Экспрессионизм Л.Андреева в повести “Жизнь Василия Фивейского”.

Леонид Николаевич Андреев (1871-1919гг) – писатель сознания. Прозаик, драматург, сын землемера, закончил юридический факультет Московского университета. Не стоит приписывать Андреева к символистам, он относится к русскому экспрессионизму. (из лекции МИГ) Сочетание разных стилевых манер, метафоричность, повторы, замкнутый мир)Андреева тяжело спутать с др.авторами. Трагическое мироощущение писателя в значительной мере складывалось так же под влиянием пессимистических идей популярных немецких философов-идеалистов Э.Гартмана А.Шопенгауэра (безысходность человеческих устремлений). Толстовская критика официальной церкви оказала несомненное влияние на духовное развитие молодого Андреева, будущего автора повести "Жизнь Василия Фивейского ".

Толчком к созданию повести стала для Андреева рукописная исповедь священника А. И. Апполова, который под влиянием учения Льва Толстого отказался от сана. Вяч.Иванов истолковал тему и центральный образ повести так: "Познаем, что Бог и Дьявол - одно и то же" богоборческая линия. В произведениях Андреев отходит от изображения конкретных картин реально-бытового плана, которое он возмещает усилением символического звучания, заразительной и бурной экспрессией, повышенной эмоциональной окрашенностью, попытками проникновения в "тайное тайных" человеческой души и психики. В подобного рода формах – с резкими контрастами, гротескно подчеркнутой выразительностью. В повести прослеживается проблема веры и гордости и препятствие человека,идущего к вере- это бунт с самим собой, тема антропоцентризма.

Главный герой повести – Василий (царственный), Фивейский(Фивы)-проклятый город, где правил царь Эдип. А в Библии есть Павел Фивейский!!! Три имени-Василий (Сам Василий- отец, утонувший сын-Василий и родившейся третий их сын (идиот- святой мальчик -нарекли его тоже Василием)).

«Над всею жизнью Василия Фивейского тяготел тяжелый и загадочный рок» (первая фраза повести). В самом начале повествования сразу же заявлена тема су­рового и загадочного рока. Отец Василий одинок среди лю­дей. Он потерял сына, не нашел счастья в браке. Видя вокруг себя столько горя и несправедливости, Василий порой сам се­бя пытается укрепить в христианской вере. Он обращается к небу с громкими словами: «Я — верю».(важно,что именно верю,а не верую!!) И в этой сцене Андре­ев убедительно показывает, что Фивейский, несмотря ни на что, порой сомневается в божественной силе. В повести «Жизнь Василия Фивейского» Л.Н. Андреев ис­пользует черты экспрессионизма, которые выражаются в сим­волах, гиперболах, преобладании лирико-субъективного начала над эпическим. Это ярко проявляется в портрете отца Василия, Андреев постоянно подчеркивает в нем глаза: «Они были ма­ленькие, ввалившиеся, черные, как уголь, и ярким светом горел в них отразившийся небесный пламень». Максимальную выра­зительность портрет героя приобретает в сцене, когда церков­ный староста Иван Копров обвиняет отца Василия в богоот­ступническом своеволии. Прием укрупнения портретной детали помогает Андрееву показать трагическое величие фигуры свя­щенника: «Пунцовый от гнева, Иван Порфирыч сверху взгля­нул на попа — и застыл с раскрытым ртом. На него смотрели бездонно-глубокие глаза. Ни лица, ни тела не видал Иван Порфирыч. Одни глаза — огромные, как стена, как алтарь, зияю­щие, таинственные, повелительные — глядели на него, — и, точно обожженный, он бессознательно отмахнулся рукою и вышел, толкнувшись о притолоку толстым плечом. И в похоло­девшую спину его, как сквозь каменную стену, все еще впива­лись черные и страшные глаза». Центральная деталь портрет­ной зарисовки — глаза — укрупняется при помощи различных изобразительно-выразительных средств (эпитетов, сравнений), гиперболизируется. Кроме того, испепеляющая сила взгляда (а следовательно, и сила воли характера Фивейского) подчеркива­ется реакцией на него Копрова, который выходит, толкнувшись о притолоку толстым плечом. Не менее интересной в повести выглядит фигура Ивана Порфирыча. Он обрисован как богатый, счастливый и всеми уважаемый человек. В его портрете Л.Н. Андреев подчеркивает характерную деталь — черную бороду. В суждениях герой не основателен. Возмущает, например, случай, когда он оговари­вает пришедшую в церковь попадью за пьянство. «Эту пьяницу совсем бы в церковь пускать не следовало. Стыд!» — восклица­ет герой. А ведь несчастная попадья, потерявшая сына, просто-напросто пьет с горя, а в церковь пришла за поддержкой. Однако гибель сына не единственное испытание, которое по­сылает ей судьба. Как ни берегла свой плод обрадованная жен­щина, у нее рождается сын-идиот. Образ идиота разрастается, начинает господствовать над всей семьей. Сжимается даже сам дом. Его обитателей постоянно мучают клопы. Откуда-то появ­ляется рваное белье и одежда — символы неустроенности, бес­порядка. Идиот нечистоплотен и озлоблен, похож на звереныша. Это одновременно символ незаслуженного горя и вырождения. Весь ужас, который несет в себе рожденное попадьей существо, красноречиво воплощает его портрет: «И был отвратителен и страшен его вид: на узеньких, совсем еще детских плечах сидел маленький череп с огромным, неподвижным и широким лицом, как у взрослого. Что-то тревожное и пугающее было в этом ди­ком несоответствии между головой и телом, и казалось, что ре­бенок «надел зачем-то огромную и странную маску». Постепенно тема безумия в повести разрастается. Сходит с ума и сама попадья. Ночными тенями подступает безумие к самому Василию. Попадья напоминает ему лошадь со сломан­ным копытом, которую вели на живодерню. Ему кажется, что если бы кто-то заживо положил женщину в могилу, то посту­пил бы хорошо, такие несчастные у той глаза. Тема безумия звучит и в сцене отпевания Семена Мосягина, которого отец Василий определил работником к церков­ному старосте. И сам Василий, и окружающие чувствуют вину священника за гибель Семена. Во время отпевания начинается гроза. Прервав чтение молитв, отец Василий подходит к гробу и пытается усилием воли воскресить мертвеца, затем выталки­вает его из гроба. Народ, глядя на эту картину, в страхе выбе­гает из храма, полагая, что в священника вселились бесы. Важную роль в повести играет пейзаж. Природа оттеняет переживания героев, но, помимо этого, и сама живет своей не­зависимой жизнью. Осенняя ночь, сопутствовавшая безумной страсти несчастной попадьи, описывается как страдающее и одинокое существо: «В наглухо закрытые ставни упорно сту­чал осенний дождь, и тяжко и глубоко вздыхала ненастная ночь», «Под долгие стоны осенней ночи», «Бесприютностью дышала осенняя ночь», «Ночь молчала», «Ненарушимая и грозная тишина смыкалась и душила, начинала гудеть», «Как саван облипала его глухая и бесстрастная тишина», «Тьма разбегалась перед ним, длинными тенями забегала сзади и лу­каво кралась по пятам». Отец Василий сопоставляется в повести с библейским праведником Иовом. Однако Фивейский не раз восстает про­тив бога, рока и несправедливости, мечтает снять сан и уехать с женой куда-нибудь, а идиота отдать в приют. Но жена сгора­ет во время пожара. В конце концов отец Василий гибнет. В последние минуты ему кажется, что небо охвачено огнем и рушится мир. И этот финал выглядит закономерным для твор­чества Л.H. Андреева, так как в нем всесильный рок оказыва­ется сильнее человека.

30. Икона и портрет в формировании содержания «Неупиваемой чаши» Шмелёва.

Подобные рассуждения отсылают нас к книге епископа Варнавы (Беляева), вернее к ее названию – "Искусство святости". Мало искушенный еще в духовной жизни Шмелев, очевидно, ищет пути органичного соединения церковных канонов и святоотеческих представлений о человеческой жизни и путях спасения с художественно-литературными представлениями о человеке. Многие герои повести запечатлены в иконе, сам же Илья как бы воплощается в храме св. Ильи–Пророка. Тема человека-Храма, тема строительства Храма внутри своей души самим человеком – встречается не только в "Неупиваемой чаше", но и, например, в "Рваном барине",- повести, в которой социальная тема органично сплавлена с романтической и духовной. Весьма важно, что Анастасию влюбленный Илья пишет и в обычном, "земном" портрете, который поражает посетителей Ляпуновки необычайностью лица, и в "небесной" иконе, с нимбом вокруг головы. Хотя в повести прямо не говорится о том, что лик Богородицы писался с лица Анастасии (очевино, Шмелев знал подобный же факт из биографии Рафаэля), - можно заключить об этом с достаточной степенью уверенности, т.к. художник во время работы над портретом видит как бы два образа: один недосягаемый, "небесный" лик Пресвятой Девы, а другой – любимой земной женщины. При этом Илья дает явно акцентированную в повести "сверхустановку" для себя: "Напишу тебя, не бывшая никогда! И будешь!" (гл.XV). Описывая то, как Илья пишет портрет любимой женщины, автор постоянно употребляет глагол "пить": "Теперь он пил неустанно из ее менявшихся глаз", "в сладострастной истоме пил Илья ее любовь по ночам – бесплотную, и приходил к ней, не смея взглянуть на чистую". Хотя автор акцентирует страсть Ильи, он в то же время ясно показывает, что доминирует у Ильи не земная страсть, а платоническое чувство, озарившее светом и радостью всю жизнь. Илья как бы обоготворяет предмет своей страсти. Он пьет из "Неупиваемой чаши". Конечно, Шмелев не мог не иметь в виду известных Евангельских слов: "Пийте из нея вси Сия есть кровь Нового Завета " Автор попытался изобразить путь человека к Богу через возведение высоко очистительной любви к земной женщине до степени небесной любви к Пресвятой Богородице: "Две их было: в черном платье, с ее лицом и радостно плещущими глазами, трепетная и желанная, - и другая, которая умереть не может" (гл. XVI). В подобном замысле чувствуется опыт западноевропейского средневековья – с культом Дамы. С точки же зрения собственно церковной – герой повести оказывается неканоничен, дает большое место воображению и самостоятельным трактовкам. Вышедшие из души Ильи образы, связанные в ней навсегда вместе, в реальности, однако, живут совершенно различной жизнью. Если портрету удивляются праздные посетители, заинтригованные легендой о романтической любви крепостного художника к страдающей от домашнего гнета барыне, то икона отделилась от судьбы и жизни своего создателя и живет сама, чудотворя и источая людям благодеяния: "Радостно и маняще взирает на всех" (гл. XVIII). Не случайно приводит автор слова акафиста: "Радуйся, Чаше Неупиваемая!" Радость будит в повести еще один ассоциативный ряд, в данном случае мотив радости связан с вопросом о "византийско-строгом" и "рублевски-радостном" в иконописании.

Об одном мотиве в повести И.Шмелева "Неупиваемая чаша" Мельник В. И., Мельник Т.В. "Да радость Моя в вас пребудет и радость ваша будет совершенна" (Ин. 15. 11). "Неупиваемая Чаша" – повесть о духовной радости, о преодолении греха светом. Внешний, социальный мотив русского крепостного таланта – в духе "Левши" и "Тупейного художника" Н.С. Лескова – переплетается здесь с гораздо более глубоким мотивом радости, с которым связана уже духовная проблематика произведения. Мотив радости звучит с самого начала повести. Портрет Анастасии Ляпуновой, при всей горечи и затаившемся страдании, радостен: "На тонком бледном лице большие голубые глаза в радостном блеске ". В склепе ее медальон, и здесь мы снова видим "те же радостно плещущие глаза". Многое в повести Шмелева увидено глазами главного героя, художника Ильи, а потому главный источник этой радости – Анастасия. Ее образ - на перекрестье всех основных мотивов повествования. Ко времени написания повести И.Шмелев – уже человек веры, поэтому часто повторяющееся в повести слово "радость" имеет не обычный, но духовный смысл. Радость просыпается при соприкосновении с духовными предметами. Так, в начале IV главы сказано: "Радостно трудился в монастыре Илья. Еще больше полюбил благолепную тишину, тихий говор и святые на стенах лики. Почуял сердцем, что может быть в жизни радость. "Мне и труда нету, одна радость". Понятие "радости" в святоотеческой литературе – одно из коренных, поэтому оно играет многими смыслами. Восходит оно к образу-символу "радуги", "радоницы". Радуга, как известно, дана была Богом человечеству после потопа в обетование того, что потопа на земле больше не будет (1). Радуга – связь человека с Богом, мост между Небом и землей. Слова "почуял сердцем, что может быть в жизни радость" не носят ни бытового, ни только лишь психологического смысла. Ведь связь между Небом и землей, между иконой и портретом служит смысловой основой повести. Радость в Православии – понятие многогранное. Святые Отцы Церкви пишут о радости "здравия души" и внутреннего согласия с Богом, о радости "сокрушения" о своих грехах и умиления, о радости, которую испытывает человек, когда чувствует, что становится вместилищем Божества. Глубоко рассматривает этот предмет, например, св. Симеон Новый Богослов, который в четвертом Слове пишет о том, что только для радости воскресения, "радости неизглаголанной рождаются и умирают люди" (2). Святитель Тихон Задонский говорит о связи "радости и любви":"Радость без любви не бывает, и где любовь там и радость" (3). Об иной радости говорит св. Блаженный Августин и т.д. О какой же радости прежде всего пишет Шмелев? В сущности, перед Шмелевым во время написания повести стоит вопрос о святости обычного человека, человека не без греха. Поэтому радость в повести практически тождественна святости. Автор задумывается над главной темой Нового Завета – темой спасения человека через его освящение, которое стало возможным после прихода Иисуса Христа. В этом смысле "Неупиваемая Чаша" - повесть, в которой плещется через край духовное личное настроение Шмелева, ставшее для него откровением. Это настроение не аскезы и покаянного труда, а первооткрытия, что Иисус Христос дарует нам спасение.