Глава VIII СОЮЗНИКИ И ДАННИКИ ХАЗАР вторая часть

Причиной миграции на север С. А. Плетнева считает арабские нашествия первой половины VIII в., в результате чего аланское население из «средней части Северного Предкавказья» ушло (75, с. 184). Действительно, походы арабов через Дарьял в 723—724, 725, 728—729, 735 и 737 гг. обрушивали удар за ударом на тех алан, которые жили как на территории современной Северной Осетии, так и на территории Чечено-Ингушетии (особенно поход Мервана в 737 г.). Казалось бы, эти грозные события прежде всего должны были коснуться алан, находившихся на трассе Дарьяльского прохода и при выходе Терека на равнину — в окрестностях нынешнего г. Владикавказа. Однако в археологических памятниках этих мест мы картины катастрофы и ухода населения пока не наблюдаем — об этом свидетельствуют аланские катакомбные могильники Чми, Балта, Гоуст, Тарское, Камбилеевский и на южной окраине г. Владикавказа (87, с. 19—24; 88), дающие непрерывные материалы VIII—IX вв. Видимо, говорить о массовой миграции алан с этой территории преждевременно, вопрос требует дополнительного изучения, а придарьяльские аланы во времена арабских вторжений легко могли на­ходить надежное убежище в близлежащих горах, а затем возвращаться на свои старые места.

Во всяком случае салтовские аланы были многочисленны (по расчетам Д. Т. Березовца, на Салтовском могильнике размещалось до 30 тыс. ката­комб; 75, с. 88) и отлично вооружены: их конница и пешее ополчение должны были представлять грозную силу. Включение их в систему Хазарского ка­ганата и подчинение хазарам признано (82, с. 72—73; 6, с. 357) и вряд ли может оспариваться. Поэтому мы можем полагать, что в структуре хазарской армии салтовским аланам принадлежало не последнее место и, в частности, в набеге 764 г. на Закавказье они во главе с Астарханом («тарханом асов») могли принимать самое активное участие.

Почти одновременно с передвижением салтовских алан с юга на север произошло встречное перемещение значительной массы тюркоязычного болгарского населения с севера на юг, в бассейн Верхней Кубани. Кратко об этом уже говорилось. Наряду с керамикой салтово-маяцкого типа и впервые открытыми В. Б. Ковалевской следами кочевнических юрт в долине р.Эшкакон (89, с. 126) (городище «Указатель»), важным аргументом в пользу сказанного являются древнетюркские рунические надписи, открытые на Хумаринском городище (в 11 км к северу от г. Карачаевска) и опублико­ванные нами и А. М. Щербаком (90, с. 298—305). Тюркский язык над­писей и их датировка VIII—X вв. особых сомнений не вызывают; аланы, как известно, в верховьях Кубани пользовались греческим письмом, о чем име­ются указания более поздних письменных источников и свидетельствуют памятники эпиграфики (Зеленчукская надпись XI в.). Поэтому хумаринские руны не могут быть аланскими. Чьи же они?

А. М. Щербак связывает надписи Хумары (и другие восточноевропей­ские руны) с печенегами. Нам такая идентификация представляется мало-вероятной. Надписи Хумары в общем историческом контексте ситуации, сложившейся в VIII — IX вв. на юго-востоке Европы, скорее всего могут быть признаны болгарскими, принадлежащими болгарам, входившим в Хазар­ский каганат. М. И. Артамонов аналогичные надписи на камнях Маяцкого городища и на новочеркасских баклажках также считает болгарскими или хазарскими (91, с. 263). Рассматривая последнюю находку рунической письменности с Маяцкого городища, С. Г. Кляшторный пишет: «Теперь уже не вызывает сомнений, что памятники ВЕР (восточно-европейской разно­видности рунического письма.— В. К.) были созданы в хазарскую эпоху и по большей части на территории Хазарского каганата...» и что связывать их нужно скорее всего с болгарами, преобладавшими в Хазарском каганате (92, с. 274).

Как видим, есть немало доводов считать надписи Хумаринского горо­дища болгаро-хазарскими. Новейшие раскопки этого интереснейшего па­мятника дают материалы, вводящие его в круг проблем «этнокультурной и политической взаимосвязи предгорий Северного Кавказа, степи и лесостепенного Подонья в эпоху Хазарского каганата» (93, с. 48).

Появление в верховьях Кубани памятников типа Хумары означает, следует полагать, миграцию группы болгаро-хазарского населения в глубь Западной Алании. События эти происходят во время арабо-хазарских войн и на фоне связанных с ними политических коллизий, но истинные причины миграции пока не ясны. В одной из своих статей я предложил гипотезу о том, что освоение болгаро-хазарами Верхней Кубани и сооружение мощной Хумаринской крепости (более неприступной, чем Саркел) было связано со вто­рым походом Джарраха в Хазарию через территорию Абхазии (по Моисею Каганкатваци, 94, с. 92). Сейчас я не могу настаивать на такой интерпре­тации, ибо Моисей Каганкатваци Абхазией мог именовать не только собст­венно Абхазию, но и Грузию, а у мусульманских авторов указаний на Абха­зию нет. Но ориентация Хумаринской крепости на защиту и контроль очень важного пути через Клухорский перевал совершенно очевидна; быть может, этот путь был основным каналом связей с союзной хазарам Византией, в пе­риод арабо-хазарских войн значение этого пути особенно возросло, и хазар­ское правительство именно поэтому решило усилить свой контроль над этим стратегически важным районом. Собственно, аналогичные функции контроля над стратегически важным районом выполняла и хазарская крепость Саркел у станицы Цымлянской (95, с. 50). Могучие оборонительные стены Хумары были рассчитаны на весьма вероятные осады и, конечно, выдерживали их не раз. В то же время Хумаринская крепость, нам кажется, могла быть резиденцией хазарского наместника-тудуна в Алании, собиравшего с аланского населения дань и осуществлявшего политический контроль над этой частью страны.

Судя по косвенным данным, расселение болгаро-хазар на территории Верхнекубанской Алании происходило мирно и в условиях добрососедства, что объяснимо характером алано-хазарских отношений VIII — IX вв. и дру­жественными связями западных алан с Византией. Внедрение значитель­ной массы болгаро-хазар в аланское окружение и их длительное обитание здесь усилили и углубили алано-тюркские этнокультурные контакты и на­метили в основных чертах перспективу этногенеза современных тюркоязычных народов Северного Кавказа — карачаевцев и балкарцев.

На волне оживленных алано-хазарских контактов и в связи с хазарским влиянием в Аланию проникает хазарская титулатура, которой стала широко пользоваться аланская социальная верхушка. Так, известно, что некоторые хазарские каганы носили тюркский титул Багатур (96, с. 90—95) (богатырь), связанный с военной системой. Как правило, им пользовались воен­ные вожди. В начале X в. аналогичное положение мы видим у алан: по сви­детельству Ибн-Русте, «царь алан называется Б. гайр (Багатар), каковое имя прилагается к каждому из их царей» (69, с. 221). Тот же титул в прило­жении к аланскому царю находим и в «Картлис Цховреба» (97, с. 20) Тюркохазарский термин «богатур», «богатыр», между прочим, получил распро­странение не только в Алании: в раннем Болгарском государстве военачаль­ники назывались «багатур» (98, с. 780), этот термин проник и в русский язык и употребляется до сих пор.

В употреблении у алан был и другой заимствованный от хазар социаль­ный термин «керкундедж». Об этом пишет Масуди: царь алан «называется К. рк-ндадж, что является общим именем для всех их царей» (69, с. 204). Хазарские аналогии указаны В. Ф. Минорским (69, с. 204, прим. 73). Совер­шенно очевидно, что аланские властители подражали хазарскому двору во внешнем оформлении своей власти. Известно, что аланская правящая ди­настия была в родстве с хазарской (99, с. 102), поэтому факты подобных заимствований исторически реальны.

К концу существования Хазарии этнокультурные связи между аланами и хазарами стали настолько зримыми, что Табари засвидетельствовал: «Жители этих стран все неверные, из хазар, рус и алан, они смешались с тюр­ками и взаимно соединились с ними посредством бракосочетания» (100, с. 384). При наличии известного преувеличения роль экзогамных браков в данном случае подчеркнута вполне справедливо.

В начале IX в. хазары приняли иудейскую религию. Этот вопрос тесно связан с вопросом о расселении евреев в Хазарии. Евреи давно жили в неко­торых районах Северного Кавказа, вошедших затем в каганат (напр. в Фанагории и в Дагестане). Много евреев в связи с гонениями на них и попытка­ми насильственной христианизации бежало в Хазарию из Византии. Еврей­ская диаспора в каганате настолько усилилась, что еще при хазарах началось проникновение евреев в Аланию. Ранее мы упоминали Моисея Аланского, умершего в начале VIII в. в Чуфут-Кале — возможно, это эмигрант из Ала­нии в Крым. Но наиболее достоверное указание мы имеем у еврейского пу­тешественника XII в. Вениамина Тудельского: он прямо говорит об обитании евреев в «землях Алании, окруженной горами и не имеющей другого выхода, кроме железных ворот, построенных Александром Македонским, жители которой называются аланами» (101, с. 80—82). Еврейские колонисты в Алании, как и в Хазарии, в основном занимались торговлей. Любопытные в этом отношении наблюдения сделаны В. И. Абаевым на языковых материа­лах: этноним «хазар» в осетинский и кабардинский языки вошел в значении «скупой», «дорогой», «торгаш» (102, с. 216). Это народная оценка, данная не столько собственно хазарам-скотоводам и полукочевникам, сколько обо­ротистым хазарским евреям, оседавшим в городах Хазарии и подчиненных ей стран.

Что дало аланам их длительное общение с хазарами? В сфере культур­ного развития мы уже отмечали сильное влияние тюркских языков на осе­тинский. Немалая часть этих влияний должна приходиться на хазарский период. Таким же образом на хазарский период может приходиться часть тюркизмов осетинского нартского эпоса. Это наиболее заметные последствия общения хазар и алан, дошедшие до нас в культуре потомков алан — осетин. Но подлинную глубину и значение взаимодействия тех и других, конечно, нельзя свести только к этим лежащим на поверхности фактам. Кажется не­сомненным, что пребывание в сфере Хазарского каганата в целом сказалось положительно на экономическом и социальном развитии Алании, ибо именно в этот период в предгорьях Северного Кавказа окончательно формируются густая сеть городищ и оседлое земледельческое население, происходят ин­тенсивные процессы феодализации и классообразования, при посредстве Хазарии устанавливаются широкие внешние связи с окружающими страна­ми. Прав был Е. И. Крупнов, писавший: «С включением Северного Кавказа в орбиту влияния Хазарии (с VII века) создавались благоприятные условия для участия в широком обмене материальными и культурными ценностя­ми...» (103, с. 127). В VIII—IX вв., несмотря на арабо-хазарские войны, продолжает активно функционировать «шелковый путь», соединявший Ки­тай и Среднюю Азию с Византией. Минуя страны Арабского халифата, он не­избежно проходил через Хазарию и Аланию, о чем документально свиде­тельствуют клад куфических монет VIII—IX вв., обнаруженный в 1956 г. у с. Петровское Ставропольского края (теперь — Светлоград; 104, с. 28—29), и обрывки шелковых тканей этого времени из Нижнего Архыза.

Разумеется, историческое взаимодействие Алании и Хазарии нельзя рассматривать односторонне и не видеть некоторых негативных для алан последствий. Совершенно очевидно, что участие в кровавых арабо-хазарских войнах и неоднократные вторжения арабов стоили аланам недешево. С другой стороны, не вызывает сомнений и то, что в течение длительного времени аланы были данниками хазар (44, с. 101 —102; 105, с. 25). В чем заключалась эта дань конкретно — мы не знаем, но надо полагать, что как и всюду, она тяжелым бременем лежала на экономике Алании.

К концу IX в. Хазария ослабела настолько, что аланы сумели вернуть себе политический суверенитет. Обстоятельства этих событий неизвестны, и мы можем лишь констатировать факт. О благотворных для Алании послед­ствиях освобождения от политической и экономической зависимости мы бу­дем говорить ниже. Сейчас же важно указать, что на этом заключительном этапе алано-хазарских отношений, ознаменованном резким ухудшением отношений между Византией и Хазарией, развернулась борьба этих двух государств за влияние на Аланию. Долгое время почти не проявлявшие себя как военно-политическая сила аланы в конце IX в.— начале X в. быстро вышли на международную арену и в изменившейся ситуации при­обрели значительный вес в глазах как византийской, так и хазарской дипло­матии. Особую активность проявили византийцы, сумевшие в начале X в. обратить в христианство феодальную верхушку западных алан и начавшие среди них упорную миссионерскую деятельность. Ясно, что за этим крылись далеко идущие политические расчеты, главным из которых было стремле­ние прочно привязать Аланию к византийской политике на Кавказе и в Се­верном Причерноморье, сделать ее противовесом хазарам и печенегам, угро­жавшим империи. Византийское влияние в Алании резко возросло, но еще не стало доминирующим, о чем свидетельствует анонимный «Кембриджский документ» X в.: «(но во дни царя Вениамина) поднялись все народы на (ха­зар) и стеснили их (по совету) царя македонского (византийского.— В. К.). И пришли воевать царь Асии и тур(ок)... и Пайнила и Македона; только царь алан был подмогою (для хазар, так как) часть их (тоже) соблюдала иудей­ский закон. Эти цари (все) воевали против страны хазар, а аланский царь пошел на их землю и нанес им (поражение), от которого нет поправления, и ниспроверг их господь пред царем Вениамином» (44, с. 116—117). Соглас­но М. И. Артамонову, время правления Вениамина приходится на начало X в., а время описанной войны — 913—914 гг. (6, с. 358), хотя эти даты нель­зя считать окончательными. Следовательно, в начале X в. алано-хазарский союз был еще в силе, а часть алан исповедовала иудейскую религию, несмот­ря на начавшееся проникновение христианства. Интересно и другое: аланы в числе прочих врагов хазар разбивают и «царя Асии», т. е. асов — едино­племенников самих алан. Под названием «Асия» Маркварт, Коковцев, Шехтер и Бруцкус имели в виду племя ясов, степных алан (106, с. 15), а по М. И. Артамонову, именно в результате этой войны погибла салтово-маяцкая культура, в составе которой — как мы видели выше — аланы (или асы) иг­рали не последнюю роль.

Однако вскоре вспыхнула новая война. На этот раз против хазар высту­пили их вчерашние союзники аланы. «Также и во дни царя Аарона воевал царь аланский против хазар, потому что подстрекнул его греческий царь. Но Аарон нанял против него турок, так как тот был (с ним дружен), и низвер­гся царь аланский перед Аароном, и тот взял его живым в плен» (44, с. 117), — сообщается в «Кембриджском документе». Время этой неудачной для алан войны устанавливается при помощи Масуди, который свидетель­ствует: «При появлении ислама и при Аббасидах цари Алана приняли хри­стианство, тогда как до этого они были язычниками. После 320/932 года они отреклись от христианства и прогнали епископов и священников, которых византийский император (Роман Лакапин.— В. К) раньше им прислал» (69, с. 204). Внутренняя связь всех этих событий очевидна и уже отмечалась в литературе (106, с. 18; 107, с. 265; 6, с. 364, 373) — греко-византийская христианская агентура была изгнана из Алании в итоге поражения в войне с хазарами и, надо полагать, по требованию хазар.

Но победители хазары вынуждены полностью считаться с аланским ца­рем, воздавая ему почести и в положении побежденного. «Кембриджский документ» не оставляет в этом сомнений, сообщая о пленном аланском ца­ре: «И оказал ему (царь большой) почет и взял дочь его в жены своему сыну Иосифу. Тогда (обязался) ему аланский царь в верности и отпустил его царь Аарон (в свою землю)» (44, с. 117). Следует признать, что в данном случае аланский царь не выглядит вассалом хазар, более того — царь Хазарии ищет путей к упрочению дружбы с владетелем Алании.

В дальнейшем, как показывают источники, влияние Византии в Алании восстановилось и христианство в ней продолжало делать успехи, несмотря на сопротивление хазар. Говоря об этом, мы, возможно, должны иметь в виду то, что могло иметь место разделение сфер влияния: западная часть Алании традиционно продолжала оставаться в русле византийской ориентации, в во­сточной — сохраняли свои позиции хазары.

Последней совместной акцией хазар и алан было столкновение их с русским князем Святославом, в 965 г. совершившим поход против Хазарии. В борьбе со Святославом аланы и адыги поддержали хазар, что указывает на продолжающиеся союзнические отношения и, в частности, на хазарское влияние в Прикубанье, где жили адыгские племена. В этой связи напомним важное свидетельство Леонти Мровели, называющего Кубань (в отличие от Волги) «малой рекой Хазарети» (105, с. 22); видимо, богатое и плодород­ное Прикубанье (имеем в виду его нижнюю и среднюю части.— В., К.) вхо­дило в состав тех девяти «климатов» Хазарии, откуда, по Константину Баг­рянородному, шли «вся жизнь и изобилие Хазарии» (108, с. 53) и которые прилегали к Алании. В свете этих фактов уместно напомнить об исследова­нии А. В. Гадло, в котором он на основании изучения кабардино-черкесских родословных установил, что в хазарское время в Прикубанье существовал наместник кагана, имевший высокий титул ябгу (109, с. 25—33). Назначение специального наместника в адыгские земли не случайно, оно подчеркивает их важное значение в системе Хазарского каганата.

Русская летопись «Повесть временных лет» говорит о походе Святослава очень кратко: «И град их и Белу Вежю взя и ясы победи и касоги» (ПО, с. 66). Эти скудные сведения дополняются Ибн-Хаукалем, писавшим в 70-х годах X в.— сразу после событий. Согласно Ибн-Хаукалю, русы напали на хазарский город Семендер в Дагестане, разгромили его, после чего отпра­вились «в Рум и Андалус», т. е. на запад (60, с. 218—220). Видимо, вовремя этого движения войск Святослава из Северного Дагестана по Предкавказью произошло столкновение с аланами-ясами и адыгами-касогами (6, с. 424, кар­та). Экономическая база Хазарии («климаты») была подорвана, Хазария была сокрушена и прекратила свое существование.

Судя по всему, столкновение с русскими в 965 г. для алан не имело сколь­ко-нибудь губительных последствий. Основным результатом восточного по­хода Святослава некоторые историки считают не только гибель Хазарии, но и возникновение в конце X в. русского Тмутараканского княжества на Таманском полуострове. Алания территориально была на значительном удалении от Тмутаракани и не находилась в зависимости от нее. Но разгром Хазарии русскими имел большое позитивное значение для внутреннего раз­вития Алании и подъема ее внешнеполитического авторитета в X—XI веках, ставших «золотой страницей» ее истории. Алания как сильное суверенное государственное образование X—XI вв. окончательно сложилась на раз­валинах некогда могущественного Хазарского каганата, от которого заимст­вовала «авторитет и значение Хазарии в зоне степи» (4, с. 212).