Философия как наука

Философия лишена того преимущества, которым обладают другие науки. Она не может исходить из предпосылки, что ее предметы непосредственно признаны представлением и что ее метод познания заранее определен в отношении исходного пун­кта и дальнейшего развития. Правда, она изучает те же предме­ты, что и религия. Философия и религия имеют своим предме­том истину, и именно истину в высшем смысле этого слова, — в том смысле, что бог, и только он один, есть истина. Далее, обе занимаются областью конечного, природой и человеческим ду­хом, и их отношением друг к другу и к богу как к их истине. Философия может, следовательно, предполагать знакомство с ее предметами, и она даже должна предполагать его, так же как и интерес к ее предметам, хотя бы потому, что сознание составля­ет себе представления о предметах раньше, чем понятия о них, и, только проходя через представления и обращая на них свою деятельность, мыслящий дух возвышается к мыслящему позна­нию и постижению посредством понятий.

Но когда приступают к мыслящему рассмотрению предме­тов, то вскоре обнаруживается, что оно содержит в себе требова­ние показать необходимость своего содержания и доказать как самое бытие, так и определение своих предметов. Таким обра­зом, оказывается, что первоначального знакомства с этими пред­метами, даваемого представлениями, недостаточно и что бездо­казательные предположения или утверждения недопустимы. Вместе с этим, однако, обнаруживается затруднение, которое состоит в том, что философия должна ведь с чего-то начать, между тем всякое начало как непосредственное составляет свою предпосылку, вернее, само есть такая предпосылка.

Философию можно предварительно определить вообще как мыслящее рассмотрение предметов. Но если верно — а это, ко­нечно, верно, — что человек отличается от животных мышлени­ем, то все человеческое таково только потому, что оно произве­дено мышлением. Так как, однако, философия есть особый спо­соб мышления, такой способ мышления, благодаря которому оно становится познанием, и при этом познанием в понятиях, то фи­лософское мышление отличается, далее, от того мышления, ко­торое деятельно во всем человеческом и сообщает всему челове­ческому его человечность, будучи в то же время тождественно с

ним, так как в себе существует только одно мышление. Это раз­личие связано с тем, что содержание человеческого сознания, имеющее своим основанием мышление, выступает сначала не в форме мысли, а в форме чувства, созерцания, представления — в формах, которые должно отличать от мышления как формы.

Но одно дело — иметь определяемые и проникнутые мыш­лением чувства и представления, и другое — иметь мысли о та­ких чувствах и представлениях. Порожденные размышлением мысли об этих способах сознания составляют рефлексию, рас­суждение и т. п., а также и философию...

Содержание, наполняющее наше сознание, какого бы рода оно ни было, составляет определенность чувств, созерцаний, об­разов, представлений, целей, обязанностей и т.д., а также мыс­лей и понятий. Чувство, созерцание, образ и т. д. являются по­этому формами такого содержания, которое остается тем же самым, будет ли оно чувствуемо, созерцаемо, представляемо или желаемо, будет ли оно только чувствуемо без примеси мысли, или чувствуемо, созерцаемо и т. д. с примесью мыслей, или, наконец, только мыслимо. В любой из этих форм или в смеше­нии нескольких таких форм содержание составляет предмет со­знания. Но когда содержание делается предметом сознания, осо­бенности этих форм проникают также и в содержание, так что соответственно каждой из них возникает, по-видимому, особый предмет, и то, что в себе есть одно и то же, может быть рассмот­рено как различное содержание...

В нашем обычном сознании мысли соединены с привычным чувственным и духовным материалом; в размышлении, рефлек­сии и рассуждении мыпримешиваем мысли к чувствам, созерца­ниям, представлениям (в каждом предложении, хотя бы его со­держание и было совершенно чувственно, уже имеются налицо категории; так, например, в предложении «Этот лист — зеленый» присутствуют категории бытия, единичности). Но совершенно другое — делать предметом сами мысли, без примеси других эле­ментов. Другой причиной непонятности философии является не­терпеливое желание иметь перед собой в форме представления то, что имеется в сознании как мысль и понятие. Часто мы встре­чаем выражение: неизвестно, что нужно мыслить под поняти­ем;, но при этом не нужно мыслить ничего другого, кроме самого понятия. Смысл данного выражения состоит, однако, в тоске по

уже знакомому, привы чному представлению: у сознания имеет­ся такое ощущение, как будто вместе с формой представления у него отняли почву, на которой оно раньше твердо и уверенно стояло; перенесенное в чистую область понятий сознание не зна­ет, в каком мире оно живет. Наиболее понятными находят по­этому писателей, проповедников, ораторов и т. д., излагающих своим читателям или слушателям вещи, которые последние на­перед знают наизусть, которые им привычны и сами собой по­нятны.

<...>

Философия должна прежде всего доказать нашему обыден­ному сознанию, что существует потребность β собственно фило­софском способе познания или даже должна пробудить такую по­требность. Но по отношению к предметам религии, по отноше­нию к истине вообще она должна показать, что она сама способ­на их познать. По отношению же к обнаруживающемуся отли­чию ее от религиозных представлений она должна оправдать свои, отличные от последних определения.

<...>

Для предварительного пояснения вышеуказанного различия и связанного с последним положения, что истинное содержание нашего сознания при превращении его в форму мысли и понятия сохраняется и даже, собственно говоря, впервые выявляется в своем настоящем свете, — для такого предварительного поясне­ния можно напомнить читателю о другом давнем убеждении, гласящем, что для познания истинного в предметах и событиях, а также в чувствах, созерцаниях, мнениях, представлениях и т. п. требуетсяразмышление. Но размышление всегда превращает чув­ства, представления и т. п. β мысли.

Примечание. Так как именно мышление является собственно философской формой деятельности, а всякий человек от приро­ды способен мыслить, то, поскольку упускается различие между понятиями и представлениями, происходит как раз противопо­ложное тому, что, как мы упомянули выше, часто составляет предмет жалоб на непонятность философии. Эта наука часто испытывает на себе такое пренебрежительное отношение, что даже те, которые не занимались ею, воображают, что без всякого изу­чения они понимают, как обстоит дело с философией, и что, получив обыкновенное образование и опираясь в особенности на

религиозное чувство, они могут походя философствовать и су­дить о философии. Относительно других наук считается, что тре­буется изучение для того, чтобы знать их, и что лишь такое зна­ние дает право судить о них. Соглашаются также, что для того, чтобы изготовить башмак, нужно изучить сапожное дело и уп­ражняться в нем, хотя каждый человек имеет в своей ноге мерку для этого, имеет руки и благодаря им требуемую для данного дела природную ловкость. Только для философствования не тре­буется такого рода изучения и труда. Это удобное мнение в но­вейшее время утвердилось благодаря учению о непосредствен­ном знании — знании посредством созерцания.

<...>

С другой стороны, столь же важно, чтобы философия уразу­мела, что ее содержание есть не что иное, как то содержание, которое первоначально порождено и ныне еще порождается в об­ласти живого духа, образуя мир, внешний и внутренний мир со­знания, иначе говоря, что ее содержанием служит действитель­ность. Ближайшее сознание этого содержания мы называем опы­том. Вдумчивое рассмотрение мира уже различает между тем, что в обширном царстве внешнего и внутреннего наличного бы­тия представляет собой лишь преходящее и незначительное, лишь явление, и тем, что в себе поистине заслуживает название дей­ствительности. Так как философия лишь по форме отличается от других видов осознания этого содержания, то необходимо, чтобы она согласовалась с действительностью и опытом. Можно даже рассматривать эту согласованность по меньшей мере в ка­честве внешнего пробного камня истинности философского уче­ния, тогда как высшей конечной целью науки является порожда­емое знанием этой согласованности примирение самосознатель­ного разума с сущим разумом, с действительностью.

Примечание. В предисловии к моей «Философии права» име­ются следующие положения:

Что разумно, то действительно,

и что действительно, то разумно.

Эти простые положения многим показались странными и под­верглись нападкам даже со стороны тех, кто считает бесспорной свою осведомленность в философии и, уж само собой разумеет­ся, также в религии...

В повседневной жизни называют действительностью всякую

11. Зак 496

причуду, заблуждение, зло и тому подобное, равно как и всякое существование, как бы оно ни было превратно и преходяще. Но человек, обладающий хотя бы обыденным чувством языка, не согласится с тем, что случайное существование заслуживает гром­кого названия действительного; случайное есть существование, обладающее не большей ценностью, чем возможное, которое оди­наково могло бы и быть и не быть.

Когда я говорил о действительности, то в обязанность кри­тиков входило подумать, в каком смысле я употребляю это вы­ражение, так как в подробно написанной «Логике» я рассматри­ваю также и действительность и отличаю ее не только от случай­ного, которое ведь тоже обладает существованием, но также и от наличного бытия, существования и других определений.

Против действительности разумного восстает уже то пред­ставление, что идеи, идеалы суть только химеры и что филосо­фия есть система таких пустых вымыслов; против него равным образом восстает обратное представление, что идеи и идеалы суть нечто слишком высокое для того, чтобы обладать действитель­ностью, или же нечто слишком слабое для того, чтобы добыть себе таковую. Но охотнее всего отделяет действительность от идеи рассудок, который принимает грезы своих абстракций за нечто истинное и гордится долженствованием, которое он особенно охотно предписывает также и в области политики, как будто мир только и ждал его, чтобы узнать, каким он должен быть, но ка­ким он не является; ибо, если бы мир был таким, каким он дол­жен быть, то куда делось бы обветшалое умствование выдвигае­мого рассудком долженствования? Когда рассудок направляется со своим долженствованием против тривиальных внешних и пре­ходящих предметов, учреждений, состояний и т. д., которые, пожалуй, и могут иметь относительно большое значение, но лишь для определенного времени и для известных кругов, то он может оказаться правым и обнаружить в этих предметах много такого, что не согласуется со всеобщими истинными определениями; у кого не хватит ума, чтобы заметить вокруг себя много такого, что на деле не таково, каким оно должно быть?

Но эта мудрость не права, воображая, что, занимаясь такими предметами и их долженствованием, она находится в сфере ин­тересов философской науки. Последняя занимается лишь идеей, которая не столь бессильна, чтобы только долженствовать, а не

действительно быть, — занимается, следовательно, такой дей­ствительностью, в которой эти предметы, учреждения, состоя­ния и т. д. образуют лишь поверхностную, внешнюю сторону.

<...>

Так как размышление прежде всего содержит в себе вообще принцип (мы употребляем здесь это слово также и в смысле на­чала) философии и снова расцвело в своей самостоятельности в новое время (после лютеровской Реформации), причем с самого начала не остановилось, как некогда первые философские попытки греков, на абстракциях, а набросилось также на кажущийся неиз­меримым материал мира явлений, то философией стали назы­вать всякое знание, предметом которого является познание ус­тойчивой меры w всеобщего в море эмпирических единичностей, изучение необходимости, закона в кажущемся беспорядке беско­нечного множества случайностей, следовательно, знание, кото­рое черпает вместе с тем свое содержание в собственном созер­цании и восприятии внешнего и внутреннего, в предлежащей природе, равно как и в предлежащем духе, и в человеческом сердце.

Примечание. Принцип опыта содержит в себе то бесконечно важное положение, что для принятия и признания какого-либо содержания требуется, чтобы человек сам участвовал в этом, или, говоря более определенно, требуется, чтобы он находил та­кое содержание согласующимся и соединенным с его собствен­ной уверенностью в себе; он должен сам принимать и признавать содержание опыта либо только своими внешними чувствами, либо также и своим глубочайшим духом, своим сущностным само­сознанием.

Это тот самый принцип, который получил в настоящее вре­мя название веры, непосредственного знания, внешнего и в осо­бенности собственного внутреннего откровения.

Те науки, которые, таким образом, получили название фило­софии, согласно вышеуказанному принципу, мы по их исходно­му пункту называем эмпирическими науками. Важно то, что их существенной целью и результатом являются законы, всеобщие положения, теории, мысли о существующем. Так, например...

<...>

Даже в прейскурантах изготовителей инструментов те из ин­струментов, которые не вносятся в особую рубрику магнетичес-

11*

ких или электрических аппаратов, — термометры, барометры и т.д. —называются философскими инструментами. Мы должны, конечно, заметить по этому поводу, что не соединение дерева, железа и т.д., а единственно лишь мышление должно называть­ся инструментом философии*.

Как ни удовлетворительно это познание в своей области, все же оказывается, во-первых, что существует еще другой крутпред-метов, которые не входят в его область, — свобода, дух, бог. Их нельзя найти на почве этого познания не потому, что они не при­надлежат области опыта (они, правда, не воспринимаются в чув­ственном опыте, но все, что вообще находится в сознании, — это даже тавтологическое положение — воспринимается в опыте), но потому, что эти предметы по своему содержанию сразу выступа­ют как бесконечные.