Глава XI КАВКАЗСКАЯ АЛАНИЯ первая часть

 

Выше мы почти не касались социально-экономической истории алан, изученной еще не достаточно и весьма не равномерно. Не говоря вновь о ко­чевых и полукочевых племенах сираков, аорсов, языгов, роксолан и других поздних сарматов, переживавших период разложения родового строя, обра­тимся к внутренней истории алан Северного Кавказа — основной их терри­тории после гуннского нашествия. Рассматривать все существующие ма­териалы по этой обширной теме здесь нет возможности, и мы остановимся лишь на некоторых ее аспектах, дающих общее и в то же время достаточно конкретное представление о северокавказской Алании и ее структуре.

Прежде всего коснемся вопроса о границах Алании. Он сложен, ибо территория аланского этноса и территория политического объединения Алания не совпадали, они были подвижны, политически не стабильны и менялись во времени в зависимости от обстоятельств. Источники чрезвычайно скупы и. позволяют в комплексе с археологическими памятниками и пока еще очень слабо изученной топонимикой (а она имеет существенное значение) наметить лишь приблизительную схему пространственного разме­щения Алании.

Наиболее ранний источник по интересующему нас вопросу — авторитет­ный византийский историк VI в. Прокопий Кесарийский так характеризует пределы страны алан: «Всю эту страну, которая простирается от Кавказа до Каспийских ворот, занимают аланы» (1, с. 381). Сведения Прокопия достаточно туманны. В самом деле, если «Каспийские ворота» Проко­пия — это Дарьяльский проход (2, с. 10, 46), то что следует понимать под «Кавказом», от которого он начинает свой отсчет? «В приведенном опре­делении Прокопия территории алан нет указания на ее размеры, так как указан собственно только один географический пункт, наиболее известный в об­ласти, которую занимали аланы», — пишет по этому поводу Ю. А. Кулаковский (2, с. 46—47). Ю. С. Гаглойти в «Кавказе» Прокопия видит Эльбрус (3, с. 136.), но это отождествление возможно, но не доказуемо. Спорной нам кажется и вторая географическая веха Прокопия — «Каспийские ворота». Отсюда вытекает, что к востоку от Дарьяльского прохода алан не было. Этому, однако, противоречит другой автор VI в. сириец Захария Ритор, помещающий алан к северу от Каспийских ворот — Дербента (4, с. 83) рядом с болгарами: «За воротами (живут) булгары со (своим) языком, народ язы­ческий и варварский, у них есть города, и аланы, у них пять городов» (5, с. 165). В этой связи будет уместно напомнить рассказ Иоанна Эфесского (VI в.) о заселении болгарами страны алан Барсалии и города Каспий, что мы упоминали выше. Обитание алан к востоку от Дарьяльского прохода в VI—XII вв. нам представляется несомненным. Мы еще вернемся к этому вопросу.

В других местах своих сочинений Прокопий несколько уточнил место­расположение алан: «За пределами абасгов до Кавказского хребта живут брухи, находясь между абазгов и аланов. По берегу же Понтийского моря живут зехи» (1, с. 383). И далее, согласно Прокопию, по соседству с алана­ми живут зихи, а за ними — гунны-сабиры (6, с. 221—-222). Зихи — крупное раннесредневековое адыгское племя, жившее по Черноморскому побережью Кавказа вплоть до устья р. Нечепсухо и, возможно, занимавшее часть Нижнего Прикубанья. Бесспорно указание Прокопия на соседство алан с Абхазией. Имя брухов, отделявших алан от абасгов, отложилось в названии реки Брухонта, упомянутой Псевдо-Аррианом и отождествляемой современ­ными исследователями с р. Мзымта (7, с. 213). Тем самым намечается неко­торая возможность локализации брухов в горной полосе западной части Абхазии (по 3. В. Анчабадзе — в верховьях Большой Лабы и Мзымты; 8, с. 34). Что касается гуннов-сабиров, их можно поместить в основном на Северо-Восточном и Центральном Кавказе и прилегающей части Предкавказья (4, с. 71, карта).

Как видим, Прокопий помещает алан в средней части Северного Кавказа — от верховьев Терека до верховьев Кубани и Большой Лабы, где намечается их стык с горным племенем брухов. Указание Прокопия на соседство алан с зихами свидетельствует и о более западном обитании алан, возможно, до Нижнего Прикубанья.

Византийские авторы VI в. Агафий и Менандр и автор VIII в. Феофан в своих сообщениях об аланах продолжают локализовать их в районах Се­верного Кавказа, прилегающих к Абхазии и Сванетии (9, с. 322—323; 10, с. 321—322; 11, с. 82), т. е. там, где размещает их Прокопий. Туже картину расположения аланских племен находим в новом списке «Армянской геогра­фии» VII в.: на Северо-Западном Кавказе — агваны, далее к востоку — пле­мя Аштигор, в названии коего В. Ф. Минорский справедливо усмотрел ар­мянскую передачу составного этнонима «Ас-дигор» (12, с. 445), а «за Ди­горами в области Ардоз Кацказских гор живут Аланы, откуда течет река Армна...» (13, с. 30; Терек.—В. К.). Область Ардоз (Артаз Моисея Хоренского и Гевонда) В. Ф. Миллер убедительно отождествил с Владикав­казской равниной (14, с. 107), а А. В. Гадло — с равниной Предкавказья (15, с. 165). Следовательно, новый список «Армянской географии» поме­щает алан в центральной части Предкавказья, близ Дарьяльского прохода и восточнее родственного аланам племени ас-дигор (16, с. 72—73), за­нимающего верховья Кубани и нынешнюю Кабардино-Балкарию. Новый список «Армянской географии» — единственный письменный источник, упоминающий дигоров, т. е. предков современных дигорцев, в целом же мы видим устойчивое размещение аланских племен на очерченной выше территории.

Ряд указаний на пределы страны алан мы имеем в источниках X— XIII вв. Византийский император Константин VII Багрянородный (913— 959 гг.) в своем сочинении «Об управлении Империей» помещает алан восточнее Касахии (17, с. 175) —страны адыгов-кашаков (так осетины сейчас называют кабардинцев). Следовательно, западная граница Алании находилась восточнее Нижнего и Среднего Прикубанья, занятых адыгским этническим массивом. Где именно? Сейчас есть некоторая возможность ответить на этот вопрос. Аланские катакомбные могильники, высеченные в скалах, на западе доходят до р. Большая Лаба (с. Первомайское; 18, с. 54—55). За Большой Лабой они не известны, но здесь необходимо отме­тить, что раннесредневековые археологические памятники Краснодарского края изучены слабо и будущее может несколько изменить наши представле­ния. В археологической литературе уже указывалось на Большую Лабу как вероятную границу между аланами и адыгами (19, с. 25; 20, с. 181 — 182; 21, с. 11); определенное подтверждение этому мы видим в осетинском нартском эпосе, где рубежом между нартами и агурами названа река Уарп — Уруп (22, с. 167, 206). К аналогичным выводам на основании ираноязычной топонимики верховьев Кубани подошел В. Ф. Миллер (14, с. 7—9).

Достаточно полное совпадение показаний письменных источников (хотя и мало конкретных), археологических данных, сведений фольклора и топо­нимики убеждает нас в том, что западная граница Алании намечается удовлетворительно. Она должна была проходить, скорее всего, по долине Большой Лабы.

Важные сведения, подтверждающие указанное выше географическое положение Алании, сообщает Масуди (X в.). В сочинении «Книга пре­дупреждения и пересмотра» он называет восемь стран и народов Кавказа: аланы, Сарир (Авария в Дагестане), хазары, Гурзан (Грузия), абхазцы, цанары (горцы, обитавшие близ Дарьяльского прохода) и кашаки (адыги; 23, с. 175). Здесь названы буквально все народы, окружавшие алан во вре­мена Масуди. В другом своем труде — «Луга золота и рудники драгоценных камней» — Масуди помещает алан между Сариром на востоке и кашаками на западе — в указанных выше пределах (24, с. 204—206).

Укажем еще один заслуживающий внимания источник. В 1131 г. на Каспийском побережье, в Дербенте и на Волге побывал арабский путе­шественник Абу Хамид ал-Гарнати. В сочинении «Туфхат ал-албаб» ал-Гар-нати указывает расстояние от Ширвана до страны алан— 100 фарсахов (25, с. 218). Фарсах равен 5—6 км. Следовательно, от Ширвана до Алании в XII в. было 500—600 км; отложив это расстояние по карте через Дербент, мы получаем конечную точку в пределах Владикавказской равнины — «области Ардоз Кавказских гор» нового списка «Армянской географии», заселенной аланами.

Несколько слов о возможной восточной границе алан. Указанное выше соседство с Сариром подкрепляется свидетельством Масуди о браке царя Алании на сестре царя Сарира, а также его же сообщение о том, что жители дагестанского владения Гумик (Кумух, населенный лакцами, — В. К.) «живут в мире с царством Алан» (24, с. 203—204). Надо думать, что в этих фактах отражено самое непосредственное территориальное соседство не только в X в., но и в хазарское время VIII—IX вв., что археологически хорошо подкрепляется топографией аланских катакомбных могильников в Ичкерии (26, с. 39—40). Видимо, Ичкерия была зоной этнического стыка и контактов между Сариром, Аланией и Хазарией, вдобавок осложнен­ной наличием здесь и автохтонных горных племен вайнахского происхож­дения, в Аланию не входивших.

Территориальная близость Алании и Сарира подтверждается рассказом арабоязычного перса Ибн-Русте (X в.): «Ты выходишь налево (на запад) от царства Сарир и пройдя три дня пути среди гор и лугов прибываешь в царство ал-Лан (Алан). Аланский царь — христианин в сердце, но весь народ его царства — язычники, поклоняющиеся идолам. Затем ты перехо­дишь расстояние в десять дней пути среди рек и лесов и достигаешь замка, называемого «Ворота аланов». Он стоит на вершине горы, а под горой проходит дорога. Замок окружен высокими горами, и повседневно его стены охраняет тысяча людей из его обитателей, стоящих на посту день и ночь» (24, с. 221).

Вряд ли в действительности на маршрут из Сарира в Аланию требо­валось три дня пути, как на маршрут из царства Алан до «Ворот алан», т. е. Дарьяльской крепости, десять дней. Указанные Ибн-Русте расстояния явно преувеличены, как явно преувеличена и численность гарнизона, охра­нявшего Дарьяльскую крепость. Достаточно побывать в этой крепости, чтобы убедиться в невероятности цифры, названной Ибн-Русте. В указаниях Ибн-Русте важно иное: Алания находится недалеко от Сарира, а местопо­ложение «Ворот алан» в глубине Дарьяльского ущелья показывает, что южным естественным рубежом Алании был Кавказский хребет — «горы ал-Лан», по ат-Табари (27, с. 73).

Заканчивая рассмотрение восточной границы Алании, отметим, что, по мнению А. В. Гадло, она проходила в начале Терско-Сулакской низмен­ности; таким образом предгорная равнина современной Чечено-Ингушетии им включается в территорию Алании (15, с. 173). «Заселение овсами-алана­ми предгорий современной Чечено-Ингушетии и продвижение их в горы в районе Дарьяльского ущелья привело к тому, что в местной восточнокав-казской этнонимике за ними закрепился этноним хрий-хириол, ставший самоназванием восточной группы осетин-йрон. За освоенной ими страной удержалось наименование Хиран-Ихран-Ирхан, превратившееся в собственно овсской среде в Ирае-Иристон», — пишет этот исследователь (28, с.252— 253) Согласно довольно убедительной версии А. В. Гадло, эта восточная часть Алании, простиравшейся от р. Урух до р. Сулак, была этнической территорией современной иронской группы осетин. В таком случае земли западнее р. Урух до верховьев Большой Лабы, в византийских источни­ках именуемые Аланией, были зоной расселения аш-тигор — прямых пред­ков современной дигорской группы осетинского народа. Такая дифферен­циация полностью соответствует нашим представлениям о дуализме этно-территориальной и этнополитической структуры Алании, состоявшей из двух взаимодействовавших частей, возглавлявшихся двумя царствующими династиями в эпоху феодализма (29, с. 76—91).

Наметив западную, восточную и южную (по Кавказскому хребту в междуречье Терека и Большой Лабы) границы Алании, мы должны при­знать, что наиболее неуловимой является северная граница. Я полагаю, что этим естественно-географическим рубежом мы можем считать р. Терек в ее среднем (от излучины в районе г. Майский) и нижнем течении, где возвы­шенный правый берег укреплён системой земляных крепостей — городищ Хамидие, Терское, Нижний Джулат, Курпское, Раздольненское, Виноград­ное, Киевское, Октябрьское, Гвардейское, Алхан-кала и др. К северо-западу от излучины Терека пограничный рубеж, представленный аланскими городищами (28, с. 289) и катакомбными могильниками, обследованными в последние годы, ставропольским археологом А. Б. Белинским (не опубли­кованы), намечается по долине р. Кумы. Проработанная мной в свое время керамика городищ этого района, хранящаяся в фондах Пятигорского музея краеведения, типично аланская. Севернее и северо-западнее — цепи прикумских городищ, на Ставропольской возвышенности примерно с VI— VII вв. господствовали племена с другой культурой, типа болгарского ва­рианта салтово-маяцкой культуры. Эти земли аланскими не были.

Северная граница Алании была наиболее неустойчивой, опасной и проницаемой, особенно на отрезке между излучинами Терека и Кубани. Падение системы прикумских городищ открывало северным кочевникам путь в густонаселенный район Кавказских минеральных вод, что и происходило в действительности: в начале VIII в. большая группа тюрок-болгар прорва­лась со Ставропольской возвышенности на юг, в район Пятигорья, Кисло­водска и вышла отсюда на правый берег Верхней Кубани и в западную часть нынешней Кабардино-Балкарии. Аланское население было оттеснено или ассимилировано, западная группа алан, живших между Кубанью и Большой Лабой, оказалась на длительное время изолированной от восточных соро­дичей. Внедрение массы тюрок в глубь Алании и этническое смешение их с аланами положило начало процессу этногенеза балкарцев и карачаевцев.

На этой обширной территории, получившей в литературе наименование «Алания», жило многочисленное и неоднородное в этноязыковом отношении население. Судя по названию самой страны, доминирующим слоем был аланский, сформировавшийся на основе включения разновременных ира­ноязычных этнических элементов в аборигенную среду и процесса их этно­культурной интеграции и ассимиляции. Сам по себе аланский этнический массив также был неоднороден: мы уже говорили о том, что в новом списке «Армянской географии» указаны ас-дигоры и собственно аланы, в которых соответственно можно видеть прямых предков современных дигорцев и иронцев (30, с. 55—56, 61—65). По более позднему свидетельству Ибн-Русте (X в.), аланы состояли из четырех племен, главным из коих было племя Д.хсас.

Археологически аланское население представлено — насколько об этом можно судить в настоящее время — массой равнинно-предгорных городищ и поселений, укрепленных могучими рвами, глинобитными стенами (напри­мер, городища Зилгинское, Октябрьское, Терское, Киевское, Заманкульское, «Каууат», Верхний Джулат, Змейское, Дур-Дурская система городищ в СО ССР, Теркское, Хамидие, Нижний Джулат, Аргудан, Старый Лескен, Баксанская группа в КБ ССР, Гвардейское, Сурхохи и Алхан-Кала в ЧИ ССР), имеющими мощные культурные напластования с первых веков н. э. и связанные с этими городищами и поселениями катакомбными могильниками (например, Байтал-Чапкан, Рим-гора, Хасаут, Песчанка, Нижний Джулат, Змейская, Зилги, Брут, Беслан. Орджоникидзе. Чми, Балта, Кобан, Архон, Верхний Алкун, Сурхохи, Алхан-Кала, Мартанчу), также имеющими длительное функционирование (16, с. 123—131; 31, с. 60— 73). Несмотря на возражения М. П. Абрамовой (32, с. 81—82), именно эти памятники мы считаем аланскими. Кроме прочих аргументов в пользу такой этнической атрибуции здесь следует указать на то, что все известные раннесредневековые катакомбные могильники Северного Кавказа уклады­ваются в географические рамки Алании, намеченные выше по письменным источникам.

Судя по массе столь крупных и длительно функционирующих археоло­гических памятников, аланское население Центрального Кавказа I — начала II тыс. было оседло-земледельческим и плотным. В настоящее время в ре­зультате раскопок Зилгинского городища И. А. Аржанцевой создается впе­чатление, что массовое освоение аланами равнинно-предгорной полосы Центрального Кавказа началось и активно протекало со II—III вв. н. э., когда строятся эти городища со рвами шириной до 40 м и до 10 м глубиной. По­добные земляные работы требовали массы рабочих рук, и они находились.

Рассматривая одновременную и родственную аланской салтово-маяцкую культуру Дона и Донца, С. А. Плетнева обрисовала важнейший процесс постепенного оседания кочевников на землю, их перехода к земледельческо- скотоводческому хозяйству и развития на этой базе феодальных отношений (33). От кочевий к городам — таков стержень социально-экономического развития «салтовцев». Думается, что он в значительной степени приложим и к аланскому обществу Северного Кавказа, хотя в деталях здесь далеко не все ясно. Возникновение сети больших аланских городищ с мощными культурными слоями — результат как местного имманентного развития, так и активного прилива кочевого или полукочевого населения извне, его оседа­ния и смешения, с местными аборигенами. Прилив кочевого населения мог идти из района между Волгой и Доном (аланы-танаиты Аммиана Марцеллина) и из степного Предкавказья, где находились древние сарматские земли, подвергавшиеся постоянной опасности. Северокавказская плодородная равнина была значительно безопаснее.

Переход к земледельческой основе хозяйства, надо полагать, был уско­рен воздействием на алан местного населения, издавна бывшего оседло-земледельческим (34, с. 316; 21, с. 49—50). Происходит хозяйственная адаптация к новым естественно-географическим и социально-экономическим условиям; быстрый рост населения в свою очередь форсирует развитие производительных сил и позволяет осваивать новые территории, вовлекая их в хозяйственный оборот. Аланские поселения и катакомбные могиль­ники появляются там, где раньше их не было — в горных ущельях, подчас близ Главного Кавказского хребта (например, в Кобани, Архоне, Лаце, Камунте). Так складывается та реально существовавшая система аланских поселений, которую столь образно характеризовал Масуди: «Когда утром запоют (где-нибудь) петухи, ответ им доносится из других частей царства ввиду чересполосицы и смежности селений» (24, с. 205).

Нарисованная выше картина демографического состояния Алании I— начала II тыс. расходится с сообщением Макдиси (X в.) о том, что таинствен­ное племя валадж и аланы немногочисленны (35, с. 309). Макдиси-компилятор, опиравшийся на недошедший до нас труд Джайхани; но независимо от первоисточника эти сведения следует считать неточными. Нет сомнения в том, что ираноязычное население Алании было очень значительным, вполне способным выставить то тридцатитысячное войско, о котором свиде­тельствует Масуди.

Вторым крупным этническим пластом Алании было местное аборигенное население, жившее здесь с глубокой древности. Это был тот этнический и культурный субстрат, с которым аланы находились в состоянии теснейших и длительных контактов и который — по мере течения времени — оказывал все возрастающее воздействие на антропологический тип, язык, культуру алан. В осетинском нартском эпосе аборигены получили условно-обобщенное имя «кадзи»; судя по материалам эпоса, отношения алан и аборигенов долгое время были сложными и противоречивыми, практиковались взаимные набеги, угон скота, захват людей, вооруженные стычки. Но в то же время эпос рисует и иную, конструктивную линию развития алано-кавказских отношений: экзогамные браки и постепенное сближение, в археологических материалах выражающиеся в интеграции аборигенных и аланских куль­турных элементов (36, с. 93—94), в антропологических — в брахикранизации черепных показателей (37, с. 198—199). Иными словами, узколицые и долихокранные аланы с течением времени под влиянием новых естественно-климатических и социально-биологических факторов становятся все более широколицыми и круглоголовыми, в конце концов в лице осетин пред­ставляя в наше время образец так называемого «кавкасионского» антро­пологического типа. «За время своего пребывания на Кавказе и, в част­ности, в Северной Осетии аланы включили в свой состав значительный процент местного, доаланского, населения», — пишут по этому поводу антро­пологи В. П. Алексеев и К. X. Беслекоева (36, с. 120). Археологически эта субстратная этническая среда представлена материальной культурой горного Кавказа, которая применительно к раннему Средневековью расчле­нена нами на три локальных варианта, соответствующих трем большим группам памятников (16). Разумеется, это лишь первый шаг на пути диф­ференциации раннесредневековой культуры горного Кавказа: накопление материала в будущем покажет нам еще большую дробность горнокавказ­ского этноса.

Письменные источники неоднократно указывают на племенную пестроту и чересполосицу Кавказа. Арабы Масуди, ал-Факих, Истахри, армянский автор X в. Фома Арцруни насчитывают в горах Кавказа 72 разноязычных племени, а Ибн-Хаукаль, говоря о Кавказе, добавляет: «...На нем 360 языков; я раньше отрицал это, пока не видел сам много городов и в каждом городе есть свой язык, помимо азербайджанского и персидского» (39, с. 97). Пре­увеличение здесь несомненно, но несомненна и правдивость этнической мозаичности Кавказа.

Об автохтонных племенах, с которыми близко соприкасались аланы, мы знаем очень мало. Основной источник — новый список «Армянской географии», свидетельствующий, что вместе с ас-дигорами живут «Xe6ypы, Кутеты, Аргвелы, Маруйлы, Такуйры» (13. с. 30). Надо признать, что этноязыковая характеристика этих племен (или более мелких этнографи­ческих групп) до сих пор остается неясной; можно лишь высказать не более, чем догадку о возможной связи такуйров с позднейшими тагаурцами и высказать несколько соображений о племени аргвелов.

Локализация этого племени в долине р. Арагви маловероятна, так как аргвелы помещены рядом с дигорами и аланами, т. е. на Северном Кавказе. В топонимике Центрального Кавказа сохранился ряд наименований с осно­вой «арг»: река и село Аргудан в Кабардино-Балкарии, река Аргун в Чечено-Ингушетии, урочище «Арджи нараг» («теснина аргов») в Северной Осетии близ с. Эльхотово. В осетинском фольклоре есть пословицы, едко высмеи­вающие каких-то аргов, которые, судя по этому, вряд ли были осетинами. Нам кажется, что между племенем аргвелы «Армянской географии», топонимикой с этническим корнем «арг» и аргами осетинского фольклора имеется определенная связь — все это звенья одной исторической цепи. Интересно, что в «Армянскую географию» этноним аргвелы попал в явно грузинской передаче: топообразующий формант «ели» в грузинском указы­вает на место обитания или происхождения (ср. Руставели — «из Рустави», Тбилели — «из Тбилиси» и т. д.; 40, с. 49).

 

Судя по топонимике, племя аргов занимало довольно значительную территорию предгорий Чечено-Ингушетии, Северной Осетии и Кабардино-Балкарии — от Аргуна до Аргудана. Может быть, оно распространялось и в горы. Кто были арги в этноязыковом отношении — сказать трудно, но возможно это было одно из древних вайнахских племен. В пользу того, что этнический субстрат был вайнахоязычным, свидетельствует древнейший на данной территории пласт местной топонимики, а сам этноним «арг» может представлять собой усеченную форму хорошо известного древнего этно­нима «гарг» — «гаргары», «гаргареи» — племя вайнахского этноязыкового круга (34, с. 70—75; 41, с. 64—70). Думается, что аланы, вступив в тесные контакты с (г)аргами, быстро инкорпорировали их, в результате чего по­следние сыграли свою роль в сложении осетинского народа и его кавказ­ской по облику культуры в качестве этнолингвистического субстрата.

Третьим компонентом в населении Алании была значительная группа тюркского происхождения, болгаро-хазары, в VIII—IX вв. расселившаяся по правому берегу Верхней Кубани и далее на восток до Кабардино-Балка­рии. О ней мы уже говорили. Кроме того, естественно, на территории Алании могли находиться и иные более мелкие этнические группы. В круп­ных городищах, имевших тенденцию превращения в раннефеодальные го­рода — центры ремесла и торговли, существовали небольшие общины тор­говцев-евреев, что отложилось в осетинском языке в значении «торгаш» («газар» — производное от этнонима хазар, поскольку еврейские купцы преобладали в Хазарском каганате; 42. с. 216—218). В Западной Алании, несомненно, были этнические вкрапления византийских греков, особенно в X—XII вв., что было связано с долгими и устойчивыми алано-византийскими отношениями и образованием христианской епархии, распростра­нением греческого церковного клира и греческого языка, засвидетельство­ванного десятками грекоязычных эпиграфических памятников (43, с. 54— 58).

Наконец мы остановимся на интересных данных, еще не подвергшихся анализу с позиций алановедения. В труде арабского писателя IX в. ал-Балазури «Книга завоевания стран» содержится рассказ о вторжении арабского полководца Мервана в 737 г. в Хазарию в ходе арабо-хазарских войн. Мерван «вступил в землю хазар со стороны Алланских ворот, а Асиду ибн Зафиру сулямиту и Абу Язиду с бывшими с ним царями гор он приказал вступить со стороны ал-Баб-у-ал-абуаба (Дербента.— В. К.). Мерван набро­сился на находившихся в земле хазар славян и взял в плен двадцать тысяч семейств, которые поселил в Хахите» (44, с. 18). Что это за славяне?

А. Я. Гаркави полагал, что арабское войско, очевидно, имело дело с дру­жинами славян, служивших в хазарском войске, но число их у ал-Балазури сильно преувеличено (44а, с. 42—43). Однако в «Истории царей» ат-Табари тот же эпизод изложен иначе: Мерван дошел до Семендера, «где живет царь Хазарский». Каган бежал, и Мерван «отправился дальше, оставив город позади себя», т.е. вверх по течению Волги. Достигнув Славянской реки, он «напал на жилища неверных, убил их всех и разрушил 20 000 домов» (44а, с. 75—76).

К сожалению, в новейшей публикации ат-Табари, выполненной А. Р. Шихсаидовым (27), интересующий нас фрагмент не переведен и не комментирован. В связи с этим я склонен присоединиться к пониманию текста ал-Балазури М. И. Артамоновым: погнавшись за отступающим ха­зарским каганом вверх по правому берегу Волги, Мерван пришел в страну буртасов, которых арабы называли сакалибами — славянами, а их реку Славянской. «Однако сакалибами арабы называли не только славян, и поэтому нет оснований сомневаться в известиях, согласно которым плен­ники Мервана были буртасы» (4, с. 220).

Этническая принадлежность буртасов остается предметом научных дискуссий. В последнее время интересную версию выдвинул Г. Е. Афа­насьев: жившие на правом берегу Волги между Хазарским каганатом и Волжской Булгарией буртасы были аланами, политически подчиненными хазарам и археологически представленными катакомбным вариантом салтово-маяцкой культуры VIII—IX вв. (45, с. 28—41; 46, с. 85—93; 47, с. 157— 167). Эти выводы не разделяет А. П. Новосельцев.

Не вдаваясь в оценку основных положений версии Г. Е. Афанасьева, отметим, что изложенный выше пассаж из ал-Балазури и его понимание М. И. Артамоновым не нашли отражения в специальной монографии Г. Е. Афанасьева (47). Если буртасы — часть алан, то для аланской истории рассказ ал-Балазури представляет большой интерес. Куда были насиль­ственно переселены, в таком случае, аланы-буртасы арабами?

Источники свидетельствуют, что переселенцы были направлены в Хахит. Вряд ли это Кахетия, как думали А. Я. Гаркави и И. Маркварт. Пересе­ление, видимо, состоялось в том же 737 г., но грузинские источники по этому поводу молчат, несмотря на очевидную неординарность события. Поэтому я предлагаю иную гипотезу: Хахит — горная часть нынешней Северной Осе­тии, где множество горных вершин в своем названии имеет приставку «Хох» (осет.— гора). Позволю себе напомнить, что, по мнению В. Томашека, на которое ссылается И. Маркварт (23, с. 168), аланы называли горную страну близ Казбека Ахохией, по поводу чего Маркварт пишет: «Ахохия же производится от Хох, как осетины называют все горные вершины от Казбека до Касары». Не известно, откуда В. Томашек почерпнул эти важные сведе­ния, но они выглядят правдоподобно и могут быть приняты во внимание. Хахит ал-Балазури — это Ахохия В. Томашека не только по ее географи­ческим реалиям (названиям гор), но и потому, что это название дожило до XVIII в. — грузинский географ Вахушти широко употреблял именно для горной Осетии понятие «Хохский Кавказ» (48, с. 143—148).

Возможное внедрение значительной группы (хотя численность в 20 тыс. человек кажется преувеличенной) алано-салтовского населения в район, непосредственно прилегающий к Дарьяльскому проходу и располагающий другим стратегическим путем на юг — Мамисонским, вероятно, было вызвано военно-политическими обстоятельствами, связанными с борьбой арабов с ха­зарами. В начале VIII в. по приглашению хазар крупный массив алан Се­верного Кавказа был перемещен на северо-западные рубежи каганата и здесь выполнял традиционные для алан функции федератов. В 737 г. арабы часть этого контингента вернули обратно, но сделав мигрантов своими федератами против хазар. Такова возможная политическая подоплека этих событий.

Интересную дополнительную информацию можно получить в связи с этимологией этнонима «буртас». Г. Е. Афанасьев (к нему присоединяется филолог И. Г. Добродомов) разделяет этимологию американского тюрколога О. Притцака: «furt-as» — речные асы (принимается за основу древнеиранское «река» — «фурд», 47, с. 167). Нам представляется более вероятной другая этимология, восходящая к основе «бур», «бор» — осет. желтый; та ким образом, мы имеем этноним, связанный с цветовым признаком: «бур­тас» — «желтый ас», «желтые асы», где суффикс -т- представляет показа­тель множественного числа. Название «желтые асы», возможно, должно было отличать их от иных групп алан-асов и объяснялось тем, что среди салтовских алан преобладали блондины.

В этой связи перед исследователем открываются интересные перспек­тивы. В ходе раскопок Архонского катакомбного могильника VII—IX вв. (дата суммарная и еще не уточненная; 16, с. 20), т. е. относящегося к инте­ресующему нас времени, Е. Г. Пчелина, по ее свидетельству, обнаружила захоронение с остатками белокурых волос. И именно в этом горном селении Ар-хон, по словам местного уроженца Т. Т. Худалова, до недавнего времени су­ществовал квартал, населенный «бурсарта» — желтоголовыми блондинами. По свидетельству В. Б. Пфафа, местные жители Куртатинского ущелья рассказывали ему, что очень давно в этих местах жило другое племя осетин по имени Бурдуртас и что оно потом выселилось за Казбек, в направлении к Трусовскому ущелью (49, с. 79). Судя по всему, желтоволосые блонди­ны в средневековой Осетии были популярны: один из трех нартских родов — Бората, известны имена алано-овсских царевен Борены и Бурдухан, явно бывших блондинками (50, с. 132—133; 51, с. 204, прим. 57).

Наше объяснение тем более вероятно потому, что «белые», «светлые» аланы и асы в древнеиранской этнонимике традиционны и известны с поздне-сарматского времени (роксоланы — «светлые аланы», аланское племя рухсас —.24, с. 221; аорсы — «белые», отложилось в названии р. Ворскла — 52, с. 17). Этноним «буртас» мне представляется возможной и поздней калькой этих более ранних сарматских этнонимов.

Приведенные факты, безусловно, гипотетичны, но интересны тем, что они могут свидетельствовать о массовых перемещениях аланского населе­ния с юга на север и с севера на юг в VIII в., что не могло не играть свою роль в динамике демографической картины, тесно связанной с политически­ми факторами, в данном случае с арабо-хазарскими войнами.

Как видим, течение этнических процессов в Алании послегуннской эпохи было сложным и неоднозначным. Главным направлением, можно по­лагать, было взаимопроникновение и смешение разных элементов, прежде всего ираноязычных алан и кавказских аборигенов, в результате чего форми­ровалось этническое новообразование с чертами как тех, так и других. Ска­занное предполагает длительный период билингвизма (двуязычия), из которого на территории Осетии победителем вышел аланский язык. Оцени­вая результаты этнического развития на территории Алании, А. В. Гадло делает вывод: «Уровень этнической консолидации в Алании можно характе­ризовать как уровень, свойственный средневековой народности» (15, с. 201).

Этническая неоднородность дополнялась социально-экономической многоукладностью. Основным производительным районом Алании была плодородная и обильно орошенная реками, обладающая хорошими почвами предгорная равнина. Она была наиболее обжита. Главным занятием насе­ления было экстенсивное пахотное земледелие, основанное на залежно-переложной системе (21, с. 68). В ходе археологических раскопок неодно­кратно были обнаружены зерна проса, мягкой пшеницы, ячменя. Ведущи­ми зерновыми культурами были просо и пшеница: они встречаются чаще и в больших количествах, чем другие культуры. Найден и сельскохозяйствен­ный инвентарь: лемехи плугов, чересла, сошники, серпы, наконечники мо­тыги, но особенно обильно по всей Алании представлены орудия перера­ботки — плоские каменные зернотерки, каменные ступки и песты-толка­чи, круглые мельничные жернова. На городищах Чечено-Ингушетии, Се­верной Осетии и Кабардино-Балкарии в огромном количестве встречаются вырытые в земле зерновые ямы, внутри обмазанные глиной (53, с. 198, рис. 3). Просушенное зерно насыпали в яму, закрывали каменной крышкой ее устье, щели замазывали глиной, и зерно/надежно «консервировалось» на длительное хранение. Огромное число зерновых ям на городищах и по­селениях свидетельствуют о значительном количестве зерна, получаемого в аланских равнинно-предгорных хозяйствах. Видимо, венецианский исто­рик XIII в. Мартин Канале имел основание писать о том, что в числе других народов аланы дали венецианцам хлеб после засухи 1268 г. (54, с. 50).

Земля и развитое земледельческое хозяйство, дававшие не только не­обходимый, но и прибавочный продукт, в равнинно-предгорных районах Алании стали той материальной основой, на которой развивались фео­дальные отношения. Это дает возможность считать, что базой становления феодализма в Алании было равнинное Предкавказье, развивавшееся срав­нительно высокими темпами. К сожалению, письменные источники не позво­ляют нам судить о характере и особенностях земельной собственности и земельных отношений в аланском обществе и мы в состоянии обрисовать лишь самую общую и, надо признать, довольно схематичную картину.

Несколько иной представляется основная линия социально-экономичес­кого развития в горах. Основой экономики здесь испокон веков было скотоводство, базирующееся на эксплуатации тучных высокогорных пастбищ. Если на равнинах преобладал крупный рогатый скот и лошадь, то в горах доминировал мелкий рогатый скот, и прежде всего овцы В кав­казоведческой литературе принято считать, что с глубокой древности ско­товодство было отгонным (34, с. 307), когда зимой скот находился на стой­ловом содержании, а летом отгонялся на альпийские пастбища. Как эта хозяйственная система увязывается с конкретной социальной структурой горских обществ эпохи раннего средневековья — сказать трудно из-за отсутствия документальных данных, но в целом представляется вероятным что классообразование и формирование феодальных отношений в горах шли замедленным темпом, приобретая специфические формы (55, с. 19; 56, с. 120).

Вертикально-зональная неравномерность развития, находящаяся в тесной зависимости от естественно-географических условий, дополнялась некоторой неравномерностью социально-экономического развития западной и восточной частей Алании. Последнее находилось в связи с конкретно-историческими причинами, среди которых прежде всего укажем длитель­ное время функционировавший «Великий шелковый путь», несомненно способствовавший оседанию и накоплению крупных материальных ценнос­тей в руках местной социальной верхушки и ее феодализации, а также то, что Западная Алания не подверглась опустошительным вторжениям арабов и — надо полагать — сохранила в целости свою хозяйственную базу, тогда как Восточная Алания неоднократно испытала вражеские нашествия. Об их разрушительности ярко повествуют письменные источ­ники.

 

Наличие упомянутой многоукладности во всех этих хозяйственно-ку­льтурных областях Алании не вызывает особых сомнений, элементы вызре­вающих раннефеодальных отношений повсюду переплетались с очень сильными институтами родового строя (например, общественное собрание «ныхас», в эт