Комплексный образец анализа художественного текста 3 страницаОн проводит напролет.
За версту бывает слышно, Как подкуренный Федот С диким криком «Хари Кришна!» Вдоль по улице идет.
От его былого вида Не осталось ничего, Он вот-вот умрет от СПИДа, И не только от него.
И не зря в народе люди Меж собою говорят: - Так с любым Федотом будет, Кто программу смотрит «Взгляд»!
Упражнение 20. Прочитайте стихотворение А. Еременко «Переделкино». Найдите в тексте различные способы выражения интертекстуальности, сгруппируйте их по типам, покажите их текстовые функции.
Гальванопластика лесов. Размешан воздух на ионы. И переделкинские склоны смешны, как внутренность часов.
На даче спят. Гуляет горький холодный ветер. Пять часов. У переезда на пригорке с усов слетела стая сов.
Поднялся вихорь, степь дрогнула. Непринужденна и светла, выходит осень из загула, И сад встает из-за стола.
Она в полях и огородах разруху чинит и разбой и в облаках перед народом идет-бредет сама собой.
Льет дождь. Цепных не слышно псов на штаб-квартире патриарха, где в центре англицкого парка Стоит Венера. Без трусов.
Рыбачка Соня как-то в мае, причалив к берегу баркас, сказала Косте: - Все вас знают, а я так вижу в первый раз...
Льет дождь. На темный тес ворот, на сад, раздерганный и нервный, на потемневшую фанерку и надпись «Все ушли на фронт».
На даче сырость и бардак, и сладкий запах керосина. Льет дождь. На даче спят два сына, Допили водку и коньяк.
С кустов слетают кое-как криволинейные вороны. И днем, и ночью, как ученый, по кругу ходит Пастернак.
Направо - белый лес, как бредень. Налево - блок могильных плит. И воет пес соседский, Федин, и, бедный, на ветвях сидит.
И я там был, мед-пиво пил, изображая смерть, не муку. Но кто-то камень положил в мою протянутую руку.
Играет ветер, бьется ставень, а мачта гнется и скрипит. А по ночам гуляет Сталин, Но вреден север для меня.
Упражнение 21. Подберите современные литературно-художественные произведения, авторы которых активно используют интертекстуальные включения разного рода.
Упражнение 22. Подберите микротексты из разных источников: кино, рекламы, речи политических деятелей, литературы, функционирующие самостоятельно в качестве прецедентных текстов. Упражнение 23. Прочитайте приведенные ниже тексты и фрагменты текстов одного автора - А. Платонова, обратите внимание на их жанрово-стилевые особенности, а также индивидуально авторские особенности идиостиля. Охарактеризуйте тексты А. Платонова в композиционно-жанровом аспекте. Выявите особенности включения различных речевых актов в прозаические, драматические, поэтические, публицистические и разговорные тексты. Опишите функционально-стилевые особенности данных произведений. Выявите индивидуально-авторские особенности стиля А. Платонова, проявляющиеся в произведениях различной жанровой природы. Найдите ключевые повторяющиеся образы, идеи писателя, свойственные его индивидуально-авторской картине мира. Найдите проявление категории интертекстуальности в данных произведениях. ЦВЕТОК НА ЗЕМЛЕ
Скучно Афоне жить на свете. Отец его на войне, мать с утра до вечера работает в колхозе на молочной ферме, а дедушка Тит спит на печке. Он и днем спит, и ночью спит, а утром, когда просыпается и ест кашу с молоком, он тоже дремлет. - Дедушка, ты не спи, ты уж выспался, - сказал нынче утром Афоня дедушке. - Не буду, Афонюшка, я не буду, - ответил дед. - Я лежать буду и на тебя глядеть. - А зачем ты глаза закрываешь и со мной ничего не говоришь? - спросил тогда Афоня. - Нынче я не буду глаза смежать, - обещал дедушка Тит. - Нынче я на свет буду смотреть. - А отчего ты спишь, а я нет? - Мне годов много, Афонюшка... Мне без трех девяносто будет, глаза уж сами жмурятся. - А тебе ведь темно спать, - говорил Афоня. - На дворе солнце горит, там трава растет, а ты спишь, ничего не видишь. - Да я уж все видел, Афонюшка. - А отчего у тебя глаза белые и слезы в них плачут? - Они выцвели, Афонюшка, они от света выцвели и слабые стали; мне глядеть ведь долго пришлось. Афоня осмотрел деда, какой он есть. В бороде деда были хлебные крошки, и там жил еще один комарик. Афоня встал на лавку, выбрал две крошки из бороды у деда, а комарика прогнал оттуда - пусть живет отдельно. Руки дедушки лежали на столе; они были большие, кожа на них стала как кора на дереве, и под кожей видны были толстые черные жилы, эти руки много земли испахали. Афоня поглядел в глаза деду. Глаза его были открыты, но смотрели равнодушно, не видя ничего, и в каждом глазу светилась большая капля слезы. - Не спи, дедушка! - попросил Афоня. Но дедушка уже спал. Мать подсадила его, сонного, на печку, укрыла одеялом и ушла работать. Афоня же остался один в избе, и опять ему скучно стало. Он ходил вокруг деревянного стола, смотрел на мух, которые окружили на полу хлебную крошку, упавшую из бороды деда, и ели ее; потом Афоня подходил к печке, слушал, как дышит там спящий дед, смотрел через окно на пустую улицу и снова ходил вокруг стола, не зная, что делать. - Мамы нету, папы нет, дедушка спит, - говорил Афоня сам себе. Потом он посмотрел на часы-ходики, как они идут. Часы шли долго и скучно: тик-так, тик-так, будто они баюкали деда, а сами тоже уморились и хотели уснуть. - Проснись, дедушка, - просил Афоня. - Ты спишь? - А? Нету, я не сплю, - ответил дедушка Тит с печки. - Ты думаешь там? - А? Нету, я все обдумал, Афонюшка, я смолоду думал. - Дедушка Тит, а ты все знаешь? - Все. Афоня, я все знаю. - А что это, дедушка? - А чего тебе, Афонюшка? - А что это все? - А я уже позабыл, Афоня. - Проснись, дедушка, скажи мне про все! - А? - произнес дедушка Тит. - Дедушка Тит! Дедушка Тит! - звал Афоня. - Ты вспомни! Но дед уже умолк, он опять уснул в покое на русской печи. Афоня тогда сам залез на печь к дедушке и начал будить его, чтобы он проснулся. А дед спал и только шептал тихо во сне неслышные слова. Афоня уморился его будить и сам уснул возле деда, прильнув к его доброй знакомой груди, пахнувшей теплой землею. Очнувшись от сна, Афоня увидел, что дед глядит глазами и не спит. - Вставай, дедушка, - сказал Афоня. А дед опять закрыл глаза и уснул. Афоня подумал, что дед тогда не спит, когда он спит; и он захотел никогда не спать, чтобы подкараулить деда, когда он совсем проснется. И Афоня стал ожидать. Часы-ходики тикали, и колесики их поскрипывали и напевали, баюкая деда. Афоня тогда слез с печи и остановил маятник у часов. В избе стало тихо. Слышно стало, как отбивает косу косарь за рекой и тонко звенит мошка под потолком. Дедушка Тит очнулся и спросил: - Ты чего, Афоня? Что-то шумно так стало? Это ты шумел? - А ты не спи! - сказал Афоня. - Ты скажи мне про все! А то спишь и спишь, а потом умрешь, мама говорила - тебе недолго осталось; кто мне тогда скажет про все? - Обожди, дай мне квасу испить, - произнес дед и слез с печи. - Ты опомнился? - спросил Афоня. - Опомнился, - ответил дед. Пойдем сейчас белый свет пытать. Старый Тит испил квасу, взял Афоню за руку, и они пошли из избы наружу. Там солнце высоко стояло на небе и освещало зреющий хлеб на полях и цветы на дорожной меже. Дед повел Афоню полевой дорогой, и они вышли на пастбище, где рос сладкий клевер для коров, травы и цветы. Дед остановился у голубого цветка, терпеливо росшего корнем из мелкого чистого песка, показал на него Афоне, потом согнулся и осторожно потрогал тот цветок. - Это я сам знаю! - протяжно сказал Афоня. - А мне нужно, что самое главное бывает, ты скажи мне про все! А этот цветок растет, он не все! Дедушка Тит задумался и осерчал на внука. - Тут самое главное тебе и есть!.. Ты видишь - песок мертвый лежит, он каменая крошка, и более нет ничего, а камень не живой и не дышит, он мертвый прах. Понял теперь? - Нет, дедушка Тит, - сказал Афоня. - Тут понятного нету. - Ну, не понял, так чего же тебе надо, раз ты такой непонятливый? А цветок, ты видишь, жалконький такой, а он живой, и тело себе он сделал из мертвого праха. Стало быть, он мертвую сыпучую землю обращает в живое тело, и пахнет от него самого чистым духом. Вот тебе и есть самое главное дело на белом свете, вот тебе и есть, откуда все берется. Цветок этот - самый святой труженик, он из смерти работает жизнь. - А трава и рожь тоже главное делают? - спросил Афоня. - Одинаково, - сказал дедушка Тит. - А мы с тобой? - И мы с тобой. Мы пахари, Афонюшка, мы хлебу расти помогаем. А этот вот желтый цвет на лекарство идет, его и в аптеке берут. Ты бы нарвал их да снес. Отец-то твой ведь на войне; вдруг поранят его, или он от болезни ослабнет, вот его и полечат лекарством.
Афоня задумался среди трав и цветов. Он сам, как цветок, тоже захотел теперь делать из смерти жизнь; он думал о том, как рождаются из сыпучего песка голубые, красные, желтые счастливые цветы, поднявшие к небу свои добрые лица и дышавшие чистым духом в белый свет. - Теперь я сам знаю про все! - сказал Афоня. - Иди домой, дедушка, ты опять, должно, спать захотел: у тебя глаза белые...Ты спи, а когда умрешь, ты не бойся, я узнаю у цветов, как они из праха живут, и ты опять будешь жить из своего праха. Ты, дедушка, не бойся! Дед Тит ничего не сказал. Он невольно улыбнулся своему доброму внуку и пошел опять в избу на печку. А маленький Афоня остался один в поле. Он собрал желтых цветов, сколько мог их удержать в охапке, и отнес в аптеку, на лекарства, чтобы отец его не болел на войне от ран. В аптеке Афоне дали за цветы железный гребешок. Он принес его деду и подарил ему: пусть теперь дедушка чешет себе бороду тем гребешком. - Спасибо тебе, Афонюшка, - сказал дед. - А цветы тебе ничего не сказывали, из чего они в мертвом песке живут? - Не сказывали, - ответил Афоня. - Ты вон сколько живешь, и то не знаешь. А говорил, что знаешь про все. Ты не знаешь. - Правда твоя, - согласился дед. - Они молча живут, надо у них допытаться, - сказал Афоня. - Чего все цветы молчат, а сами знают? Дед кротко улыбнулся, погладил головку внука и посмотрел на него, как на цветок, растущий на земле. А потом дедушка спрятал гребешок за пазуху и опять заснул.
УЧЕНИК ЛИЦЕЯ
Пьеса в пяти действиях
Действующие лица: Пушкин Александр, поэт, ученик лицея. Арина Родионовна, няня поэта. Пушкин Василий Львович, дядя поэта. Ольга Сергеевна, сестра поэта. Чаадаев Петр Яковлевич, друг Александра, гвардейский офицер. Жуковский Василий Андреевич. Даша, Маша, крепостные девушки в людской Ольги Сергеевны. Пущин Иван, Кюхельбекер Вильгельм, Дельвиг Антон, друзья Александра, ученики лицея. Энгельгардт Егор Антонович, директор лицея. Карамзина Екатерина Андреевна. Державин Гаврила Романович. Петров Захарий, гвардейский офицер, адъютант коменданта Царского Села. Фекла. Фома, сторож лицея. Посол датского короля. Знатная дама с усами. Музыкант со скрипкой. Варсофоньев, офицер. Лакей в доме Ольги Сергеевны. 1-й Преподаватель Лицея. 2-й преподаватель Лицея. Генерал Савостьянов Геннадий Петрович. Ямщик Кузьма. Конвойный солдат. Кухарка в доме Ольги Сергеевны. Публика на экзамене в Лицее.
Действие первое
Людская в доме сестры Пушкина, Ольги Сергеевны, в Петербурге. Убранство простое, почти крестьянское, как в русской избе, и по этой причине уютное и милое. Стоит зима; окошко в морозном узоре; за окошком метель. Дверь, выходящая в сени, заиндевела. Старая няня Ольги и Александра Пушкиных, Арина Родионовна, сидит на скамье, дремлет и вяжет: «И медлят поминутно спицы в ее наморщенных руках». Возле нее сидит Маша, отроковица-подросток, живущая в доме Ольги Сергеевны; рот ее открыт, большие глаза ее серьезны, печальны и внимательны, она точно прислушивается. И в самом деле: слышно дыхание метели за окном, а издалека, из внутренних покоев, слышатся человеческие голоса и звуки музыки. В доме Ольги Сергеевны семейное торжество: день рождения хозяйки. В доме, должно быть, гости. И няня, Арина Родионовна, прислушивается; потом, зевнув, крестит рот и опять медленно вяжет спицами, словно бы дремля, а на самом деле бодрствуя и понимая все, что совершается вокруг, вблизи и вдали. Со двора входит Даша (она чуть старше Маши), черная кухарка, с вязанкой дров; она бросает дрова на пол возле русской печи. Арина Родионовна (Даше). Чего ты так - ногами шумаркаешь, дровами гремишь: все броском да рывком! Даша. А чего, бабушка? Я ничего! Арина Родионовна. Полы-то крашеные, господа за них деньги платили, а ты их сбиваешь. Даша. Я больше, бабушка, не буду. Арина Родионовна. Не надо, умница. Даша. Не буду, бабушка, я тихо буду. Арина Родионовна. Да, то-то! А то как же! Маша. Дашка, засвети огонь в печи. На дворе люто. Арина Родионовна. И то, Даша. Ишь, студено стало. Даша. Сейчас. Бабушка, я сейчас - я втупорже засвечу. Маша. Огонь добрый, он горит! Я его люблю! Даша заправляет русскую печь березовой корой и запаливает ее огнем. Кора вспыхивает, свет из печи играет на полу, на стенах, отсвечивает на потолке, - людское жилище преображается как в волшебстве. Из господских горниц явственно доносится музыка - вальс, простая мелодия восемнадцатого века. Даша снимает валенки, остается босая и оттопывает такт вальса большими ногами, вольно размахивая руками. Маша. И я хочу! И я хочу так топать и руками махать! Арина Родионовна. А чего же! Встань и спляши! Маша. А я боюсь! Мне стыдно, бабушка! Арина Родионовна. Кого тебе стыдно-то? Господ тут нету. Я тут с тобою. Не бойся никого, чего ты... Маша. А я ведь дурочка! Арина Родионовна (поглаживая головку Маши). Кто тебе сказывал так, сиротка моя, - души у того нету. Маша. Люди, бабушка, говорят. Они знают. Арина Родионовна. Люди говорят... А чего они знают? Они сами по слуху да по испугу живут. Ты погляди-ка на батюшку, на ангела нашего Александра Сергеевича: разумный да резвый, и славный какой, и ничего как есть не боится, - как только его земля держит! Господи, сохрани и помилуй его, сколь страху за него терплю! Маша. А ты любишь его, бабушка? Арина Родионовна. И-и, детка моя милая: усну - забуду, усну -забуду... Я и живу-то одной памятью по нем да лаской его. Хоть он и при матери своей рос, да не близко, а у меня-то возле самого сердца вырос: вон где! Маша. И я его люблю! Даша. И я! Арина Родионовна (как бы про себя). И вы, и вы!... Вы все его любите, да кто его сбережет!... Вам-то он в утешение, а мне - в заботу... Маша. И мне в заботу! (Она живо, с улыбкой на лице, спрыгивает со скамьи.) Я ему огня нарву, он цветы любит! (Она пытается сорвать отраженный свет из печи, волнующийся на полу и на стене; ей это не удается, она видит - руки ее пустые; тогда Маша бросается в устье русской печи, хватает там руками огонь, вскрикивает от боли, выскакивает обратно и мечется посреди людской.) Огонь, огонь! Стань добрый, стань добрый, стань цветочком! Я сгораю - не мучай меня!
Даша берет деревянную бадейку с водой и враз окатывает Машу.
Даша. Ништо, небось потухнет. Арина Родионовна. Аль вовсе сдурели! Дашка, потри ей ледышкой жженые пальцы, боль и пройдет, да одежду сухую надень на нее, - глянь-ка, за печью висит. Эка, резвые да бедовые какие!
Даша босиком выметывается за дверь за ледышкой, сейчас же возвращается обратно и уводит М а ш у с собою за печь. Отворяется дверь, что ведет в господские горницы, появляется Василий Львович Пушкин, дядя Александра. У него книга под мышкой...
УМНАЯ ВНУЧКА
Жили старик со старухой, и с ними внучка Дуня жила. И не такая уж Дуня была красивая, как в сказках сказывается, только умная она была и охотная к домашней работе. Вот раз собираются старики на базар в большое село и думают: как им быть? Кто им щи сварит и кашу сготовит, кто корову напоит и подоит, кто курам проса даст и на насест их загонит? А Дуня им говорит: - Кто же, как не я! Я и щи сварю и кашу напарю, я и корову из стада встречу и на ночь ее обряжу, я и кур угомоню, я и в избе приберу, я и сено поворошу, пока ведро стоит во дворе. - Да ты мала еще, внученька, - говорит ее бабушка, - семь годов всего сроку тебе! - Семь - не два, бабушка, семь - это много. Я управлюсь! Уехали дедушка с бабушкой на базар, а к вечеру воротились. Видят они, и правда: в избе прибрано, пища сготовлена, на дворе порядок, скотина и птица сытые, сено просушено, плетень починен (дедушка-то два лета собирался его починить), вокруг колодезного сруба песком посыпано - наработано столько, что словно тут четверо было. Глядят старик со старухой на свою внучку и думают: жить им теперь да радоваться! Однако недолго пришлось бабушке радоваться на внучку: заболела бабушка и померла. Остался старик один с Дуней. Трудно было дедушке одному остаться на старости лет. Вот живут они одни, без бабушки. Дуня ублажает дедушку и всякую работу в хозяйстве справляет одна; хоть мала была, да ведь прилежна. Случилось дедушке в город поехать, надобность пришла. По дороге он нагнал богатого соседа, тот тоже в город ехал. Поехали они вместе. Ехали-ехали, и ночь наступила. Богатый сосед и бедный Дунин дедушка увидели огонек в придорожной избе и постучались в ворота. Стали они на ночлег, распрягли лошадей: у Дуниного дедушки-то была кобыла, а у богатого мужика мерин. Ночью дедушкина лошадь родила жеребеночка, а жеребенок несмышленый, отвалился он от матери и очутился под телегой того богатого мужика. Проснулся утром богатый. - Гляди-ко, сосед, - говорит он старику, - у меня мерин жеребеночка ночью родил! - Как можно? - дедушка говорит. - В камень просо не сеют, а мерин жеребят не рожает! Это моя кобыла принесла! А богатый сосед: Нет, - говорит, - это мой жеребенок! Кабы твоя кобыла принесла, жеребенок-то и был бы возле нее! А то ишь где - под моей телегой! Заспорили они, а спору конца нету: у бедного правда, а у богатого выгода, один другому не уступает. Приехали они в город. В том городе в те времена царь жил. А царь тот был самый богатый человек во всем царстве, он считал себя самым умным человеком и любил судить-рядить своих подданных. Вот пришли богатый и бедный к царю-судье. Дунин дедушка и жалуется царю: - Не отдает мне богатый жеребеночка, говорит-де жеребенка мерин родил! А царю-судье что за дело до правды: он и так и этак мог рассудить, да ему сперва потешиться захотелось. И он сказал: - Вот четыре загадки вам - кто решит, тот и жеребенка получит: «Что всего на свете сильней и быстрей?», «А что всего на свете жирней?», а еще «Что всего мягче и что всего милее?!» Дал им царь сроку три дня, а на четвертый день чтоб ответ был. А пока суд да дело, царь велел оставить у себя во дворе и дедушкину лошадь с жеребенком и телегой и мерина богатого мужика: пусть и бедный и богатый пешими живут, пока их царь не рассудит. Пошли богатый и бедный домой. Богатый думает: пустое, дескать, царь загадал, я отгадку знаю. А бедный горюет: не знает он отгадки. Дуня встретила дедушку и спрашивает: - О ком ты, дедушка, скучаешь? О бабушке? Так ведь я с тобой осталась! Рассказал дедушка внучке, как дело было, и заплакал, жалко ему жеребеночка. - А еще, - дедушка говорит, - царь загадки загадал, а я отгадки не знаю. Где уж мне их отгадать! - А скажи, дедушка, каковы загадки? Не умнее они ума. Дедушка сказал загадки. Дуня послушала и говорит в ответ: - Поедешь к царю и скажешь: сильнее и быстрее всего на свете ветер; жирнее всего - земля: что ни растет на ней, что ни живет - всех она питает; а мягче всего на свете руки, дедушка: на что человек ни ляжет, все руку под голову кладет; а милее сна ничего на свете не бывает, дедушка. Через три дня пришли к царю-судье Дунин дедушка и его богатый сосед. Богатый и говорит царю: - Хоть и мудрые твои загадки, государь наш судья, а я их сразу отгадал: сильнее и быстрее всего - так это каряя кобыла из вашей конюшни: коли кнутом ее ударить, так она зайца догонит. А жирнее всего - так это тоже ваш рябой боров: он такой жирный стал, что давно на ноги не поднимается. А мягче всего ваша пуховая перина, на которой вы почиваете. А милее всего ваш сынок Никиту шка! Послушал царь-судья - и к старику бедняку: - А ты что скажешь? Принес отгадку или нет? Старик и отвечает, как внучка его научила. Отвечает, а сам боится: должно быть, не так он отгадывает; должно быть, богатый сосед правильно сказал. Царь-судья выслушал и спрашивает: - Сам ты придумал ответ иль научил тебя кто? Старик правду говорит: - Да где ж мне самому-то, царь-судья! Внучка у меня есть, таково смышленая да умелая, она и научила меня. Царю любопытно стало, да и забавно, а делать ему все равно нечего. - Коли умна твоя внучка, - говорит царь-судья, - и на дело умелая, отнеси ей вот эту ниточку шелковую. Пусть она соткет мне полотенце узорчатое, и чтоб к утру готово было. Слыхал иль нет? - Слышу, слышу! - отвечает дедушка царю. - Аль я уж бестолковый такой! Спрятал он ниточку за пазуху и пошел домой. Идет, а сам робеет: где уж тут из одной нитки целое полотенце соткать - того и Дунюшка не сумеет... Да к утру, еще и с узорами! Выслушала Дуня своего Деда и говорит: - Не кручинься, дедушка, это не беда еще! Взяла она веник, отломила от него прутик, подала дедушке и сказала: - Пойди к царю-судье этому и скажи: пусть найдет он такого мастера, который сделает из этого прутика кроены, чтобы было мне на чем полотенце ткать. Пошел старик опять к царю. Идет, а сам другой беды ждет, другой задачи, на которую ума у Дунюшки не хватит. Так оно и вышло. Дал царь старику полтораста яиц и велел, чтобы стариковская внучка к завтрашнему дню полтораста цыплят вывела. Вернулся дед ко двору. - Одна беда не ушла, - говорит, - другая явилась. И рассказал он внучке новую царскую задачу. А Дуня ему в ответ: - И это еще не беда, дедушка! Взяла она яйца, испекла их и к ужину подала. А на другой день говорит: - Ступай, дедушка, сызнова к царю. Скажи ему, чтобы прислал он цыплятам на корм однодневного пшена; пусть в один день поле вспашут, просом засеют, созреть дадут, а потом сожнут да обмолотят, провеют и обсушат. Скажи царю: цыплята другого пшена не клюют, того гляди помрут. И пошел дед сызнова. Выслушал его царь-судья и говорит: - Хитра твоя внучка, да и я не прост. Пусть твоя внучка явится утром ко мне - ни пешком, ни на лошади, ни голая, ни одетая, ни с гостинцем, да и не без подарочка! Пошел дед домой. «Эка прихоть!» - думает. Как узнала Дуня новую загадку, то загорюнилась было, а потом повеселела и говорит: - Ступай, дедушка, в лес к охотникам да купи мне живого зайца и перепелку живую... Ан нет, ты не ходи, ты старый, ты уморишься ходить, ты отдыхай. Я сама пойду - я маленькая, мне охотники и даром дадут зайца и перепелку, а покупать их нам не на что. Отправилась Дунюшка в лес и принесла оттуда зайца да перепелку. А как наступило утро, сняла с себя Дуня рубаху, надела рыбацкую сеть, взяла в руки перепелку, села верхом на зайца и поехала к царю-судье. Царь как увидел ее, удивился и испугался. - Откуда страшилище едет такое? Прежде не видано было такого урода! А Дунюшка поклонилась царю и говорит: - Вот тебе, батюшка, принимай, что принести велено было! И подает ему перепелку. Протянул руку царь-судья, а перепелка - порх! -и улетела. Поглядел царь на Дуню. - Ни в чем, - говорит, не уступила: как я велел, так ты и приехала. А чем вы, - спрашивает, - кормитесь с дедом? Дуня отвечает царю: - А мой дедушка на сухом берегу рыбу ловит, он сетей в воду не становит. А я подолом рыбу домой ношу да уху в горсти варю! Царь-судья осердился: - Что ты говоришь, глупая! Где это рыба на сухом берегу живет? Где уху в горсти варят? А Дуня против ему говорит: - А ты-то умен? Где это видано, чтобы мерин жеребенка родил? А в твоем царстве и мерин рожает! Озадачился тут царь-судья: - А как узнать было, чей жеребенок? Может, чужой забежал. Осерчала Дунюшка. - Как узнать? - говорит. - Да тут бы и дурень рассудил, а ты царь! Пусть мой дедушка на своей лошади в одну сторону поедет, а богатый сосед - в другую. Куда побежит жеребенок, там и матерь его. Царь-судья удивился: - А ведь и правда! Как же я-то не рассудил, не догадался? - А коли бы ты по правде судил, - ответила Дуня, - тебе бы и богатым не быть. - Ах ты, язва! - сказал царь. - Что дале из тебя выйдет, когда ты большая вырастешь? - А ты рассуди сперва, чей жеребенок, тогда я скажу тебе, кем я большая буду. Царь-судья назначил тут суд на неделе. Пришли на царский двор Дунин дедушка и сосед их богатый. Царь велел вывести их лошадей с телегами. Сел Дунин дедушка в свою телегу, а богатый в свою; и поехали они в разные стороны. Царь и выпустил тогда жеребенка, а жеребенок побежал к своей матери, дедушкиной лошади. Тут и суд весь. Остался жеребенок у дедушки. А царь-судья спрашивает у Дуни: - Скажи теперь, кем же ты большая будешь? - Судьею буду. Царь засмеялся: - Зачем тебе судьею быть? Судья-то ведь я! - Тебя чтоб судить. Дедушка видит - плохо дело, как бы царь-судья не рассерчал. Схватил он внучку да в телегу ее. Погнал он лошадь, а жеребенок рядом бежит. Царь выпустил им вслед злого пса, чтоб он разорвал внучку и деда. А Дунин дедушка хоть и стар был, да сноровист и внучку в обиду никому не давал. Пес догнал телегу, кинулся было, а дед его кнутовищем, кнутовищем, а потом взял запасную важку-оглобельку, что в телеге лежала, да оглобелькой его - пес и свалился. А дедушка обнял внучку. - Никому, никому, - говорит, - я тебя не отдам: ни псу, ни царю. Расти большая, умница моя.
МАРИЯ Отрывок из поэмы
В моем сердце песня вечная И вселенная в глазах. Кровь поет по телу речкою, Ветер в тихих волосах.
Ночью тайно поцелует В лоб горячая звезда, И к утру меня полюбит Без надежды, навсегда.
Голубая песня песней Ладит с думою моей, А дорога - неизвестней, В этом мире я ничей.
Я родня траве и зверю И сгорающей звезде, Твоему дыханью верю И вечерней высоте.
Я не мудрый, а влюбленный, Не надеюсь, а молю. Я теперь за все прощенный, Я не знаю, а люблю.
НО ОДНА ДУША У ЧЕЛОВЕКА Из публицистики 20-х годов
Древнейшая идея человечества вылита Достоевским в четыре художественные формы с родной его душе целомудренностью и тревожной, смертельной страстью - идея пола. Первой функцией жизни человека была не мысль, не сознание, а половая страсть - стремление к продлению жизни, первая стычка со смертью, желание бессмертия и вечности. Мы живем в то время, когда пол пожирается мыслью. Страсть темная и прекрасная изгоняется из жизни сознанием. Философия пролетариата открыла это и помогает борьбе сознания с древним, еще живым зверем. В этом заключается сущность революции духа, загорающейся в человечестве. Буржуазия произвела пролетариат. Пол родил сознание. Пол - душа буржуазии. Сознание - душа пролетариата. Буржуазия и пол сделали свое дело жизни - их надо уничтожить. Пусть прошлое не висит кандалами на быстрых ногах вперед уходящего... Наша общая задача - подавить в своей крови древние горячие голоса страсти, освободить себя и родить в себе новую душу - пламенную победившую мысль. Пусть не женщина - пол со своей красотою-обманом, а мысль будет невестой человеку. Ее целомудрие не разрушит наша любовь.
|
