На этой неделе вся страна отпраздновала международный женский день 8 Марта.Как сообщил заместитель начальника отдела растениеводства департамента АПК НСО Иванов Иван Кузьмич, к празднику в область было ввезено более 1, 26 тонн цветов: 0, 5 тонн роз, 0,4 тонн тюльпанов, 0,1 тонн хризантем, по 0,05 тонн гвоздик и орхидей и проч., и проч. В основном это были цветы из Европы: Голландии, Австрии, Польши, Китайской народной республики, чья стоимость была гораздо выше наших отечественных из-за логистических расходов и пошлин на ввоз. Продали более 15 центнеров цветов. К импортным добавились и наши, выращенные в российских теплицах прекрасные ландыши, мимозы и нарциссы, которые порадовали наших новосибирских дам. Цветы продавали и в специальных магазинах, и на рынках, а больше всего продали в цветочных лавках метро, что значительно повысило пассажиропоток новосибирского метрополитена. Видимо, мужчинам оказалось удобнее всего по дороге к праздничному столу, уже накрытому нарядной скатертью, с пенящимся шампанским и вкусненькими салатиками, купить букет. Самый дорогой букет купили за 1 500 евро. В нем цветы были покрыты специальным золотым покрытием. По опросам женщин, больше всего они мечтали на 8 Марта получить в подарок драгоценности, девушки помоложе были бы рады любому подарку — лишь бы от чистого сердца и искренне подаренный. Как видим, цветов в этом списке не оказалось, хотя, конечно, без цветов женщины себе этот день не представляют. Итоги опроса, в котором приняли участи 214 новосибирцев, 150 женского пола и около 60 — мужского, в возрасте от 15 до 55 лет, разного уровня образования и социального статуса, показали, что мужчины к цветам обычно добавляли конфеты, мягкие игрушки и приглашения в ресторан. Всего на 8 Марта на подарки новосибирцы раскошелились на 30 млн. рублей, что, по данным органов государственной статистики, гораздо меньше, чем в прошлом году. Ты же хочешь, чтобы букет радовал тебя как можно дольше? Тогда внимательно выбирай цветы! Продавцы часто продают старые букеты, чтобы лепестки не завяли, заливают бутон воском, замораживают цветы, красят лепестки и листочки. Между тем, при надлежащем уходе цветы могут простоять более недели, если ежедневно будет меняться в вазе вода и будут подрезаны стебли. В розы добавь сахара, а гвоздики любят ледяную воду. И все равно этот день без цветов не мыслим! С прошедшим вас праздником, милые дамы!
Девочки курят («Студенческий город») Один день в наркодиспансере
УТРО В наркодиспансере сигареты - единственное «легальное» удовольствие. Потому легальное, что если отобрать у зависимого подростка все и сразу, не оставив даже «маленькой никотиновой радости», агрессия и беспокойное поведение достигнут такого пика, при котором работать с пациентом станет абсолютно невозможно. Каждый день медсестра получает специально подписанную пачку, которая быстро заканчивается. А дальше проблема каждого. Заначки обнаруживают мгновенно и делят на всех. Буквально до каждой затяжки. - Тебя как зовут? - Лера. - За че забрали? - За пьянство. - Сигареты есть? - Сигареты забрали. - Пойди попроси, а? Наташа помогает мне заправить одеяло в пододеяльник и не перестает смотреть с надеждой: вдруг пойду, принесу и поделюсь? Помощи от нее немного, руки не слушаются, то и дело хватают воздух мимо одеяла. Говорит тоже не особо внятно. - А какое число? 27-е? Ой, мне же за пенсией надо. - Чего это с ней? - спрашиваю остальных, когда Наташа выходит из палаты. - Самогон пила месяц, - смеется Инна, - каждый день по литру. - Это еще че, - добавляет Оля. - Она как-то ночью всех разбудила, залезла под кровать и оттуда кричала, что кровати переставили. А потом звала какого-то Петю или Васю бухать. Все смеются. Кроме одной, в углу палаты. Она то ли спит, то ли просто не может подняться. - Подселили к нам двух привидений этих, - жалуется Инна, - Эта вон, которая лежит, раньше в соседней палате лежала. Ночью всю постель обгадила, они ее отмыли и сюда переложили. Наташа возвращается и ложится на свою кровать. Судя по всему, за пенсией не отпустили. Впрочем, внимания на нее никто не обращает: все с интересом наблюдают за тем, как Аня «обирает» еще одну новенькую. Шампунь уже в «общаке», осталась только одежда. Аня быстро скидывает халат и натягивает только что «взятую погонять» кофту Кристины. Кофта явно мала, но что-то подсказывает, что даже эта причина не заставит ее когда-нибудь, вернуть. - Аня, Ира, Света - за таблетками! - зовет медсестра,— Лера, а тебе к врачу.
ОБЕД - Как тебе девочки? - спрашивает психолог Наталья Захарова. -Сигареты или одежду уже просили? Вот и весь их интерес. Не обманывайся и не верь им: дружбы у них нет, иерархия тюремная, есть и «мамки», и «шестерки», друг друга продадут за сигаретку. Некоторые уже подозревают, что ты «засланный казачок». Несмотря на свое состояние, людей они чувствуют очень хорошо. Спрятанная в рукаве пачка хороших сигарет неприлично выпирает. На обеде многие на нее косятся, но никто ничего не говорит при медсестре и буфетчице. Быстро съедают порции и мчатся в туалет - на перекур. - Че ты куришь? О, ниче себе. - В прошлом году девочка из Сочи тут лежала, такие же курила. - А че, в Сочи своих наркушек нет? - Есть, но че-то дорого там лечиться, видимо. Сигареты производят волшебный эффект: лица «сокамерниц» становятся добрее, они охотно рассказывают о своих прошлых «отсидках», личной жизни и жизни «на воле». - Что это мне мой миленький не пишет? - грустно вздыхает Инна. -Пойду сама ему напишу. - Я тоже напишу! - дразнит ее Оля. - Не, ну ты че, не твоему. - Смотри, не пиши! Он у меня один хороший. У них там сейчас пять наркоманов каких-то и мой один, хороший. - Ой, я помню, в прошлый раз, когда забрали, мы с одним парнем так заобщались, - вспоминает Таня. - Начали переписываться, он к нам даже приходил. Хлорку принесет, поможет чем-нибудь. Как меня увидит, бежит навстречу, обнимает, целует: «Танечка моя!» А доктор так отвернулся в сторонку и спрашивает: «Ну вы там закончили?» Представляешь? А такой симпатичный он, все девчонки по нему сохнут, записки пишут, а он: «Идите на х*й, мне никто, кроме моей Танечки, не. нужен!» До сих пор общаемся эсэмэсками. Когда «на волю» выхожу, и телефон обратно отдают. - Без телефона жопа, - сплевывает Кристина. - Хотя бы раз в день давали позвонить. - Тогда бы все наши были тут, - смеется Таня. - Протащили бы чего по веревке через форточку. И пива, и сигарет, и отвертку, чтобы шурупы эти чертовы свинтить и слинять отсюда. А меня сын «на воле» ждет. - Сколько лет? - спрашиваю. - Два года. - А тебе? - Семнадцать. На самом деле ей четырнадцать. Все эти истории про сына и бесконечную романтическую любовь в наркодиспансере - личные Танины фантазии. Детдомовская, алкоголичка, склонна к бегам. В «курилку» возвращается Оля. Выковыривает из кармана две таблетки, белую и желтую, и спускает в раковину. - Если что, вы этого не видели. А как иначе? Будешь пить все, что дают, будешь лежать, как эти привидения, и гадить под себя, - учит она меня как новоприбывшую. - Есть одна смена, которая проверяет рот, чтобы сразу глотали, а есть и такие, что просто дают, и можно потом выбросить.
ДЕНЬ Нас приводят в кабинет психолога. Меня сажают за компьютер -«проходить тесты», а Наталья Олеговна беседует с девочками. Пока Света расслабляется в очках для стимуляции мозга, а Аня - на массажном столе, откровенничает только Таня. - Я до этого на Владимировской лежала. Ну не там, где психи, а там, где алкаши, сифилисные, с ВИЧем. Я там самая чистая была. Мы все время там шутки травили, нас гулять отпускали, я. ведра помогала носить. Меня даже отпускать не хотели. Какая, говорили, девочка хорошая. Света снимает очки и трет глаза. - Спать хочу теперь. - Ну сиди пока так на диване, - разрешает психолог, - Ну чего, Свет, какие планы? Когда выйдешь отсюда, опять колоться начнешь? Света кивает. Она принимает наркотики уже восемь лет. Начала с травы, а сейчас плотно сидит на героине. - И почем нынче? - Полторы штуки грамм. - А сколько ты кондуктором зарабатывала? - Пятьсот в день. - Этого явно мало. И что, сразу с грамма начнешь? - Первый день - пол грамма, на второй - уже грамм. - И как доставать будешь? Маму разоришь снова или торговать пойдешь? Семья у Светы обеспеченная. Когда в прошлом году Света продала норковую шубу, мама купила ей новую. По подозрениям врачей, Света является еще и мелким дилером - посредником между покупателями и поставщиком. - Не, опасно. Засадят лет на 15. - А какая тебе разница - здесь или в тюрьме? - Не, здесь хорошо. Еще бы диван у телека, и чтобы пульт был... Идем в спортзал. Беговая дорожка, велотренажер, гимнастические мячи - оздоравливайся как хочешь. Девочки перескакивают с одного тренажера на другой, нетерпеливо сгоняя друг друга резкими окриками: «Все, вали отсюда!» Аня выбирает грушу и молотит ее с такой силой, что становится жутко. - Тише, а то опять все казанки собьешь, - предупреждает психолог. -Кого лупишь-то так? Аня останавливается, чешет копну спутанных светлых волос. Голова у нее островерхая, как яйцо. У Ани олигофрения. Впрочем, это не мешает ей активно употреблять алкоголь. - Щас подумаю... - Женщину или мужчину? Аня - «домашняя», как и Света. Отец сидит в тюрьме, мама? привела в дом другого мужчину. Отчим «очень добрый», по словам Ани: «Я прошу у него денег, и он дает. Сто рублей». Аня берет и уходит, чтобы не нарушать планов родителей. А планируют они еще одного ребенка. - Женщину. - Чего она тебе такого сделала плохого? - Много всего. Аня попалась на краже мобильника, но вместо того, чтобы пойти домой, где мама устроит ей хорошую взбучку, пошла в приют. Мать она ненавидит и возвращаться к ней не хочет, да и та, похоже, отвечает ей взаимностью: посещения дочери в ее «планы» не входят.
ВЕЧЕР Нас снова отводят строем в палаты, где большинство спит сладким послеобеденным сном. Пришедшие из спортзала усаживаются около телевизора с непереключаемым ТНТ в ожидании ужина. В этот момент приходит Рита, наш фотограф. Девочки живо откликаются на предложение попозировать, особенно Таня, она же выпрашивает потом фотографии на память. Когда за Ритой закрывается дверь, на секунду повисает тишина, а потом щелкает замок. - Не могла, бл*дь, дверь не закрыть?! - взрывается все та же Таня. -Решетки-то сломать есть чем, а шпилек для замка нет. - Штаны у нее клевые, - замечает Оля, - надо было снять. - Ага, а потом фотки не принесет. - Да мне кажется, она и так не принесет. Дорога на ужин отнимает больше сил, чем хотелось бы. В пачке осталась одна сигарета. Рита с фотоаппаратом уже поджидает нас в столовой, буфетчица расспрашивает ее о газете и учебе. - Вот смотрите, девочки, какая молодец! И школу закончила, и в университете учится, и работает! А вы ничего не хотите. Ничего из вас не выйдет. «Сокамерницы» угрюмо уткнулись в свои йогурты и молчат. Судя по тому, как они переглядываются, Рите в палату лучше не возвращаться. И я тоже туда не вернусь.
Почему так происходит, знают все и не знает никто. С одной стороны, многое заложено в нас генетически, а с другой - многое закладывает в нас общество, в котором мы живем. В первую очередь - наша семья. - В детских домах живет много детей, - рассказывает мне заведующая Юлия Апатова, когда после ужина я прихожу в себя у нее в кабинете. - И из неблагополучных семей, и с психическими отклонениями, но не все они попадают к нам. Есть те, кто могут реабилитироваться в обществе, учиться, работать, создать семью. Нужен комплексный подход, а это и регулирование вездесущей рекламы пива, и телевидения в целом, работа с детскими организациями и родителями. Пока они поступают одна за другой, причем сами подписывают документы на лечение, их никто не принуждает. Кому-то нужно «сбить дозу», кому-то - просто побыть где-то. Может быть, на третий или на десятый раз у одного из ста что-то щелкнет, и он перестанет употреблять. Такие случаи были. Ради них это все и имеет смысл.
Валерия Мордачева, студентка НГПУ Дорога в Евросоюз («Русский репортер») Состояние дорог в России — это катастрофа, причем постоянный рост расходов на дорожное строительство помогает мало. Сегодня их ремонт и строительство — задача высокотехнологичная. Но дело вовсе не в том, что соответствующих технологий у нас нет. Дорога до элитных дач на Рублевском шоссе вполне соответствует мировым стандартам, равно как и отдельные трассы в нефтедобывающих регионах. Значит, качественно строить дороги у нас умеют и катастрофа, о которой идет речь, — гуманитарная, а проблема — управленческая. Плохо строить в большинстве случаев просто выгодно.
«Wo ist die Autobahn?!» Единственная дорога из России в Европу — федеральная трасса «Балтия» (Москва — Рига) — в агонии: на протяжении 250 километров между Московской и Псковской областями водители только и делают, что матерятся и ищут пути объезда, придорожные кафе и магазины закрываются, мотели увольняют обслуживающий персонал. Дорожники обещают привести трассу в порядок, но не раньше чем к 2010 году. С тех пор как мы выехали за пределы МКАД, прошло уже 16 часов. За это время нам удалось преодолеть всего 400 километров, причем первую треть из них мы проехали всего за 2 часа. Но с тех пор, как мы оказались в Тверской области, бортовой компьютер показывает, что наша средняя скорость — 19 километров в час. Это не фильм ужасов, это реальность. Трасса М-9, которая уже давно каждую весну дает водителям жару, в этом году превзошла сама себя. …Из кабины притормозившего рядом с нами большегруза, как из брандспойта, шпарит гневная немецкая речь, но мы успеваем расслышать только одну фразу. — Это он спрашивает, как проехать на трассу, — переводит нам латвийский дальнобойщик Андрис Богданов. — Откуда язык знаешь? На немцев работаешь? — Да вам эту фразу любая официантка на этой дороге переведет, — оправдывается Богданов. — Это у нас в Прибалтике уже все дальнобойщики в курсе, что такое Тверская область, а немцы с поляками еще не знают, поэтому постоянно пристают к местным: покажи да покажи им федеральную трассу. Они думают, что с дороги сбились и заехали на проселочную дорогу. — Да вот он, автобан, ебтыть! — кричит напарник Андриса Сергей Арсеньев, показывая на то самое асфальтовое болото, по которому едет немец. В следующую секунду мы видим перед собой такое лицо, как будто представитель арийской расы только что узнал, что ему изменяет жена. Он явно потерял дар речи. Машина издала задумчивый чих. Немец медленно закрыл дверь кабины, посидел, помолчал, собрался с мыслями и тронулся с места. Его машина, перекатываясь с колдобины на колдобину, скрылась за холмом лишь минут через 10. Дорога никогда не умирает в одиночку. Каждая выбоина — это прореха в доходах тех, кто живет рядом с трассой
— Он, наверное, думает, что это его дедушка дорогу разбомбил в 43-м, — смеется Арсеньев. Сегодня он смеется в первый раз. С утра ему было не до шуток: сначала от сильной тряски потерялся номерной знак, а это значит — предстоит большой геморрой с его заменой, а теперь вот энергоаккумулятор полетел. — Придется его снять, поставить заглушку и ехать дальше, — говорит Сергей. — Вообще-то это нарушение безопасности перевозок, а что делать? Здесь в радиусе 300 километров такой запчасти не сыщешь. — Да ладно, Серега, не переживай, — подкалывает напарника Андрис. — Все лишние детали отлетят, останется самое нужное. Андрис — латыш, Сергей — русский, но стиль общения у них такой, что, если не знать историю Российской империи, можно подумать, что русские — это такой маленький народ, проживающий в Великой Латвии. — У нас в Псковской области многие сейчас на латышей работают, — говорит Арсеньев. — В России дальнобойщик в месяц тысяч 20–30 рублей зарабатывает, а там за одну только ходку 700 евро платят. Особенно много наших подались в Латвию на заработки после того, как они вступили в Евросоюз. Латыши повалили работать в Европу, а мы — в Латвию. А теперь, как говорится, внимание — вопрос: кто из нас великая держава? Комплекс национальной неполноценности на этой трассе действительно развивается очень быстро. Остатки патриотизма выбиваются из мозгов с каждой новой колдобиной. Зато представители бывших советских народов, проезжая по М-9, получают заряд бодрости. Его хватает как раз до тех пор, пока не приходится лезть под днище с гидродомкратом — удалять какую-нибудь «лишнюю» деталь. «На краю этой колдобины можно сидеть, свесив ножки» Тверскую область из Московской ныряешь, как в какой-то страшный омут на подводной лодке: с каждым километром ты погружаешься в него все глубже. Ощущение усиливается, когда проезжаешь первый райцентр — город Зубцов: придорожная гостиница почему-то называется «Субмарина».
Едем дальше. С каждым километром кажется, что хуже дорога быть уже не может, но чем дальше, тем плотность колдобин все больше и больше, а машин все меньше и меньше, особенно легковых. Каждая яма бьет прямо в самое сердце. На коротких промежутках относительно ровного асфальта пытаешься разогнаться, но тут же влетаешь в очередную полосу препятствий. Сразу возникает непреодолимое желание совершить какую-нибудь гадость — например, стать изменником родины или хотя бы отстегнуть ремень безопасности. Ровные участки все короче и короче. Потом они исчезают вовсе. Наконец на тебя накатывает какое-то монашеское смирение. Ты понимаешь, что самое разумное в этой ситуации — поставить круиз-контроль на 20 километров в час и просто перекатываться с колдобины на колдобину. Некоторые водители фур так не думают и предпочитают передвигаться по принципу «больше скорость — меньше ям». Пожалуй, трасса М-9 — это единственная в мире дорога, на которой грузовик — это скоростное средство передвижения, а легковая машина — что-то вроде трактора. Когда очередной тяжеловоз, покачиваясь из стороны в сторону, мчится тебе навстречу, хочется зарыться в остатки асфальта. Дело в том, что трасса не только убитая, она еще и очень узкая: общая ширина обеих полос — 7 метров. Минус сантиметров по 20 с каждой стороны разбитого вдребезги дорожного полотна. Чтобы двум встречным фурам разойтись, одной иногда приходится съехать на обочину. — Это еще ничего, — приободрили нас гаишники, когда мы доковыляли до ржевского поста ДПС. — Дальше будет еще хуже. Вы «Нашу Рашу» смотрите? Там недавно шутка была: мол, на такой-то трассе обнаружена яма размером с КамАЗ. Так вот, мы такие шутки протоколируем почти каждый день. Отправляем предписания дорожникам, а что толку? Я здесь 20 лет работаю, и за это время эту дорогу только штопали, но ни разу даже асфальт не перекладывали. — Ну, ты на дорожников фуру зря не кати, — юморит другой гаишник. — Они нам вон какую колдобину рядом с постом законопатили: еще вчера на краю этой ямы можно было сидеть, свесив ножки, а теперь по ней машины ездят и даже не покачиваются. Ржевские гаишники оказались первыми и последними на всем тверском участке трассы. Других постов ДПС на протяжении последующих 200 километров просто нет, а выставлять мобильные патрули нет никакого коммерческого смысла. — Как вы кормитесь-то на такой дороге? — задал я прямой вопрос. — Ведь тут скоростной режим при всем желании не нарушишь. Да и разметки не видно. — Жируют, сволочи, за наш счет, — добродушно улыбается словоохотливый гаишник. — Но ничего, будем рассматривать эту весну как разгрузочный период. Зато спокойно. Аварийность снизилась, трупов нет, сиди себе на посту и смотри на звезды. «Это дорога не в Евросоюз, а в долговую яму» Дорога никогда не умирает в одиночку. Каждая выбоина — это прореха в доходах тех, кто живет рядом с трассой. И чем дальше от Москвы, тем эта прореха шире. В мотеле «Ласточка», который находится рядом с городом Нелидово, наполняемость уже снизилась на треть. — Машины теперь идут в объезд, по Минскому шоссе, и выскакивают на Новорижскую трассу в Псковской области, — объясняет директор мотеля Валерий Гультяев. — Там дорога уже более-менее нормальная. Это только здесь, в Тверской области, такая жопа. Но «Ласточку» еще спасает близость города, в котором мотель имеет репутацию места, где женатый человек может отвести душу. Гораздо хуже приходится мотелю «Велес», расположенному на 50 километров дальше. Это уютное местечко находится на пересечении двух дорог — асфальтовой и «жидкой». «Жидкой дорогой» называется Западная Двина. В те времена, когда вместо КамАЗов люди использовали корабли, эта река была тем еще автобаном: по ней проходил путь из варяг в греки. Тогдашние дальнобойщики поднимались по Двине до Валдайской возвышенности, которая выполняла роль огромного вокзала цивилизаций. С нее в разные стороны растекались три великие «федеральные трассы»: Западная Двина, Волга и Днепр. Грузы переволакивали из одной реки в другую и продолжали путь в нужном направлении. Жизнь вдоль этих транспортных артерий била ключом. Тогда никому даже в голову не могло прийти, что какая-то из этих «жидких дорог» может вдруг отказать. А с трассой «Балтия» это как раз произошло: она умерла. Реально умерла. На подступах к «Велесу» асфальтовый ужас достигает своего апогея. Приходится перейти со второй скорости на первую и ехать таким макаром более 50 километров. Фуры сбиваются в колонны и петляют мимо ям, как гигантские змеи. Некоторые из них пытаются выползти на обочину, но очень скоро понимают, что это не лучший выбор: края дороги уже давно расползлись в стороны и с них легко можно опрокинуться в кювет. Легковых машин тут уже почти нет, особенно с московскими номерами. А те, что еще попадаются, ползут, качая офигевшими фарами вверх-вниз. — Я взял это заведение в аренду полгода назад и пока в серьезнейшем прогаре, — говорит хозяин «Велеса» Артур. — По сравнению с теми доходами, которые мы имели в конце прошлого лета, когда очередной ямочный ремонт был завершен и по трассе можно было ехать 120 километров в час, они снизились на две трети. Мне уже пришлось отправить в отпуск за свой счет половину персонала, но пока это положения не спасает. Не знаю, может, кого-то эта дорога ведет в Евросоюз, но лично меня она ведет к полному банкротству. — Что-то мне не верится, что всего полгода назад здесь можно было идти со скоростью 120. — Ничего удивительного. Для этой дороги ямочный ремонт — как мертвому припарки. Под асфальтом лежат бетонные плиты, которые уже давно потрескались и расползлись. Сколько асфальт на них ни клади, через несколько месяцев он разбивается вдребезги. У нас тут каждую весну такая песня, только в этом году что-то уж чересчур. Беспредельное состояние трассы именно нынешней весной в Ржевском ДРСУ, которое обслуживает тверской участок «Балтии», объяснили «обстоятельствами непреодолимой силы». — В этом году была очень тяжелая зима, — вздохнул в телефонную трубку начальник ДРСУ Николай Федоров. — Температура постоянно балансировала вокруг нулевой отметки, а это очень серьезное испытание для дороги: вода попадает в трещины дорожного полотна, замерзает и разрывает асфальт изнутри. — Но ведь трещин в дорожном полотне не должно быть в принципе. — Не должно, — напрягся Федоров. — На этой трассе много чего быть не должно. Я пришел сюда работать год назад и сам пришел в ужас, когда ознакомился с состоянием дороги. Ее спасет только полная реконструкция. Все остальное — полумеры, которые лишь загоняют болезнь внутрь. «Во всем виноват дефлятор» Начальник Ржевского ДРСУ все-таки кое-что недоговаривает. «Балтию» этой весной убила наповал не только теплая зима, но и мохнатая человеческая рука. После того как прошлой весной по рижской трассе проехался вице-премьер Сергей Иванов и на специальной пресс-конференции поделился своими впечатлениями с прессой, дело сдвинулось с мертвой точки. В головах высокопоставленных дорожников резко созрела мысль о том, что дороге необходим капремонт. Реконструкция первого участка протяженностью 19 километров, на котором как раз и расположен «Велес», должна была начаться еще прошлой осенью. Но заказчик работ, ФГУ «Упрдор “Россия”», входящий в структуру Федерального дорожного агентства, промедлил с проведением тендера до самого декабря. — Во всем виноват дефлятор, — объяснил мне начальник этой организации Владимир Берлев. — Это была проблема всероссийского масштаба: никто не знал, как при проведении торгов высчитывать поправку на инфляцию. Соответствующие разъяснения из Москвы мы получили только в конце осени и лишь в декабре смогли провести торги на реконструкцию этих 19 километров. Между тем компания «Волгадорстрой», будучи почему-то уверенной в том, что тендер выиграет именно она, начала дорожные работы, не дожидаясь тендера. Был снят слой асфальта до самых бетонных плит, и в таком виде дорога ушла в зиму. Следы фрезы и сейчас очень хорошо видны на протяжении всего участка с 352-го по 371-й километр. Формально это было сделано на свой страх и риск. Фактически — при молчаливой поддержке свыше. Формально — для того чтобы снизить колейность трассы. Фактически — чтобы начать работы именно в 2007 году и успеть получить соответствующий объем финансирования, иначе оно было бы перенесено на следующий год. Это осеннее «бритье асфальта» и добило дорогу окончательно. Похоже, в недрах «Волгадорстроя» работает какой-то могучий экстрасенс. Его предсказания сбылись, компания действительно выиграла тендер. Красивая табличка, информирующая о том, кто ведет работы по реконструкции участка, уже стоит на 352-м километре. Дорога будет расширена на 1 метр. В одном месте нам даже удалось обнаружить экскаватор, который лепит из песка будущую автобусную остановку. Мастер участка Виктор Рындин рассказал, что сначала проектировщики хотели дробить бетонные плиты, которые корежат дорожное полотно, но потом почему-то передумали. А это значит, что года через 3–4 трассе снова хана. «Мы ждем весны, как ядерной войны» Глава администрации Западнодвинского района Юрий Тимофеев — это тот самый человек, благодаря которому вице-премьер Сергей Иванов был вынужден всем своим телом ощутить качество трассы «Балтия». — Он к нам сюда летел открывать детскую площадку, — вспоминает Юрий Васильевич. — Накануне мне звонят его вертолетчики: «Мы хотим приземлиться на центральной площади города». Я им отвечаю: «Дело, конечно, ваше, но я должен предупредить: это опасно. Площадь маленькая, кругом провода, зато в 15 километрах от города есть охотничий пансионат “Дербовеж”. Там и вертолетная площадка есть, и отдохнуть с дороги можно». Они думали, что 15 километров — это 5 минут езды. Оказалось — полтора часа. После разговора с Тимофеевым я не утерпел и пошел взглянуть на ту самую детскую площадку. Посмотрел. Площадка как площадка. Я, наверное, совсем тупой, но мне кажется, такие объекты должны открываться в штатном режиме и хвастаться подобными достижениями — удел управдома. — М-9 — это легкие нашей экономики, — продолжал между тем глава местной администрации. — Как только дорога расползается, мы начинаем задыхаться. Малый бизнес каждой весны ждет, как ядерной войны. Дорогу обычно латают все лето, в результате снижается поток дачников и туристов. В нашем районе 70 озер, мы могли бы стать вторым Селигером, а вместо этого у нас всего один пансионат, и тот убыточный. Я уж не говорю про крупных инвесторов. Мы тут создали для них специальную территорию. Подвели все коммуникации, проработали юридическую базу, в общем, зеленый свет — только строй и работай. Желающих много, но когда они приезжают к нам по этой дороге, их разговор начинается с «извините» — и на этом заканчивается. Трасса «Балтия» огорчает Юрия Васильевича не только как чиновника, но и как бизнесмена. Дело в том, что ему каким-то хитрым образом принадлежит тот самый «Дербовеж», куда приземлялся вице-премьер Иванов. Отличная база отдыха на берегу озера, охота, баня, рыбалка, пейнтбол, самогон, стендовая стрельба, сафари, наполеоновские редуты прямо на территории. Но все это добро никому не нужно. — С Нового года у нас не было ни одного клиента, — признается директор «Дербовежа» Роза Габдулина. — Хотя охота на кабана в самом разгаре. В прошлом году в это же время каждые выходные был народ, а теперь только звонят и спрашивают: «Дорогу еще не залатали?» И вешают трубку. В турфирмах только вздыхают: «Была бы хорошая трасса — отбоя от клиентов не было бы, до вас ведь хорошей езды — 4 часа. Но по такой трассе никто не поедет. Легче сесть на самолет и долететь до Камчатки». «Паромщик. Круглосуточно. 30 рублей за километр» а подступах к Торопцу мы заехали пообедать в придорожное кафе «Кочевица». Я останавливался тут 2 года назад и с тех пор хорошо помню это уютное место. Здесь пахло хорошим кофе и царил уют, который свойствен только семейному бизнесу. Кафе держат супруги — русские, эмигрировавшие из Латвии. Теперь полки в этом заведении полупустые, а холодильник закрыт куском полиэтилена. 1 апреля «Кочевица» закрывается. Причина все та же: мертвая дорога. — У нас в Риге была квартира и дом в 15 километрах от города, — говорит хозяйка. — Но мы все равно уехали. Из патриотических соображений. — Теперь жалеете? Хозяйка молчит. Ее подбородок подрагивает. Она не хочет фотографироваться на крыльце своего заведения, которое через полгода растащат по досочкам. И даже называть свои имя-фамилию не хочет. Так что назовем ее Светланой. Женщина она неробкая, даже способная на подвиги. Рядом с ее кафе находится запущенное воинское захоронение. Недавно она увидела, как рядом с ним остановился большегруз с литовскими номерами, оттуда вышел мужик с дорожной проституткой, и пошли они заниматься своим делом прямо на могилы. Когда Светлана с мужем попытались пресечь кощунство, голый литовец взял монтировку и стал гоняться за ее мужем. Тогда хозяйка «Кочевицы» села в свой автомобиль, перекрыла им трассу и вызвала милицию. Стражи порядка приехали, проверили у литовца документы, почесали репу и отпустили. С тех пор Светлана поняла, что жить в России можно только «в гражданской парандже». Бюджеты на ремонт осваиваются регулярно, но положение дел от этого не меняется В «Кочевице» звякает дверной колокольчик. Заходят двое — Роберт и Аркадий. Они гонят из Европы в Москву 2 крутые тачки на заказ. Оба на взводе. Аркадий еще держится, потому что он сидит за рулем джипа, а Роберт чуть не плачет: у него лупоглазый «мерседес» с низкой посадкой. На Светлану тут же обрушивается ураган вопросов, самый простой из которых — «Куда в России деваются нефтедоллары?» Вместо ответа хозяйка «Кочевицы» записывает гостям на листочке какой-то телефон. — Это кто? — Паромщик. — Какой такой паромщик? — Эвакуаторщик. Он тут рядом, в городе Торопце. 30 рублей километр. До того берега километров 250. — Тот берег — это что? — Московская область. Роберт с Аркадием достают мобильники, пять минут занимаются арифметикой и приходят к выводу, что перевезти машину до подмосковной границы на эвакуаторе будет дешевле, чем ехать туда своим ходом. — У меня колесо дороже стоит, — с армянским акцентом вздыхает Роберт. — А я уже одно погнул, не хочу больше. Вызывай своего паромщика, добрая женщина. «Каждый десятый вызов — это не поломка, а нервный срыв» оропец очень напоминает городишко из фильма «Проверка на дорогах». Тот самый, в котором партизаны устроили диверсию на железнодорожной станции. На въезде такой же мощный шлагбаум, рядом с которым пасутся гаишники. Когда они тебя останавливают, кажется, что сейчас спросят: «Аусвайс?!» — Мы тут большегрузы отсекаем, — успокаивает страж порядка. — Они нам все дороги разбили. Как оказалось, смертельная болезнь федеральной трассы — штука очень заразная. Вирус моментально подхватывают все ближайшие дороги. Дальнобойщики ищут пути объезда и их находят. В результате трассы районного значения в считанные недели разбиваются в хлам. Одной из жертв «Балтии» уже стала так называемая песчанка — грунтовая дорога с твердым покрытием длиной около 50 километров, идущая от Торопца до Бибирева. В течение месяца многотонные фуры спасались на ней от самого поганого участка Новорижской трассы. Когда власти хватились и перегородили «песчанку», по ней уже с трудом можно было проехать даже на джипе. Звонок Роберта у эвакуаторщика Александра Кошелькова сегодня уже третий, а он еще только позавтракал. Обычно в день Александру звонят раз 10, не меньше. С каждым месяцем машин на трассе «Балтия» становится все меньше и меньше — Мы тут за всех работаем: и за МЧС, и за «скорую помощь», и за психологов, — говорит Кошельков. — Люди порой звонят, просто чтобы успокоиться. Вчера одну дамочку минут 15 по телефону в чувство приводил. А когда приезжаешь, иногда тебя встречают в слезах: машина сломалась, ребенок голодный, мороз крепчает. Обычно каждый десятый вызов — это не поломка автомобиля, а нервный срыв. Человек понимает, что он попал в ад, и мы — единственные, кто может его отсюда вытащить. Обычно это ощущение накатывает на водителей где-то рядом с мотелем «Загородный дом» — это километрах в сорока отсюда в сторону Москвы, но армянин, видишь, созрел раньше — они, наверное, более сообразительные. Вот только помочь ему я не смогу. — Армян не любите? — Мы любим всех, кто деньги платит. Так любим, что за эту весну эвакуатор свой весь расколотили, третий день чиним. Так что придется Арсену ждать часов пять, пока наши коллеги из Нелидова подскочат. «Мы не проститутки, мы и бесплатно поработать можем» «Загородном доме» перегонщиков ждал новый облом: нету девочек. — Их тут уже давно нет, — говорит бывший милиционер, который теперь работает в мотеле охранником. — Они ведь тоже живут по законам бизнеса. Торчать здесь ради одного клиента в 3 дня смысла нет. Так что девочки наши кто в Москву подался, кто вокруг «Ласточки» порхает, а есть и такие, кто занялся более почетным трудом. Зато мы тут уже второй месяц бесплатно работаем. — Как это бесплатно? — А вот так это. Семерых сократили, а остальным сказали: хотите сохранить свои рабочие места — ходите на работу, не хотите — до свидания. Кормить будем, а долг по зарплате — когда трассу отремонтируют. Бывший милиционер помнит еще те времена, когда весной «Балтия» становилась просто плохой дорогой. — У нас тут поначалу все подряд останавливались, а потом латыши литовцев с поляками отсюда выдавили — они теперь в «Велесе» ночуют. Это нам тут в России кажется, что прибалты все одним миром мазаны, а на самом деле они друг друга терпеть не могут. Если по правде, то мне литовцы тоже как-то не очень. Пьют больше нашего брата и буйные какие-то. Тут у нас некоторые неделями зависали: доходило до того, что вскрывали фуры и пропивали груз. Работодатели ихние приезжали сюда из Вильнюса вылавливать своих работничков. Русские тоже предпочитают у нас причаливать. У них с латышами полный интернационал. — Семеныч, куда у вас тут все партизаны делись? — подкалывает охранника залетный литовец, выглядывая из большегруза с надписью We know the way на борту. — Взорвали бы уже эту дорогу к чертовой матери! — Прикажут — взорвем, — держит удар Семеныч. — А у меня для тебя, Арнис, две новости есть: одна хорошая, другая плохая. С которой начинать? — Давай плохую. — Пустошкинскую перемычку окончательно перекрывают. — Так ее ведь вроде платной сделали. Мой друг еще на прошлой неделе 1450 рублей платил. — А теперь совсем закрывают. Говорят, совсем разбомбили нам дорогу, фашисты проклятые, никакие компенсации не спасают. Так что теперь хочешь не хочешь — а будешь биться по «Риге». Литовец помрачнел: — Ваши, может, и будут биться, а наши лучше через Питер поедут. Ну, а хорошая новость какая? — Со вчерашнего дня нашу трассу штопать начали. Так что дорога будет чуток получше. — Это не дорога будет получше, — скрипя зубами, шипит Арнис. — Это направление будет получше. «Телепузик — лучший друг дорожника» Когда начальник Ржевского ДРСУ Николай Федоров учился в дорожном институте, то за одну только фразу «зимний ямочный ремонт», сказанную на экзамене, его, скорее всего, отчислили бы без разговоров. Теперь он вынужден эту фразу не только употреблять, но и подкреплять ее большими расходами. — На внеплановый зимний ямочный ремонт Рижской трассы в этом году мы использовали 2368 тонн асфальта плюс 573 тонны черного щебня, — рапортует Николай Александрович. — Кроме того, еще 3150 тонн асфальта на эти цели употребил «Волгадорстрой». Я, конечно, понимаю, что это решение проблемы на 2–3 недели — потом дорога вернется в свое нынешнее состояние, но мы были вынуждены пойти на эту отчаянную меру. До поздней весны, когда можно будет чинить дорогу как следует, она просто бы не дожила. Как выглядит зимний ямочный ремонт, мы увидели на обратном пути. Фронт работ двигался нам навстречу. Машина с телепузиком на лобовом стекле выплевывала на дорогу порции асфальта, а усатый мужик обычной лопатой засыпал этим асфальтом щели. Потом он доставал ручной каток и все это дело кое-как приглаживал. В результате неровностей на дороге меньше не становилось, просто теперь они были выпуклыми. — Вообще-то по технологии мы должны укатывать асфальт нормальным катком, но его нам не дали, — объяснила свои действия женщина, которая назвала себя лаборантом Валентиной. — А зачем вам телепузик в кабине? — А что? Хороший мультик, — искренне приободрилась лаборант. — Помните, там одному телепузику показывают красное яблоко, а голос говорит: «Это яблоко зеленое». И все смеются. Вот примерно так же мы делаем дорогу. — А по-другому нельзя? — За 6 тысяч рублей в месяц? — мрачнеет Валентина. — Какая зарплата, такая и дорога. Но даже такие порнографические дорожные работы моментально оказали оздоровляющий эффект на всю дорожную экономику. На обратном пути все наши знакомцы в один голос говорили, что поток машин увеличился, посетителей стало больше, некоторых сокращенных сотрудников уже попросили снова выйти на работу. Недели на 3–4, не больше. Все прекрасно понимают, что зимний ямочный ремонт — это все равно что «Колдрекс» для больного малярией.
Дмитрий Соколов-Митрич
|
