О том, как добытое наукой от ЦРУ начало претворяться в прямую подрывную работу, напомнила книга, вышедшая в США осенью 1982 года, - "Европа после Сталина. Три решения Эйзенхауэра, принятые 11 марта 1953 года". Она принадлежит перу профессора политической экономии У. Ростоу, весьма примечательного в академическом мире Соединенных Штатов. Он прогремел в тамошних общественных науках в шестидесятые годы сочинением контрмарксистской концепции "стадий роста", написал ряд весьма ученых и пухлых трактатов и ныне профессорствует в Техасском университете в Остине. Известный противник социализма, но все же, что ни говори, ученый с головы до ног. Названная книга, которую он поторопился выпустить именно на исходе 1982 года, открывает второе лицо достойного западного мыслителя - многолетнего дисциплинированного служаки ЦРУ и, наверное, написанную и выпущенную по наущению и в интересах его родного ведомства. Свой бесхитростный рассказ профессор начал с восхваления достижений изучения Советского Союза американскими спецслужбами. Как и подобает серьезному ученому, он сослался на предшественников. "Расширению знаний о Советском Союзе, - подчеркнул У. Ростоу, - способствовала вторая мировая война, ибо, помимо других причин, большинство молодых людей, знакомых с русским языком, были насильственно мобилизованы и приставлены к работе в различных правительственных ведомствах, прежде всего в РА УСС. Возглавлявший это подразделение профессор Робинсон не допускал ни малейших послаблений академических критериев в исследовательской работе". Мы уже видели, какого рода работа шла в РА УСС, прямым продолжением которой оказались труды самого У. Ростоу, занявшегося изучением "коммунизма" в Центре исследования международных проблем, основанном 1951 году в Массачусетском технологическом институте. "От правительства наш центр финансировало ЦРУ, действовавшее во исполнение указаний СНБ", - добавляет У. Ростоу. Фокус исследования - как США должны действовать на СССР, если и когда последует смерть И. В. Сталина. Работа Ростоу и других совпала с разработкой в Вашингтоне доктрины "освобождения". Суть ее сводилась к тому, чтобы в первую голову усилиями "порабощенных народов" свергнуть социалистический строй в СССР и других странах, пошедших по нашему пути. Или, говоря проще, как организовать подрывную работу внутри социалистического лагеря, увязав ее с официальной американской внешней политикой. После длительных споров, выносившихся в Управление "психологической войны" (также созданное в 1951 году), к началу 1953 года ученые на службе ЦРУ пришли к "довольно парадоксальному выводу: трудности для США наладить эффективную связь с населением коммунистического мира не носили только технический или психологический характер в узком смысле. Главная задача - донести ясное, последовательное представление о целях США и их политики, что будет означать каждодневное освещение тех сторон американской жизни, которые имеют отношение к жизни и перспективам других народов. Из этого вывода последовали немногие рекомендации по поводу новых психологических уловок, а скорее общее пожелание - правительство должно изыскать лучшие средства для координации военных и невоенных усилий во внешнем мире. Цели "психологической войны" состоят в изыскании того, в чем совпадают интересы США и других стран". После этих внешне в какой-то мере ученых рассуждений следовала рекомендация Вашингтону: "Поскольку смерть Сталина явится серьезным кризисом для организации советской мощи... и коль скоро цель США действовать так, чтобы добиться максимума в достижении благоприятных для Америки изменений внутри СССР, США не должны предпринимать угрожающих действий. Внешнее давление скорее побудит советское руководство к жесткому единству, которое, едва ли приведет к либерализации внутренней политики в СССР". Оставив в стороне чиновничий стиль, можно констатировать - в научных подразделениях ЦРУ сочли доктрину "освобождения" вполне реальной и подогнали под нее свои выводы. После кончины И. В. Сталина в Вашингтоне прошли длительные напряженные совещания. По директиве СНБ ЦРУ представило свои соображения, что нужно сделать в отношении СССР. У. Ростоу впервые публикует немало документов, в том числе проекты обращений к советскому народу президента США сразу после похорон И. В. Сталина. 11 марта 1953 года Эйзенхауэр высказался против поспешности с тем, что вылилось в его медоточивую "речь мира" 16 апреля 1953 года. Над ней работали специальный помощник президента по ведению "психологической войны" К. Джексон, сотрудники ЦРУ и У. Ростоу. В день ее произнесения Джексон писал государственному секретарю Д. Даллесу: "Если они (русские) покажут намерение дотянуться до ближайшей из выставленных перед ними морковок, тогда мы прибегнем к тактике: на глазах всего мира усиливаем давление, связывая каждый шаг вперед со следующим, который, как мы будем говорить, должны сделать русские"[1]. Как известно, русские "за морковками" не потянулись. Обо всем этом в книге У. Ростоу рассказано довольно подробно на основании рассекреченных им материалов. Профессор, видимо, затеял эту книгу, чтобы подкрепить историческим опытом нынешний бескомпромиссный курс администрации Р. Рейгана в отношении СССР. По понятным причинам он обошел (или ограничился только намеками) важную составную часть политики правительства Эйзенхауэра - попытки резко усилить подрывную работу внутри СССР. Именно на середину и другую половину пятидесятых годов падают концентрированные усилия западных спецслужб, в первую очередь ЦРУ, попытаться "размыть" идейные основы советского общества. Происходило это как раз в то время, когда в самих США поднималась волна конформизма, так называемый "консенсус". Результаты этих процессов стали очевидны к середине семидесятых годов. В 1976 году вдумчивый английский публицист Д. Ходжсон в большой книге "Америка нашего времени", вернувшись на двадцать лет назад, заключил на основании теперь известного: "В сентябре 1955 г., как раз в тот момент, когда консенсус покрыл снежной пеленой американскую политику, очень сходный процесс происходил в американской интеллектуальной жизни. В тот месяц примерно 150 интеллектуалов из многих стран собрались на конференцию в Милане, чтобы обсудить "будущее Свободы". Их пригласили по инициативе организации, называвшейся Конгресс за культурную свободу, а материалы конференции были позднее опубликованы социологом Эдвардом Шилсом в ежемесячном лондонском журнале "Энкаунтер", органе этой организации. (Впоследствии выяснилось, что как Конгресс за культурную свободу, так и "Энкаунтер" тайно субсидируются ЦРУ.) Редактор озаглавил статью Шилса "Конец идеологии?". Идея не блистала новизной. "Либеральная цивилизация начинается с концом эры идеологии", - писал несколько ранее в том же году Льюис Фейер в статье "За пределами идеологии". Сеймур Липсет назвал одну из глав в своей книге "Политический человек" (1960) "Конец идеологии". Однако эта фраза оказалась наиболее связанной с близким другом Липсета, социологом и журналистом Дэниэлем Беллом. Первоначально продукт социалистического фермента в Нью-Йорке, Белл стал редактором по вопросам труда журнала "Форчун", а также некоторое время возглавлял международные семинары Конгресса за культурную свободу. В карьере Белла как в фокусе отразился интеллектуальный консенсус, который пронизывал его политический эквивалент в пятидесятые годы. Белл отчетливо видел двойное основание этого консенсуса: страх перед коммунизмом и предположение о том, что американское общество может разрешить свои трудности без неразрешимого конфликта. "Политика ныне, - писал он, - не является отражением каких-либо внутренних классовых различий, а формируется под воздействием внешних событий. Любая внешняя политика - конечное выражение политики вообще, является результатом воздействия многих факторов, самый главный из которых - оценка русских намерений, необходимость сдерживания..." Эта в высшей степени показательная цитата взята из книги Белла, опубликованной в 1960 году, которую он также назвал "Конец идеологии". Под всем этим Белл имел в виду прежде всего конец левой идеологии. "Под концом идеологии, - был вынужден заметить даже его друг Ирвинг Кристол, тот самый редактор, напечатавший статью Шилса с тем же заголовком (на деньги ЦРУ. - Н. Я.), - г-н Белл, по всей вероятности, имеет в виду крах социалистического идеала". Белл со всей компанией объявил о смерти идеологии примерно так, как в свое время объявлялось о смерти королей: "Король мертв! - говорили придворные. - Да здравствует король!"[2] Иными словами, смерть социалистической идеологии во имя безраздельного господства буржуазной! Вот чего домогался легион западных писак, которые с подачи г-на Белла (а как только что разъяснил Ходжсон, и ЦРУ) исступленно развивали тезис о настоятельной необходимости немедленного введения "деидеологизации" по всему миру. От этой основной концепции отпочковались теории "свободы творчества", "беспартийности" и т. д. и т. п., каковые надлежит осуществить, разумеется, в первую очередь в Советском Союзе. Те, кто в нашей стране заявил о том, что они "мыслят иначе", и приступили независимо от личных намерений к реализации схемы ЦРУ. С середины пятидесятых годов в Советском Союзе началась большая и серьезная работа по укреплению социалистической законности. Речь шла об укреплении социалистических принципов в строительстве нового общества на пути к конечной цели - коммунизму. Забота о развитии социалистической демократии, острая критика негативных явлений периода культа личности, естественно, нашли отражение в духовной жизни народа. Нашлись отдельные люди, которые по ряду причин, обычно личного свойства, выбрали для себя занятие - они начали распространять слухи, порочащие советский строй, а укрепление социалистической законности восприняли как сигнал к вседозволенности и нарушению норм жизни социалистического общества. Во всяком случае, они объявляли себя "идеологически" свободными. Каждый из них и все они вместе были ничто в многомиллионной толще советского народа, если бы не западные спецслужбы и массовые средства пропаганды, в первую очередь США. Стоило этим, как их стали называть, "диссидентам", или "инакомыслящим", заявить, в основном по подсказке с Запада, о себе, как исполинская волна радости прокатилась по всем подразделениям ЦРУ. Вот она, долгожданная "оппозиция" советскому строю, штурмовой отряд в "психологической войне" против СССР! То, что возникновение этой "оппозиции" отражало широко запланированную операцию "психологической войны", сомнений не вызывает. Ныне, когда от начала описываемых событий нас отделяет более двадцати лет, истоки "инакомыслия" в СССР выразители настроений этой ничтожной кучки изображают в лирических тонах освобождения от "идеологии". В 1978 году Синявский, давно отбывший наказание за антигосударственную деятельность и выехавший из СССР, затеял издание в Париже крошечного журнальчика "Синтаксис". Первый номер он посвятил Гинзбургу, который, если верить Синявскому, невинно пострадал. И в нем указал генезис "самиздата" - нелегальных пасквилей, которые "инакомыслящие" распространяли среди своих. По "Синтаксису", дело начиналось неожиданным открытием "того простого факта, что поэзия, существующая без разрешения, может быть без разрешения напечатана. Так начинался "самиздат", хотя еще и не было в ходу это слово. Книжки стихов, собранных Александром Гинзбургом, остались памятником поэтического опьянения конца пятидесятых годов... Александр Гинзбург - судьба его известна - от поэтических сборников перешел к составлению и изданию "Белой книги". "Самиздат" пророс "Хроникой". Но начинался он со стихов". Стоп. Нужно все-таки объяснить и сделать небольшое отступление. Сборники именовались "Синтаксисом", но воспроизвести их содержание как по соображениям соблюдения нравственности, так и по причине соразмерного порнографии грязного политического содержания, хотя при этом настаивалось, что в них нет "идеологии", совершенно невозможно. Синявский примерно в те годы начал печатать на Западе свои "самиздатовские" антисоветские пасквили, спрятавшись под псевдонимом Абрам Терц. Совершенно естественно, что ему тогда и по сей день рифмоплетство, подбиравшееся Гинзбургом, было милее всего. Главное - "свобода творчества", а вот на Руси ее никогда не было. Ни теперь, ни прежде. Взять хотя бы Пушкина. В самом деле, разъяснил Абрам Терц в книге "Прогулки с Пушкиным", выпущенной на Западе в 1975 году, разве мог внести что-либо приметное великий русский поэт по сравнению с тем, что одобряли Гинзбург и Синявский?! Пушкинское наследие - любовь к родине, гражданственность - бесценный дар нашего народа! С этим Пушкин вошел на века в отечественную и мировую литературу. Об этом ни слова. Вот каким оказывается Пушкин по Абраму Терцу: "Если... искать прототипа Пушкину в современной ему среде, то лучший кандидат окажется Хлестаков, человеческое alter ego поэта... Как тот - толпится и французит; как Пушкин - юрок и болтлив, развязен, пуст". "Кто еще этаким "дуриком" входил в литературу?" "Пушкин, сколотивши на женщинах состояние, имел у них и стол и дом". "Жил, шутя и играя, и... умер, заигравшись чересчур далеко". "Мальчишка - и погиб по-мальчишески, в ореоле скандала". "Ошалелый поэт". Роман "Евгений Онегин"? Абрам Терц бросает: "Пушкин писал роман ни о чем"... сближал произведения Пушкина с адрес-календарем, с телефонной книгой. "Вместо описания жизни он учинил ей поголовную перепись". А в чем же цель творчества Пушкина? Абрам Терц: "Вез цели. Просто так, подменяя одни мотивы другими: служение обществу - женщинами, женщин - деньгами, высокие заботы - забавой, забаву - предпринимательством". "Что ни придумал Пушкин, позорься на веки вечные - все идет напрокат искусству". Глумление над Пушкиным Абрама Терца не самоцель, а приступ к главной цели: "С Пушкиным в литературе начался прогресс... О, эта лишенная стати, оголтелая описательность 19-го столетия... Эта смертная жажда заприходовать каждую пядь ускользающего бытия... в горы протоколов с тусклыми заголовками: "Бедные люди", "Мертвые души", "Обыкновенная история", "Скучная история" (если скучная, то надо ли рассказывать?), пока не осталось в мире неописанного угла... Написал "Войну и мир" (сразу вся война и весь мир!)". Бойкий Абрам Терц единым махом мазнул по всей великой русской литературе, все выброшены - Пушкин, Достоевский, Гоголь, Гончаров, Чехов, Толстой. Не выдержали, значит, "самиздатовских" критериев. Сделано это не только ввиду мании величия Абрама Терца, ведь он тоже претендует на высокое звание "писателя", а с очевидной гаденькой мыслишкой - хоть как-то расчистить плацдарм, на котором возвысятся некие литературные столпы, свободные от "идеологии", угодные ЦРУ и Абраму Терцу. Дабы новоявленные "гении" выглядели рельефнее. Один из попавших в то время в сети "инакомыслящих", человек нелегкой судьбы и ныне покойный (почему назовем его Н.), незадолго до смерти вернулся в своих воспоминаниях к окололитературному миру тех лет и, проклиная наваждение, оставил горькие, рвущие сердце зарисовки становления "идеологически свободного самиздата", появления тех, кого на Западе объявили "истинными выразителями" дум и чаяний советских людей. Он был одаренным человеком - Н., судите сами, как он мог писать и как умел страстно ненавидеть собственное прошлое: "Теперь заглянем в салоны, в литературные салоны Москвы шестидесятых годов. Такими "салонами" считали квартиры некоторых литературных вдов и полулитературных дам, где собиралось "избранное общество талантливых представителей литературы и искусства". Большой удачей считалось заполучить на вечер в такой салон одного, а лучше двух представителей старшего поколения деятелей культуры. В этом случае вечер считался удавшимся. Впрочем, некоторые маститые деятели весьма охотно посещали такого рода салоны. Туда, на "литературные вечера" стало модным приглашать молодых, начинающих поэтов, писателей, художников и просто "выдающихся молодых людей" совместно с девицами богемного вида, которых хотелось бы назвать одним весьма нелитературным словом. А "маститые" с некоторых пор почитали для себя обязанностью почаще общаться с современной молодежью. На всякий случай: "Кто их знает, мало ли что может быть..." Атмосфера "литературных вечеров" с генералами, то бишь маститыми деятелями, была насыщена запахом коньяка и кофе. Молодые поэты и начинающие писатели читали свои сочинения. Именитый, выпив коньяку, изрекал что-нибудь благожелательное, дарил два-три анекдота из жизни литературной, выпив еще, неопределенно, но многозначительно высказывался, насчет либерализации и демократических преобразований. "Выдающиеся молодые люди" смутно и глухо ворчали что-то ругательское, поминая нехорошими словами "литературных жандармов" и КГБ. Богемные девицы курили, принимали разные позы, таинственно шептались, хихикали и вздыхали. Им хотелось замуж за писателя с собственной "Волгой". Вы спросите, кто такие "выдающиеся молодые люди"? Так буквально и надо понимать: выдающиеся - выдающие себя. Вот, например, "выдающийся молодой человек" Александр Гинзбург - частый гость салонов - выдавал себя за поэта и писателя-ученика Б. Пастернака, хотя никто и никогда не удостоился познакомиться ни с одним из его произведений. Говорили, что он где-то учился, но "пострадал за убеждения" - исчезал на два года. Потом опять появился, играл на сцене. Потом опять чуть было не пострадал - вовремя раскаялся... Правда, некоторые "джентльмены" из уголовного мира, знавшие Гинзбурга ближе, уверяли, что на два года-то он "исчезал" не за "убеждения", а за мошенничество, но "джентльменов" этих в салон не приглашали... Такого же типа были и остальные "выдающиеся молодые люди", все эти буковские, осиповы, хаустовы, амальрики, попросту говоря, недоучки, лоботрясы с непомерно развитым апломбом и претензиями, собственную неполноценность ставившие в вину обществу. Люди трусливые, ленивые и злобные, учуявшие в салонах питательную среду для утоления собственного тщеславия. Высидев приличное время в салоне литературной дамы, налюбовавшись на именитого либерального дядю - "старичок благоволит", - воочию убедившись, что сей дяденька живет действительно "не хлебом единым", но и коньяком, "выдающиеся молодые люди", захватив с собой богемных девиц, отправлялись в другой салон, попроще, точнее, в квартиру одного из них, где, правда, коньяка не было, зато была водка и пить ее можно не из рюмок, а из емкостей более вместительных. Там, хмелея, они уже громко разглагольствовали, убеждая друг друга в том, что если уж "старичок" говорит "либерализация", то нам-то можно и стулья ломать, если уж взрослые именитые дяди произносят "преобразования эти, как их, да - демократические!", тогда "долой все! Ничего не сделают! Время не то! Нынче сказано: "Оттепель"! (Ровно за сто лет до этого в России после Крымском войны это слово было в большом ходу. Пустившие его в обиход в середине пятидесятых годов XX века не проявили большой оригинальности. Тогда значение его было иное, как заметил советский писатель С. Н. Сергеев-Ценский о Москве славянофилов и "западников": "Тютчев назвал это межеумочное время "оттепелью". - Севастопольская страда, т. 2, М., 1958, с. 101). "Оттепель! Оттепель!" - на разные голоса радостно подхватили в салонах. "Оттепелью" стали там называть период с тысяча девятьсот пятьдесят шестого по шестидесятые годы. Так и порешили: "Нынче, значит, оттепель. А "до того" был мороз". Вот так. А коли оттепель, полезли на солнышко из оплетенных паутиной, затаенных углов заплесневелые "недотыкомки" и прочая нечисть, которых и в живых-то уж не почитал никто, и тоже с обиженными рожицами озабоченно поползли в "салоны". А там их принимали. Обогревали коньячком. На них созывали - все-таки редкость! А по московским улицам засновали хитрые и злые Иваны Денисычи, ехидно подливая помои "на дорожки, по которым начальство ходит". А как же! Раз сказано - "оттепель", то грибы-поганки почитают первыми вылезать к теплу". Среди этих поганок замельтешила пестрая нечисть с разноцветными дипломатическими паспортами и просто с туристскими визами. Они очень быстро смекнули, с кем имеют дело и на какую наживку можно взять лоботрясов, направив их устремления в русло, нужное ЦРУ и иным западным спецслужбам. В самом деле, рассудили стратеги "психологической войны", разве рационально использует свою предприимчивость тот же тогда двадцатичетырехлетний Гинзбург? Раздобыл тексты сочинений по литературе на выпускных экзаменах в школах рабочей молодежи и пишет, вернее, списывает их за лодырей по таксе 50 рублей за труды. Но надо было такому случиться: в школу, где Гинзбург под чужой фамилией во время экзаменов списывал со шпаргалки сочинение, приехала кинохроника. Мошенник достойно позировал перед объективом, а потом... киножурнал увидели знакомые лодыря. Удивились, а ничему не удивляющийся суд воздал жулику за труды - два года исправительно-трудовых работ. То было первое столкновение Гинзбурга с законом еще в начале шестидесятых годов, изображенное впоследствии западной пропагандой как жуткое гонение "правдолюбца". Но до этого еще должно было пройти время, а тогда в ЦРУ постановили: никак нельзя упустить столь ценный кадр. Ввиду понятных соображений решили держать связь с Гинзбургом и руководить его деятельностью на ниве "самиздата" не прямо, а через НТС. Он получил от НТС деньги, клише для издания подпольной газеты "Посев", где особо указывалось - "московское отделение", и приготовился звать к террору. Да, а как с поэзией? Гинзбург приискал себе сообщника, Ю. Галанскова, который писал не очень зрелые стихи, случалось, антисоветского толка, а на этом основании, по незримому указанию ЦРУ, был объявлен "поэтом". Дальнейшее хорошо известно. За преступление по поручению НТС - антисоветская агитация и пропаганда - в 1968 году Гинзбург был осужден на пять лет исправительно-трудовых работ. Попал в колонию по приговору суда и Галансков. В ЦРУ потирали руки - первый, этап операции прошел успешно: в СССР обнаружились гонимые за "правду", вырвавшиеся из круга "идеологии". Оставалось надеть хоть на одного из них венец "мученика". Галансков отлично подошел: человек неуравновешенный, слабого здоровья, он, по наущению Гинзбурга, стал упрямо отказываться от медицинской помощи, а требовалась операция желудочно-кишечного тракта. Когда врачи вмешались в 1972 году, было уже поздно. Послушные ЦРУ средства массовой информации на Западе извлекли все мыслимые и немыслимые дивиденды из смерти Галанскова. В общем погиб "поэт", совершенно не замешанный в противозаконных деяниях. Прошло пять лет. Выманивая доллары у своих покровителей, руководство НТС признало: Галансков был агентом НТС. Сбитые в свое время с толку кампанией ЦРУ - НТС в защиту "поэта" оторопели - одно дело рассуждать о "чистой душе", томящейся в заточении, совершенно другое - говорить в пользу платного агента. Все это вызвало известное замешательство в тех кругах на Западе, где радеют по поводу советских "диссидентов". Тогда 4 мая 1977 года один из руководителей НТС, Артемов, публично заявил во Франкфурте: "Прокатилась волна, при этом еще волна резкой критики наших публикаций, о том, что Ю. Галансков был членом НТС. Некоторые даже решительно утверждают, что это неправда, и они это знают доподлинно. Между тем из писем Галанскова в центр НТС видно, что он не только, естественно, не разглашал своей принадлежности к нам, но и прямо отрицал ее, когда этого требовали интересы дела. Другие не оспаривают наших отношений с Галансковым, но обвиняют нас в "разглашении" этого: дескать, это подтверждает обвинительное заключение по его делу, а также ставит в "тяжелое" положение всех, кто выступал в его защиту, - "значит, защищали дело НТС!"?.. Умер в заключении осенью 1972 года... Мы не публиковали ничего до тех пор, пока обстоятельства позволяли нам это. Но мы не можем навеки замалчивать" связи Галанскова с НТС. Вот она, пресловутая "деидеологизированная" поэзия плюс проза подрывной работы. Вот то-то.
Пожалуй, хватит о "поэзии" описанной разновидности. А как все же с генезисом "самиздата"? По каким тропам идут вступающие на этот путь, сомнений у людей, просвещенных в профессии, нет. Протоиерей А. Киселев, военный священник власовской "армии", в середине семидесятых годов выпустил в США книгу "Облик генерала Власова". В предисловии он высказался: "В наше время, когда история фальсифицируется, когда облики людей искажаются до неузнаваемости, можно ли промолчать об исторической правде?" - И не промолчал! "Известно, - заверил протоиерей о пропаганде власовцев, - что многие печатные материалы - листовки, воззвания, газеты - не только циркулировали в европейской части Советского Союза, но доходили до Сибири, до ее восточных окраин. Пленные принесли текст смоленского воззвания, которое сбрасывалось с немецких аэропланов над фронтом и оккупированными областями, уже заново переписанным где-то в Советском Союзе. Вот когда начался "самиздат"! Уместно разъяснил. По крайней мере, со слов предателя совершенно очевидно, что следует иметь в виду под "самиздатом". Тогда - грязные листки фашистской пропаганды во время Великой Отечественной войны. Нужно ли говорить о том, что писалось в том же, например, смоленском воззвании, сочиненном гитлеровскими разведчиками от имени презренного предателя Власова, который, кстати, не имел к нему никакого отношения, так как не был в то время в Смоленске! Для этого гитлеровцы совершенно не нуждались в услугах мерзавца. Откровения протоиерея небесполезно запомнить - "самиздат" в руках врагов Советского Союза такое же оружие, как и то, которым физически убивали наших людей. То, что выболтал гнусный поп-предатель, конечно, малоприемлемо для представителей просвещенной части американского общества. Сентенций такого рода о генезисе "самиздата" в респектабельной американской научной литературе нет, хотя бы по той причине, что неприлично вслух признавать полное духовное родство антисоветских пасквилей "самиздата" с геббельсовской пропагандой. Американские исследователи идут вглубь - так, уже упоминавшийся историк Дж. Гэддис в 1978 году обнародовал открытие: оказывается, основателем "самиздата" является Дж. Кеннан-старший, приходящийся дядей нынешнему. В конце XIX столетия дядя немало путешествовал по России, особенно интересуясь царской каторгой и ссылкой. По возвращении в США он "разъезжал по всей стране, зачаровывая аудитории своими лекциями о русских тюрьмах, которые он часто читал, одетый каторжанином и позванивая кандалами. Его многочисленные работы вызвали негодование в значительной части мира, включая Россию, где их передавали тайком из рук в руки - то была ранняя форма "самиздата"[3]. Балаган, устраивавшийся Дж. Кеннаном на страданиях лучших людей России, схватившихся с чудовищем самодержавия, российские революционеры считали глумлением над святым делом. Известны резко отрицательные отзывы русских революционеров по поводу того, как Дж. Кеннан наживал деньги на страданиях политкаторжан. Но хватит истории. Профессионалы ЦРУ точно указывают истоки "самиздата". Р. Клин: "Без помощи ЦРУ эмигрантские группы из СССР и стран Восточной Европы не могли бы публиковать в переводах множество документов, которые они получили из своих стран. В это число входят некоторые известные "самиздатовские" произведения", Г. Розицкий: "Вероятно, самым ощутимым результатом "психологической войны" было налаживание контактов с диссидентами в Советском Союзе. Первые связи с диссидентскими группами в Москве были установлены на Московском международном фестивале молодежи в 1957 году, который в целом был в основном спонтанным диалогом между советской и западной молодежью. Спустя два года, во время выставки ЮСИА в Москве, в руки представителей Запада попали первые экземпляры подпольной литературы и нелегальных студенческих журналов. Это и ознаменовало начало публикации советских подпольных материалов на Западе, во многих случаях их привозят назад в Советский Союз для более широкого распространения. Сбор и публикация рукописей из Советского Союза к настоящему времени стали крупным бизнесом"[4]. В стенах ЦРУ собрались страстные "книголюбы". Ведомство обожает издавать книги. Правда, отнюдь не в целях удовлетворения запросов жаждущих набраться знаний, а по причинам противоположным - отравить сознание людей. Своего рода программа "МКультра" в книжном деле. Комиссия Ф. Черча собрала некоторые отрывочные сведения о причинах, по которым в ЦРУ возлюбили печатать книги. В докладе комиссии были приведены слова начальника управления специальных (подрывных) операций ЦРУ, который еще в 1961 году указал: "Книги отличаются от всех иных средств массовой пропаганды прежде всего тем, что даже одна книга может значительно изменить отношение и поведение читателя в такой степени, на которую не могут подняться ни газеты, ни радио, ни телевидение или кино... Это, конечно, верно не для всех книг, и не всегда, и не в отношении всех читателей, но это случается достаточно часто. Поэтому книги являются самым важным орудием стратегической (долговременной) пропаганды". По словам этого компетентного, но не названного в официальной американской публикации лица, ЦРУ примерно так использует книги как средство подрывной работы: "а) организует публикацию и распространение книг за рубежом, не раскрывая при этом американского влияния, тайно субсидируя иностранных издателей и книгопродавцев; б) публикует книги, которые "не заражены" любыми открытыми связями с правительством США, особенно если положение автора "деликатно"; в) книги публикуются по оперативным причинам независимо от их коммерческой ценности; г) создает национальные и международные организации для издания и распространения книг; д) поощряет написание политически значимых книг неизвестными иностранными авторами, либо прямо субсидируя автора, если возможны тайные контакты, либо косвенно - через литературных агентов или издательства". По оглашенным комиссией в 1976 году данным, "до 1967 года значительно более тысячи книг было подготовлено, субсидировано или одобрено ЦРУ", а "в последние несколько лет" таким же образом было выпущено еще 250 книг. Комиссия лаконично записала в своем докладе: "ЦРУ отказалось сообщить комиссии ряд названий и имен авторов пропагандистских книг, выпущенных после 1967 года"[5]. Если же говорить о книгах, изданных до 1967 года, то комиссия Черча привела считанные примеры, дав несколько названий. Среди них "Бумаги Пеньковского" - книга, выпущенная в 1965 году в США. При выходе в свет этого грязного антисоветского пасквиля в США был поднят отвратительный шум - автор, шпион ЦРУ и Интеллидженс сервис, расстрелянный по приговору советского суда, написал-де ее. Комиссия Черча заключила, однако, в своем докладе, что эта "книга была подготовлена и написана хитроумными сотрудниками ЦРУ" и напечатана в "оперативных целях". Теперь даже об очень половинчатых выводах комиссии Черча стараются забыть. Сообщая об очередном выходе пасквиля массовым тиражом, "Вашингтон пост" в середине 1982 года ограничилась следующим: "Редактор спорного бестселлера "холодной войны" "Бумаги Пеньковского" теперь признает, что он получил основные материалы для книги от ЦРУ. В то же время редактор Фрэнк Гибни утверждает, что бумаги, авторство которых приписывается Пеньковскому, были целиком достоверными, и отрицает, что их публикование было частью какого-то тайного плана или заговора ЦРУ в издательском деле"6. Такого рода опровержения или уточнения ничего не стоят. Главный вопрос - какие же книги выходят под незримой маркой ЦРУ? В конце октября 1982 года редактор американского журнала "Нэйшн" В. Наваски рассказал на страницах "Нью-Йорк Таймс" о том, как он попытался получить ответ на этот вопрос от ЦРУ. Итак: "4 октября 1982 года Верховный суд США отказался рассмотреть мой иск против ЦРУ. Иск я предъявил в соответствии с законом о свободе информации чтобы получить список названий "значительно более 1000 книг", которые, по словам доклада сенатского комитета о тайных операциях от апреля 1976 года, "были изданы, субсидировались или одобрены ЦРУ до конца 1967 года". Почему мое дело представляет интерес? Да потому, что оно иллюстрирует, с какой легкостью ЦРУ и суды перечеркивают закон о свободе информации, запрещая доступ к государственным документам, которые по этому закону якобы должны быть открыты. У меня, писателя и гражданина, было множество причин, по которым я захотел взглянуть на список книг, выпущенных ЦРУ. Во-первых, некоторые из них были выпущены в США. Следовательно, ЦРУ, которое действует будто бы только за американскими границами, нарушило свой устав. Во-вторых, независимо от того, попрало ЦРУ его или нет, тема "ЦРУ - издатель" увлекла меня как тема для статьи. Меня интриговал вопрос, какие же книги субсидировало ЦРУ. Все же как выглядит их список? Какой процент составляет художественная, а какой политическая литература? Сколько продано, как их рецензируют? Кто из авторов ЦРУ выпускает бестселлеры? Какой линии требует ЦРУ придерживаться в этих книгах? Ничто из делающегося в США, на мой взгляд, не опровергает столь наглым образом бытующую у нас теорию о том, что истина в конечном счете утверждает себя на ярмарке идей". С октября 1976 года по март 1977 года Наваски осаждал своими просьбами должностных лиц ЦРУ. Безрезультатно. Затем подал в суд. "Я не поддамся соблазну, - продолжает Наваски, - подробно рассказывать об изощренных технических и юридических препятствиях, которые создало мне ЦРУ. Достаточно сказать, что я прошел суды трех инстанций, дважды подавал апелляции. Все это заняло 6 лет. Ушло почти 1000 долларов на оплату машинисток, перепечатывавших документацию, не считая времени, затраченного адвокатом. Он вел дело бесплатно. Стоило ли идти на все это! Думаю, стоило из-за того, что мы узнали в ходе этого. Я поразился, когда увидел: мое определение ЦРУ - издатель, а не субсидирующее ведомство, совершенно верно. Оно было вынуждено передать мне 85 документов. Хотя в них вымараны названия книг и их авторы, ЦРУ упустило снять своего рода анкетные данные. Выяснилось, что как подлинное издательство ЦРУ ведет постоянный учет продажи книг с ежеквартальными бухгалтерскими отчетами, в которых значится автор, название, дата издания и количество проданных экземпляров. В эти обычные данные ЦРУ добавило: "Издатель" (от имени которого выходит книга), "Условия" (какое управление ЦРУ оплатило книгу), "Язык" (на каком языке первоначально вышла книга) и нечто, названное "Шифр проекта" (под этим, видимо, значится шифр книги). Я узнал также, каковы бы ни были другие заботы ЦРУ, речь шла отнюдь не о небольшом издательстве. Отказав мне в выдаче материалов, ЦРУ объяснило, что даже при желании сделать это "иск потребует объять необъятное", ибо "досье и материалы, касающиеся финансирования или одобрения книг... занимают от двух до двухсот погонных футов на полках. В каждом таком футе примерно 2000 страниц". Из меморандума ЦРУ, переданного мне в ходе рассмотрения иска, выяснилось: ЦРУ и я согласны в одном - книги важны... В конечном счете, ЦРУ победило меня, указав, что разглашение списка опубликованных книг будет официальным признанием участия ЦРУ в тайном издании книг в других странах. Это повлечет за собой серьезные внешнеполитические осложнения, которые нанесут ущерб нашей национальной безопасности. Суды всех инстанций согласились с ЦРУ, что это утверждение не нужно подкреплять доказательствами даже в закрытом заседании. Тогда спорить не о чем. По сей день в США не предается огласке ни одной фразы, если ЦРУ возразит против этого, ссылаясь на обеспечение национальной безопасности"[7]. Прекрасная иллюстрация нравов американской "демократии"! Вы вольны отправиться в суд, опираясь на действующее законодательство, а итоги многолетних хождений по судам равны нулю. Наваски не последний человек в США - редактор крупного либерального, но благонамеренного, по американским критериям, журнала, сумел пробиться на страницы "Нью-Йорк Таймс" и вылить на них свое разочарование. Дело, по тем же критериям, благородное, "свобода слова" в действии. Высказался! А что изменилось? ЦРУ продолжает свое дело. Надо думать, после 1967 года оно не остановилось, выходят и выходят книги в "оперативных целях" ведомства. Среди тысяч и тысяч авторов на службе ЦРУ вместе с изменником Родины американо-английским шпионом Пеньковским стоит рядом человек тех же моральных качеств - Солженицын.
