Люди одной культуры и одного душевного склада переживают эти многочисленные знаки, усваивают их при помощи выразительных средств языка, искусства, религии, слов, формул.

Что же касается возможности проникновения в мир других куль­тур, то мы можем весьма неполно понимать индийскую или египет­скую душу, проявленную в людях, нравах, божествах, словах, идеях, постройках, деяниях. Это происходит потому, что мы вкладываем в выражение чужой души собственное понимание.

Равным образом толкуем мы и черты древнеегипетских и китай­ских портретов, отталкиваясь от западного опыта в искусстве. Здесь понимание нередко переходит в самообман. Основные черты мыш­ления, жизни, сознания столь же различны, как черты лиц отдель­ных людей.

Сколь далеким, диковинным и мимолетным по самой своей идее был ин­дийский или вавилонский мир для людей пяти или шести следующих за ними культур, столь же непонятным станет однажды и западный мир для людей не рожденных еще культур.

Спустя несколько столетий не будет уже никакой западноевро­пейской культуры, никаких немцев, англичан, французов, как во вре­мена Юстиниана уже не было никаких римлян. Угаснет не череда че­ловеческих поколений, но исчезнет сама внутренняя форма народа. Преходяща любая мысль, любая вера, любая наука, стоит только угас­нуть умам, которые способны ощущать эти миры. Культура жива, пока есть глаз, который ее видит, ухо — слышит, мозг — осознает, че­ловек в целом — воспринимает и объясняет.

Исходя из принципа символики культур, Шпенглер предлага­ет описание аполлонической, фаустовской и магической души^:

Аполлонической он называет душу античной культуры, избравшей чувст­венное тело идеальным типом пространства. К данному типу куль­туры относятся: изваяние обнаженного человека, механическая статика, чувственные культы олимпийских богов, политически изоли­рованные греческие города, рок Эдипа и символ фаллоса. К этому прибавляются живопись, очерчивающая контурами отдельные тела, существование грека, обозначающего свое «Я» как тело и чуждого идее внутреннего развития. Античный храм есть безмолвное, темное ничто, изготовленное изначально из бренных веществ; некий чехол, натянутый на мгновенье. Античный рельеф, замкнутая колоннада лишь подчеркивают контуры объема, священное установление гра­ниц. Множественность отдельных тел требует аналогичного мира богов — таков смысл античного политеизма. На Олимпе сияет веч­ный, свет юного дня.

Фаустовская душа воплощена в западноевропейской культуре, расположенной на северных равнинах и связанной с рождением ро­манского стиля в X столетии. Ее символами стали искусство фуги в музыке, динамика Галилея, католическая и протестантская догматика, великие династии эпохи барокко с их политикой, судьба короля Ли­ра и идеал мадонны. Это живопись, соединяющая пространства по­средством света и тени, — таковы написанные масляными красками картины Рембрандта. В личной жизни — культура мемуаров, само­анализа, совести. Зодчество находит выражение в исполинских готи­ческих храмах, в которых ощущается безграничное одиночество. Это новое переживание мира повторяется в поэзии, религии, связующей участников в мистическую общину. Здесь божество является лишь в буре органной фуги или в торжественной поступи кантаты и мессы.

Магическая душа арабской культуры между Тигром и Нилом, Черным морем и Южной Аравией отмечена своими алгеброй, астро­логией и алхимией, мозаиками и арабесками, халифатами и мечетя­ми, таинствами и священными книгами персидской, индийской, христианской религий.

Египетская душа видела себя странствующей по узкой и неумоли­мо предначертанной жизненной тропе, за которую в назначенный срок неизбежен отчет перед судьями мертвых («Книга Мертвых»). Такова была ее идея судьбы. Египетское бытие — это бытие стран­ника, бредущего вечно в определенном направлении. Язык и фор­мы его культуры служат воплощению этого единственного мотива. Его прасимвол можно обозначить словом «путь». Надгробные храмы Древнего царства, в особенности мощный пирамидный храм I дина­стии, являют собой ритмически расчлененную последовательность пространств. Сакральный путь, постоянно сужаясь, ведет от ворот у Нила через проходы, ряды, дворы, схваченные аркадами, и колонные залы к усыпальнице. Равным образом храмы Солнца V дина­стии являются не «постройкой», а дорогой, отделанной мощными каменными породами. Бесконечными рядами тянутся рельефы и сте­нопись, вынуждающие наблюдателя двигаться в определенном на­правлении. Сфинксовые аллеи с львиными и бараньими головами, относящиеся к Новому царству, преследуют ту же цель. Продвига­ясь вперед и становясь тем самым символом жизни, человек вступа­ет в связь с каменной частью этой символики.

«Путь» означает одновременно судьбу и третье измерение. Для египтянина пирамида над царским гробом была треугольной. Гос­подство горизонтали, вертикали и прямого угла поддерживает двух­мерный принцип и изолирует переживание пространственной глу­бины, которая совпадает с направлением пути и целью — гробом.

Это искусство не допускает никаких отклонений, ослабляющих напряженность души, и египтянин проходит предначертанный путь до конца.

Китайская культура тоже основана на символе «дао», что бук­вально переводится как «путь», «дорога». «Дао» как всеобщий закон мироздания призывает человека согласовывать свое поведение, стре­миться к гармонии с природой. Китайская культура органично впи­сана в ландшафт. В композицию китайских храмов включены холмы и водоемы, деревья и цветы, камни. Китайская архитектура «ластит­ся» к окружающей природе; устремленность ввысь пагод, цветовые сочетания подчеркивают гармонию человека и природы. Это единст­венная культура, пишет Шпенглер, где садоводство оказывается ре­лигиозным искусством большого стиля.

В русской культуре прасимволом является «бесконечная равнина». Это подчеркивается отсутствием какой-либо вертикальной тенден­ции в русской картине мира, проявляется в былинном образе Ильи Муромца. Русский этнос выражен не в сыновней, а в исключительно братской любви, всесторонне лучащейся в человеческих отношени­ях. Поэтому фаустовское вертикальное стремление к совершенству представляется подлинно русскому тщеславным и непонятным. Вертикальная тенденция отсутствует и в русских представлениях о государстве и собственности. В архитектуре холмообразная крыша почти не выделяется на фоне ландшафта, а шатровые коньки с ко­кошником маскируют и нейтрализуют движение вверх.