ГОРОДСКАЯ СОЦИОЛОГИЯ 11 страница

Самоубийства первого типа, или ненасильственные самоубийства, схожи с зависимостью от алкоголя и наркотиков и отражают бессознательное стремление самым лёгким путём вернуться из состояния второй матрицы (начало родов) в состояние первой (внутриутробное существование) и достичь недифференцированного состояния «океанического сознания». Мягкие формы суицидальных идей этого типа проявляются в желании не существовать, погрузиться в глубокий сон, забыть обо всём и никогда не просыпаться. Действительные планы и попытки самоубийства включают применение больших доз снотворного или транквилизаторов, вдыхание углекислого газа, утопление, вскрытие вен в тёплой воде и замерзание в снегу.

Самоубийство второго типа, или насильственное самоубийство, связано с третьей перинатальной матрицей (прохождение по родовым путям). Для человека под влиянием третьей матрицы возврат в океаническое состояние невозможен, поскольку путь туда лежит через адскую безвыходную ситуацию второй матрицы, которая психологически хуже, чем третья. Поскольку перинатальный опыт подсказывает возможность освобождения через усиление болезненных ощущений и взрывное освобождение (роды), среди суицидальных фантазий и действий этой категории Гроф отмечает смерть под колёсами поезда, автокатастрофы, перерезание горла, выстрел в голову, закалывание себя ножом, прыжок из окна, с башни или обрыва.

Гроф считает, что даже анестезия во время родов влияет на выбор способа самоубийства. «Тяжёлая анестезия» во время родов якобы приводит к «программированию на клеточном уровне» поиска выхода из стрессовых ситуаций в наркотическом состоянии и наркотической смерти.

 

*

Глубинные исследования психики были начаты (ещё до исследований Грофа) в аналитической психологии Карлом Юнгом и его последователями. Они сделали много интересных наблюдений и выводов, позволяющих понять глубинную основу влечения к смерти в целом и суицидального поведения в частности.

Ученик Юнга Эрих Нойманн заметил, что в процессе онтогенеза индивидуальное сознание постепенно проходит те же стадии, что и развитие сознания человечества в целом[317]. Подобно тому, как наше тело, развиваясь из эмбриона в зрелую особь, постепенно проходит стадии эволюции живого (обладая на определённых этапах онтогенеза хвостом и жабрами), наше сознание в своём развитии подчиняется той же этапности. Каждой стадии эволюции сознания соответствуют определённые мифы, сформированные на основе глубинных потребностей этой стадии, и наоборот.

Мифологические стадии эволюции сознания начинаются с того, что наше Я полностью принадлежит бессознательному, и ведут к такому состоянию, когда Я не только осознаёт своё собственное положение и героически его отстаивает, но и обретает способность расширять свои границы.

Первый цикл мифов, соответствующий начальной стадии развития, — мифы сотворения. В начале почти всех мифов существует совершенство и целостность. Мир и психика едины. Пока ещё не существует мыслящего, рефлектирующего, осознающего себя Эго. Психика открыта миру и тождественна ему. У многих народов и во многих религиях сотворение мира происходит как сотворение света. Появление и пробуждение сознания, проявляющего себя как свет в противоположность тьме бессознательного, является истинным «предметом» и подоплёкой мифов о сотворении. Начало этого процесса мифологически представляется как начало мира, возникновение света, без которого ни один процесс, происходящий в мире, не был бы виден.

Графическими символами изначального совершенства являются замкнутые на себе, не имеющие ни начала, ни конца круг, окружность, сфера, они — изначальное совершенство, мировое яйцо, породившее весь мир.

…Из яйца, из нижней части,

Вышла мать-земля сырая;

Из яйца, из верхней части,

Встал высокий свод небесный,

Из желтка, из верхней части,

Солнце светлое явилось… [318]

В мировом яйце находится изначальное единство противоположностей, взаимно перетекающих друг в друга: чёрное и белое, день и ночь, небо и земля, мужское и женское, — например в китайском символе инь-ян или свернувшейся кольцом змее и драконе начала (уроборос, кусающий собственный хвост).

Эти символы показывают одновременно зарю человечества и раннюю стадию развития ребёнка. Это время существования в раю, время до рождения Я, время полной бессознательности и «плавания в океане нерождённого».

Всё глубокое (пропасть, долина, земля, море и морское дно, фонтаны, озёра и бассейны, почва, потусторонний мир, пещера, дом и город) — части этого архетипа. Всё большое и охватывающее, содержащее, окружающее, облекающее, закрывающее, защищающее и лелеющее что-нибудь маленькое, относится к этой начальной по своей сути матриархальной сфере. «Уроборос материнского мира даёт пропитание и радость, защищает и согревает, утешает и прощает. Это убежище для всех страждущих и место всего желанного. Эта мать всегда осуществляет, дарует и помогает. Этот образ Великой и Доброй Матери во все времена страданий был для человечества убежищем и всегда таким будет; ибо состояние погруженности в целое, без ответственности и усилий, без сомнений и двойственности мира является райским, и его первоначальная беззаботность никогда больше не повторится»[319], — пишет Нойманн.

Он специально подчеркивает, что фундаментальной человеческой чертой является закон тяготения, инерция психики, желание оставаться в бессознательном. Восхождение к сознательному — в природе вещь «неестественная»: она характерна только для человека.

С самого начала эти две тенденции противостоят одна другой: эгоцентрическая (развитие, дифференциация, обособление, укрепление Эго) и эголитическая (желание быть поглощенным и растворённым в океане удовольствия). Великая Мать ждет, чтобы принять своего ребёнка обратно. Поэтому такие символы, как пещера, земля, могила, саркофаг и гроб — также символы соединения с Великой Матерью.

Нойманн усматривает эголитическую центростремительную тенденцию в чувстве ностальгии, в сильном стремлении к чему-либо, в саморастворении, отречении святого и в страстном желании забытья пьяницы (!). Возврат к Матери — это добровольная капитуляция и регрессия, выбранные инфантильным Эго, которое ещё едино с матерью и пока не самоопределилось. Но и больное Эго невротика может прийти к этому. Так же старое, обессиленное жизнью, Эго «ползёт обратно» к Матери.

Вопреки саморастворению и явному смертному аспекту уробороса, в зародышевой фазе Эго не воспринимает уроборическое кровосмешение как что-то враждебное, несмотря на то что при этом может быть уничтожено. Возвращение в великий круг — событие, полное пассивного детского доверия. Инфантильное Эго после погружения в смерть всегда воспринимает своё пробуждение как возрождение. Оно ощущает себя защищённым в материнских глубинах, даже если Эго исчезло и сознание отсутствует.

Тот же уроборический символизм, что стоит в начале развития Эго, появляется и в конце, когда развитие Эго замещается развитием целостной личности, или индивидуацией. Универсальный принцип противоположностей больше не доминирует, пожирание мира или пожирание миром не имеют первостепенного значения, и символ уробороса возникает вновь как мандала в психологии взрослого. Так, символ уробороса является одновременно и центральным символом второй половины жизни, и ядром тенденции к развитию, называемого Нойманном центроверсией.

В следующей фазе развития, когда наше Эго достигает определённой самостоятельности, возвращение в материнский уроборос становится всё более трудным и совершается со всё большим отвращением. Для утреннего света зари зарождающегося сознания материнский уроборос становится темнотой и ночью. Эта ранняя стадия взаимоотношений сознательного-бессознательного находит отражение в мифологии Богини-Матери и её связи с сыном-любовником. Такие персонажи ближневосточных культур, как Аттис, Адонис, Таммуз и Озирис, не просто рождены матерью — они являются ее любовниками: их любят, убивают, хоронят, оплакивают, а затем возрождают через себя.

Фигура сына-любовника в мифах сменяет стадию зародыша и ребёнка. Но пока он ещё недостаточно силён, чтобы противостоять матери, он уступает ей, умирая, и прекращает своё существование. Мать-возлюбленная здесь превращается в страшную Богиню Смерти. Символ самого ребёнка на этой стадии развития — змееподобный фаллос или пшеничный колос. Все любовники Великой Матери имеют характерные общие черты: это юноши поразительной красоты; они — нежные цветки, символически изображённые в мифах как анемоны, нарциссы, гиацинты или фиалки. В противоположность последующим героическим персонажам мифологии, они лишены силы, им недостаёт индивидуальности и инициативы. Отношения между сыном-любовником и Великой Матерью являются архетипическим состоянием, которое действенно даже сегодня, а его преодоление — непременное условие любого дальнейшего развития Эго-сознания.

Принесение себя в жертву и капитуляция Эго-сознания отражается в символике ритуальной кастрации. С доисторических времен известна роль божественных царей: они должны были либо убить себя, либо быть убитыми, когда их могущество изменяло им и они больше не могли гарантировать плодородие.

В то время как уроборический инцест означал растворение и исчезновение, потому что имел всеобъемлющий, а не половой характер, инцест во второй юношеской фазе носит половой характер и ограничен половыми органами. Великая Мать становится большим лоном, а юный любовник — большим фаллосом, и весь процесс полностью разворачивается на символическом половом уровне. Поэтому фаллос и фаллический культ сопутствуют сексуальности юношеской стадии, а смертельный аспект этой стадии проявляется как убийство фаллоса — кастрация.

Сексуальность на этой стадии означает потерю Эго и подавление женщиной. Ужасная Мать является искусительницей, которая приводит в замешательство и лишает мужчину рассудка. Он либо захватывается силой, либо, сломленный Великой Матерью, калечит себя и предносит ей фаллос как жертву. Вариант этого — безумие, символическое расчленение индивида, распад, подобный в магии плодородия расчленению тела и символизирующий растворение личности в чреве Матери-Земли.

Чем сильнее становится Эго-сознание мужчины, тем больше оно осознаёт выхолащивающую, околдовывающую, смертельную, одурманивающую сущность Великой Матери.

Следующая стадия в мифах — один из возможных аспектов женского самоубийства: желание убить себя вместе со своим любовником. Одна из дочерей Кадма, Ино, в приступе безумия бросается в море вместе со своим сыном Милекертом. Милекерт относится к циклу обречённых сыновей-любовников, их убивают и оплакивают.

Первой, кто, вопроеки взаимному соглашению, не убила своего мужа, была Гиперместра, одна из Данаид. Начиная с неё любовные взаимоотношения в мифологии становятся вопросом личного решения. Соответственно, она становится первой в ряду матерей таких героев, как Персей и Геракл. Эти герои ниспровергают власть Великой Матери и впервые основывают мужскую культуру. Миф о Персее — история героя, победившего символ матриархального господства в образе Ливийской Горгоны.

Смена стадии Великой Матери и её сына-любовника новой мифологической стадией является неизбежным психологическим событием, считает Нойманн. Покорение архетипа Матери занимает своё место в мифе о герое. Смертельный экстаз полового инцеста симптоматичен для юношеского Эго, ещё недостаточно сильного, чтобы противостоять силам, символизируемым Великой Матерью.

Переход к следующей стадии осуществляется «борцами». Их страх перед Великой Матерью является первым признаком центробежной тенденции, центроверсии, формирования и стабильности Эго. Этот страх выражается в различных формах бегства и сопротивления. Первым симптомом бегства, все ещё выражающим полное превосходство Великой Матери, является самокастрация и самоубийство (Аттис, Эшмун, Бата). Здесь позиция неповиновения, отказ любить всё равно приводит к тому, чего хочет Ужасная Мать — к жертве фаллоса, хотя эта жертва приносится в отрицательном смысле. Юноши, которые в ужасе и безумии бегут от требований Великой Матери, в акте самокастрации выдают свою постоянную фиксацию на центральном символе культа Великой Матери — фаллосе; и они преподносят его ей помимо своей воли.

Согласно верованиям финикийцев, Эшмун, прекрасный бог Весны, возбудил любовь своей матери Астронои и, желая избежать кровосмесительной связи, оскопил себя. Этому примеру неукоснительно следовали поклонявшиеся ему жрецы. Задолго до основания Римской республики на улицах Рима можно было встретить галльских жрецов-кастратов, поклонявшихся богу Аттису.

Неприязнь к Великой Матери, как выражение центроверсных тенденций личности, можно ясно видеть в образах Нарцисса, Пентея и Ипполита. Все трое сопротивляются любви Великих богинь и наказываются ими или их представителями.

На этой стадии существенной и непременной чертой является стремление Эго-сознания, начинающего осознавать себя, видеть себя в зеркале. Формирование Эго начинается тогда, когда сознание развивается в самосознание. Самоанализ характерен для пубертатной фазы человечества, так же, как и для пубертатного периода индивида. Это необходимая стадия человеческого знания, а тенденция к задержке на этой стадии имеет фатальные последствия.

Ипполит, отвергнув Афродиту и свою мачеху, привязан к девственнице Артемиде как к духовной сестре. Афродита мстит ему за себя; клеветническим обвинениям отверженной им мачехи верит его отец Тесей; она убивает себя, а отец проклинает своего сына. В конце его волокут собственные лошади, то есть он всё равно падает жертвой мира инстинктов, покорением которых так гордился.

Самоубийство и увечье Аттиса, Эшмуна и Баты; Нарцисс, умирающий от самовлюбленности; Актеон, подобно другим юношам, превращённый в зверя и разорванный на куски, — всё это по своей сути персонажи одной мифологической стадии развития Эго.

Следующий значительный этап развития личности — Гильгамеш с его развитой мужественностью. Гильгамеш — первый настоящий герой. Борющемуся за самосознание юноше теперь приходится отвечать за собственную судьбу в той мере, в какой он является индивидом, и для него Великая Мать несет смерть.

Появление убийцы мужского пола в цикле мифов о Великой Матери является эволюционным шагом вперёд, ибо оно означает, что сын обрёл большую степень независимости. В самом начале вепрь является частью уробороса, но в конце становится частью самого сына. Тогда вепрь является эквивалентом самоуничтожения, представляемого мифом как самокастрация. Самец-убийца пока ещё не имеет отцовского характера; он представляет собой только символ деструктивной склонности, которая в акте самопожертвования оборачивается против самого себя.

Стадия борцов отмечает отделение сознательного Эго от бессознательного, но Эго ещё недостаточно устойчиво, чтобы следовать дальше к разделению Первых Родителей и к победной борьбе героя. Центроверсия проявляется вначале отрицательно, под личиной страха, бегства, вызова и сопротивления. Эта отрицательная позиция Эго, однако, ещё не направлена против объекта, Великой Матери, как в случае героя, а обращается против самого Эго, выражаясь в самоуничтожении, самоувечьи и самоубийстве. В мифе о Нарциссе Эго, пытающееся побороть силу бессознательного посредством интроспекции, уступает губительной любви к самому себе. Его самоубийство утоплением символизирует растворение Эго-сознания в водной материнской стихии.

Архетипическая ситуация борющегося и сопротивляющегося любовника играет очень важную роль в психологии самоубийств у современных невротиков, указывал Нойманн. Их архетипическими представителями являются мифологические борцы, что символически находит своё отражение в психологии периода пубертата. Для этой ситуации характерны отрицание, самопожертвование, обостренная наклонность к самоубийству, но, кроме того, ещё и очарование, одновременно заманчивое и опасное, исходящее от женщины. Конец периода возмужания отмечается успешной борьбой героя, о чём свидетельствуют обряды инициации.

Юноши, умирающие от своих собственных рук в период полового созревания, символизируют неспособность выдержать опасности этой борьбы, невозможность добиться своего и гибели в ходе испытаний инициации. Их самопожертвование и трагическое внутреннее раздвоение, тем не менее, являются героическими. Борцов можно описать как бесплодных обречённых героев. Несмотря на то, что Эго убивает само себя, оно является более активным, более независимым и индивидуальным, чем печальное смирение меланхолического любовника, находящего своё отражение в «тихом пьянице».

Следующая стадия — это разделение Прародителей Мира, (борьба, созидательный акт), которое в то же время воспринимается как первородный грех и падение. Эго-сознание не только влечёт за собой чувство одиночества — оно также привносит в жизнь человека страдание, тяжёлый труд, тревогу, зло, болезнь, смерть, как только Эго начинает различать их. Открыв себя, одинокое Эго одновременно постигает отрицательное и определяет своё отношение к нему, так что оно тут же устанавливает связь между этими двумя фактами, принимая своё собственное возникновение — как грех, а страдание, болезнь и смерть — как заслуженное наказание.

В мифе о герое представлено развитие системы сознания, в центре которого находится Эго, преодолевшее деспотическую власть бессознательного. Этапы становления сознания представлены в мифах об Эдипе (сломленном и так и не победившем). Далее освобождение от Матери продвигается ещё на одну стадию. В индусской мифологии Рама по требованию своего отца обезглавливает топором мать. В «Гамлете» дух отца выступает побудительной силой, которая замышляет убийство грешной матери. Завоевание и освобождение пленницы является дальнейшей стадией в эволюции мужского сознания.

Так представлена взаимосвязь между мифологической эволюцией сознания и авитальной активностью в работах одного из самых известных последователей Юнга — Эриха Нойманна.

Кризис аутентичности и

профилактика авитальной активности

 

Меня всегда интересовал подростковый и юношеский период развития личности. Это тот период, когда заканчивается созревание индивида и наступает зрелость — вершина человеческой жизни. Как на колесе обозрения: сначала ты медленно-медленно поднимаешься вверх, затем — мгновение, и ты уже едешь вниз...

Такое впечатление, что основная цель жизни человека — получение максимального количества информации, развитие какого-то своего таланта и в конце концов достижение всеми уровня «полной гениальности». Бертран Рассел писал, что если бы в XVII веке сто выдающихся личностей погибли в детстве, то современный мир не стал бы таким, каков он есть. «Если творческая потенция всего лишь ста человек имеет такое значение для мировой истории, то можно представить себе,— продолжает его мысль Вайнцвайг, — какое прекрасное будущее ждало бы нас, если бы целый миллиард личностей стал обладателем полноценного образования и свободы, чтобы получить возможность самовыражения и развития своих природных способностей»[320]. Подход, по-моему, из области детских фантазий: как хорошо было бы съесть целую тонну мороженого и сто килограммов конфет. Миллиард выдающихся личностей! Человечество не смогло бы пристроить и миллион подобных экземпляров. Густав Лебон писал, что он с трудом представляет, что было бы, если собрать всех выдающихся людей вместе на одном острове. Психологи-гуманисты мечтают о том, чтобы таким островом стала вся Земля. Глупо.

Человеческий организм созревает к 20—25 годам. К этому времени заканчивается формирование всех генетически детерминированных морфофункциональных систем, в том числе и центральной нервной системы. Развитие организма закончено. Генетическая программа выполнена. Многие сохранившиеся древнеримские надгробия свидетельствуют о том, что средняя продолжительность жизни человека составляла именно 20—35 лет. И в средние века, и в период Ренессанса продолжительность жизни в европейских странах немногим отличалась от продолжительности жизни в период Римской империи.

Жизнь людей в настоящий момент в развитых странах после достижения зрелости продолжается по инерции ещё 3—5 десятилетий в зависимости от социальных условий: уровня жизни, медицинского обслуживания, питания и т.д. Средняя продолжительность жизни в разных регионах колеблется от 40 до 80 лет. До 500 лет, кроме Адама и его ветхозаветных потомков, не дожил никто. Данные о 150-летних долгожителях вызывают большие сомнения. 120—130 лет человеческий организм, скорее всего, может прожить, но из них 100—110 лет придётся на старость.

Личность, чтобы быть личностью, не обязательно должна функционировать в системе социальных отношений. Она может быть, как Робинзон Крузо, выброшена из социума, но обязательно должна усвоить эту сложную систему на ранних этапах онтогенеза, иначе в дальнейшем, в связи со снижением энергетического потенциала и гибкости функционирования ЦНС, процесс социализации будет чрезвычайно затруднён. Дети, описываемые в рамках феномена «Маугли», в детстве находившиеся вне человеческого общения, попадая к людям, уже никогда не могут адаптироваться к тем социальным условиям, в которые они попали.

Кроме человеческой социальной среды, для формирования личности по понятным причинам необходимо наличие достаточно сохранной ЦНС и периферических анализаторов. Выраженные дефекты головного мозга (нарушения сенсорных, мнестических, когнитивных процессов) приводят к неспособности ребёнка усваивать сложную систему социальных связей. Нарушение или выпадение функций одного или нескольких анализаторов достаточно легко поддаётся коррекции, однако опять же важно, чтобы эта коррекция была проведена на ранних этапах онтогенеза. При создании специальных условий возможно формирование полноценной личности даже у слепоглухонемых детей.

Следует также подчеркнуть, что формирование личности возможно только на основе человеческого индивида. Ни один представитель земной фауны не обладает достаточно развитой центральной нервной системой, чтобы ассимилировать человеческую систему социальных отношений, хотя отдельные её элементы усваивают практически все домашние и даже дикие животные, если с рождения воспитываются рядом с людьми. Но даже приматы не способны продвинуться в своём «человеческом» социальном развитии дальше 3-летнего ребёнка. Известны опыты, когда детёнышей приматов (горилл, шимпанзе) исследователи-этологи пытались выращивать и воспитывать вместе со своими новорожденными детьми, создавая для тех и других абсолютно одинаковые условия. Их одинаково кормили, пеленали, ласкали, баюкали и обучали. Эти эксперименты убедительно доказали, что после короткого периода относительно равномерного развития детёныши приматов начинают стремительно отставать в скорости и объёме установления новых и сложных связей. Никакие усилия и воспитательные изыски не могут сформировать на базе нечеловеческого индивида человеческую личность.

Современный человек — это высокоразвитый, питекоидный, узконосый, двуногий примат, обладающий высоким энергетическим потенциалом и функциональными способностями ЦНС, достаточными для осуществления уникальных по своему объёму и дискретности сенсорных, мнестических, когнитивных процессов, вплоть до осуществления когнитивных процессов максимальной степени свободы, называемых в психологии творчеством, и контрольных функций процессов жизнедеятельности, называемых в психологии сознанием.

Все эти функции появились в результате эволюции нервной системы, увеличения объёма головного мозга, увеличения количества и сложности связей между нейронами, усиления энергетического потенциала и, как следствие, функциональной гибкости ЦНС. Можно предположить, что в настоящее время эволюционный процесс движется в направлении увеличения продолжительности функциональной пластичности центральной нервной системы. Об этом косвенно свидетельствует существенно удлинившийся за последние несколько столетий период «ученичества» у человеческих детёнышей. Однако эти эволюционные процессы ни в коей мере не должны приводить к иллюзии бесконечных, каких-то особенных, избраннических функциональных способностей центральной нервной системы человека. Да, эти способности велики, но им есть предел, и предел этот биологически детерминирован. Детерминирован так же, как в сознании древнего грека была предопределена вся жизнь человека: Ананке вращает на своих коленях ось мирового веретена, а ее дочери — три сестры-мойры — определяют человеческую судьбу: Лахесис назначает человеческий жребий, Клото прядёт нить человеческой жизни, Атропос обрезает её в назначенный час.

На сегодняшний день созревание центральной нервной системы, а значит и достижение максимального уровня функциональных возможностей нервно-психической деятельности происходит к 20—25 годам. В «период от рождения до окончания психического созревания, который у мужчин нашей расы и в нашем климате продолжается в нормальном случае до двадцатипятилетнего возраста, а у женщин же завершается раньше, в девятнадцать или в двадцать лет... происходит наиболее значительное и обширное развитие сознания», — писал Юнг[321]. После этого возраста трудно ожидать каких-либо существенных изменений в индивидуальном и личностном функционировании человека.

После 20—25 лет происходит постепенное снижение психической активности со всеми вытекающими отсюда последствиями. Если мы и наблюдаем незначительное количество индивидов, не подчиняющихся этому общему биологическому закону, то это ещё не значит, что последние представляют собой некий человеческий абсолют или идеал, к которому необходимо стремиться. И уж ни в коем случае нельзя рассматривать индивидов с продлённым периодом функциональной активности центральной нервной системы как нормальное явление. Это не есть норма, исходя из определения, поскольку такая (креативная) личность представляет собой редкое, краевое явление, которое, возможно, и имеет биологическую и социальную ценность, а возможно, и нет.

 

 

*

К сожалению, печальную картину можно наблюдать в настоящее время в отечественной психологии, и мне хотелось бы остановиться на этом подробнее. В то время как душа (psyche) — первоначальный предмет психологии, благодаря трудам стольких исследователей была, казалось бы, более или менее водворена в материальный субстрат головного мозга (не всеми и не сразу), личность (personality) и сознание (conscience) — то, с чем непосредственно приходится работать психиатрам и психотерапевтам, — настойчиво продолжают изгоняться за пределы анатомо-физиологических границ головного мозга. Личность и сознание провозглашаются независимыми от анатомического субстрата и физиологии головного мозга. Экстракраниальность сознания вообще утверждается уже как тривиальность. И уж тем более не признаётся подчинённость личностной динамики, личностных трансформаций, трансформаций сознания индивидуальным, то есть организменным, онтогенетическим процессам.

Все теории, постулирующие неограниченные возможности личностного развития, непрерывный личностный рост на протяжении всего онтогенеза, а иногда и после его окончания, я бы назвал теориями «дурного бесконечного» развития личности.

Для формирования теорий «дурного бесконечного» развития личности немало сделали, как это ни странно, и многие весьма уважаемые физиологи. Не только Павлов, но и современные физиологи склонны рассматривать центральную нервную систему как одну из самых долгоживущих функциональных систем. Нагорный смело утверждает, что из всех систем целостного животного организма (при отсутствии, конечно, патологических явлений) наиболее устойчивой, наиболее интенсивно функционирующей и наиболее долго живущей является система полушарий головного мозга. Он указывает на то, что в литературе имеется достаточно примеров расцвета духовной деятельности во вторую половину жизни человека, и связывает это с тем, что полушария головного мозга и особенно кора — филогенетически весьма недавнее приобретение животного мира, качественно отличное от всех остальных частей центральной нервной системы, — является носителем совершенно особых функций. Деятельность мозговой коры — это постоянная перестройка, переделка самой себя. Это кора — наиболее устойчивая часть из всех систем организма? Кора, которая погибает через 5 минут после прекращения поступления кислорода? Кора, клеточные элементы которой практически не подлежат регенерации?!

Или вот сентенция из руководства по физиологии «Биологии старения»: «цель и биологический смысл индивидуального развития у животных заключается в достижении половозрелого периода и в осуществлении им видовой миссии, т.е. детородной функции. Эта цель, естественно, сохранилась и у человека. Однако наряду с ней у человека возникла ещё и другая, биолого-социальная, но специфическая для него видовая миссия — творческая трудовая деятельность. Она продолжается и после завершения детородного периода. Указываемая творческая трудовая деятельность и явилась тем дополнительным негэнтропийным фактором, который в системе класса млекопитающих именно у человека обусловил наиболее высокую продолжительность жизни»[322].

Не отстают от отечественных учёных и зарубежные: «Правильное понимание истоков человеческой «природы» и разнообразия людей зиждется, таким образом, на понимании двух фундаментальных черт организма: во-первых, каждый организм является субъектом постоянного развития на протяжении всей его жизни; во-вторых, развивающийся организм в каждый момент времени находится под совместным влиянием взаимодействующих генов и среды»[323].

О гуманистической психологии речь особая. Вся её суть сводится к тотальному отрицанию биологических факторов, детерминирующих личностный онтогенез. Одной из наиболее типичных теорий «дурного бесконечного» развития личности является теория личности Олпорта. Отрицая биологическую обусловленность онтогенетического развития личности и выводя феномен развития личности и её функционирования за рамки основных законов, которым подчиняются все живые системы, Олпорт во всех своих работах неоднократно подчёркивал, что основной характеристикой и естественным способом существования личности является непрерывное становление, беспредельные возможности развития и активное отношение к миру.