Uixri^ijriri i\f\r______ __________________________________1J
Смерть не имеет никакого отношения к нам: ибо то, что разложилось, не чувствует, а то, что не чувствует, не имеет никакого отношения к нам. Предел величины удовольствий есть устранение всякого страдания. А где есть удовольствие, там, пока оно есть, нет страдания, или печали, или того и другого вместе. Нельзя жить приятно, не живя разумно, нравственно и справедливо, и, наоборот, нельзя жить разумно, нравственно и справедливо, не живя приятно. А у кого этого нет, тот не живет разумно, нравственно и справедливо; а у кого нет последнего, тому нельзя жить приятно. Никакое удовольствие не есть зло само по себе; но средства, производящие некоторые удовольствия, приносят беспокойства, во много раз превышающие удовольствия. Нельзя разрушать страх относительно самых важных вещей, не зная природы вселенной, но подозревая истину в чем-нибудь из того, что рассказывается в мифах. Поэтому нельзя без изучения природы получать удовольствия без примеси [страха]. Хотя безопасность от людей достигается до некоторой степени благодаря некоторой силе, удаляющей [беспокоящих людей], и благосостоянию [богатству], — самой настоящей безопасность бывает благодаря тихой жизни и удалению от толпы. Из всего того, что мудрость доставляет себе для счастья всей жизни, самое важное есть обладание дружбой. Желания бывают: одни — естественные и необходимые, другие — естественные, но не необходимые, третьи — не естественные и не необходимые, но происходящие от пустых мнений. Там же. С. 213—216. Тит Лукреций Кар (ок. 99—ок. 55 г. до н. э.) — древнеримский философ, поэт, просветитель. Сведений о его жизни почти нет. Вероятнее всего, он обучался в эпикурейской школе в Неаполе, им была написана философская поэма, которую после смерти автора отредактировал и издал Квинт Цицерон (брат знаменитого оратора и философа), позже она получила название «О природе вещей». В этой поэме излагаются основные положения философии. Эпикура, тем самым Лукреций продолжил традицию греческого атомизма в римской философии. О сущности высшей небес и богов собираюсь Я рассуждать для тебя и вещей объясняю начала, Все, из которых творит, умножает, питает природа И на которые все после гибели вновь разлагает. Их, объясняя их суть, материей мы называем И для вещей родовыми телами, обычно, а также Их семенами вещей мы зовем и считаем телами Мы изначальными, ибо началом всего они служат. Не сомневаюсь я в том, что учения темные греков Ясно в латинских стихах изложить затруднительно будет: Главное, к новым словам прибегать мне нередко придется При нищете языка и наличии новых понятий. Доблесть, однако, твоя и надежда с тобой насладиться Милою дружбой меня побуждает к тому, чтобы всякий Труд одолеть и без сна проводить за ним ясные'ночи В поисках слов и стихов, которыми мне удалось бы Ум твой таким озарить блистающим светом, который Взорам твоим бы открыл глубоко сокровенные вещи... За основание тут мы берем положенье такое: Из ничего не творится ничто по божественной воле. И оттого только страх всех смертных объемлет, что много Видят явлений они на земле и на небе нередко, Коих причины никак усмотреть и понять не умеют, И полагают, что все это божьим веленьем творится. Если же будем мы знать, что ничто не способно возникнуть Из ничего, то тогда мы гораздо яснее увидим Наших заданий предмет: и откуда являются вещи, И каким образом все происходит без помощи свыше... И возникают на свет и родятся все вещи оттуда, Где и материя есть и тела изначальные каждой, То потому и нельзя, чтобы все из всего нарождалось, Ибо отдельным вещам особые силы присущи... Из ничего, словом, должно признать, ничто не родится, Ибо все вещи должны иметь семена, из которых Выйти могли бы они и пробиться на воздух прозрачный... Надо добавить еще: на тела основные природа Все разлагает опять и в ничто ничего не приводит. Ибо, коль вещи во всех частях своих были бы смертны, То и внезапно из глаз исчезали б они, погибая... Словом, не гибнет ничто, как будто совсем погибая, Так как природа всегда возрождает одно из другого И ничему не дает без смерти другого родиться. Нею. самое по себе, составляют природу две вещи: Это, во-первых, тела, во-вторых же, пустое пространство, Где пребывают они и где двигаться могут различно Что существуют тела — непосредственно в том убеждает Здравый смысл; а когда мы ему доверяться не станем, То и не сможем совсем, не зная, на что положиться, Мы рассуждать о вещах каких-нибудь тайных и скрытых Если ж пространства иль места, что мы пустотой называем, Не было б вовсе, тела не могли бы нигде находиться И не могли б никуда и двигаться также различно, Как я на это тебе указал уже несколько раньше... Кроме того, все то, что само по себе существует, Действует или само, иль подвержено действию будет. Иль будет там, где вещам находиться и двигаться можно Действовать иль подвергаться воздействию тело лишь может Быть же вместилищем тел может только пустое пространство. Так что само по себе средь вещей оказаться не может. Вне пустоты н вне тел, какой-нибудь третьей природы, Иль ощутимой когда-либо помощью нашего чувства, Или такой, что оыа разуменью была бы доступна.. Также и временя нет самого по себе, но предметы Сами ведут к ощущенью того, что в веках совершилось, Что происходит теперь и что воспоследует позже. И неизбежно признать, что никем ощущаться не может Время само по себе, вне движения тел и покоя... Существуют такие тела, что и плотны и вечны: Это — вещей семена и начала в учении нашем, То, из чего получился весь мир, существующий ныне. Прежде всего раз уж найдено здесь основное различье Между вещами двумя, по их двоякой природе, — Именно телом и местом, в котором все происходит, — То существуют они непременно вполне самобытно. Ибо, где есть пространство, что мы пустотой называем. Тела там нет, а везде, где только находится тело, Там оказаться никак не может пустого пространства. Если ж начальные плотны тела, если нет пустоты в них, Как я учил, то должны они вечными быть непременно Если же, кроме того, не была бы материя вечной, То совершенно в ничто обратились давно бы все вещи, Из ничего бы тогда возрождалось и все, что мы видим Но, раз уж я доказал, что ничто созидаться не может Из ничего и все то, что родилось, в ничто обращаться. Первоначалам должно быть присуще бессмертное тело, Чтобы все вещи могли при кончине на них разлагаться.. Первоначала вещей, таким образом, просты и плотны. Иначе ведь не могли бы они, сохраняясь веками, От бесконечных времен и досель восстанавливать вещи. Но, несомненно, предел раздробленью известный положен, Так как мы видим, что вещь возрождается каждая снова, И установлен вещам сообразно с их родом предельный Срок, когда могут они достигнуть жизни расцвета. Надо добавить сюда еще то, что, хотя совершенно Плотны тела основные, однако вполне объяснимо, Как из них воздух, вода и земля, и огонь — все, что мягко, Может возникнуть, какой созидается все это силой, Если в составе вещей пустоты заключается примесь. Если ж, напротив, вещей начала мягкими были б, Взяться откуда могли и твердый кремень, и железо, — Это нельзя объяснить, потому что тогда изначальных Всех оснований своих совершенно лишится природа. Значит, начала вещей в существе своем просты и плотны... Если ж должны мы признать, что нет ничего за Вселенной: Нет и краев у нее и нет ни конца, ни предела. И безразлично, в какой ты находишься части Вселенной: Где бы ты ни был, везде, с того места, что ты занимаешь, Все бесконечной она остается во всех направленьях... И наконец, очевидно, что вещь ограничена вещью, Воздух вершинами гор отделяется, воздухом — холмы, Морю пределом — земля, а земле служит море границей, Но бесконечной всегда остается Вселенная в целом... Центра ведь нет нигде у Вселенной, раз ей никакого Нету конца... ... Раз я доказал, что нет конца у пространства И распростерто оно повсюду, во всех направленьях, То неизбежно признать, что материи также предела Нет нигде, и она должна притекать отовсюду... — Если же думаешь ты, что стать неподвижно способны Первоначала вещей и затем возродить в них движенье, Бродишь от истины ты далеко в заблужденья глубоком. Ведь, в пустоте находясь и витая по ней, неизбежно Первоначала вещей уносятся собственным весом Или толчками других. И часто, в движеньи столкнувшись Вместе, одни от других они в сторону прядают сразу. И удивляться нельзя: ведь они в высшей степени крепки, Плотны и вески, и вспять отскочить им ничто не мешает, Дабы ты лучше постиг, что тела основные мятутся. В вечном движеньи всегда, припомни, что дна никакого Нет у Вселенной нигде, и телам изначальным остаться Негде на месте, раз нет ни конца, ни предела пространству, Если безмерно оно и простерто во всех направленьях, Как я подробно уже доказал на основе разумной. Раз установлено так, то телам изначальным, конечно, Вовсе покоя нигде не дано в пустоте необъятной. Наоборот, непрерывно гонимые разным движеньем, Частью далеко они отлетают, столкнувшись друг с другом, Частью ж расходятся врозь на короткие лишь расстоянья. Первоначала вещей, как теперь ты легко убедишься, Лишь до известных границ разнородны бывают по формам. Если бы не было так, то тогда непременно иные Были б должны семена достигать величин необъятных. Не допускают они и значительной разницы в формах. Первоначала вещей... Сходные между собой по своим однородным фигурам, Неисчислимы совсем. Ибо, если положены грани Разнице в формах, должны похожие первоначала Или бесчисленны быть, иль материи вся совокупность Будет конечною, что невозможно, как я доказал уже... Лукреций. О природе вещей. М., 1983. С. 28, 30—32, 34, 38— 42, 52-53, 55, 61-62, 71-73 Платон (427—347 г. до н. э.) — крупнейший древнегреческий философ, основатель объективного идеализма. Родился в Афинах, в небогатой, но родовитой аристократической семье. Подлинное имя философа Аристокл; по преданию, он получил прозвище «Платон» от своего учителя Сократа (по-гречески «platus» — полный, широкоплечий). Платон оставил после себя большое рукописное наследие: 34 диалога, а также речь «Апология Сократа».
|
