Курт Кламан. В диком рейсе
-------------------------------- Перевел с немецкого Л. МАКОВКИН Журнал "Вокруг света" Рисунки В. КОЛТУНОВА-------------------------------- 
Мы должны были сниматься с якоря назавтра в полдень. Нопрежде чем это произошло, "Артемизию" ожидала маленькаясенсация: на судно явился Мак-Интайр... Нам позарез нужен был еще один кочегар. Место у котлалевого борта пустовало. Парень, что прежде шуровал топки, невернулся в Дурбане с берега. Обязанности его вынуждены былиразделить остальные, и эта дополнительная каторжная работа вадской жаре кочегарки была у ребят просто как кость в горле. Я как раз сменился с вахты и стоял рядом с Жоржем урелингов, когда прибыл новый кочегар. - Эй ты, ублюдок! - раздался на пирсе зычный голос. -Дорогу королю ирландскому! Или ты не рад его прибытию? Это был Мак - Интайр. Рикша остановился в нескольких шагахот трапа. Подъехать ближе ему мешали тюки с товаром. Портовыйинспектор, португалец, приказал рикше, мускулистому негрубанту, высадить своего пассажира. Тот отстегнул лямку и опустилоглобли коляски на землю. Однако седок и не подумал сойти, аостался гордо сидеть на потертом бархатном кресле, словнокороль на своем троне. Наверное, инспектору и впрямь следовалонемного усомниться: вдруг рикша на самом деле привез сюдакороля ирландского? По крайней мере, у парня были и корона, имантия: поношенная шестипенсовая кепочка и застиранная кочегарскаяблуза с оторванным правым рукавом. Старые широкие парусиновыештаны свисали складками, а довершали наряд веревочные туфли,которые моряки повсюду плетут от скуки из старой каболки. Впрочем, инспектор, самонадеянный толстяк, уже и думатьзабыл об этом "чокнутом" морячке и всецело погрузился в своитоварные махинации. Ирландец сидел, прямой как столб, и -необыкновенное дело! - его костистое лицо прямо-такисветилось. Даже здесь, в Африке, на нем не было ни малейшегоследа загара. Трудно сказать, что же, собственно, в этом лицесразу бросалось в глаза. Черты его были мелкие, и острые, кожа- тугая, гладкая; блестящие белые зубы прикрыты узкими губами.Да плюс ко всему - маленький острый носик и неглубокие глазныевпадины, в которых сидели водянистые глазки. Крохотные ушиплотно прижимались к черепу, и поначалу мне показалось, что ихи вовсе нет. Мы перевесились через релинги в предвкушении спектакля,ощущая, что основные события еще впереди и что на судно явилсянеобычный бичкомер (1), непростой "истребитель рома". Тех-то мыпрекрасно знали - взвинченных, обидчивых, отличающихся большойнелюбовью ко всякого рода работе. "Король ирландский" былсовсем не такой. Он продолжал сидеть в коляске и требовал,чтобы его довезли до самого трапа. Вокруг собрались люди.Работа приостановилась. Словно бледный монумент, восседалирландский кочегар на выцветшем бархате своего трона-кресла. Нестесняясь в выражениях, он поносил инспектора и докеров,которые не освобождали ему дорогу. От столь ярого упрямствалюди растерялись. - Не дай бог, увидят это "дед" или чиф (2),-сказал я, -они ведь мигом наладят его с судна. - Ну нет, этого парня им на четыре кости не поставить, -отозвался Жорж. На шум выглянули из кают-компании офицеры и тоже сталинаблюдать за представлением с палубы. Инспектор между темзакусил удила. Он закричал на ирландца и попытался дажевытащить его из коляски. Однако тот по-прежнему глыбойвосседал в своем кресле. Инспектор кликнул на помощьдесятника-метиса. - Сейчас ты увидишь потрясающий аттракцион, - сказал мнеХапни. - Король ирландский совершит перелет со своего тронапрямиком в воду. Взгляни на ручищи этого метиса. Он же сделаетиз парня отбивную! Однако к тяжелой руке, опустившейся на его плечо, ирландецотнесся не с большим трепетом, чем к обыкновенной докучливоймухе. Он небрежно смахнул ее в сторону и тут же с молниеноснойбыстротой (мы едва успели уловить это движение) выдвинул впереднечто бледное, вроде шатуна паровой машины. "Шатун" ухватилжирного инспектора за запястье и раскрутил в воздухе. Тянул жетот, ей-ей, не меньше чем на два центнера. Неистовый ирландецбез всяких видимых усилий вертел орущего благим матом толстяканад головой - совсем как ковбой, собирающийся метнуть лассо. Ивдруг, прочертив в воздухе четкую траекторию, пухлое телоперемахнуло через наши швартовы и метрах в пяти от пирсашлепнулось в воду. У Хайни выпала изо рта сигарета. Не проронив ни слова,глазели мы на происходящее. Нет, там, внизу, сидел не человек.Это была хорошо смазанная машина! Стоило "машине" сделатьнесколько шагов к воде, как зрители тотчас попрятались завагонами и грудами ящиков. Ирландец вытащил из кармана окурок и, чиркнув спичкой, судовольствием затянулся. Затем размеренным шагом подошел кящикам, заслонявшим ему дорогу к трапу. Не обращая ни малейшеговнимания на безбилетных зрителей, он нагнулся и с легкостьюопрокинул весь штабель в воду, словно тяжелые ящики были неболее чем картонками из-под обуви. Полный достоинства, вернулсяон к коляске, уселся на "трон" и снова отдал приказ рикшеподъехать к самому трапу. Здесь он вышел, заплатил (мы понялиэто по довольной мине банту) королевские чаевые и гордопрошествовал на наше судно. Мы стремглав кинулись на левый борт. Ящики колыхались вводе. Мокрого насквозь инспектора выудили грузчики. Полициюзвать он не стал. Позора и без того было достаточно. Срываязлость, он гонял своих людей, требуя поскорее извлечь ящики изводы. Сойдет ли это "королю" с рук? Едва ли: ведь офицерывидели все с палубы. Ирландец поднялся по трапу на бак и спросил меня: - Как называется коробка? Словно считая, что и так сказалслишком много, он остановился и выжидательно полуобернулся кнам, впрочем, не удостаивая никого взглядом. Вопрос был задантоном, не терпящим отсрочки. - "Артемизия", Гамбург, - сказал я, в мыслях видя себяуже летящим по воздуху. - Откуда? - спросил он. - Из Занзибара, - поспешил ответить Хайни. Всем намвдруг стало как-то очень неуютно, едва этот человек глянул нанас своими бледными рыбьими глазами. На его правом предплечье яразглядел татуировку: большая рыба-молот и рядом цифры,вероятно, даты. Он перехватил мой взгляд и спросил: - Куда идете? - В Дурбан, - тотчас ответил я. - Рыбу-молот видел? - Нет, но других больших рыб... - Я тебя о чем спрашиваю, о других или о рыбе-молоте? - Никакого молота... - пролепетал я. Все остальные словазастряли у меня в горле. "Придержи язык, - скомандовал ямысленно сам себе. - Что тебе за дело до этой проклятой рыбы?"Мы и верно не видели ни одной из них. Может, в этом углу землиих всего-то и было-раз-два, да обчелся. И вообще, что надоэтому парню, который обрезает у другого слова возле самого рта,словно эскимос, жующий тюленье сало? А эта идиотская манеразнакомиться подобным образом со своей же братвой - кочегарамии триммерами (3). И после всего мы должны стоять вместе с ним укотлов, сидеть за столом, спать в одном кубрике? Нет, похоже,этот малый не из наших... Я отошел от фальшборта и направился вслед за кочегарами клюку котельной. Видно, общаться с ирландцем и у них не было нималейшего желания. "Король", сделав несколько шагов понаправлению к нашей группе, произнес: - Я - Мак-Интайр. Зовите меня Мак,-и зашагал в кубрик. - Мы будем звать тебя Мак-Рыба, - проворчал Хайни емувслед. - Любопытно, как поладит с новеньким наш дорогой Джонни,этот чертов подлиза? - сказал Фред. Джонни был донкименом-старшим кочегаром. - Если он ухватит Джонни за шкуру, как того портовогоинспектора, - заявил Хайни, - да шваркнет о переборкукотельной, то придется нам искать нового старшого. Мы прикинули, что в принципе это было бы не так уж иплохо. - Ладно, - сказал Жорж, - пошли лучше в кубрик -посмотрим на парня вблизи. Мы не поверили своим глазам: Мак-Интайр восседал в столовой на месте донкимена и с аппетитом поглощал его паек, не спеша запивая еду холодным чаем. Я даже потряс головой: уж не мерещится ли? Нет, этоопределенно должно закончиться катастрофой. Теплых чувств кДжонни мы не питали, но все-таки шутка зашла слишком далеко.Жорж вышел вперед, вытер платком вспотевший лоб и сказал: - Меня это, конечно, не касается, но на всякий случайзнай: то, что ты лопаешь, - это паек донкимена. Мак-Интайр и ухом не повел. Челюсти его продолжалиразмеренно перемалывать пищу. Он невозмутимо содрал шкурку споследнего кусочка донкименской сухой колбасы и целикомотправил его в рот. - И место, на котором ты сидишь, Мак-Интайр, - тожеместо донкимена, - продолжал Жорж, - Ты, конечно, сам немаленький, но я все же хочу тебя предупредить: так не делают, идобром это не кончится. Парень по-прежнему сидел себе и всем видом показывал,будто мы здесь - все семеро - для него не более чем воздух.Мы потихоньку начали свирепеть. Новичок нагло ломал нашсвященный порядок - то единственное, что делало возможнымсовместную работу и жизнь столь различных по характеру итемпераменту людей, собравшихся со всех концов света. Мак-Рыбамедленно поднялся, напялил свою кепочку и подошел киллюминатору. Жалкие остатки донкименского пайка сиротливолежали на столе. Ирландец как зачарованный уставился виллюминатор - туда, где за портовым молом виднелся блистающийИндийский океан. Его безразличие выглядело стольпровокационным, что все мы просто шипели от желания задать емухорошую трепку. С другой стороны, мы ведь сами только чтонаблюдали спектакль на пирсе и воочию убедились, какаятитаническая сила таится в этом клубке мускулов. Не изменив позы, ирландец слегка наклонил голову к Жоржу,который стоял к нему ближе всех. Глаза его все так же смотреликуда-то вдаль. - Когда ты видел рыбу-молот в последний раз, кочегар? - Чтоб она обгадилась, твоя проклятая рыба! Я уже сказалтебе, что ты сидел не на своем месте. Мак-Интайр уставился на Жоржа. - Я спросил о рыбе-молоте. Так когда? - с угрозой вголосе повторил ирландец. Мы отступили назад. Хайни напружинился. Все остальныеприжались к переборке и замерли в ожидании. Жорж был среди нассамым старшим. Завести его на драку было довольно трудно, но истраха он не знал. 
- Черт побери, я никогда не видел рыбу-молот, - сказалЖорж. - И вообще, Мак-Интайр, ты сам отлично знаешь, чтосудовая обшивка мешает наблюдению за рыбами. В кочегарке намприходится заниматься иными делами. Он отвернулся от Мак-Интайра. Тот продолжал стоять впрежней позе. Мы подались на палубу: судно должно было отходить. Понятно, говорили мы в основном о создавшейся ситуации. - Является какой-то тип, сжирает чужой паек, и ему немогут дать за это по морде! - возмущался Хайни. - Только и ждет зацепки, чтобы подраться и выкинутького-нибудь в иллюминатор, словно селедку, - подливал масло вогонь Фред. По трапу прогрохотали ботинки донкимена. Мы заметили, чтоон не в духе. Настолько не в духе, что самое разумное - вовсене попадаться ему на глаза. Пусть сам увидит, что осталось отего пайка. Донкимен шагнул через комингс в столовую и тотчас заметилновичка, который по-прежнему, не спуская глаз, смотрел на водуи не обращал ни малейшего внимания на вошедшего. Джонни подошелк чайнику, собираясь отхлебнуть из него. - Почему чайник пустой? - спросил он нас. Мы ужесобрались в столовой и стояли, теснясь к переборке. - Кто-то его, видимо, высосал, - ответил Ян. Это сразу повело донкимена на скандал. - Кто здесь вылакал чай, зная, что я заступаю на вахту?- с угрозой спросил он. - Спроси новичка, может, он тебе скажет, - дипломатичноответил Фред. Однако Хайни не был бы Хайни, если бы тут же неподсыпал перца: - Спроси уж заодно и о том, кто слопал твой паек. За спиной старшого Хайни чувствовал себя куда увереннее. Высказав все, чтобы подначить Джонни, мы отступили назад исгрудились около двери. В глазах донкимена засверкали молнии.Мы и не пытались унять его. Он постоянно срывал злость на болееслабых и молодых и утверждал свою власть, устраивая множествомелких пакостей. Если бы Мак-Интайру удалось спихнуть его строна, было бы только здорово. Куда хуже, если Джонни поладит сновичком. Союз силы и подлости? Ну нет! - Кто сожрал мои продукты?- сдавленным голосом спросилДжонни. - Какой дерьмовый бичкомер посмел спереть мой паек? Такую чудовищную наглость донкимен не в силах был постичь.Он подошел к столу, сначала выдвинул свой ящик, затем вынул егосовсем и, вытаращив глаза, уставился на его зияющую пустоту.Лишь кучка крошек да сухая колбасная шкурка остались там.Джонни обвел всех взглядом. Он знал, что никто из нас нерешился бы на подобную шутку. Продукты выдавались по субботам.Сегодня вторник. Это означало, что донкимен четыре дня долженпитаться черным хлебом с маргарином, наблюдая, как остальныеедят бутерброды с колбасой и сыром. Сам он мастерски делил свойпаек так, что ему всегда хватало продуктов до очереднойраздачи. Ни единого раза, ни на миллиметр не отошел он от техсеми надрезов, что заранее делал на колбасной шкурке. А тут стоит чужой, расхристанный бичкомер, в желудкекоторого перевариваются его колбаса и сыр, украденные из ящикаи слопанные просто так, за здорово живешь. Нет, этот разбойследовало жестоко покарать - и немедленно. - Так это ты, навозная жижа? - прорычал Джонни и ринулсяна Мак-Интайра. Тот все еще не мог оторваться от созерцанияморя. Казалось, он вовсе не заметил беснующегося донкимена.Ухватившись правой рукой за медный обод иллюминатора, он дажевысунул в него голову, словно старался разглядеть в воде нечтодиковинное. И вдруг, увидев, должно, быть, в стекле иллюминатораотражение занесенного кулака, ирландец отпрянул в сторону ицепко захватил правой рукой запястье донкимена. С силойвыворачивая руку противника, Мак-Интайр вынудил этого громилувстать на колени. Захват, по-видимому, был страшнейший. Джоннипытался трепыхаться, но железные руки гнули его книзу. Он знал,что мы наблюдаем его поражение. Никогда еще мы не видели Джоннистоль беспомощным. Он склонил колени перед каким-то бродягой ине мог подняться. Впрочем, впечатление было такое, что ирландецне рад своей победе. Гладким и бесстрастным казалось его лицо.Этот триумф был для него чем-то вполне обыденным. Донкимен судорожно хватал ртом воздух, глаза его вылезалииз орбит; он все еще не мог постичь, что за жуткая сила пригвоздила его к полу. Имей он прежде хоть малейшее подозрение, что такое может произойти, он попытался бы применить какой-нибудь хитрый контрприем. Но теперь ужасные тиски сдавливали его запястье и тянули вниз. Он уже лежал наполу ничком, извиваясь от боли. И вдруг Мак-Интайр отпустил его, уселся на банке, достализ кармана окурок и всунул его в рот. Закуривая, он сказал всемнам так, словно и не было рядом побежденного донкимена: - Значит, никакой рыбы-молота за последние недели вы невидели? Джонни скосил глаза на нас, словно хотел прочесть на лицекаждого степень своего позора. Он не знал, что ему теперьделать: снова броситься на ирландца или разгонять нас. Там, набанке, сидел новый повелитель - король в потертой рабочей блузе с оторванным рукавом. Мы молча расступились перед ним, когда Мак-Йнтайр поднялся и пошелпрочь из столовой. - Подъем, подъем! - прокричал триммер Вилли, пришедшийиз кочегарки будить очередную вахту. 
Наконец Джонни встал, повязал вокруг шеи платок, надвинулна брови кочегарскую фуражку и безмолвно удалился вкотельную... Моя вахта начиналась в полночь. Я лег на койку, чтобынемного поспать. Но сна не было. Все необычайные события этогодня вновь проходили передо мной. Я поймал себя на том, чтоотдергиваю краешек занавески, чтобы взглянуть на нижнюю койкунапротив. Ее занял ирландец. Но койка была пуста, толькогрязный соломенный матрац лежал на ней. Подо мной спал Жорж,вместе с которым мне предстояло заступать на вахту. Я удивилсятому, что не слышу его знакомого тихого посапывания. Свесившисьс койки, я увидел, что не спит и он. - Жорж, - позвал я потихоньку, - сейчас придетМак-Интайр и ляжет на койку. Что же будет дальше? - Что дальше? - ответил Жорж. - Эта противная рыбабудет жить вместе с нами. Конечно, приятного мало, но ведь"списать" его мы не можем. Немного погодя в кубрик вошел Мак-Интайр. Я наблюдал заним сквозь щель в занавеске. Он стоял спиной ко мне. Я едваосмелился дышать, чтобы не выдать себя. Ирландец подошел ксвоей койке, и я увидел, как он достал из кармана штановкакую-то штуковину. Я пригляделся и вздрогнул: Мак-Интайр держал в руках револьвер! Иметь оружие на судне строжайше запрещалось. И вдруг у этого парня в руках "пушка". Зачем? Ведь он и так - король кочегарки. Полный душевного спокойствия - наблюдателей он, казалось, неопасался,- ирландец приподнял матрац и положил под негооружие. В кубрике было душно. У ирландца на лбу крупными каплямивыступил пот. Единым махом он сбросил с себя блузу ипарусиновые штаны. Торс его, казалось, состоял из одних толькосухожилий и мышц. Сухожилия стальными тросами тянулись отзапястий вверх, к мощным плечам, к шее. Мак-Интайр вышел изкубрика, а через несколько минут вернулся, держа в руках болтдлиной сантиметров в двадцать. Зачем он ему? Прежде чем я успелпридумать какой-либо подходящий ответ, ирландец приложил тупойи довольно толстый болт к деревянной обшивке переборки и однимрезким ударом кулака вогнал его в доску. На болт он повесилсвои вещи. Мак-Интайр уселся на койку и, вытащив из кармана потертыхштанов какой-то небольшой предмет, стал с любовью егорассматривать. Не иначе, вещица была самым драгоценным егодостоянием - плоская маленькая шкатулка, размером не болеедвух спичечных коробков. Она была богато инкрустирована исработана так изящно, что в нашей убогой обстановке казаласьсвятыней. Крышку и боковины ее украшал отливающий голубизнойперламутр с золотым орнаментом. По углам крышки красовалисьсамоцветы, а в середине сверкал большой драгоценный камень. Откуда у парня такая ценность? Как попала она взаскорузлые руки ирландского кочегара? Что он - убилтелохранителя махараджи или ограбил сокровищницу АлександраМакедонского? А может, пользуясь своей нечеловеческой силищей,разбил бронированные двери египетского национального музея вКаире или обокрал дворец далай-ламы? Мак-Интайр осторожно, прямо-таки нежно провел пальцами покраю шкатулки. Повинуясь действию потайного механизма, крышкаоткинулась. В шкатулке оказалась маленькая шахматная доска.Мак-Интайр принялся неторопливо втыкать крошечные фигурки вотверстия, проделанные в клетках поля. Но что это были зафигурки! Изящнейшие резные штучки из слоновой кости,стилизованные под рыб. Вместо обычных коней были морскиеконьки, слонами служили дельфины, киты выступали в роли ладей.Ферзей заменяли сирены с рыбьими хвостами. А короли! Одним изних был Нептун с трезубцем в руке, а другой... - я не верилсвоим глазам! - другой король представлял собой хитроизогнувшуюся рыбу-молот! "Белые" были отделаны золотом,"черные" - серебром. Каждая фигурка покоилась на цоколеслоновой кости и снабжалась шипом, при помощи которого онадержглась в гнезде на поле. У рыбы-молота по обеим сторонамголовы горели глаза-рубины. Увлеченный, я, не отрывая глаз, смотрел из-за своейзанавески на это диво дивное. Ирландец начал игру. Казалось, онсовершенно позабыл о том, где находится. Мак-Интайр пошелпешкой - маленькой изящной рыбкой. Играл он против "золотых",во главе которых была рыба-молот. Конечно, ему приходилосьдвигать фигурки и той и другой стороны, но на лице егооткровенно было написано, кому он столь яростно пытаетсяобъявить мат. "Съеденные" фигуры ирландец с нежностью складывалв особый кожаный кармашек на внутренней стороне крышки. Я полагал, что он полностью ушел в свою игру. Ни единымвзглядом не удостаивая наше обиталище, переставляя кончикамибольшого и указательного пальцев серебряного слона - дельфина,чтобы объявить шах золотому королю - рыбе-молоту, он произнес: - Вы не знаете и не видели, что лежит под моим матрацем.Поняли? Этот человек казался мне все более зловещим, а поведениеего я мог объяснить только тем, что он не всегда и сампредставляет, что говорит и что делает. Конечно, все, кто был в кубрике, поняли его. Но что мымогли ему ответить? Да он, видимо, вовсе и не ждал нашегоответа. Я заставил себя отвернуться к переборке, хотя, ей-богу,охотнее понаблюдал бы за исходом игры. Спал я очень неспокойно и проснулся от сильной качки,перекатывающей меня в койке то к самой переборке, то к краю.Наверху была непроницаемо-черная ночь. Дул свежий ветерок. Вслабом свете ночника я разглядел, что Мак-Интайр крепко спит. Итотчас меня снова захватили мысли об этом странном человеке иего "пунктике" насчет рыбы-молота... Пробило восемь склянок. Пришел Хайни и поднял нас навахту. Он старался побыстрее проскользнуть мимо ирландца, хотяи тщательно скрывал свой страх. Мак-Интайр промычал толькотрадиционное "ол райт". Потом мы все вместе шли по шаткойпалубе к кочегарке, чтобы сменить предыдущую вахту. Мак-Интайрискусно балансировал при качке. Безусловно, это был испытанныйморяк. "Посмотрим теперь, что ты за кочегар", - подумал я. В колючем чаду, возникающем при очистке топок от шлака ивсегда заполняющем всю котельную, мы сошли вниз. Чем глубже мыспускались по замасленным ступеням, прижимая платки ко рту, темплотнее и горячее становился чад. Заслонки топок слабосветились в дымной мгле. Возле них, как тени, двигалисьвахтенные. Мак-Интайр подошел прежде всего к манометру, затем отворилдверцы своих трех топок и проверил, каков там огонь. Лишь послеэтого он сменил Фреда. - Котлы заполнены, первая и вторая топки очищены отшлака, - доложил Фред, и ирландец повторил доклад. Потом онпроверил запасы угля перед своим котлом. Мак-Интайр большеничего не сказал. Он уселся на угольную кучу и воткнул в ротокурок. Вдруг мы услышали его сухой голос: - Чтобы вы были в курсе! Никто не понял, что он хотелэтим сказать. Мак-Интайр продолжал: - Никаких пререканий здесь внизу, поняли?! Мы делаемнашу работу, а остальное нас не касается! - - И угрожающимтоном добавил: - Не должно касаться! После всего, что произошло, меня трудно было чем-либоудивить, и я с трудом удержался от вопроса: а что же, собственно, может произойти здесь,внизу? 
Мак-Интайр встал, взял стальную кочергу и без всякихвидимых усилия согнул ее о колено под прямым углом. Этадемонстрация силы должна была придать его словам должный вес.Очевидно, он хотел предупредить, чтобы мы не вмешивались в егодела. Сменившаяся вахта начала подниматься на палубу, у людейподжилки тряслись от страха. Мак-Интайр снова разогнул кочергу. Заметив, что на ней всеже остался изгиб, он сунул ее в топку, раскалил докрасна иотрихтовал двадцатифунтовой кувалдой. Из своего бункера я сидел, как передернулось лицо Жоржа.Он стоял у котла, сердито сжав в зубах сигарету, и отгребал отсвоих ног кучу горячей золы. Жар отбрасывал светлые блики наего тощее тело. У соседнего котла стоял чужой, которыйосмелился посягнуть на наши порядки. С таким трудом удалось нам найти правильный ритм междуработой и едой, сном и вахтой. Мы долго притирались,приноравливались один к другому, узнавали сильные и слабыестороны каждого и наконец мало-помалу сжились. А теперь насудне появился Мак-Интайр - возмутитель спокойствия, которыйугрожал нашим священным устоям. Он играючи управлялся со своими топками. Без труда бросалтяжелые куски угля в самое чрево огня. То, что для нас былокаторжным трудом, этому парню казалось детской забавой. Ирландец закрыл дверцы топок и снова уселся на кучу угля.Достав шахматную шкатулку из кармана, он открыл ее и началготовиться к партии. Маленькие фигурки, перламутр и камни нашкатулке пылали в отсвете топок. Вдруг раздался скрежет.Раздраженный Жорж бросил совок на железный настил и подошел кирландцу. - Так что же означает этот твой номер с кочергой,Мак-Интайр? - зло спросил он. - Ты что, собираешься учитьнас, старых кочегаров, как надо работать? Упрямо набычившись, ирландец взял черными пальцамисеребристую фигурку рыбы и воткнул в следующее поле. Затем онпрервал игру, медленно встал, бросил взгляд на манометр иоткрыл дверцу топки. Засовывая тяжелую кочергу глубоко в жар,он сказал, не глядя на взбешенного Жоржа: - Я хотел пояснить, что здесь не должно быть никакихскандалов. Кочегарьте как хотите, но не вынуждайте меня, богаради, не вынуждайте поднимать на вас руку! Он надавил на кочергу, с силой отодрал шлак от колосников,так что топка загудела, и добавил, словно заклиная: - Не могу я этого! - Почему же это ты должен поднимать на нас руки? -закричал Жорж. - С какой стати ты собираешься раздавать намоплеухи?! Да кто ты такой? Проклятая треска! Влез к нам - ичто же теперь? Наша работа станет от этого легче? Дрожа, я поднялся из бункера. Моя рука медленно нащупываларукоятку двадцатифунтовой кувалды. Качка стала ощутимее. Стараятетка "Артемизия" брыкалась как ненормальнаця. Большие кускиугля перекатывались по настилу. Кочегарам и триммерамприходилось все труднее. Я понимал, что Жорж пошел в открытую.И что я должен быть на его стороне, если человек-молотпопробует пустить в ход руки. Но кувалда не потребовалась. Балансируя на железных листахнастила, Мак-Интайр направился к чайнику с пресной водой.Напившись, он снова уселся в уголок играть в шахматы. Егоширокая спина казалась расплывчатым светлым пятном на черномфоне стены котельной. Мы для него более не существовали. Жоржпошел к своей топке, и я тихо сказал ему: - Я рядом, Жорж. Из бункера мне все видно. - Нет необходимости, Куддель, - ответил он. - Я уж сним и один как-нибудь справлюсь. Наверху, должно быть, сменили курс, и "Артемизию" сталокачать еще сильнее. Сквозь завесу угольной пыли я тащил своюкорзину к котлу. Дышать было почти невозможно. Я прикрылплатком рот и пос. В глаза лезла всякая дрянь. По щекам бежалислезы. Но я старался, как черт: в затылке у меня сидел страх. Ядумал о Мак-Интайре. Мне никак не удавалось натащить емудостаточное количество угля для котла. Кто мог поручиться, чтоМак-Интайр не поколотит меня, если уголь подойдет к концу?Когда я вывалил очередную двухцентнеровую корзину у топок,ирландец вдруг встал, сунул шахматы в карман и направился комне. - Ты будешь играть со мной! Страх парализовал меня.Играть в шахматы с сумасшедшим? Нет уж, увольте! - Мак, я не умею играть в шахматы, - возразил я, хотяэто было совсем не так. - Я только иногда наблюдаю за игрой. - Ты будешь играть, сказал я или нет? Ты умеешь играть. Явидел, как в кубрике ты подсматривал за мной. Давай, начинаем! Жорж молча чистил свои топки. Бросив быстрый взгляд в егосторону, я заметил, что он не упускает меня из виду. Что мне еще оставалось? Мы уселись друг против друга накусках угля. И если быть честным, меня очень заинтересовалидиковинные маленькие шахматы. Так хотелось подержать их вруках! Мак-Интайр прокоптился дочерна: в трансваальском углемного пыли. Только там, где по его телу струился пот, виднелисьсветлые дорожки. Итак, я сидел напротив этого странногочеловека. Почему он выбрал именно меня? В шахматы на суднеиграли почти все. Может быть, он почувствовал, что за моимстрахом прячется еще и любопытство? Ничто в лице ирландца не намекало па его особую симпатиюко мне. Бескровные губы были плотно сжаты, водянистые глазаравнодушно блестели на перепачканном угольной пылью лице.Маленькие, сверкающие чудо-шахматы он положил на колени. Руки собожженными ногтями какое-то мгновение ласково ощупывалибоковину шкатулки. Легкий нажим на драгоценный камень - икрышка поднялась. Мак-Интайр повернул доску так, что я долженбыл играть за короля рыбу-молот. Играл я тогда не так ужскверно, и меня охватило честолюбивое желание показатьирландцу, на что я способен. Однако уже через десять минутмоему королю пришлось худо. Ферзя - маленькую сирену - япотерял, равно как и обе ладьи и коня - морского конька. Наследующем ходу серебряный слон-дельфин Мак-Интайра угрожал мнешахом. Как избежать опасности? Близость черной горы мускулов сбивала меня с мысли. Жоржзахлопнул дверцы своих топок и стоял позади ирландца. Он былхорошим игроком, мы с ним часами просиживали за доской. Можетбыть, он хотел подать мне знак? Я украдкой взглянул на друга.На покрытой, черной пылью стенке котла он рисовал меч. Воткрестообразная рукоятка, вот длинный клинок. Я поразмыслилнемного и склонился над крошечными фигурками. Меч? Конечно,Жорж имел в виду пешку. Я нашел выход! Одна моя пешка-рыбкапробилась далеко вперед. Вместо того чтобы уводить золотуюрыбу-молот из-под угрозы шаха, я передвинул пешку вперед.Ирландец все внимание сосредоточил на моем короле. Объявив шах,он просто задергался от волнения. Возможностей у меня было нетак уж много. Мне следовало продвигать вперед пешку иодновременно выйти из-под шаха. Глаза моего противника горелифанатическим блеском, он лихорадочно искал путь к победе надрыбой-молотом, Я подумал, что Мак-Интайр, часто играя с самим собой,разучился следить за ходами противника. Из-под шаха я все-такивышел. Теперь провести пешку оказалось сравнительно нетрудно. Вглазах моего ирландца блеснул ужас, когда я снова ввел в игрузолотую сирену. Теперь уже владыка морей Нептун был под шахом.Словно завороженный, склонился ирландец над доской. Рыбе-молотуулыбалась победа. Мы не знали, какова будет реакцияМак-Интайра, и теперь Жорж на всякий случай поглаживал рукояткукувалды. Мой противник попал в западню. Никому на нашем пароходе ив голову не могло прийти, что происходит здесь, внизу, глубокопод ватерлинией. Освещаемые пылающими топками, мы сидели ииграли в шахматы. Но это было нечто большее, чем обычная игра.Исходу партии одержимый ирландец придавал какое-то фатальноезначение. Я играл теперь спокойно и рассудительно и вскоре сноваобъявил ему шах. Однако все мои козни, казалось, лишь убеждалиМак-Интайра, что это не я, а некая иная сила столь успешноиграет против него. Сражался он отчаянно, однако его морскойвладыка оказался в безысходном положении. Следующим ходом яобъявил ему мат. Ирландец вскочил. Несколько секунд он смотрелна меня пустыми глазами. Рот его открылся, руки судорожноподергивались. От испуга я выронил доску, и выскочившие из неефигурки покатились в угольную пыль. Жорж одним прыжком оказался рядом со мной. Но ничего неслучилось. Колени Мак-Интайра дрожали. Крепкие руки бессильноповисли. Потом он закрыл глаза и, почти не размыкая губ,выдавил: - ОН снова здесь. Здесь! - Кто здесь, Мак? - отважился спросить я. Только теперья окончательно убедился, что передо мной стоит несчастный,одержимый навязчивой идеей. Ирландец кинулся к железномускоб-трапу и, карабкаясь наверх, крикнул: - ОН снова здесь. Здесь, рядом, и ОН знает, что я тожездесь. Я попытался успокоить его: - Послушай, Мак-Интайр, прочисти-ка лучше свои топки. Тутникого нет, успокойся, возьми себя в руки. Кто может знать, чтоты здесь, в кочегарке, посреди Индийского океана? Однако ирландец вцепился в поручни и как бешеный рванулнаверх. Жорж толкнул меня и крикнул: - Живо! Беги за ним и смотри, чтобы парень чего-нибудьне натворил! Я поднялся наверх и, выскочив из люка в темноту, с трудомотыскал сумасшедшего ирландца. Он перевесился через фальшборт,напряженно всматриваясь во мрак. Несколько минут провел я напалубе. Ирландец перебегал с левого борта на правый,прикладывал руку козырьком ко лбу и упорно искал что-то натемной водной поверхности. Незамеченный, я нырнул в котельную. - Жорж, - сказал я, подойдя к его топкам, -парень-рыба, должно быть, ищет рыбу-молот. Он явно на нейсвихнулся. А за бортом ничегошеньки не видно. Прежде чем Жорж успел прокомментировать это сообщение, вкочегарку вернулся Мак-Интайр. Не проронив ни единого слова, онсобрал фигурки и спрятал миниатюрные шахматы в карман. Затемзанялся топками и, вычистив шлак, отхлебнул холодного чая. - Держите меня за сумасшедшего? - неожиданно нарушилмолчание ирландец. Он стоял, опершись на лопату, и, освещаемыйрубиновым жаром, выглядел как демон, явившийся из преисподней. - Сдрейфили? Испугались ничтожного бродяги-кочегара?Драться со мной по-честному вы не станете: слишком я для вассилен. А вот засадить мне в спину лом - на это вас, пожалуй,хватит. Впрочем, с сумасшедшим лучше не связываться. В крайнемслучае, если уж он станет слишком докучать, запереть его - идело с концом. Но ведь я никому не в тягость. Я делаю все, чтомне положено. А до остального, до рыбы-молота, какое вам дело?Думайте что хотите! Произнеся эту длинную тираду, он схватил лопату и полез вбункер помогать мне. - Мак, это моя работа, - сказал я. - Все восемь тонн,что нужны тебе, я перетаскаю сам. Именно за это мне и платят. Но удержать Мака было непросто. Играючи, он нагреб кбункерному люку огромную кучу, и мне оставалось лишь таскатьуголь от бункера до топок. Никогда еще не бывало, чтобы кочегарпомогал мне. Разве что иной раз Жорж. И то лишь в том случае,когда "коробку" нашу качало так, что таскать уголь из бункеракорзиной было невозможно. Не будь поведение Мак-Интайра стольвызывающим, не прячь он под матрацем револьвер да не держи вголове эту рыбу-молот - восхищению моему "королем ирландским"не было бы предела... 
Вахта наша подходила к концу. Джонни и его команда пришлисменять нас. Мак-Интайр поднялся наверх. Мы постояли немного у фальшборта, прокачивая свежимморским бризом переполненные смрадом легкие. Перед нами лежалбархатисто-черный Индийский океан. Впереди мерцал слабыйогонек,- по всей вероятности, какой-нибудь пароход. Над намираспростерлось звездное явбо. Ярко, отчетливо сиял удивительныйЮжный Крест. Мак-Интайром, казалось, снова овладела его навязчиваяидея. Он стоял у релингов и, сжимая руками железные поручни,напряженно всматривался в ночную темень. - Слышишь, что-то шлепает о борт и плещется? Это ОН! - Да кто же, Мак, кто там, за бортом? - опросил я и самответил: - Никого нет, это судно режет штевнем воду. - Ты ничего не знаешь. Это ОН объявил мне мат через тебя.И с первого же раза! ОН, должно быть, где-то рядом. Неужели это говорит тот самый могучий ирландец, которыйперепугал всех нас? Нет, не иначе существует еще и второйМак-Интайр - слабый и суеверный. - Ты же боишься меня, - сказал Мак, - и все-такиобъявил мне мат. Это был ОН! Мы вместе пошли в душ. Здесь я снова увидел бугры его мышци стальные сухожилия. - Мак, мне жаль тебя. Я тебя не боюсь: как-никак тыпомогал мне в бункере. Только будь добр: оставь меня в покое сосвоей проклятой акулой! Ирландец повязал вокруг шеи платок и молча отправился встоловую пить холодный чай. Я быстро нырнул в койку, надеясь,что он не будет меня тревожить. Когда он вошел в кубрик, япритворился спящим. Жорж уже вовсю храпел за своей занавеской.Тусклая лампочка на подволоке подрагивала в такт машине.Мак-Интайр сидел на краю койки и держал на коленях своюшахматную доску. Фигуры на ней по-прежнему оставались на той жепозиции, при которой мы закончили игру. Ирландец недоверчивовзирал на поле, словно еще надеясь уклониться от мата. Онвытаскивал из гнездышек то одну, то другую фигуру. Ничего непомогало. Мат был бесспорный. Бог морей горел. Долго бился Мак-Интайр над партией, затем сложил наконецфигуры в шкатулку, подпер голову руками и погрузился в мысли.Вдруг он сунул правую руку под матрац, медленно вытащилревольвер и извлек из него барабан. Три патрона поблескивали внем. Неужели он хочет застрелиться? Встревоженный, я повернулсяна другой бок, каждую секунду ожидая выстрела. Татуировка напредплечье, даты рядом с изображением рыбы-молота и этот ужаспосле проигранной партии... Сколько ни раздумывал, я не моготыскать в этом никакой взаимосвязи. Какая же здесь кроетсятайна? Словно читая мои мысли, Мак-Интайр вдруг заговорил, ислова его четко звучали в тишине: - Ты думаешь обо мне и не можешь заснуть. Но ты абсолютноничего не знаешь о дубляже. И о том, каково бывает, если егополучают дважды. Я не понял ни слова, но почувствовал, что Мак-Интайр готовраскрыть свою тайну. Я отдернул занавеску, уперся локтем в крайкойки и вопросительно посмотрел на него: - Дубляж? Что это такое, Мак? Я никогда не слышал этогослова, но полагаю, что оно французское. - Ты сказал сегодня, что жалеешь меня. А раз так, яобъясню тебе, почему я расспрашиваю о рыбе-молоте. Ты услышишь,почему я так бесцеремонно обошелся с донкименом и зачем согнулкочергу в кочегарке. Но только не здесь. Пойдем на бак. Сейчасночь, и я не хочу, чтобы это услышал кто-нибудь еще. Стараясь никого не разбудить, я вылез из койки инаправился за ирландцем, захватив с собой табак и папироснуюбумагу. Я полагал, что для рассказа Мак-Интайру потребуетсянекоторое время, а кроме нескольких "бычков", курева у него небыло. - Почему ты хочешь рассказать об этом именно мне? -поинтересовался я. - Потому что, как я заметил, ты непохож на них и способенмне поверить, - ответил он. На баке мы уселись на кнехты, и я свернул две сигареты.Молча сделав несколько затяжек, Мак-Интайр начал: - Перед тобой сидит преступник, дважды убийца. Еслихочешь, у меня на совести даже больше людей, ведь я служил вИностранном легионе. Но за два убийства я получил дубляж. Все случилось только лишь из-за моей проклятой богом силы.Я родился неподалеку от Дублина. Еще молодым парнем я уже могпригнуть быка к земле, ухватив его за рога. Но на суше дляменя не было работы. Тогда я пошел в море, плавал на маленькомирландском суденышке. Как-то раз в Корке, в портовом кабачке, явлип в драку с английскими солдатами и вынужден былобороняться. "Томми", которого я сбил с ног, так больше и неподнялся. Мои дьявольские руки с одного удара отправили его натот свет. Меня засадили в каторжную тюрьму. Если ты попадешькогда-нибудь в окрестности Талламора, то увидишь большоекрасное здание. Я просидел там четыре года за убийство. Сроккончился, и я поклялся никогда больше, ни в каких стычках непускать в дело свою правую руку. Вот она, посмотриповнимательней. Мак-Интайр поднес сжатый кулак к моему лицу, и я отметил,что он был не очень-то большим и к тому же вовсе не походил накулак убийцы. - Кому-то мешало, чтобы я оставался жить в Ирландии,поэтому меня попросту вышвырнули из страны. Я нанялся кочегаромна "голландца", и в конце концов этот ржавый горшок пришел вАлжир. Вот там-то я и загремел ненароком в "Легион этранже".Пьян был смертельно, - первый раз в жизни не смог пустить вход кулаки, когда нужно. Меня уволокли в пустыню и дрессировалитам - учили всевозможным гнусностям. Мы должны были убиватьлюдей, а нам за это обещали хорошо платить. Однажды нас перевозили на грузовике: мы зачем-топонадобились в Марокко. Когда машина въехала на пограничныймост, я спрыгнул в воду. Вместе со мной удрали еще трилегионера. Вслед нам стреляли. В живых остался один я. Впогоню тут же послали лодку. Можешь мне поверить, я плаваю какдельфин, до спасительного берега оставался всего какой-то метр,и тут меня ударили веслом по голове. Мак нащупал рукой большой шрам, который я уже раньшезаметил под его короткими пепельными волосами. Мак-Интайрглубоко затянулся, выпустил дым и продолжил рассказ: - В сознание я пришел лишь в Боне (4). Меня заковали вцепи, целыми днями не давали воды, хотели уморить жаждой,свиньи. Но я выдержал - отделался лишь последнимпредупреждением перед отправкой на каторжные работы. Затем меняпослали в дальний форт. Это был отрезанный от всего мирачетырехугольный "загон" из камня и прессованной глины - всамом сердце раскаленной пустыни. Перестрелки с туарегами незаставили себя ждать. Чтобы выжить, мы должны были убивать. Вэтом гиблом местечке смерть подстерегала нас на каждом шагу -если не от палящего солнца или ночного холода, так от рукибедуина. О побеге нечего было и думать. Что можно сделать, есливокруг тебя на сотни километров пустыня? Вот как раз в Сиди-эль-Бараб - это проклятое названиемне никогда не забыть - я вторично пустил в ход свои ручищи.Я был ранен, арабская пуля пронзила плечо. Но свинья Вавэ,лейтенант Вавэ, приказал мне явиться вместе со всеми на поверкуи стоять на этой адской жаре целый час с винтовкой у ноги.Кровь текла у меня по спине. Я стоял в луже крови. Это былоневообразимое мучение, но Вавэ не позволил меня перевязать. Онбыл слабак и ненавидел мою силу и непокорность. Он ненавиделменя за то, что я все еще не подох. В конце концов я не выдержал и упал. Казалось, фортзавертелся и рухнул на меня. Последнее, что я увидел, преждечем потерять сознание, было огромное огненное колесо, бешеновращавшееся перед глазами... Мак помолчал немного и продолжал: - Пинок ноги привел меня в чувство. Я все еще лежал напеске во внутреннем дворе. В самой середине этого раскаленного,как сковорода, прямоугольника лежал я, а рядом стоялилегионеры. Тут я увидел ноги Вавэ. Они надвигались на меня,становились все больше и больше. У моей головы эти гигантскиеноги остановились. Я услышал ненавистный голос лейтенанта Вавэ- язвительный и подлый голос. Мои руки потянулись вперед. Уменя было такое чувство, будто я давно умер, а вся моя жизньперелилась в руки. Чужие, опасные существа - они без моегоприказа сами подобрались к ногам Вавэ, крепко ухватили их исжали так, что лейтенант грохнулся на землю. Не знаю, кричалли он, - я ощущал только его ноги. А мои руки тянулись дальше,давили, плющили и раздирали тело Вавэ. Ничто уже не моглопомочь ему. В тени стены форта стояли легионеры и, не пробуявмешаться, наблюдали, как я расправляюсь со скотинойлейтенантом. Он давно уже не дышал. Но я не останавливался, немог остановиться: сокрушающее огненное колесо вес еще вращалосьво мне. До утра я провалялся рядом с трупом Вавэ. Никто неподходил ко мне. Всех охватил ужас. От раны у меня началасьлихорадка. Я никогда не забуду эту ужасную ночь, поверь мне. Зазабором выли шакалы, они чуяли мертвечину. На следующее утро,когда поднялось неумолимое солнце, Вавэ начал гнить. А я всееще жил - ночной холод принес мне облегчение. Я медленнопополз в тень здания. Больше часа потребовалось мне, чтобыпреодолеть пятнадцатиметровый раскаленный плац, и никто непредложил помощи. Все боялись моих рук. Лишь очередная сменазанялась мной. Они перевязали кое-как плечо и заковали меня вцепи. 
- Мак, я никак не пойму, при чем же здесь твоя рыба? - Yes, - сказал Мак-Интайр, - я рассказываю про свиньюВавэ, потому что с его убийства все и началось. Конечно, дляних это было преднамеренное убийство. Ведь жертвой-то сталфранцузский офицер! Убей я десять или двести кабилов илиберберов, они бы навесили мне орден. А теперь меня заковали вкандалы и отправили по караванной тропе в Константину, гдезаседал военный трибунал. В результате - двенадцать леткаторги во Французской Гвиане. Климат в Гвиане дьявольский.Весь день мы должны были вкалывать в удушливой тропическойжаре. Вечером нас отводили в тюрьму. Арестанты дохли как мухи.С болот ползла гнилая лихорадка. О бегстве нечего было и думать- чистое самоубийство! Потом нас послали строить железнодорожную ветку близСен-Лорана. Я таскал и укладывал шпалы и тяжелые рельсы, толкалгруженые вагонетки, и сила моя росла с каждым днем. Никто неосмеливался схватиться со мной. Однажды вечером Луи, нашублюдочный надсмотрщик, огрел меня плетью из кожи бегемота. Емупоказалось, что я слишком медленно поднимаюсь на платформу.Попробуй защитись, когда на руках и ногах у тебя кандалы! Ведьпосле работы нас тут же заковывали снова. Все-таки я попыталсясопротивляться и схватил его за руку. Ты же знаешь мой захват.Луи упал. Он корчился у моих ног, как червяк. Я отпустил его,однако правой рукой ему уже не владеть никогда. За это я получил дубляж. Ранее меня приговорили кобыкновенной ссылке, а теперь наказание удваивалось. Я провелна каторге уже пять лет. Через год я мог бы стать "либерэ".Либсрэ, правда, еще не совсем свободный человек, но он ужеможет работать под надзором в городке и, по крайней мере,свободен от цепей. Словом, вместо оставшихся двенадцати месяцевменя ожидали двенадцать лет. Ты не можешь себе представить, чтоэто значит. Меня отправили на Чертов остров, и тут началась жизнь,которую и жизнью-то назвать страшно. Бежать с этого острованевозможно. Пытались многие, да только никому не удавалось.Можешь ты себе представить, что это такое - быть погребеннымзаживо? Изнурительная работа, постоянно в цепях, климатубийственный! Где-то далеко жизнь идет дальше без тебя. Где-тодалеко люди живут, любят, пьют вино, в Ирландии растет зеленаятрава, на лугах пасется скот, и все это без тебя! О тебе просто забыли. Ты пропал без вести, тебя вычеркнулииз памяти, а в один прекрасный день закопают в землю, не проливнад могилой ни единой слезы. При дубляже никаких скидок и амнистий не полагается. Я ещежил и в то же время был, по существу, уже мертв. Любаяпопытка к сопротивлению или неповиновению удваивала срокнаказания. Лучше всего было бы попросту наложить на себя руки.Я дошел до точки... Мак-Интайр умолк. Он опустил голову и долго смотрел себепод ноги. На баке стало прохладно. Набежавший ветер трепал краятента. Я чертовски устал и охотно отправился бы спать, но самоеинтересное было еще впереди. Я свернул по второй сигарете.Затянувшись раз-другой, Мак-Интайр продолжал: - Немного оставалось среди нас тех, в ком тлела искрамужества, кто верил еще в возможность побега. Я не знаю, виделли ты когда-нибудь в атласе, где находится Чертов остров. Врядли ты разыщешь его. Это высохший каменистый обломок, стольхитро запрятанный в океане, что никому и в голоду не придет,будто там могут жить люди. И все-таки я решил бежать. Я ужеговорил тебе, что плаваю, как дельфин. Но в водах кишели акулы,и не было ни малейшего шанса уклониться от встречи с ними надлинном пути до материка. Они кружили вокруг острова, мыпостоянно видели, как их треугольные спинные плавники режутводу. Снова замолк Мак-Интайр. Я сидел на кнехте и пыталсяпредставить себе ирландца в арестантской одежде. - Тебе не понять, - заговорил он после паузы, - чтоиспытывает человек, лишенный малейшего права быть самим собой.В пять утра начинался наш каторжный труд, а в пять часовпополудни нас снова запирали. И вот однажды на моем горизонтезабрезжил луч надежды. Одному моему товарищу по несчастью, ТуруНордстранду, медвежьей силы шведу, передали тайком с волизаписку, где был изложен план побега. План самый авантюрный,шансов у нас было - один из ста. Но этот один шанс все-такибыл! У шведа в Сан-Франциско жил родственник, который решилпомочь моему тюремному приятелю. "Ты такой же сильный, как я,- сказал мне Тур, - а путь, что предстоит нам преодолеть, подсилу только таким парням, как мы". План был следующий: голландское каботажное судно, капитанакоторого сумели подкупить, должно крейсировать у границытерриториальных вод, подобрать нас и доставить в Венесуэлу. Вназначенный день у Чертова острова бросает якорь шведскийлесовоз. Разгружать его посылают, конечно, каторжников."Голландец" в этот день ожидает нас в море, а мы должны вплавьдобраться до него. Для защиты от акул нам следовало обзавестисьбольшими ножами. Нам часто приходилось разгружать и нагружать на рейдесуда. Для этой работы выделяли только самых сильных ивыносливых арестантов. Тур Нордстранд и я всегда старалисьпопасть в такую группу. Это была единственная возможностьпобыть хоть немного без цепей. Мы рвались к ней, хотя и знали,что придется перетаскивать под палящим солнцем уголь в пыльныетрюмы или крячить тяжелые бревна. Словно в лихорадке, ожидали мы дня своего освобождения. Сбольшим трудом нам удалось изготовить из крепкого шинногожелеза два длинных ножа. На это ушло два месяца. Инструментомслужили наши цепи, наковальнями - камни или железнодорожныеколеса. День и ночь мы били по железу, пока не получились дваклинка длиной по сорок сантиметров. Чтобы лучше держать нож в руке, я приспособил к сосновойрукоятке поперечину. Оружие имело форму креста, и теперь поэтому признаку я узнаю ЕГО. ОН будет носить мою метку, пока непогибнет. ОН рыскает с этим крестом по морям, ищет меня. Яотметил ЕГО навсегда!.. Мак-Интайр вскочил и схватился за стойку тента. Руки егодрожали, в глазах снова вспыхнул огонек одержимости, взглядблуждал по темной глади моря. Мне стало страшно. Чем могзакончиться наш ночной разговор? Я попытался успокоитьирландца, но он грубо оборвал меня: - Слушай! Ты все поймешь, когда я докончу свою историю!Только прошу: верь мне, даже если она будет казаться совершеннонеправдоподобной... Мы держали ножи на теле днем и ночью. Поистине труднейшеедело - скрыть это длинное оружие от глаз стражников. И вотнаступил долгожданный день. Черный фрахтер бросил якорь по тусторону мола. Не пробило еще и четырех, как нас сталираспределять по работам. От страха, что меня могут не назначитьна разгрузку, я истекал холодным потом. Когда подошла очередь истражник какое-то мгновение нерешительно разглядывал меня, я отволнения чуть было не упал ему в ноги. Но наши с Туром мускулырешили дело. Нордстранд и я были в первой партии, отправленной набаркасе к фрахтеру. На нас еще были цепи: снимали их всегда ужена борту. Когда мы приблизились к пароходу, я увидел, что накорме его развевается шведский флаг. Итак, все шло по плану.Как сейчас помню, это было двадцать третьего января. Мывскарабкались по трапу на палубу. И только на борту с наснаконец сняли цепи. В полдень баркас пришел снова и привез нам в вонючем котлеобед. Охраняемые четверкой вооруженных до зубов французов, мысидели на люке и ели, с волнением обшаривая глазами море.Придет ли голландское судно? Тур Нордстранд украдкой ткнул меняв бок и незаметно качнул головой в сторону. Теперь увидел и я.У самого горизонта отчетливо была видна черная тонка. Отволнения у меня задрожали руки. Работая на палубе, мы с трудомподавляли возбуждение. Лишь бы только не выдать себя! И каждыйраз, когда мы осторожно поднимали головы и как бы ненарокомбросали взгляд на сверкающую поверхность моря, черная точкастановилась все больше. Это мог быть только наш "голландец". Можешь ты себе представить, какое в эти мгновения у менябыло состояние? Вот-вот я должен был начать действовать, а тамуж пан или пропал! Судно приблизилось настолько, что до негоможно было добраться вплавь. Тур Нордстранд доложилнадсмотрщику, что ему необходимо справить нужду. К нему тотчасже присоединился и я. Об этом мы сговорились заранее. Гальюнбыл расположен по правому борту, со стороны, обращенной коткрытому морю. Мы прошаркали по палубе, как загнанные вьючныеживотные. Караульный следовал вплотную за нами. Я протянул рукук дверной задвижке. Стражник внимательно следил за моимидвижениями, и чувство опасности на секунду оставило его. В тоже мгновение Тур Нордстранд кошкой бросился к нему и точнорассчитанным ударом кулака, свалил с ног. Не успел караульныйупасть на палубу, как я подхватил, его. Мы втолкнули француза вгальюн и заперли там. Ключ полетел за борт. Мы кинулись к фальшборту. Шведские матросы заранее,привязали к нему трос, свисающий прямо в воду. Видно, дядюшкеТура Нордстранда пришлось-таки здорово раскошелиться, готовяпобег. Бесшумно скользнули мы в воду и, вкладывая в гребки всюсилу, поплыли, норовя поскорее убраться подальше от парохода.Ружейный салют "в нашу честь" мог раздаться в любой момент. Итут неподалеку показался спинной плавник голубой акулы. Словносабельный клинок, резал он воду. Гадина описывала вокруг насширокие, но от раза к разу все более сжимавшиеся витки спирали.Я схватился за нож, моля бога, чтобы рядом не оказалось большеакул. Ведь убей мы одну, на ее кровь тут же ринется десятокдругих. Хоть тысячу раз воображай заранее, будто отбиваешься ножомот акулы, все равно появляются они совсем иначе, чем тебе этопредставлялось. Да к тому же шкура у них толстая и шершавая,словно терка. Дай им только сойтись с тобой вплотную, и они тутже располосуют тебя до костей. А эта голубая акула уже почуялачеловечину. Она стремглав ринулась к Туру. Когда она достиглаего, швед поднырнул и всадил нож прямо в акулье брюхо.Остановиться акула не могла. Она двигалась дальше, и Туруоставалось только изо всех сил удерживать нож, а уж чудовищесамо распарывало себе брюхо. Мы плыли в крови, среди якульихпотрохов. Уже утопая, эта чертовка успевала-таки жадно хвататьсвои собственные кишки. До каботажника оставались еще добрых пятьсот метров. Междусудном и нами кишели акулы, то тут, то там выныривали из водыих острые плавники. А мы плыли дальше, я - первый. ТурНордстранд чуть позади меня. Ставкой была наша жизнь. И тутнад водой плетью хлестнул выстрел. Черта с два: им уже в нас непопасть. Шлюпку они не спустили. Может быть, родственники Тураподкупили и охрану? Во всяком случае, акулы в этом сговоре неучаствовали. Кровавая приманка привела их в настоящеебешенство. Мне приходилось обороняться сразу от трех-четыреххищниц. Одной из акул я засадил нож в позвоночник столь прочно,что она потащила меня эа собой на глубину. Нож застрял, каквбитый гвоздь, но я вовсе не собирался лишаться своегоединственного оружия. Ведь без него мне наверняка была быкрышка. На какую глубину утащила меня рыба, я не знаю. Мнеповезло: нож наконец-то высвободился. Я оказался наповерхности, крепко сжимая в руке клинок с сосновой рукояткой.Нырнув снова, чтобы ловчее уклониться от очередной акулы, яувидел из-под воды ее мощное тело. Меня поразили его необъятныеразмеры... Мак-Интайр запнулся, будто воспоминания о пережитом в теужасные минуты лишили его дара речи. Когда он заговорил снова,голос его дрожал: - Я вынырнул и увидел, что все спинные плавники сбилисьв кучу чуть в стороне. Там боролся за жизиь мой товарищ. Водазабурлила, вскипела темно-красной пеной. Тур Нордстранд такбольше и не вынырнул... Полный страха, плыл я далыше. Скаботажника уже махали мне руками. Однако мне предстояловыдержать последнюю, самую тяжелую битву. Один на один с НИМ, сморским королем. Все остальные бестии признавали его величие идержались на почтительном удалении. Я тебе говорю: такуюрыбу-молот не видел еще никто! Сперва ОН сделал вираж вокруг меня, стремясь отрезать путьк судну. Его спинной плавник, большой, словно парус, шипя,резал воду. ОН нырнул, зашел снизу, и я увидел его огромную,полукруглую, широко разинутую пасть с грозным частоколом острыхзубов. Она вот-вот готова была захлопнуться. Но я ускользнул ииа этот раз. Игра повторялась снова и снова. Я уже потерял счетатакам. Я наносил ЕМУ удары своим ножом, но не мог пробитьтолстую шкуру. ОН нападал, проносился мимо, и все-таки ухватитьменя ЕМУ никак не удавалось. При каждой попытке рыбеприходилось делать новый виток, а я пользовался этим временем,чтобы продвинуться поближе к спасительному борту судна. Оставалось проплыть каких-нибудь пятьдесят метров, когдаОН пошел в очередную атаку. Это было похоже иа шахматную игру.Все новые и новые ходы выискивал ОН, чтобы добраться до меня.На этот раз рыба-молот зашла сзади. Едва шевеля хвостом,медленно, очень медленно стал ОН настигать меня, словноразмышляя до пути, как ловчее меня обвести. Даю слово, ОНотлично понимал, что мы с ним противники "на равных". ЕМУ неудалось застать меня врасплох. Когда акула вдруг неожиданнометнулась ко мне, я успел обернуться и увидел мерзкие глазищина огромной молотообразной голове. Ты не представляешь, чтоэто было за зрелище! На каждом конце гигантской кувалды - втрех метрах друг от друга! - по большущему темному глазу. Немигая, в упор таращатся они на тебя. Так и сверкают -свирепые, кровожадные. ОН ринулся на меня. Совсем близко явидел темную тень судна. Люди на палубе возбуждевно размахивалируками и что-то кричали мне: они и так уже довольно далекозабрались во французские территориальные воды. Вот уже в моюсторону полетел трос, но мне было не до этого. Ослепленныеяростью, мы бились не на жизнь, а на смерть, и разнять насбыло невозможно. Уже у самого судна ОН поднырнул и своимшершавым боком ободрал мою ногу до мяса. И тут вдруг глаз,огромный черный глазище возник передо мной. Глазное яблоко вупор таращилось на меня, прямо-таки вылезало из орбиты. И вэтот глаз я всадил свой нож. Я по пояс высунулся из воды и,собрав остаток сил, нанес удар с такой мощью, что нож вошел вкость глазницы и остался торчать там. Я выпустил из рук оружие,рывком преодолел последние два метра и намертво вцепился вброшенный мне трос. Можешь считать меня чокнутым, но я понял еще и вот что.Морокой король запомнил меня. Даже когда меня вытаскивали напалубу, ОН все еще сверлил меня своим взглядом. Я никогда этогоне забуду. Рыба-молот признала меня победителем, но лишь наэтот раз. И я понял тогда, что покоя мне больше не видать. ОНповсюду будет искать меня, чтобы вновь сразиться со мной. Когда судно дало ход, ОН поплыл следом за нами, усталоударяя хвостом. Немым упреком торчала из его глазакрестообразная рукоятка ножа. Вскоре опустились сумерки, исудно ушло из опасной зоны. Я назвался Туром Нордстрандом. Незадавая лишних вопросов, меня доставили в Венесуэлу. Если где-нибудь в море ты увидишь треугольный парусспинного плавника, а впереди него крест - рукоятку ножа, знай:это ОН. Мак-Интайр умолк. Он медленно подошел к самому штевню имолча уставился на черную водную равнину. Я же удалился вкубрик и бросился на койку. Я устал как собака. Но и во снеменя преследовали ужасные видения. Я не знаю, когда Мак-Интайрвернулся в кубрик. Перед восьмой склянкой нас растолкали навахту. Мак-Интайр был уже возле котла и выгребал шлак. Выгребалмолча, ни словом не обмолвившись о прошедшей ночи... Жизнь на судне шла своим чередом. Мы примирились с тем,что ирландец стоит вместе с нами у топок, сидит рядом за столоми спит в нашем кубрике. Большинство избегало его, считаяненормальным, опасным чужаком и авантюристом. Я былединственным, кто знал о тяжких превратностях судьбы, выпавшихна долю Мак-Интайра. Я вовсе не собираюсь утверждать, будтоМак-Интайр был заурядным кочегаром и пребывал в ясном уме,однако страха перед ним, как другие, я не испытывал, моичувства к нему скорее можно назвать состраданием. Во время одной из наших шахматных битв он объяснил мнесмысл татуировки на своем предплечье: - Здесь, рядом с рыбой-молотом, цифры. Это даты, когда яприкончил четырех бестий, столь напоминавших ЕГО. Первых двух яубил еще в Венесуэле, в третьего, смотри сюда, я влепил изшлюпки три пистолетные пули. Это было на рейде Порт-Луи, когдаменя послали доставить на берег нашего кэпа. Последняя датасовсем свежая. Когда я расправлялся с четвертым, я увидел иЕГО. ОН кружил вокруг, пока я вспарывал брюхо его сородичу. Яслышал, как с шипеньем режет воду спинной плавник, и виделкрест, который ОН все еще носит в своем глазу. ОН не напал наменя, только кружил и кружил возле шлюпки. Один раз ОН прошелстоль близко, что я даже испугался: такой ОН был огромный. Ятебе точно говорю - это настоящий морской король. У береговЮжяой Америки я одолел ЕГО. С тех пор ОН идет по моим следам.Здесь, у восточного берега Мадагаскара, ОН снова хочет вызватьменя на бой. Я чувствую это. История об акуле, жаждущей мести, показалась мнесовершенно невероятной, и теперь я почти не сомневался в том,что Мак-Интайр потерял свой рассудок на Чертовом острове илилишился его позже, в битве с "морским королем". Так или иначе,а вахту он стоял - дай бог всякому. И я как-то постепенноначал забывать о его "пунктике". Время тянулось медленно, монотонно и нудно. Мы дажеразговаривать толком разучились. В извечном однообразии морскихбудней узорная ткань наших бесед мало-помалу вытерлась.Осталась одна лишь затхлая и прелая основа. Когда же мыоставили Гамбург? Год назад, десять, сто лет? Куда несет нас"Артемизия"? Мы не только не знали, где кэп собирается встатьпод разгрузку, но и вовсе потеряли всякую ориентацию во времении пространстве: изо дня в день все те же громады волн вокруг,те же альбатросы, капские голуби и дельфины. А может, мы и неидем уже, а стоим себе на одном месте? Нет, мы все-таки двигались... Пенистые волны, вздымаемыестальным штевнем старушки "Артемизии", свидетельствовали, чтоесть для нас в этом мире какое-то место назначения, а мятежныесобытия последующих дней доказали, что время тоже не стояло наместе: "время собирать камни и время разбрасывать камни". Исобытия эти роковым образом сплелись с несчастной судьбойнашего "Мака-рыбы" - Мак-Интайра "короля ирландского"... В долгом тропическом рейсе наши продовольственные запасыпротухли и зачервивели, питьевая вода воняла и цветомнапоминала болотную жижу, да и той выдавалось всего по кружке вдень матросам и по две кочегарам. Начальство же наше (мы зналиоб этом доподлинно от стюарда) угощалось свежей ветчиной изапивало еду холодным пивом. Мы решили объявить протест ипервым делом коллективно выбросить свой харч за борт. Длявыработки плана боевых действий все собрались в столовой, но неуспели закончить этот импровизированный митинг, как вошелдонкимен Джонни. Все мигом очутились на своих местах. Ян, Фред и я играли вкарты, Ренцо мирно вырезал из куска дерева кораблик. Доикимен,искоса поглядывая на нас, налил себе холодного чая. - Не скоро мы еще сойдем на бережок, - сказал он,ухмыляясь. - Ни одного порта на горизонте. Он определенно ухватил кое-что из наших разговоров и хотелтеперь подзавести нас, чтобы вызнать все поточнее. Самое лучшеебыло - смолчать. Однако не в правилах Яна держать свою"хлопушку" закрытой. - Ах, знаешь, Джонни, - сказал он с наиграннымдружелюбием, - мы тут как раз размышляли над тем, что будемсовать в пасть котлу, когда кончится уголь. Все заулыбались. Ян не робел и нахально рассуждал дальше: - Ты же сам, как донкимен, знаешь, что уголька-то у нас- кот наплакал! Получалось, будто до прихода Джонни мы только и делали,что спорили о запасах угля. Прямо-таки можно подумать, чтотопливо для нас важнее еды. Донкимену предложили высказаться.Он почувствовал, что мы берем его "на пушку", быстро допил свойчай и выскочил из кубрика. Мы услышали, как его деревянныесандалии прощелкали к машинному отделению, и поняли, что онпошел к механику - доложить, в каком мы настроении. Первымподал голос Ренцо: - Покатил на нас бочку "свиной морде"! Расскажет, должнобыть, о червях в угле. 
- За борт,- закричал Фред,- за борт вонючую труху, и увсех на глазах! Кто-то поставил на стол миску. Все побросали в нее своикуски сыра, так что червяки только полетели во все стороны. Засыром последовала и протухшая колбаса. Нас было шесть человеккочегаров, но присоединились еще и матросы. Молча двинуласьнаша процессия на бак. На мостике мелькнула рыжая голова "бульдога" - нашегодорогого чифа. Мы дошли уже до второго люка. Никто не произнесни слова. С самыми серьезными минами подошли мы к релингам.Кто-то шепнул, что чиф наблюдает в бинокль. Но это нас неостан
