Вехи истории социологии культуры: социокультурные направления и концепции. Крупнейшие социологи культуры XX века

2.1. Предыстория науки (социологический позитивизм).

(1) Эволюционный метод. Основоположник социологии О.Конт выделял теологическую (доминанта религии), метафизическую (философии) и позитивную (науки) стадии развития общественного сознания. (2) Эмпирический (описательный) метод: культура как сумма достижений. Классическое социологическое определение культуры дано в 1871 г. Э.Тэйлором (выдающийся английский этнограф, один из основоположников антропологии, автор книги «Первобытная культура»): культура – комплекс, включающий знания, верования, искусство, мораль, законы, обычаи, а также иные способности и навыки, усвоенные человеком как членом общества. (3) Органический метод. Г.Спенсер (выдающийся английский этнограф, основоположник органической школы в социологии) рассматривает общество как целостный социальный организм, развивающийся по естественным, главным образом, биологическим законам. Продолжил разработку теории общества как единого социального организма Э.Дюркгейм: человек – социальное существо, социальные нормы – фактор стабильности общества. И наоборот, отсутствие ясно сформулированных социальных норм порождает аномию – нарушение единства культуры.

2.2. Социокультурные идеи М.Вебера (1864-1920) – один из крупнейших социологов XX века. В работе «Протестантская этика и дух капитализма» (1905) (1) выявляет соотношение между религией как духовной основой социокультурной системы (прежде всего как системы этических установок) и хозяйственной деятельностью. А именно выявляет влияние протестантской этики на формирование духовных предпосылок капитализма, специфического типа личности капиталистического предпринимателя. Протестантская этика придаёт честному и добросовестному труду религиозный смысл. В процессе Реформации произошла трансформация потусторонней аскезы в мирскую аскезу. Деятельность в миру рассматривается как обязанность, возложенная на верующего. В учении М.Лютера повседневная профессиональная деятельность представлена как форма спасения, как единственная для верующего возможность служить Богу. В учении Ж.Кальвина о предопределении о своей судьбе верующий может судить только по успеху или неуспеху своих трудов. Удача, богатство, процветание воспринимаются как знак избранности и спасённости. Спасает не молитва и не посредничество церкви, а каждодневный, добросовестный, честный труд, понятый как служение Богу в миру, что порождает повышенную экономическую активность, работоспособность массы людей. На основе протестантской этики вырабатывается тип расчетливого, хладнокровного человека, отвергающего праздность и излишества, твёрдо идущего к цели, умеющего держать слово, честно выполняющего обязательства. Вебер показывает, что дух капитализма – цивилизованный капитализм изначально не имеет ничего общего с духом наживы и спекуляции. Именно протестантские страны встают первыми на путь индустриализации (Англия, Голландия, Северная Америка).

Концепция Вебера не исчерпывает все источники возникновения капитализма: Э.Дюркгейм связывает капитализм в католических странах с идущей от Фомы Аквинского рационализацией и разделением труда. Свою теорию происхождения капитализма предлагает А.И.Неклесса.

(2) Обосновывается противоположность капитализма и традиционных обществ. Под традиционализмом немецкий социолог понимал строй мышления и образ действия, при котором человек ориентирован на воспроизводство устоявшегося образа жизни и не стремится его изменить, работая лишь для того, чтобы удовлетворить свои привычные потребности. Дух капитализма – производство ради прибыли, повышение производительности труда путём увеличения его интенсивности, бесконечное развитие производства. Вебер выделяет типы социального действия: аффективное (бессознательно-импульсивное); традиционное (основанное на привычке) и целерациональное действие – сознательная вера в ценность определённого поведения и жизненного успеха. Рационализация социального действия – это всемирно-исторический процесс. Рационализируется всё – способы ведения хозяйства, образ жизни и образ мышления. Это сопровождается возрастанием социальной роли науки и техники, происходит «расколдовывание мира». Вебер рассматривает историю принципа рациональности. Рационализм Просвещения – это оптимистическая вера в способность человека познавать и переустраивать мир на разумных и справедливых основаниях. В современности Вебер видит кризис западного принципа рациональности: прогрессирующая рационализация общественной жизни превращается в иррациональность - средство превращается в цель. Вещи и машины начинают господствовать над людьми, что ведёт к появлению тотально управляемого человека. Спекулятивный и потребительский капитализм эпохи глобализации более отвечает концепции В.Зомбарта: «Капитализм…происходит из мирского начала.., устремлён на радости этого земного мира…»[1].

В работах «Хозяйство и общество», «Хозяйственная этика мировых религий» Вебер рассматривает различное соотношение разных религий с хозяйственной деятельностью. Изучив иудаизм, буддизм, индуизм, конфуцианство, ислам, Вебер пришёл к выводу, что ни одна из этих религий не могла обеспечить основ капитализма западного типа. Таким образом, подчёркивается роль ценностных ориентаций в социальной истории. Понимание глубоких религиозно-культурных отличий Запада от незападных стран сделало Вебера одним из наиболее видных теоретиков модернизации.

 

 

2.3. Социальная и культурная динамика П.Сорокина (1889-1968). Начал свою научную деятельность в России, в 1922 г. был выслан, стал крупным американским социологом – зав.каф. социологии Гарвардского университета (30-40-е г.). Разрабатывает теорию социальной мобильности (свободное социальное перемещение людей из одних социальных слоёв в другие – признак открытого общества) и социальной стратификации: общество делится на отдельные слои (группы богатых и очень богатых, зажиточных, обеспеченных, бедных и очень бедных – нищих). 4 главные измерения стратификации – доход, власть, образование, престиж.

Фундаментальный 4-хтомный труд П.Сорокина «Социальная и культурная динамика» (1937-1941) содержит новую теорию культурно-исторического процесса, в основе которого – культурные ценности, распадение которых порождает общественный кризис; описание общества через систему ценностных категорий, культурных норм и образцов. Сорокин показал, что все социальные действия, стимулы и реакции обусловлены системой культурных ценностей. Культура начинает играть роль доминирующего центра в социальной жизни. Сорокин выводит феномен «социокультурной системы», которая интегрирует социальные действия и культурные ценности.

На основе ценностного подхода выделяет три суперцикла, или социокультурных типа: идеационная (религиозная) культура; сенсетивная (чувственная) культура; идеалистическая, или интеграционная. Каждую характеризует свой тип мировоззрения, этических и эстетических ценностей, правовых норм. Сорокин описывает кризис современной сенсетивной культуры[2].

 

2.4. Структурный функционализм Т.Парсонса (1902-1979).

С Парсонса начинается современный этап развития мировой социологии. Основная задача социологии – дать рекомендации по стабилизации общества, т.е. по поддержанию социального равновесия. Парсонс даёт структурно-функциональный анализ общества. Вклад, пользу любого социального явления или института он называет функцией. Функцию адаптации (приспособления к среде) осуществляет экономика; функцию целеполагания – политика; право и культура поддерживают внутреннее единство (функция интеграции); институты социализации (семья, школа, церковь) имеют латентную функцию поддержания образца. Таким образом, связывают общество не социальные отношения, а общность ценностей и взаимное соблюдение правил социального поведения.

В 40-60-е г. социология в США стала частью поп-культуры. Социологическая литература становится массовым, общедоступным жанром, а социология – идеологией среднего класса.

Наряду с социологией равновесия формируется социология конфликта.

 

2.5. Франкфуртская школа социологических исследований: критика индустриального общества и «одномерного человека».

История Франкфуртской школы начинается в 20-30-е г. Это идеи Института социологических исследований при университете во Франкфурте-на-Майне, критическая теория современного общества М.Хоркхаймера (руководитель Института с 1930 г.) и его ближайших сотрудников: Т.Адорно (1903-1969), Г.Маркузе (1898-1979), Э.Фромма (1900-1980). Школа вобрала элементы марксизма (теория отчуждения), фрейдизма (идея репрессивности культуры), экзистенциализма (учение об экзистенциальных противоречиях и потребностях человека) и веберовской социологии (критика последствий рационализации общественной жизни). Критическая теория формируется уже вне Германии, в США в 30-40-е г. К 1950 г. Хоркхаймер и Адорно вернулись в ФРГ, Адорно с 1953 г. возглавил Институт. Фромм и Маркузе остались в Америке. Кульминация деятельности школы связана с 60-ми г., формированием идеологии контркультуры.

В работе М. Хоркхаймера и Т.Адорно «Диалектика просвещения: философские фрагменты» (1947) дана концепция тоталитарного государства. Просвещение – это вера в разум. Разум привёл к принуждению и тотальному господству. Стремление человека покорить, подчинить природу своим целям подчиняет человека «логике господства». Технократическое отношение к природе порождает отчуждённое сознание. Вместе с усилением господства над природой растёт и господство человека над человеком. Чем «просвещеннее» становится человечество, чем больших успехов достигает оно в деле рационального овладения миром, тем всё больше распространяются в обществе отношения подчинения-господства.

Наиболее популярно и последовательно идеи Франкфуртской школы были изложены в книге Г.Маркузе «Одномерный человек: исследование идеологии развитого индустриального общества» (1964). «Техническое общество – это система господства», манипулирования общественным сознанием. Индивидуальность человека поглощается всеобщим. Появляется одномерный – тотально управляемый человек. Одномерность – это утрата человеком для себя-бытия, внутреннего существования, это бытие для другого: корпорации, государства, мира вещей. Таким образом, выявляется одномерность технократического, прометеевского отношения к реальности.

 

2.6. Э.Фромм «Иметь или быть?». Э.Фромм, немецко-американский психолог и социолог, основоположник социальной психологии (родился в г. Франкфурте, 1929-1932 г. был сотрудником Франкфуртского Института социальных исследований, с 1933 г. жил в Америке, с 1969 – в Швейцарии), споря с К.Марксом и З.Фрейдом, доказывал, что человека нельзя объяснить в терминах натуралистического мышления. «Сущность человека – не данное качество.., не добро или зло.., а противоречие»[3]. Разрешая свои экзистенциальные противоречия, человек творит культуру. Человек является частью природы, подчинён её физическим законам и в то же время, благодаря разуму, возвышается над природой. «Потеряв рай, утратив своё единство с природой, человек стал вечным странником (Одиссей, Эдип, Авраам, Фауст)»[4]. Разум – и дар, и проклятие человека. За душу человека борются два принципа – принцип обладания и бытия. «Иметь или быть?» (1976) – так называется итоговая работа Фромма. Принцип обладания доминирует в истории европейской цивилизации: «История Европы – это история завоеваний, эксплуатации, насилия и покорения»[5]. Жажда обладания – движущая сила западного индустриального общества: «Ориентация на обладание – характерная особенность западного индустриального общества, в котором главный смысл жизни состоит в погоне за деньгами, славой и властью» (с.25). Фромм выступает в своих работах с радикальной критикой «рыночного характера» с его равнодушием к другому, гедонизмом и эгоизмом. «Мы представляем собой общество заведомо несчастных людей: одиноких, снедаемых тревогой и унынием, способных только к разрушению и постоянно ощущающих свою зависимость» (с.13).

В работе «Бегство от свободы» (1941), которая принесла учёному широкую известность, Фромм подчёркивает современную нравственную изолированность людей. Жизнедеятельность человека становится внешней, формально-монотонной. Нравственные контакты опустошаются. Причинами разрыва нравственных связей являются: доминирование утилитарно-функционального общения (выгодное использование человека человеком); возрастание значения безличных средств общения – массовых коммуникаций; ускорение ритма жизни ведёт к расширению круга общения и утере глубины и непосредственности; человек превращается в слугу вещей, потребление делается самоцельным. Принцип обладания порождает современного человека-потребителя. «Взаимоотношения, построенные преимущественно на принципе обладания, обременительны, тяжелы, чреваты конфликтами и вспышками ревности» (с.119). В работе «Человек для самого себя» (1947) Фромм выделяет непродуктивные типы материалистической ориентации современного «социального характера»: (1) рецептивный характер – пассивно-получательная ориентация: трудно сказать нет, зависимость от других. В отношении к знанию ведёт к тому, что студент только фиксирует то, что говорит лектор, чтобы сдать экзамен; содержание лекции не становится частью собственной системы мировоззрения, не обогащает человека. (2) Эксплуататорский тип – авторитарная, берущая ориентация: стремление подавлять другого человека. (3) Накопительный характер – ограждение себя от внешнего мира. (4) Рыночный характер с его борьбой за успех, ценностями престижа, статуса, успеха, равнодушием к другому. Непродуктивные формы ориентации связаны с мазохизмом, садизмом, деструктивизмом (стремление разрушать) и конформизмом современного социального характера («Анатомия человеческой деструктивности» 1973).

Подлинная ориентация – гуманистическая. Быть – это экзистенциальная потребность человека в общении, привязанности, творческая потребность самореализации, потребность в вере, укоренённости и ценностях. «Когда человек предпочитает быть, а не иметь, он не испытывает тревоги и неуверенности, порождаемых страхом потерять то, что имелось…Способность мыслить и любить, способность к художественному или интеллектуальному творчеству в течение жизни возрастает по мере их реализации» (с.117). Фромм ставит задачу гуманизации современного технологического общества, нацеленного на максимальное производство материальных благ и их потребление. Ориентация на бытие является огромной потенциальной силой человеческой природы, способной создать нового человека и новое общество. Радикальный гуманизм Фромма близок к концепции «благоговения к жизни» А.Швейцера: священна жизнь, а не вещи и власть, развитие способности к любви и творчеству. Образцы этого радикального гуманизма Фромм видел в раннем христианстве и раннем буддизме, дзэн-буддизме. Героем его был Христос: «Он был героем любви, героем без власти, который не прибегал к силе, не хотел править, не хотел ничего иметь. Он был героем бытия» (с.146).

Двойственность человеческой природы, борьба принципов иметь или быть, отражается в сущности человеческой любви. Мать любит ребёнка потому, что он есть, отец - потому, что он имеет какие-либо достижения; отцовскую любовь можно потерять. Любовь – это интерес и забота, душевный отклик, ощущение полноты жизни. Любовь, в которой доминирует обладание, ведёт к отношениям господства-подчинения. Фромм писал об «искусстве любить» (работа 1956 г.) и «искусстве жить».

 

2.7. Э.Фромм «Психоанализ и религия» (1950). Целый ряд работ Э.Фромма посвящены анализу религиозного опыта, проблеме взаимоотношения религии и общества. В работе «Психоанализ и религия» Фромм исходит из широкого понимания религии как «любой системы взглядов и действий, разделяемых группой и дающих индивиду систему ориентации и объект поклонения»[6]. Тем самым Фромм разоблачает современные формы идолопоклонства – деньгам и государству, партии и вождям. «Человек может поклоняться животным, деревьям, золотым или каменным идолам, невидимому богу, святому человеку или жестоким вождям. Он может поклоняться своим предкам, нации, классу или партии, деньгам или успеху; его религия может способствовать развитию в нём стремления к разрушению или к любви, стремления к господству или к братству; она может развивать способности его разума или парализовать их» (с.239). Таким образом, существуют высшие и низшие формы религиозного опыта. Фромм делит религии на авторитарные и гуманистические. В первых главной добродетелью является послушание, самым страшным грехом – неповиновение; человек считается слабым и ничтожным, подчинённым высшей силе. Гуманистические религии сосредоточены на человеке и его способностях: стремление к любви, истине и справедливости лежит в основе учения Будды, Христа или Сократа. Традиционные религии сложно сочетают эти два аспекта религиозного опыта.

Религиозный опыт воплощается в ритуале. Религиозный ритуал – это разделяемое всеми действие. Ритуалистический аспект религии тесно связан с четвёртым, семантическим аспектом религиозного опыта. Религия в своих учениях и ритуалах говорит на символическом языке – «единственном универсальном языке, известном человечеству» (с.303). Исходя из символичности религиозного сознания, Э.Фромм даёт социальную трактовку идей З.Фрейда, в частности, Эдипова комплекса. Инцестуозная зависимость человека – это инфантильное желание остаться ребёнком, иметь защиту, кровные связи с семьёй, родной землёй, которые держат человека в моральной зависимости у группы, мешают его свободе, ведут к идолопоклонству. Религиозное переживание – это осознание жизни и связи со всем миром. «Реальный конфликт – это не конфликт между верой в бога и «атеизмом», а конфликт между гуманистической религиозной установкой и установкой, которая равносильна идолопоклонству» (с.305). Угрозу религиозной установке Фромм видит в рыночной ориентации современного человека. Человек относится к себе как к товару, возвращаясь к идолопоклонству: «Сегодня не Ваал и Астарта, а обожествление государства и власти в авторитарных странах и обожествление машины и успеха в нашей культуре угрожает самым главным духовным ценностям человека» (с.308). Проблема религии для Фромма – это проблема человека: «Бог – это символ всего того, что есть в человеке.., символ духовной реальности, которую мы можем стремиться реализовать в себе» (с.305-306).

 

2.8. Э.Тоффлер о ситуации постмодерна («Футурошок»).

Книга Элвина Тоффлера «Футурошок» (1970), всемирно известного американского социолога и футуролога, ставшая «библией» китайской интеллигенции[7], и ставшая столь понятной и актуальной у нас в последнее десятилетие[8], явилась одним из первых анализов современной ситуации постмодерна. Она кардинально меняет традиционные представления о современности и опасностях бурного социального и технологического развития: «Нам так часто говорили, что мы идем к безличному единообразию, что мы недооцениваем фантастические возможности, которые несет человеку сверхиндустриальная революция». Теоретики «массового общества», «Кассандры, которые… предсказывают будущее-муравейник», говорят о мире, который «уже исчезает»[9]. Перед нами блестящий культурологический анализ современности, «продукт яркого социального воображения», по определению П.А. Гуревича[10]. Не случайно название книги вошло в английский язык как идеома.

Современный человек, живущий «в эпицентре сверхиндустриальной революции» (с. 208), – свидетель рождения новой социальной реальности. Чтобы не погибнуть, он должен стать другим. Это продолжение размышлений Ф. Ницше о проблемах «экстремальной антропологии»[11], кардинальных перемен в составе человека. Западный человек попадает в эту новую реальность вследствие бурного технологического развития. Человек иных культурных традиций (о которых писал С. Хантингтон) попадает в эту новую реальность иначе, катастрофическим путем, описанным и Тоффлером. Тоффлером описаны две важнейшие черты ситуации постмодерна, которые требуют «новой породы человека» (с. 347), ставят проблему пределов адаптации к новому социуму, – это изменчивость и многообразие.

Западное общество, пишет Тоффлер, в последние триста лет было охвачено «бурей перемен» (с. 21), означавших переход от традиционного (доиндустриального) общества к индустриальному. Сейчас мы живем в условиях новой «сверхиндустриальной революции», когда «буря перемен набирает силу» (с.21). Революции, сравнимой по своим фундаментальным последствиям лишь с неолитической революцией. «Мы больше не воспринимаем жизнь так, как люди в прошлом» (с.29) Традиционно важнейшей жизненной ценностью и идеалом человека была стабильность, неизменность, постоянство. Буря перемен порождает новую реальность постиндустриального общества. «В прошлом важный буфер перемен обеспечивал ритуал» (с.426). Ритуалы, окружающие рождение, смерть, половую зрелость, брак и т.п. – помогали человеку «восстанавливать равновесие после того, как произошло какое-то крупное адаптивное событие» (с.427). Ритуал всегда ориентирован на признанный образец, архетип и его повторение. Новая реальность постиндустриального общества, порождаемая ускоренным темпом жизни, – непостоянство, изменчивость, новизна, текучесть, временность, релятивность. «Сегодня весь мир – это быстро исчезающая ситуация» (с. 18). Человек живет в стремительно меняющемся мире. «Люди, места, предметы приобретают все менее устойчивый характер» (с. 186). Меняется отношение к вещам, вещи становятся одноразовыми, порождая «одноразовую культуру» (с. 68). Меняются человеческие отношения: «средняя продолжительность межличностных отношений в нашей жизни становится все более короткой» (с. 118). В эпоху социальной мобильности «чем больше перемещается индивид, тем больше у него бывает коротких неожиданных встреч» (с. 119). Определяющей становится «тенденция к временным связям» (с. 125) и отношениям. «В новом обществе мало условий для истинно устойчивых отношений» (с. 347). Непостоянство, новизна меняет повседневную жизнь человека. Потому распадаются семьи, растет количество разводов, и самые отношения полов испытывают необратимые метаморфозы: в частности, женщина превращается в «сильный пол»[12], а мужчина – в «декоративный пол»[13]. Непостоянство порождает вторую отличительную черту современной реальности – многообразие. Новый облик обретает семья. Тоффлер заговорил о «временном браке», «серийном браке – модели успешного временного союза», который «вполне соответствует эпохе Быстротечности, в которой все взаимоотношения людей, все их связи с окружающим становятся непродолжительными» (с. 277). И многообразии брачных союзов: пробный брак, бездетный брак, гомосексуальный брак, родители-профи и т.д.

Непостоянство, изменчивость определяет и современное искусство с его непрерывной сменой направлений и стилей. Расцвет поп-арта длился пять лет, оп-арта – два - три года. Не случайно возникает кинетическое искусство, самый принцип которого – «подвижность, непостоянство» (с. 197). Или концептуализм, когда идея может может быть воплощена любыми, самыми парадоксальными и сиюминутными способами. «Самое быстротечное искусство» – хэппенинг, означающий проникновение в искусство принципа одноразовости. Как полагает современная эстетика, «традиционные каноны оценки произведений искусства и литературы выдвигают на первый план нетленность, уникальность и непреходящую универсальную ценность», эти эстетические критерии были приемлемы в мире, где «товары производились вручную и существовал слой элиты, формирующий вкус общества» (с. 198). Современные произведения искусства тоже становятся недолговечными и многообразными.

Изменчивость неотделима от многообразия современной реальности. Это многообразие порождает обилие субкультур как отличительную черту современности. «Мы живем во время субкультурного взрыва» (с. 311). Это профессиональные, возрастные субкультуры, субкультуры досуга и развлечений. Доиндустриальный человек существовал в условиях отсутствия выбора. Современный человек живет в условиях «сверхвыбора» (с. 345). «Чем больше субкультурных группировок существует в обществе, тем выше потенциальная свобода личности» (с. 325). Уже индустриальное общество движется ко все большей дифференциации – в экономике, образовании, искусстве. Но в нем существовал основной набор общепринятых ценностей. Теперь рвутся узы, которые связывали индустриальное общество, «узы закона, общих ценностей, централизованного и стандартизированного образования и культурного производства». Возникает «новый, более тонко фрагментированный социальной порядок» – из хаоса. Он основан на «гораздо более многообразных и краткосрочных составляющих, чем любая предшествующая социальная система» (с. 327). Здесь отсутствуют общие стандарты поведения, языка, манер. Многообразно отношение к деньгам и собственности, закону и порядку, религиозным и национальным вопросам, семье и сексу. «Мириады субкультур рекламируют различный набор ценностей» (с. 331). Существует многообразие потребительских товаров, услуг, различные варианты образования, занятий и развлечений. «Стиль жизни больше не демонстрация классовой принадлежности. Сами классы разбились на более мелкие группы» (с. 332). Стиль жизни человека определяет его краткосрочная связь с субкультурой. Увеличение числа субкультур означает увеличение числа жизненных стилей. «Стиль жизни стал неким предметом, который можно отбросить… Люди переходят от субкультуры к субкультуре, от стиля к стилю». Хиппи становится добропорядочным чиновником, или наоборот респектабельный индивид – может стать изгоем и нищим. Современный человек учится справляться «со светлой печалью расставания», учится «никогда не вкладывать себя во что-либо целиком» (с. 345). Возникает проблема текучей личности, «серийного я»: «Нашим давним друзьям… все труднее и труднее узнавать нас, и мы тоже испытываем всевозрастающие трудности в идентификации себя с нашим прежними… «я». Социальное развитие ведет нас «к большей терпимости, более легкому принятию все более и более разнообразных человеческих типов» (с. 347). Эпоха быстротечности порождает все больше эксцентричных людей: «детей, которые в свои двенадцать лет на детей уже не похожи, взрослых, которые в пятьдесят лет словно двенадцатилетние дети» (с. 21), богачей, играющих в бедных или конформистов, которые в душе – ярые анархисты и наоборот.

Но у человека существуют определенные «пределы адаптации» к новому. Слишком большие и частые перемены способны вызвать болезнь. Любое жизненное изменение требует физиологической и психологической оплаты. «Когда мы меняем стиль нашей жизни, когда мы создаем или рвем связь с вещами, местами или людьми.., воспринимаем новую информацию и новые идеи – мы живем. Но каждая адаптивная реакция требует определенную плату» (с. 370). Поэтому современное общество – невротическое общество, пораженное болезнью, которую Тоффлер именует «футурошок». Это шоковая, стрессовая реакция на новую социальную реальность в ее изменчивости и многообразии, новизне и непредсказуемости, вызывающая срыв в общении, неспособность справиться с ситуацией. Способы выражения этой шоковой реакции также многообразны: употребление наркотиков, рост мистицизма, вспышки вандализма и насилия, терроризм и политика нигилизма, болезненное равнодушие миллионов людей. «Шок будущего – это реакция на сверхвозбуждение» (с. 374). В это шоковое состояние человека повергают не только новые технологии, но и катастрофические факторы, которыми изобилует социальная реальность постмодерна. Среди последних Тоффлер выделяет три самых сокрушительных вызова окружающей среды для человека: война, стихийные бедствия и столкновение с чужой культурой. «Непривычные и непредсказуемые вещи, связи и события» (с. 377) нарушают механизм адаптации. Человек теряет способность предвидеть свое непосредственное личное будущее. «Сверхвозбуждение может привести к странному и неадаптивному поведению» (с. 378), дезориентации. «Человек, который ставится в условия сильных изменений и новизны, ведет себя нерационально, явно действуя против своих собственных интересов» (с. 376). Нарушенный предел адаптации вызывает растерянность, раздражение, усталость и апатию, когда человек теряет всякое желание жить. Футурошок – не только индивидуальная, но социальная реальность современности. Современное общество, по Тоффлеру, – «общество, пораженное шоком будущего» (с. 398), различными формами социального абсурда.

Тоффлер ставит проблему «стратегии выживания». Это, во-первых, проблема личного выбора, когда во всех переменах человек сохраняет «зоны личной стабильности»: «выбирая быстрое изменение в определенных секторах жизни, можно сознательно устраивать зоны стабильности в других местах» (с. 411): постоянство в работе, личной жизни, или привычках, образе жизни. Во-вторых, необходим «переворот в системе образования». «Первоначальная задача образования – повысить способность индивида преодолевать трудности, т.е. способность быстро и экономно адаптироваться к непрерывно меняющимся условиям» (с. 437). Организационные основы современной школьной системы безнадежно устарели, соответствуя «фабричной» – индустриальной стадии социума. Тоффлер пишет о «давно назревшем крахе «фабричной» модели школьной системы» (с. 442). В образование также должны придти многообразие и изменчивость: краткосрочные контракты на обучение, компьютерное обучение, возврат к домашнему обучению, возможности выбора предметов и программ, превращающие учителя из наставника в медиатора, интерпретатора знания, переход от лекционного типа занятий к новым обучающим методикам – ролевым играм, активизации самостоятельной работы учащихся. «Супериндустриальное общество должно предусматривать непрерывное образование на протяжении всей жизни… Тогда не совсем справедливо заставлять малышей посещать все школьные занятия» (с. 442).

Реальность российской действительности последнего десятилетия не «изменила экспертизу Тоффлера» (как полагает П.А. Гуревич[14]), а подтвердила ее. «В нашей стране масштабы социальных и культурных метаморфоз фантастически огромны»[15]. И потому как нигде остро встает проблема «пределов адаптации» и «стратегии выживания», когда стремительно рушится привычный уклад жизни, меняются ориентации и ценности. Мы становимся обществом социальных контрастов – бездомных детей и стариков, безработных, людей, выпавших из жизни – на фоне роскошной жизни разного рода дельцов – «детьми неблагополучного государства», называемого теперь «авто»[16] и «криптоколонией»[17]. В течение 15 лет в стране происходит «социотрясение» – разрушение социальных связей, устойчивых ценностей общества. «Наша эмоциональная реакция на разного рода стрессы (не только теракты, но и техногенные катастрофы, безработицу, снижение уровня жизни и т.п.), – как свидетельствует психолог Е. Шестопал, – это не мобилизация, а демобилизация. Не бунт или социальный взрыв, а апатия, равнодушие, медленное умирание.., «пофигизм»[18]. О болезни «пофигизма» размышляет известный политолог А. Ципко: «Наше везение, если о нем можно говорить, состоит в том, что Россия уже давно погрузилась в царство пофигизма и равнодушия, что население наше за годы нашей очередной революции привыкло к катастрофам, утратило многие нормальные человеческие реакции… Этот пофигизм сдерживает обвальный рост недовольства властью… Этот же пофигизм – препятствие на пути мобилизации нации». Миллионы людей становятся «анемичными и инфантильными», «утрачивая инстинкт самосохранения, способность к самоорганизации»[19]. «Журналы и газеты гудят по поводу близкого конца России… Уже решено и за Господа Бога, и за русский народ: российскому этносу суждено исчезнуть, как исчезли финикийцы, византийцы и прочие имперские народы»[20].

Западной реакцией на книгу Э. Тоффлера явилась очередная мобилизация, рост неоконсервативных настроений. Возможен ли отечественный позитивный ответ на катастрофический вызов современности? Вопрос остается открытым.

 

2.9. Френсис Фукуяма «Конец истории?» (1989). Американский социолог пишет о «триумфе Запада», западной идеи – потребительской культуры, либеральной демократии как «завершении идеологической эволюции человечества». В XX столетии либерализму были брошены два главных вызова – фашизм и коммунизм, и оба потерпели грандиозное поражение. «Остаются ли у либерализма ещё какие-нибудь идеологические конкуренты?». Фукуяма сомневается в этом. Таким образом, формирование планетарной цивилизации должно основываться на расширении западной модели техногенно-индивидуалистической, потребительской цивилизации. Но «конец истории печален». Вместо идеологической борьбы человечество ждёт «экономический расчёт, бесконечные технические проблемы, забота об экологии и удовлетворение изощрённых запросов потребителя. В постисторический период нет ни искусства, ни философии». Потому социолог ставит вопрос: «Быть может, именно эта перспектива многовековой скуки вынудит историю взять ещё один, новый старт?»[21].

 

2.10. С.Хантингтон «Столкновение цивилизаций?» (1993). Ответом на вопрос Фукуямы явился противоположный анализ современности в работе другого американского социолога. Цивилизация – метакультура, «культурная общность наивысшего ранга». Цивилизации несхожи по своей истории, языку, религиозным традициям, культурной идентичности. Хантингтон выделяет 8 цивилизаций: западная, конфуцианская, японская, исламская, индуистская, православно-славянская, латиноамериканская, африканская. От их взаимодействия будет зависеть ход истории в ближайшем будущем. Основным источником конфликтов может стать различие культурных традиций. Культурные особенности меньше подвержены изменениям, чем экономика, политика и идеология. В незападных цивилизациях Хантингтон увидел процесс девестернизации – возврата к своим культурным корням. «На глубинном уровне западные представления и идеи фундаментально отличаются от тех, которые присущи другим цивилизациям. В исламской, конфуцианской, японской, индуистской, буддистской и православной культурах почти не находят отклика такие западные идеи, как индивидуализм, либерализм, права человека, равенство, свобода, верховенство закона, демократия, свободный рынок»[22]. Потому невозможно становление единой универсальной цивилизации. Хантингтон прогнозирует три варианта поведения незападных цивилизаций: курс на изоляцию; попытка примкнуть к Западу; конфронтация. Лишь Японии удалось сочетать модернизацию со своими традиционными ценностями. Хантингтон предвидел опасность конфронтации Запада с мусульманским миром. Россия остаётся «самой значительной расколотой страной»[23].

 

2.11. Патрик Бьюкенен «Смерть Запада: чем вымирание населения и возрастание иммиграции угрожает нашей стране и нашей цивилизации» (2002). Основной причиной кризиса Соединённых Штатов и Европы Бьюкенен считает нарастающую депопуляцию населения – снижение уровня рождаемости и связанную с ней иммиграцию из стран второго и третьего мира. Средний уровень рождаемости в Европе упал до коэффициента 1, 4, для сохранения текущей численности населения необходим уровень 2, 1. В результате европейцы становятся «исчезающим видом». Население земного шара возрастает за счёт стран Азии, Африки и Латинской Америки. В 1960 г. люди европейского происхождения составляли четвёртую часть мирового населения, в 2000 г. примерно одну шестую, к 2050 г. они будут составлять лишь десять процентов. Европейская цивилизация, по мнению автора, завершится. Те же процессы наблюдаются и в Соединённых Штатах. Причины кризиса автор видит в разрушении традиционной семьи, новых ценностях «свободного поколения», тотальной критике западной цивилизации Франкфуртской школой как «культуры насилия». Спасение нации Бьюкенен видит в возрождении истинного протестантизма, традиционных ценностей.

Вслед за Бьюкененом С.Хантингтон в работе «Кто мы такие?» (2004) говорит о разрушении американско