Ложь, дезинформация, заблуждение

Антиподом истины является ложь.

Ложь обычно понимается как преднамеренное возведение заведомо неправильных представлений в истину.

Ложь укоренена в повседневной и социальной жизни, имеется всюду, где взаимодействуют люди; она есть функция любых человече­ских коммуникаций, при которых осуществляется " встреча" интересов индивидов и социальных групп. Дело не в том, имеется она или нет

(простой жизненный опыт свидетельствует о наличии лжи), а в том, каков ее удельный вес в каждом конкретном случае.

В небольшой книжке К. Мелитана " Психология лжи", переведенной с французского языка и изданной в России в 1903 году, довольно убедительно показано, как формируется ложь в процессе индивидуаль­ного развития человека. В детстве ее причинами становятся развитие воображения в процессе игры, стремление избежать наказания, пример взрослых и т. п. В дальнейшем все большее влияние в этом отношении оказывает общество. Значительное место в комплексе факторов, тол­кающих человека в эту сторону, начинают занимать страсти, в том числе любовь. Любовь " порождает неисчислимое количество лжи. Тот, кто любит, лжет, чтобы придать себе цену, лжет, чтобы обесценить своего соперника, чтобы возбудить ревность..., чтобы подогреть остывающую любовь, лжет, наконец, когда перестает любить" (с. 18). Ложь вырастает на тщеславии, малодушии, на страсти к успеху, на страсти к прибыли, к власти и мн. др.

Очевидна охранительная значимость лжи для индивидов (наиболее показательны случаи с милосердной ложью у постели умирающего человека). Однако ложь нередко связана с получением каких-либо преимуществ за счет и в ущерб другим. Есть люди, для которых ложь — принцип их бытия.

И все же имеются честные люди. Как их отличить от лжецов? " Истинная искренность, — говорит К. Мелитан, — надежно и скоро отличается по двум главным признакам: по мужеству причинять иск­ренностью страдание и по мужеству признавать открыто свои ошибки... Можно считать искренним того человека, который, будучи добрым, обладает мужеством причинить вам неприятность, чтобы не солгать, человека, который, вместо того, чтобы дать вам такой ответ, какой вы желаете и ожидаете, отвечает вам то, что думает, рискуя вас обидеть, который не скажет вам ни одного слова выпрашиваемой вами похвалы, если он не считает вас достойным этого, и который сам пострадает от того, что причинил вам неприятность, предпочтет это страдание лжи. Но особенно можно отличить искреннего человека по его мужеству сознаваться, т.е., я хочу сказать, что правдивый человек храбро и без всяких оговорок (но, конечно, и без цинизма) сознается в дурном или, больше того, в неловком и смешном поступке. Предпочесть такое признание лжи — вот безусловный критерий правдивости" (Там же. С. 28).

На урдвне общества, на уровне социально-групповых отношений значительным фактором, инициирующим отход от истинности и фор-

мирование лжи, является партийность. К. Мелитан констатирует: " Сложная и могущественная страсть, называемая партийностью, явля­ется... неистощимым источником всякого рода лжи; мы, французы, слишком хорошо знаем, в какой ужасной лжи может оказаться винов­ною та или иная политическая партия, ставящая свои собственные интересы выше справедливости. И мы ежедневно видим такой пора­зительный, можно сказать, ошеломляющий факт: публицисты или критики руководятся в оценке людей или их произведений только одним критерием, — принадлежит ли оцениваемый человек к их пар­тии, или нет" (Там же. С. 18).

Это написано, заметим, в начале XX столетия. Спустя примерно четверть века, в 1928 году русский философ И. А. Ильин опубликует в Берлине, в эмигрантском журнале " Русский колокол", статью под названием " Яд партийности". Размышляя над партийностью, И. А. Иль­ин отмечает, в частности, следующее. Деление на партии неизбежно, ибо всюду, где люди думают, обнаруживается и разногласие, и едино­мыслие; а объединение единомышленников дает им умственную уве­ренность и увеличивает их силы в борьбе. Но дух политической партийности, подчеркивает И.А. Ильин, всегда ядовит и разлагающ. Сущность его состоит в том, что люди из честолюбия посягают на власть; ставят часть выше целого; создают атмосферу разлагающей нетерпимости; обращаются в борьбе к самым дурным средствам; ста­новятся зловредными демагогами; превращают партийную программу в критерий добра и зла. Этим духом заражаются одинаково — как левые партии, так и правые. Партийный дух создает своего рода массовый психоз в пределах самой партии. Человек, одержимый этим психозом, начинает верить в то, что только его партия владеет истиной, и притом всею истиною и по всем вопросам. Воззрения делаются плоскими, скудными, трафаретными; люди живут в партийных шорах и видят только то, что предусмотрено в партийных брошюрах. Партийные честолюбцы обращаются ко всем средствам и не останавливаются даже перед самыми низкими. Они лгут в доказательствах и спорах; заведомо обманывают избирателей; клевещут на конкурентов и противников. Одни продают свои " голоса", другие их покупают — то за деньги, то за почести, то раздавая места, то устраивая прибыльные дела. Одни борются сплетней, инсинуацией и интригой; другие, будучи депутата­ми, берут деньги у правительства; третьи организуют партийные заго­воры и перевороты; четвертые прибегают к ограблению (" экспроприации") и политическим убийствам. Люди начинают думать, что " цель оправдывает средства"; воцаряются деморализация и авантю-

ризм; облик политического лидера приобретает черты профессиональ­ного лжесвидетеля и взяточника. Итак, дух партийности, по словам И. А. Ильина, расшатывает у людей совесть и честь, и незаметно ведет их на путь продажности и уголовщины. Дух партийности, считает он, извращает все миросозерцание человека. (Ильин И. А. " Яд партийно­сти" // " Русский колокол". Берлин. 1928. № 3. С. 78—81; См. то же в антологии " Педагогическое наследие русского зарубежья. 20-е годы". М., 1993. С. 36-38).

То, что отмечал И. А Ильин, касалось как политического опыта России, так и опыта других стран мира. Многое он увидел проница­тельно (в плане деформирующего воздействия партийности на позна­ние). Да и вывод его оказался отнюдь не чисто негативным в отношении партийности. Он фактически оставил возможность для появления и формирования такой социальной позиции субъекта, при которой она будет опираться на истину. " Готовить для будущей России, — заявлял он, — мы должны не партийный дух, а национальный, патриотический и государственный" (Там же, С. 81). " Партийность" им понималась, преимущественно, как принадлежность к политической партии, а не как определенность социальной позиции субъекта.

И тем не менее, вопрос о взаимоотношении политики и истины, политики и лжи — традиционный и всегда актуальный вопрос. Один из ответов на данный вопрос дан Н.А Бердяевым в книге " Дух и реальность", опубликованной в Париже в 1937 г. Он пишет: " Зависи­мость духовности от социальной среды есть всегда ее извращение и искажение"; " классовые интересы могут породить ложь, но никогда не могут породить истины"; " в действительности мир организуется не столько на Истине, сколько на лжи, признанной социально полезной"; " есть социально полезная ложь, и она правит миром" (С. 152, 57; по изданию: Н.А Бердяев. " Философия свободного духа". М., 1994. С. 450; 393-394).

Вышеприведенные рассуждения К. Мелитана, И. А Ильина и Н. А Бердяева относительно лжи нуждаются в самостоятельном обду­мывании и анализе.

Понятие " ложь" оказывается близким по смыслу к понятию " дез­информация". Ложь всегда связана с преднамеренностью субъекта, дезинформация же может быть осознанной или неосознанной, не переставая оттого быть неправдой.

Понятие дезинформации отличается в данном отношении (в отно­шении интенции, намерения, направленности сознания) от понятия " ложь", кроме того, в нем оттеняется процесс передачи информации,

т. е. коммуникативный, момент. " Дезинформация — передача (объектив­но) ложного знания как истинного или (объективно) истинного знания как ложного; оно не зависит однозначно от интенции информатора" (Свин-цов В. И. " Заблуждение, ложь, дезинформация (соотношение понятий и терминов)" // " Философские науки". 1982. № 1. С. 83). Дезинформа­ционная интенция при этом есть стремление информатора ввести реципиента в состояние заблуждения; оно проявляется в том, что имеющаяся у информатора оценка знания как истинного или ложного противоположна той, которая сообщается реципиенту (См. там же).

Одной из разновидностей дезинформации является " полуправда", " ложь умолчанием". Тоталитарный политический режим порождает стремление нижестоящих инстанций сообщать " наверх" благополучную информацию, скрывая и замалчивая неудачи, ошибки, срывы, провалы. " Вышестоящие" не пресекают такую практику. " Ложь умолчанием" проникает и в средства массовой информации. Формируется иллюзия в " успешном прогрессе", тогда как на самом деле — кризис, распад, движение вспять.

Рассмотрим теперь феномен " заблуждение", причем применительно к науке.

Существует взгляд, будто наука имеет дело с объективными исти­нами, и только с истинами. Выдающийся физик Луи де Бройль писал: " Люди, которые сами не занимаются наукой, довольно часто полагают, ^ что науки всегда дают абсолютно достоверные положения; эти люди считают, что научные работники делают свои выводы на основе неос­поримых фактов и безупречных рассуждений и, следовательно, уверен­но шагают вперед, причем исключена возможность ошибки или возврата назад. Однако состояние современной науки, также как и история наук в прошлом, доказывают, что дело обстоит совершенно не так" (" По тропам науки". М., 1962. С. 292—293). Наряду с фактами и теориями в научном познании встречаются псевдофакты, псевдотео­рии; имеется здесь и дезинформация, и ложь. Вспомним хотя бы псевдонаучные концепции Т.Д. Лысенко и О.Б. Лепешинской.

В сводном реферате " Мошенничество в науке", помещенном в сборнике ИНИОН АН СССР " Науковедение" (1989, № 1), прорефери­ровано 10 работ зарубежных авторов, посвященных этой теме. Названы имена некоторых ученых, обвиняемых в мошенничестве в науке (У. Мак-Брайд, Р. Статски и др.). Отмечается, в частности, что с 1980 г. (статья опубликована в 1987 г.) в США как минимум 25 случаев научного мошенничества попали в печать и еще 7 были рассмотрены конфиденциально. Приводится и ряд других цифровых данных. Среди

причин подтасовок наблюдений и экспериментов: гарантировать фи­нансирование своих исследований, закрепить за собой приоритет и др.

В реферируемой статье сотрудника Мэрилендского университета А. Шаму отмечается некоторое изменение ситуации в современной науке по сравнению с недалеким прошлым. Чистота науки, по его мнению, всегда покоилась на двух китах: воспроизводимости научных результатов, а также честности и добросовестности людей, занятых научными исследованиями. Эти два принципа неплохо срабатывали в прошлом, частично потому, что ученых было немного, количеству публикаций не придавалось большого значения, а возможность публи­ковать свои исследования они получали после тщательной проверки своих выводов. Сто лет назад, пишет он, казалось немыслимым, чтобы исследователь публиковал по 50 статей в год, а сейчас ученые не только по многу лет выдерживают этот темп, но и стремятся превзойти его. Кто в состоянии проверить или воспроизвести результаты, содержащи­еся в этом водопаде работ?

Д. Е. Кошланд обращает внимание на усложнение экспериментов, требующих очень тонких и сложных навыков и чрезвычайно больших финансовых затрат, что приводит к значительным трудностям при попытках воспроизвести эксперименты с целью проверки истинности их результатов. В то же время тот факт, что кому-то не удалось повторить опыт, еще не означает, что результаты оригинального экс­перимента фальсифицированы.

Рассматривая вопрос о мошенничестве в науке, следует иметь в виду возможность непреднамеренных ошибок или таких ситуаций, когда ученый, фактически невиновный в ошибке, обвиняется в подлоге. Пример тому — опыты П. Каммерера с пятнистой» саламандрой в тер­рариумах с разной окраской, имевшие целью подтвердить механола-маркистскую концепцию. Не выдержав " разоблачений", он покончил жизнь самоубийством (1926 г.).

Заблуждение представляет собой своеобразное теоретико-познава­тельное явление. Оно есть непреднамеренное несоответствие суждений или понятий объекту. Свойство непреднамеренности делает его суще­ственно отличающимся от лжи и дезинформации. В основе заблужде­ний может находиться дезинформация, но они могут порождаться и другими факторами.

Причины появления заблуждений в науке, естествознании много­образны. Из гносеологических причин можно указать на характер поиска истины: он всегда сопряжен с выдвижением предположений, догадок, гипотез. Субъект накладывает на область неизвестного свои

предварительные представления, базирующиеся на уже известном. Ис­толкование же области неизвестного с позиций известного далеко не всегда истинно. К гносеологическим факторам относится также мно­гогранность объектов изучения и нередко фрагментарное, поначалу одностороннее их отображение (вспомним хотя бы историю развития знания о природе света, где сначала познавалась одна сторона внутрен­него противоречия, затем другая). Часть выдается за целое, одна сто­рона, один элемент — за всю систему. В результате полученная первоначальная истина трансформируется в не-истину. Ученого посто­янно подстерегают коллизии гносеологического характера. " Все суще­ственные идеи в науке, — подчеркивали А. Эйнштейн и Л. Инфельд, — родились в драматическом конфликте между реальностью и нашими попытками ее понять" (" Эволюция физики". М., 1948. С. 237—238).

Предположения и гипотезы, неизбежные в поиске истины, сами по себе ни истинны и ни ложны: одни более достоверны, другие менее достоверны или совсем не достоверны. Но субъекты, особенно если над ними довлеют узкогрупповые или социальные интересы, способны это гипотетическое знание возводить в разряд истинного.

Истина не лежит на поверхности явлений, но глубоко и " хитро" сокрыта ими. Нужны предположения, их сопоставления, проверка. При этом возможны ошибки, заблуждения. Академик П. Л. Капица подчер­кивал, что ученый имеет право на ошибку; ошибки, говорил он, не есть еще лженаука. " Лженаука — это непризнание ошибок. Можно сказать, что ошибки — диалектический способ поиска истины. Никогда не надо преувеличивать их вред и уменьшать их пользу" (" Приглашение к спору" // " Юность". 1967. № 1. С. 80).

Все ученые равноправны перед лицом истинного знания; ни один ученый, ни одно направление или школа не вправе претендовать на монополизм в науке — ни в процессе движения к истине, ни тем более после ее установления.

Заблуждения неравнозначны по отношению к факторам, их вызвав­
шим, по степени достоверности информации, в них содержащейся, по
роли в развитии знания и т. п. ~~~——

Роль заблуждений в развитии науки неоднозначна. В принципе всякое заблуждение как заблуждение уводит в сторону от истины, мешает познанию. И подлинный ученый никогда сознательно не идет на его конструирование. Он может лишь предполагать, что его конст­рукция или какая-то ее часть окажется неверной. Но чаще всего он убежден в истинности своих построений.

Заблуждения могут способствовать созданию проблемных ситуа-

ций, служащих отправным пунктом для дальнейшего движения науки. Пример — квантовая механика. Для ее создания принципиальное зна­чение имела модель электрона как классического объекта, движущегося по классической орбите вокруг атомного ядра. Само по себе такое представление об электроне было заблуждением, но именно оно позво­лило сформулировать ряд проблем. Возникли следующие вопросы: почему электрон имеет устойчивую орбиту и не падает на атомное ядро? Чем объясняется дискретный характер его излучения? И т.д. Необхо­димость ответа на эти вопросы привела вначале к формулировке квантовых постулатов Бора, а затем — к созданию квантовой механики. В результате этого само представление о классических орбитах элект­ронов было устранено из науки, но оно дало жизнь новой научной теории (См.: Чудинов Э. М. " Природа научной истины". С. 239).

Известны также результаты, к которым привела алхимия. Хотя в целом она оказалась заблуждением, в ее недрах развивались идеи, впоследствии получившие статус истинных. Алхимия привела к откры­тию свойств многих элементов и в конце концов заложила предпосылки действительной науки — химии.

Заблуждения, отмечает Э. М. Чудинов, могут вести к созданию проблемных ситуаций, способствовать нахождению правильного пути решения проблем, построению истинной теории и определению границ ее применимости. История науки убеждает, что путь к истине лежал через заблуждения. Они были не иррациональным началом в познании, отвращающим от истины, а, наоборот, необходимой ступенькой, опи­раясь на которую наука приближалась к истине.

Вернемся к примеру из истории науки с разработкой атомистиче­ской концепции. Посмотрим на приведенную уже схему. В ней отра­жено развитие лишь истинного содержания концепции и намеренно не принята в расчет связь истины с заблуждением. Теперь внесем уточнение, смысл которого в том, что концепция (или учение, теория) состоит не только из " утверждений-истин", но и из " утверждений-за­блуждений". Схема изменится. OZ—ZY — это часть содержания знания (концепции), ставшая заблуждением послее ее исторической проверки (устанавливается ретроспективно).

Нас не интересует сейчас изменение положения заблуждения 7 при переходе к относительной истине 2, и заблуждения 2 при переходе к истине 3. Достаточно того, что показана область заблуждения (zy—7.0) в ее соотнесенности с областью истины и неразрывность истины с заблуждением в составе единой концепции (теории).

Когда в начале данной главы ставился вопрос о том, что представ-

ляет собой атомистическая концепция Демокрита — истину или за­блуждение, то расчет на неверный ответ строился именно на предпо­ложении, что читатель отождествит понятие " концепция" с понятием " истинное знание". Поэтому корректировка нашего представления о том, что входит в концепции, необходима.

И еще одно уточнение. Для самого Демокрита его атомистиче­ская концепция, надо полагать, не представлялась комплексом " ис-тина+заблужде-ние". Уже отме­чалось, что по-длинныйученый непримирим к

заблуждению и всегда стремится элиминировать заблуждение из своей концеп­ции. Да, стре­мится, но только при условии, ес­ли таковое выяв­ляется. Оценка знания как за­блуждения дает­ся всегда ретро­спективно, с высоты нового рубежа практики и науки. В пределах же заданной формы (или уровня) практики и знания нет возможностей для квалификации знания, находящегося за пределами подтвержден­ного на практике, в качестве истины или в качестве заблуждения. Такое знание — гипотетическое, а вернее, проблематичное, гносеологически неопределенное (для данного момента времени). Если брать нашу схему, то обозначенное заблуждением 1 будет таковым лишь в ретрос­пективном плане, а для субъекта — ее носителя — это будет гносеологи­чески неопределенным, гипотетическим знанием.

Вся трудность в том, чтобы на том или ином конкретном рубеже роста (или развития) концепции видеть, где истина, а где будущее возможное заблуждение. Можно полагать следующее. Та часть концеп­ции, которая надежно подтверждается на практике, есть объективная Истина. Та же часть, которая еще не подтверждена, не является ни истиной, ни " не-истиной". Как бы ни хотелось выдать ее за истину или

за заблуждение, этот вопрос не решаем средствами данного времени. Критерием для этой сферы вычленения знания может служить, во-пер­вых, отсутствие его четкой подтверждаемости на практике, во-вторых, наличие разных точек зрения, борьбы мнений, споров по выдвинутым соображениям. Конечно, эти два признака могут и не выступать в единстве, один из них может и не выражаться в явном виде; возможно использование и других критериев для определения гносеологически неопределенных структур. Так или иначе, но конкретно-историческая система знания как выражение научного поиска на более или менее завершенном своем этапе в значительной своей части может быть подвергнута разграничению на области истинных и гипотетических утверждений по только что отмеченным признакам.

Такое реально функционирующее в науке образование иногда называется " правдоподобным" или " относительно истинным" знанием. Второй термин менее удачен, поскольку вызывает ассоциации, связан­ные с относительной истиной. Первый термин тоже не точен, посколь­ку, наоборот, может вызвать впечатление о приближенности к истине, но не о ее наличии (в неполном объеме). Более удачными, на наш взгляд, представляются термины " достоверный" (" достоверное знание") и " вероятный" (" вероятное знание").

Освещая вопрос о достоверном знании, Г. А. Геворкян отмечает, что знание определяется как достоверное, когда (а) у нас имеется полное основание утверждать, что его истинность окончательно установлена, так как оно не нуждается в дальнейшем обосновании (доказательстве), и потому (б) у нас имеется полная субъективная уверенность, убежден­ность в нем (См.: Геворкян Г.А. " Вероятное и достоверное знание". Ереван, 1965. С. 134). Но такое знание, очевидно, будет объективной истиной, безусловно, требующей убежденности в ней. Сохраняя этот признак и имея в виду реально функционирующее научное знание (т. е. истину плюс гипотетическое знание), мы уточняем приведенное поло­жение Г. А. Геворкяна в пункте (а), ограничивая его основой, или главным в научной теории, концепции, учении; вследствие этого первый признак, характеризующий достоверное знание, будет форму­лироваться следующим образом: знание определяется как достоверное, когда (а) у нас есть основание утверждать, что его истинность установ­лена в главном, в основном. Данное положение одновременно фикси­рует момент развития данной концепции, истину как процесс, движение к еще более широкому и более достоверному знанию. По­длинные научные концепции — это в высшей степени достоверные системы знания.

В то же время в науке имеют место системы вероятного знания. " Знание вероятно, если (а) у нас имеется не полное, а только некоторое основание считать его истинным, так что оно нуждается в дальнейшем обосновании (доказательстве), и потому (б) оно вызывает в нас опре­деленную уверенность, но мы готовы к тому, что эта уверенность не оправдается" (См.: Там же. С. 134). В плане уточненного значения термина " достоверное" (знание) мы можем говорить о вероятном зна­нии как выступающем в главном, основном гипотетическим знанием.

Если к истине не применимы слова " более" или " менее", то к достоверному и вероятному знанию они применимы. Говорят: " менее Достоверный", " более достоверны", " максимально достоверный" (как и " маловероятный", " более вероятный").

Английский специалист по философии науки К. Поппер подчер­кивает " нереалистичность" точки зрения на науку как на совокупность одних только истин; он также полагает, что то, с чем имеет дело реальная наука, является сочетанием истины и элементов заблуждения. Эту систему знания он трактует как " правдоподобное знание", делая крен в сторону отказа от достоверности и объективной истины. Он пишет: " Наука не является системой достоверных или хорошо обосно­ванных высказываний; она не представляет собой также и системы, постоянно развивающейся по направлению к некоторому конечному состоянию. Наша наука не есть знание (episteme), она никогда не может претендовать на достижение истины или чего-то заменяющего истину, например вероятности. Вместе с тем наука имеет более чем только биологическую приспособительную ценность. Она не только полезный инструмент. Хотя она не может достигнуть ни истины, ни вероятности, стремление к знанию и поиск истины являются наиболее сильными мотивами научного исследования. Мы не знаем — мы можем только предполагать" (Поппер К. " Логика и рост научного знания". М., 1983. С. 226). По мнению К. Поппера, идея истины является " абсолютист­ской". Он заявляет, что нельзя требовать абсолютной достоверности: мы, подчеркивает К. Поппер, — искатели истины, но не обладатели. Мы не имеем в руках никакой истины, а только вечно к ней стремимся.

Сближая объективную истину с абсолютной (как полным, исчер­пывающим знанием о предмете) до их полного слияния, К. Поппер оказался перед необходимостью отрицания существования объектив­ной истины; к этому же выводу, как мы помним, приходили и реляти­висты, абсолютизировавшие относительную истину, или принцип релятивности, в трактовке исторической смены теорий. Свое в прин­ципе верное представление о гносеологической гетерогенности кон-

цепций, теорий (как единства истины и заблуждения) К. Поппер без­основательно перенес на все утверждения и системы утверждений в науке, сочтя их только " правдоподобными", лишь приближающимися к истине.

Проблема истины — это и проблема ее отграничения от заблужде­ния; проблема истины упирается в проблему критерия истины.