическим током, который приводит в действие электрическую машину. Человек как биологический организм не может функциониро­вать без питания, электрическая машина — без тока. Если бы физик по­пытался описать эту машину и объяснить ее работу, отвлекаясь от блока электропитания, он был бы воспринят в своей среде как невежда или сумасшедший. Между тем многие историки с самым серьезным видом объясняют функционирование общества, отвлекаясь от экономики.

Это тем более странно, что даже сейчас, при современном, сравни­тельно высоком уровне производительности труда, более половины взрос­лого населения занято в сельском хозяйстве, промышленности, торгов­ле, в других отраслях производства и распределения. Поэтому если рассматривать историю общества как историю жизни и деятельности всех людей, проживавших на планете, а не только выдающихся личностей, то до сих пор она прежде всего была историей производства и распределе­ния, т. е. историей экономики.

Игнорировать данное обстоятельство, как это часто делается, — значит сознательно или бессознательно искажать наше прошлое.

Осознание значимости экономического фактора зародилось еще в античности, но получило распространение лишь в XVIII в. Достаточно вспомнить известного французского философа-энциклопедиста Шарля Луи Монтескье (1689-1755), который специально отмечал, что прави­тельственная политика и издаваемые законы «очень тесно связаны с теми способами, которыми люди добывают себе средства к существованию».

Обращая внимание на экономический фактор, философы-энцик­лопедисты не считали его главным и определяющим. Иначе его стали рассматривать их современники, экономисты-физиократы. Один из ос­нователей этой научной школы Анн Робер Жак Тюрго (1727-1781) по­ставил под сомнение существовавшие периодизации развития обще­ства и предложил положить в ее основу смену систем хозяйства: II собирательство, охоту и рыболовство, б) скотоводство, в) земледе­лие и г) коммерцию.

Так в середине XVIII в. зародился новый подход к пониманию и объяс­нению нашего прошлого. Правда, и сам А. Тюрго, и его последователи не ставили перед собою задачу переосмыслить с новых позиций историю общества. Первый шаг на этом пути был сделан в середине XIX в. немец­ким экономистом и революционером Карлом Марксом (1818-1883). Исхо­дя из перемен в экономике, он попытался объяснить изменения в социаль­ной структуре, эволюцию политического строя, смысл происходивших политических событий и т.д.

Оценивая его роль, другой немецкий революционер Фридрих Эн­гельс (1820-1895) писал: «Подобно тому, как Дарвин открыл закон раз­вития органического мира, Маркс открыл закон развития человеческой истории: тот, до последнего времени скрытый под идеологическими на­слоениями, простой факт, что люди в первую очередь должны есть, пить, иметь жилище и одеваться, прежде чем быть в состоянии заниматься политикой, наукой, искусством, религией и т. д.; что, следовательно, про­изводство непосредственных материальных средств к жизни и тем са­мым каждая данная ступень экономического развития народа или эпохи образует основу, из которой развиваются государственные учреждения, правовые воззрения, искусство и даже религиозные представления дан­ных людей и из которой они поэтому должны быть объяснены, — а не наоборот, как это делалось до сих пор».

Положив начало новому направлению в развитии исторической науки, получившему название материалистического понимания истории или экономического материализма, К. Маркс посвятил себя, однако, не столько науке, сколько политической деятельности. В результате вольно или невольно намеченный им подход оказался подчинен злобе полити­ческой борьбы, в которой он участвовал, и принесен ей в жертву. Подоб­ная метаморфоза произошла и с советской исторической наукой. Заим­ствовав у К. Маркса его терминологию, она по своей сути оказалась очень далека от провозглашавшихся ею научных принципов.

Поскольку история человеческого общества — это прежде всего история экономики, в его развитии можно выделить две крупные эпохи: эпоху присваивающего хозяйства, когда человек жил за счет даров при­роды (охота, рыболовство, собирательство), и эпоху хозяйства произво­дящего, когда он начал сам создавать средства существования. На протя­жении долгого времени главной отраслью производящего хозяйства являлось сельскохозяйственное производство. Лишь затем на первое ме­сто вышла промышленность.