Шевырев степан петрович

(1806 — 1864) — литературный критик, историк литературы, поэт и публицист. Академик Петербургской АН. Родился в дворянской семье. Окончил благородный пансион при Московском университете. В 1829—1832гг. жил в Италии. После возвращения в Россию Шевырев по приглашению С. С. Уварова стал преподавателем русской словесности в Московском университете (1832—1857), с 1837г.— профессором.

В своих многочисленных историко-литературных и философско-эстетических трудах придерживался метода исторического исследования явлений искусства. Развивал представление о религиозном и символическом характере искусства. Его критические статьи печатались в «Московском вестнике» (1827—1831), «Московском наблюдателе» (1835—1839), «Москвитянине» (1841— 1856).

С 1841 г. Шевырев вместе с историком М. П. Погодиным возглавил журнал «Москвитянин», стал одним из активных сторонников теории «официальной народности» Уварова, вел борьбу с революционно-демократическими идеями западников, особенно часто выступал против В. Г. Белинского. Разделял многие положения славянофильской концепции. В некоторых работах Шевырева высказаны мысли, близкие представителям правого крыла славянофилов.

ВЗГЛЯД РУССКОГО НА СОВРЕМЕННОЕ ОБРАЗОВАНИЕ ЕВРОПЫ

[...] Драма современной Истории выражается двумя именами, из которых одно звучит сладко нашему сердцу! Запад и Россия, Россия и Запад — вот результат, вытекающий из всего предыдущего; вот последнее слово Истории, вот два данные для будущего!

Наполеон [...] содействовал много к тому, чтобы· наметить оба слова этого результата. В лице его исполинского

71~?

==717

ШЕВЫРЕВ СТЕПАН ПЕТРОВИЧ

гения сосредоточился инстинкт всего Запада — и двинулся на Россию, когда мог. Повторим слова Поэта: Хвала! Он Русскому народу Высокий жребий указал.

Да, минута великая и решительная! Запад и Россия стоят друг перед другом, лицом к лицу! — Увлечет ли нас он в своем всемирном стремлении? Усвоит ли себе? Пойдем ли мы в придачу к его образованию? Составим ли какое-то лишнее дополнение к его Истории? — Или устоим мы в своей самобытности? Образуем мир особый, по началам своим, а не тем же Европейским? Вынесем из Европы шестую часть мира... зерно будущему развитию человечества?

Вот вопрос — вопрос великий, который не только раздается у нас, но откликается и на западе. Решать его во благо России и человечества — дело поколений нам современных и грядущих. Каждый, кто только призван на какое бы то ни было значительное служение в нашем Отечестве, должен начать решением сего вопроса, если хочет связать действия свои с настоящею минутою жизни. Вот причина, почему

и мы с него начинаем.

Вопрос не нов: тысячелетие Русской жизни, которое

наше поколение может праздновать через двадцать два года, предлагает на него полный ответ. Но смысл истории всякого народа есть тайна, кроющаяся под внешнею ясностью событий: каждый разгадывает ее по-своему. Вопрос не нов, но в наше время важность его ожила и сделалась для всех

ощутительною.

Кинем же общий взгляд на состояние современной Европы и на отношение, в каком находится к ней наше Отечество. Мы устраняем здесь все политические виды и ограничиваемся только одной картиной образованности, объемлющей Религию, науку, искусство и словесность, последнюю как самое полное выражение всей человеческой жизни народов. Мы коснемся, разумеется, только главных стран, которые действуют на ноприще Европейского мира.

Начнем с тех двух, которых влияние менее всего доходит до нас и которые образуют собою две крайние противоположности Европы. Мы разумеем Италию и Англию. Первая взяла на долю свою все сокровища идеального мира фантазии; почти совершенно чуждая всем приманкам роскошной промышленности современной, она, в жалком рубище нищеты, сверкает своими огненными глазами, очаровывает звуками, блещет нестареющеюся красотою и гордится

^g

==718

ШЕВЫРЕВ СТЕПАН ПЕТРОВИЧ

своим минувшим. Вторая корыстно присвоила себе все блага существенные житейского мира; утопая сама в богатстве жизни, она хочет опутать весь мир узами своей торговли и промышленности. [...]

*

Франция и Германия — вот те две стороны, под влиянием которых мы непосредственно находились и теперь находимся. В них, можно сказать, сосредоточивается для нас вея Европа. Здесь нет ни отделяющего моря, ни заслоняющих Альпов. Всякая книга, всякая мысль Франции и Германии скорее откликается у нас, нежели в какой-либо другой стране Запада. Прежде преобладало влияние Французское: в новых поколениях осиливает Германское. Всю образованную Россию можно справедливо разделить на две половины: Французскую и Немецкую, по влиянию того или другого образования.

Вот почему особенно важно вникнуть нам в современное положение этих двух стран и в то отношение, в каком мы к ним находимся. Здесь мы смело и искренно скажем наше мнение, зная заранее, что оно возбудит множество противоречий, оскорбит многие самолюбия, расшевелит предрассудки воспитания и учений, нарушит предания, доселе принятые. Но в вопросе, решаемом нами, первое условие есть искренность убеждения.

Франция и Германия были сценами двух величайших событий, к которым подводится вся история нового Запада, или правильнее: двух переломных болезней, соответствующих друг другу. Эти болезни были — реформация в Германии, революция во Франции: болезнь одна и та же, только в двух разных видах. Обе явились неизбежным следствием Западного развития, приявшего в себя двойство начал и утвердившего сей раздор нормальным законом жизни. Мы думаем, что эти болезни уже прекратились; что обе страны, испытав перелом недуга, вошли опять в развитие здравое и органическое. Нет, мы ошибаемся. Болезнями порождены вредные соки, которые теперь продолжают действовать и которые в свою очередь произвели уже повреждение органическое и в той и в другой стране, признак будущего саморазрушения. Да, в наших искренних, дружеских, тесных сношениях с Западом, мы не примечаем, что имеем дело как будто с человеком, носящим в себе злой, заразительный недуг, окруженным атмосферой опасного дыхания. Мы целуемся

7l5

==719

ШЕВЫРЕВ СТЕПАН ПЕТРОВИЧ

с ним, обнимаемся, делим трапезу мысли, пьем чашу чувства... и не замечаем скрытого яда в беспечном общении нашем, не чуем в потехе пира будущего трупа, которым он уже

пахнет! [...]

Направление, какое принимают теперь те обе страны, которые производили и производят на нас сильнейшее влияние, так противоречит жизненному началу нашему, так несогласно со всем нашим протекшим, что мы внутренне все более или менее признаем необходимость разорвать дальнейшие связи наши с Западом в литературном отношении. Я,разумеется, не говорю здесь о тех славных образцах его великого прошедшего, которые должны мы всегда изучать: они как собственность всего человечества принадлежат и нам, нам же по праву самых близких и прямых наследников в очереди народов, выходящих на сцену живущего и действующего мира. Я не говорю и о тех современных писателях, которые на Западе, видя сами направление человечества, их окружающего, вооружаются против него и ему противодействуют: такие писатели много сочувствуют нам и даже нетерпеливо ожидают нашей деятельности. Они, впрочем, составляют малое исключение. Я не разумею, конечно, и тех ученых, которые трудятся по известным отдельным частям наук и славно возделывают их поле. Нет, я говорю вообще о духе образования западного, о его главных мыслях и движении новой его литературы. Здесь встречаем мы такие явления, которые для нас кажутся непонятными, которые по-нашему ни из чего не вытекают, которых мы боимся, а иногда проходим мимо их равнодушно, бессмысленно или с чувством какого-то детского любопытства, раздражающего наши взоры.

Россия, к счастью, не испытала тех двух великих недугов, которых вредные крайности начинают сильно там действовать: отсюда и причина, почему непонятны для нее тамошние явления и почему их ни с чем своим она связать не может. Мирно и благоразумно созерцала она развитие Запада: принимая его как предохранительный урок для своей жизни, счастливо избегла раздора или двойства начал, которому Запад подвергся в своем внутреннем развитии, и сохранила свое заветное и вседержащее единство; усвоивала себе только то, что могло быть ей прилично в смысле общечеловеческом, и отвергала постороннее... И теперь, когда Запад, как Мефистофель в заключении Гётева Фауста, готовясь открыть ту огненную бездну, куда он стремится, является к нам и гремит своим ужасным: Komm! Komm! — не пойдет за ним Россия: никакого обета она не дала ему, никаким

К оглавлению

==720

ШЕВЫРЕВ СТЕПАН ПЕТРОВИЧ

договором не связала бытия своего с его бытием: она не делила с ним его недугов; она сохранила свое великое единство, и в роковую минуту, может быть, она же назначена от Провидения быть великим Его орудием к спасению человечества.

Не скроем, что Литература наша в сношениях своих с Западом развила в себе некоторые недостатки. Мы подводим их к трем. Первый из них — характеристическая черта нашей минуты есть нерешительность. Она понятна из всего того, что сказано выше. Продолжать литературное развитие вместе с Западом мы не можем, ибо нет сочувствия в нас к его современным произведениям: в самих же себе мы еще не совсем открыли источник своенародного развития, хотя и были некоторые удачные в том попытки. [...]

Да, вся литературная Россия разыгрывает теперь Геркулеса, стоящего на распутий: Запад коварно манит ее за собою, но, конечно, суждена ей Провидением иная дорога.

Второй недостаток в литературе нашей, тесно сопряженный с предыдущим, есть недоверчивость к собственным силам. До каких же пор во всяком деле последняя книга Запада, последний номер журнала будут действовать на нас какою-то чаро действенною силою и сковывать все наши собственные мысли? До каких же пор мы будем жадно глотать одни готовые результаты, выведенные там из образа мыслей, нам совершенно чуждого и несогласного с нашими преданиями? Неужели не чувствуем мы в себе на столько сил, чтобы самим приняться за источники и в самих себе открыть новое свое воззрение на всю Историю и Словесность Запада? Это — необходимость для нас и услуга для него, которою даже мы ему обязаны: никто в своем деле беспристрастен быть не может, и народы, как поэты, созидая бытие свое, не достигают до его сознания, которое предоставляется их наследникам.

Наконец, третий наш недостаток, самый неприятный, которым мы наиболее страдаем в нашей Литературе, есть Русская апатия, следствие наших дружеских сношений с Западом. Посадите молодое, свежее растение под тенью столетнего кедра или дуба, который закроет его юное бытие старою тенью широких ветвей своих и будет только сквозь них кормить его солнцем и прохлаждать небесною росою, и мало пищи даст его свежим корням от жадных, заматерелых в той земле корней своих. Вы увидите, как молодое растение утратит краски юной жизни, будет страдать преждевременною старостью своего дряхлеющего соседа; но срубите кедр, возвратите юному дереву его солнце, и оно найдет в себе

^

==721

ШЕВЫРЕВ СТЕПАН ПЕТРОВИЧ

крепость, поднимется бодро и свежо и своею сильною и безвредною другим юностью даже будет в состоянии благодарно прикрыть новые отростки падшего своего соседа. [...]

Да, разочарование Запада породило у нас одну холодную апатию. Дон-Жуан произвел Евгения Онегина, один из общих Русских типов, метко схваченный гениальною мыслию Пушкина из нашей современной жизни. Этот характер повторяется нередко в нашей Литературе: о нем грезят наши повествователи, и еще недавно один из них, блистательно вышедший на поприще Поэта, нарисовал нам ту же Русскую апатию еще степенью больше в лице своего героя, которого мы, по чувству национальному, не хотели бы, но должны

признать героем нашего времени.

Последний недостаток есть, конечно, тот, с которым мы должны более всего бороться в современной своей жизни. Эта апатия причиною в нас и лени, которая одолевает свежую молодежь нашу, и бездейственности многих литераторов и ученых, которые изнемогают своему высокому призванию и отвлекаются от него тесным миром домашнего хозяйства или большими видами всепоглощающей торговли и промышленности; в этой апатии зародыш и того червя — тоски, которую каждый из нас более или менее ощущал в своей юности, распевал в стихах и надоел ею самым

благосклонным своим читателям.

Но если мы и вынесли некоторые неизбежные недостатки от сношений наших с Западом, зато мы сохранили в себе чистыми три коренные чувства, в которых семя и залог

нашему будущему развитию.

Мы сохранили наше древнее чувство религиозное. Крест Христианский положил свое знамение на сем первоначальном нашем образовании, на всей Русской жизни. Этим крестом благословила нас еще древняя мать наша Русь и с ним отпустила нас в опасную дорогу Запада. Выразимся притчей: вырастал отрок в святом доме родительском, где все дышало страхом Божиим; на первой памяти его печатлелся лик седовласого отца, коленопреклоненного пред святою иконою:, не вставал он утром, не отходил ко сну без родительского благословения; всякой день его был освящен молитвою, и перед всяким праздником дом семьи его являлся домом молитвы. Рано отрок покинул дом родительский; холодные люди окружили его и омрачили душу сомнением; злые книги развратили мысль его и оледенили чувство; был он в гостях у народов, которые Богу не молятся и думают, что счастливы... Протекло бурное время молодости... Юноша созрел в мужа... Семья окружила его, и все воспоминания

Ϊ-

==722

ШЕВЫРЕВ СТЕПАН ПЕТРОВИЧ

детства поднялись, как светлые Ангелы, из лона души его. и чувство Религии проснулось живее и сильнее... и освятилось снова все его бытие, и гордая мысль растворилась в чистой молитве смирения...и новый мир жизни открылся его взорам. Притча понятна каждому из нас: нужно ли толковать смысл ее?

Второе чувство, которым крепка Россия и обеспечено ее будущее благоденствие, есть чувство ее государственного единства, вынесенное нами также из всей нашей Истории. Конечно, нет страны в Европе, которая могла бы гордиться такою гармониею своего политического бытия, как наше Отечество. На Западе почти всюду раздор начал признан законом жизни и в тяжкой борьбе совершается все существование народов. У нас только Царь и народ составляют одно неразрывное целое, не терпящее никакой между ними преграды: эта связь утверждена на взаимном чувстве любви и веры и на бесконечной преданности народа Царю своему. Вот сокровище, вынесенное нами из нашей древней жизни, на которое с особенною завистью смотрит разделенный в себе Запад, видя в нем неиссякаемый источник государственного могущества. Он хотел бы всем, чем может, у нас отнять его; но теперь не в силах, ибо прежнее на веру принятое чувство нашего единства, вынесенное нами из нашего прежнего быта, прошед все искушения образования, миновав все сомнения, взошло в каждом образованном Русском, поднимающем свою историю на степень ясного и прочного сознания, — и теперь это сознанное чувство пребудет более нежели когда-нибудь непоколебимым в нашем Отечестве.

Третье коренное чувство наше есть сознание нашей народности и уверенность в том, что всякое образование может у нас тогда только пустить прочный корень, когда усвоится нашим народным чувством и скажется народною мыслию и словом. В этом чувстве таится причина нашей нерешимости продолжать литературное развитие с изнемогающим Западом; в этом чувстве мощная преграда всем его искушениям; об это чувство разбиваются все частные бесплодные усилия наших соотечественников привить к нам то, что нейдет к Русскому уму и к Русскому сердцу; это чувство есть мера прочного успеха наших писателей в истории Литературы и образования, есть пробный камень их оригинальности. Оно высказалось сильно в лучших произведениях каждого из них: им заключали, в нем сходились и откликались друг другу и Ломоносов, и Державин, и Карамзин, и Жуковский, и Крылов, и Пушкин, и все им близкие, несмотря ни на какое Латинское, Французское, Немецкое, Английское или другое влияние. Это чувство устремляет теперь

72"5

==723

ШЕВЫРЕВ СТЕПАН ПЕТРОВИЧ

нас к изучению нашей древней Руси, в которой, конечно, хранится первоначальный чистый образ нашей народности. Само Правительство деятельно призывает нас к тому. Этим чувством роднятся и действуют заодно наши обе столицы, и то, что замышлено в северной, проходит через Москву как через сердце России для того, чтобы обратиться в кровь и в живые соки нашего народа. Москва есть то верное горнило, в котором пережигается все пришлое от Запада и получает чистую печать Русской народности.

Тремя коренными чувствами крепка наша Русь и верно ее будущее. Муж Царского Совета, которому вверены поколения образующиеся, давно уже выразил их глубокою мыслию, и они положены в основу воспитанию народа.

Запад по какому-то странному инстинкту не любит в нас этих чувств и особенно теперь, забыв прежнее добро наше, забыв жертвы, ему от нас принесенные, при всяком случае выражает нам свою нелюбовь, похожую даже на какую-то ненависть, обидную для каждого Русского, посещающего его земли. Двояко можно объяснить это чувство, не заслуженное нами и бессмысленно противоречащее нашим прежним сношениям: или Запад похож в этом случае на брюзгливого старика, который в своенравных порывах бессильного возраста злится на своего наследника, неизбежно призванного овладеть со временем его сокровищами; или другое: он, зная инстинктом направление наше, предчувствует разрыв, который неминуемо должен последовать между им и нами, и сам порывом своей несправедливой ненависти еще более ускоряет роковую минуту.

В гибельные эпохи переломов и рушении, какие представляет история человечества. Провидение посылает в лице иных народов силу хранящую и соблюдающую: да будет же такою силою Россия в отношении к Западу! да сохранит она на благо всему человечеству сокровища его великого протекшего и да отринет, благоразумно все то, что служит к разрушению, а не к созиданию! да найдет в самой себе и в своей прежней жизни источник своенародный, в котором все чужое, но человечески прекрасное, сольется с Русским духом, духом обширным, вселенским. Христианским, духом всеобъемлющей терпимости и всемирного общения!

Печатается по: Москвитянин. — Журнал, издаваемый М. Погодиным.— Часть 1.— M.: В типографии Николая Степанова, 1841.— С. 219— 221, 246—247, 287—296.

==724

бурачек степан анисимович

(? — 1876) — корабельный инженер, генерал-лейтенант, строитель многих судов русского флота. В 1831—1864гг.—преподаватель в офицерских классах при морском кадетском корпусе в Санкт-Петербурге. В 1840—1845гг. издавал журнал современного просвещения и образованности (с 1842г.—«Маяк»). Выступал в печати с крайне ретроградных позиций. Обвинял передовую русскую литературу и публицистику в безнравственности и подражательности. Основную задачу журнала видел в деятельности в духе «православия, самодержавия и народности» (Объявление от редакции. 1840. № 3). «Спасительное православие», «благотворное самодержание» и «богом данную самобытную народность» журнал славил в каждом номере, во всех своих отделах, причем в псевдонародном, юродивом стиле. В 1840 г. «Маяк» имел 800 подписчиков. С каждым годом их число уменьшалось, и в 1845 г. журнал прекратил свое существование. Аполлон Григорьев (1822—1864), русский литературный критик и поэт, относил деятельность «Маяка» «к истории мракобесия».

ПРАВДА ВСЕЛЕНСКОЙ ЦЕРКВИ

Статья II ЕВРОПЕЙСКАЯ ИДЕЯ — ЕВРОПЕИЗМ

Жизнь всей западной Европы, ось, около которой искони вертится весь быт Запада, частный и общий, есть то, что называют европейскими идеями, европеизмом.

Что же такое в сущности своей европеизм, европейские идеи!

Верный, строгий и подробный ответ на этот вопрос чрезвычайно важен для нас, Русских, которые до времен Петра были почти чужды европеизма, европейской идеи, жили своею собственною русскою жизнью, русским смыслом, до-

7Ï5

==725

БУРАЧЕК СТЕПАН АНИСИМОВИЧ

вольствовались русским добром, благодушно терпели русское худо; со времен Петра долго были только свидетелями, слушателями, зрителями европейских идей и дел, не принимая в них сердечного участия; наконец мало-помалу стали прислушиваться, приглядываться, склоняться к ним, усваивать себе их.

Стало быть, для Русских чрезвычайно важно знать, что

такое, в сущности их, европеизм, европейские идеи! точно ли это идеи истинные, мировые, разумные, необходимые, светлые, жизненные, всеобщие, т. е. СОГЛАСНЫЕ со св. ПИСАНИЕМ, которые каждый народ должен усвоить? или это идеи случайные, частные, относительные, преходящие, приличные одному порядку вещей, и неприличные другим, стало

быть не общие, не мировые!

Надо ли когда-нибудь исследовать это дело и дать себе

полный отчет, что оно такое?

Надобно, необходимо надобно, теперь же, не отлагая

вдаль! [...]

Итак, что же такое Европеизм, Европейские идеи! Это противоположные, равно языческие идеи, равно безжизненные стихии, формы-Всеъластя, и реформы-Ъезна чалия, водворившиеся на Западе, вне сущности и духа православной кафолической Церкви, проникнувшие собою весь быт европейства; стихии, взаимно борющиеся, попеременно пересиливающие одна другую, без примирения, без плодов жизни; конец их — смерть тех народов, которые усвоили себе их как стихии жизни. Ибо где нет Духа Христианства, там нет и жизни в народе; а безжизненный народ — не жилец.

Читайте всеобщую историю.

И действительно, сам Запад уже осязал, сознал и во всеуслышание провозгласил свою нравственную дряхлость, свое бессилие, близкую смерть духа.

Не обольщайтесь блеском, силой и кипучестью его жизни промышленной, общественной, художественной, словесной, воинской, вообще — жизни внешней, плотской, общей

нам с язычниками!

Загляните в историю на блистательное, цветущее развитие внешней, плотской жизни Ниневии, Вавилона, Иудеев при Соломоне, Финикиян, Карфагенян, Персии, Тира, Сидона, Греции, Рима, Аравитян, Венеции, Генуи, Испании, Голландии и, наконец, Франции при Людовиках XVIII века — что значила эта кипучая жизнь плотская? — это были предсмертные движения умиравшего духа, сущности народа.

Не радуйтесь блистательному развитию мира суеты в народе не венки ему готовьте; готовьте ему погребальный

==726

БУРАЧЕК СТЕПАН АНИСИМОВИЧ

саван и могилу. Это уже мертвец, это жертва, убранная цветами за час до заколения.

Единственная жизненная стихия народа — Православие: дух мира, единства, покорности, самоотвержения, терпимости, креста и любви к Богу, не только в лице Создателя, но именно в лице Искупителя. Обойдите всю историю — другой жизненной стихии нет; а где нет Православия, там нет истинной жизни, нет истинных идей, достойных подражания и усвоения.

Если же эти идеи, несмотря на их мертвенность, до сих пор одушевляют и движут свои народы, то это весьма естественно: они составляют существенные стихии их народности. Надобно отдать справедливость, все западные народы до страсти, до ослепления любят свою безжизненную, языческую народность; до того, что самую истину — дух Православия — приносят ей в жертву; и как на старости лет никто не может бросить своих привычек, враставших в него с детских лет, то папство и его реформа умрут тогда только, с народами их осуществившими, когда они исторически переродятся в новую народность: и это недалеко.

Идея папства-всевластия повторилась в порабощении Америки, Индии; идея реформы повторилась в отложении Америки от Всевластия Европы, и готова повториться во всех ее присвоениях. Эта идея реформы, видимо вообщавшаяся с XV столетия на всем Западе, созрела и крепко пришлась по душе XVIII веку, который в представительнице ею, Франции, донашивал идею папства-Всевластия рядом с идеей протестантства со дня варфоломеевской ночи; и всесомнением энциклопедистов добивал языческую, всегда мертвую монархию, которую тщетно силился Запад, в течение восемнадцати веков, водворить в себя, без утверждения оной на христианских началах — духе Православия, который один лишь созидает и утверждает самодержавие на таинстве Помазанников власти и на непосредственном руководстве и попечении Промысла Божьего. Папство и его реформа равно отвергли христианские начала монархии: Папство — присвоением себе всевластия и непогрешительности Божьей, реформа — отвержением всякого участия Божьего в непосредственном управлении судьбами народа и присвоением себе полного распоряжения и суда над Монархами и подручниками их, как над людьми простыми, чуждыми всякой благодати и помазания свыше. Одним словом, папство и его реформа вовсе отстранили Бога от управления и церковью, и человечеством; и взяли это управление в полное свое распоряжение: папство — Всевластием, его реформа — Без-

72?

==727

- БУРАЧЕК СТЕПАН АНИСИМОВИЧ

началием; и ни то, ни другое не могли водворить на западе прочной, благотворной монархии, (о республиках, этом исчадии буйного своеволия и слепоты человеческой, и говорить нечего) — которая созидается и крепится лишь духом Православия; только он научает и миловать, и прощать, и любить самих врагов, и всех членов государства связует союзом братской любви друг с другом; и союзом сыновнего благоговения и покорности к Государю — общему отцу, образу и помазаннику Божьему на земле, который только Богу дает отчет в своих делах. Запад был искони чужд таких чистых, незыблемых истин. Его монархии и все другие, древние и новоизобретенные, личины правительств искони носили и носят в груди своей непримиримую вражду и злобную борьбу государственных состояний между собою и с верховною властью, непосредственною или представительною. Эта борьба, злоба и вражда лишь на время затихли, а не истреблялись под железным позолоченным скипетром Людовика XIV; потом снова проснулись со сторичною силою — и монархия пала! С нею, по-видимому, пало и Папство и будто уступило место всеобщей реформе Запада... ничего не бывало: Папство и его реформа только обезличились на время, скинули обычные свои личины, обе выкупались в море крови Запада, но в сущности не покидали: одно — своей идеи Всевластия в лице ужасного Робеспьера и гениального Наполеона, их сообщников и соперников; другое — своей идеи Безначалия; и обоюдно поджигали пожар, пока наконец призрак всевластия-папства, возникший из революционной крови в лице Наполеона, взял верх над безначалием-реформой; но безначалие не истребилось, а лишь на время притихло, скрылось в тайные общества и опять вскоре подняло голову.

И так новозападная, языческая монархия, заложенная Цесарем, надстроенная Карлом Великим, доконченная Людовиком Великим, в 24 часа разрушена реформой всесомнения, в 24 же часа воссоздана Наполеоном великим. На этих трех великих новоязычников Запад истощил всего себя, и теперь дряхлый, изможденный, он не в силах уже произвести четвертого великого, равного сумме первых трех; а без такого великого не видать Западу даже прежней языческой монархии, водимой Всевластием, — о монархии христианской без Православия и думать нечего, а без монархии, чем он усмирит свои враждебные стихии: всевластие и безначалие, неистово разрушающие его теперь в самом основании повсеместно! Загляните в новую и современную историю Испании, Франции, Италии, Бельгии, Ирландии, Турции, Египта, Америки, Индии, Китая — везде также борьба двух

т

==728

БУРАЧЕК СТЕПАН АНИСИМОВИЧ

злобновраждебных, призрачных начал, чуждых христианства-православия, проявляющихся под разными личинами.

Итак, вот Европейские идеи, т. е. призраки! идеи мертвые, мертвящие, как видите на опыте, языческие, искони свирепствовавшие над падшим человечеством, пропускаемые свыше по добровольному выбору народов, как достойное наказание за непокорность их познанной воле Божьей, идеи, чуждые духу Православия и духу христианского самодержавия!

Благословенная Россия! пойми свое великое историческое достоинство, ты, взлелеявшая свою народность на истинных началах Православия и Самодержавия! Оставь западу его призрачные, языческие, суетные идеи! [...]

Что же касается до толков Монтескье, Бентама и Руссо о правах человека, то не они первые это начали, а лишь замутили начатое Греками, продолженное Римлянами — средние века тоже не гуляли. Но, разглагольствуя о правах человека, эти господа краснобаи забыли безделицу — права Божьи над человеком! о писателях христианских того века — мимо: они не разделяли умобесия века; да и век не только не уважал, не слушал их справедливых убеждений. Вот почему век тот, разглагольствуя о правах — управил человека в море собственной его крови, страданий и нечестия. Православие чисто, ясно, определительно раскрывает права человека и права Божьи нераздельно; этих вещей и разделить нельзя, как тела от души, не впадая в тяжкие заблуждения западных правоведов XVIII и XIX столетий. [...]

«Мыслящий, испытующий дух XVIII века хотел не только собирать богатства, но и разъяснить для себя: законы составления богатства, разделения его между членами общества и потребления: отсюда возникло новое знание, политическая экономия».

Плачевнейшее из всех знаний, когда-либо строенных на песке! его узорчатые, но бесплодные теории, — где на две истины двадцать лжей, — обращены лишь на призрачные, суетные плотские потребности человека, удачно выраженные общелюбезным словом комфорт, недостойным и перевода на русский язык; но вовсе выпустили из вида существенножизненные, духовные потребности, которым первые должны быть строжайше и безусловно подчинены, как вообще подчиняется все низшее высшему, тело — душе. Под условием этого подчинения все вопросы науки получат совсем иное, а некоторые — прямо противное решение. [...]

Подлинно, горы трудов, родившие, как видели, мышь, но мышь самую злую и ядовитую! это — свобода, равенство, безначалие, гильотина и представительное правление, взду-

72"5

==729

БУРАЧЕК СТЕПАН АНИСИМОВИЧ

мавшее примирить древнюю форму и реформу под новыми призрачными личинами! Вот и весь итог исполинских трудов XVIII века, европейских идей! перейдя через Францию, они подлинно разлились по всей Европе. Теперь очередь дошла до Испании; оттуда, порешив мимоходом и Португалию, как водится, они примут налево и, околесив весь Запад, вернутся на свою родину и доканают ее. Благо тем народам, которые заблаговременно успеют оградиться карантинами от этой

чумы европейских идей.

«Наконец, самое главное, — говорят, — много добра

успел лишь засеять XVIII век; оно взошло или только еще всходит в нашем веке. Европа сблизилась со всем земным шаром и всюду распространяет благодеяния своего просвещения и образованности, а вместе с тем упрочила и первенство (всевластие?) свое над прочими частями света. [...]

Когда форма, при последних Людовиках, вакханкой доплясывала свою предсмертную тризну, вся Европа разгулялась под ее песни, все заплясало, завеселилось, разнуздало чувственность на все наслаждения чистые и нечистые, разнуздало ум на все мудрствования самые вздорные, нелепые и неистовые, посягнувшие на все самое священнейшее на земле,— Православие, веру Христову, на власть, от Бога уставляемую и водимую, на добродетель, состоящую в самоотвержении и сердечной покорности всем своим властям и обязанностям, во имя Божьего; разнузданные чувственность и ум подковывали необузданную вожделетельность на дела неслыханной жестокости, беснования и опустошения. Наконец, XVIII век скинул личину и пред лицом вселенной раскрыл всю срамоту и мертвенность своей отвратительной

наготы безначалия.

Оцепенела вся Европа! Куда девались вакханалии, игры, смехи, кощунство и мудрствования. Добрые христиане, которые во весь XVIII век не переставали вразумлять и образумливать современников, которых никто слушать не хотел, а кто и слушал, те лишь пуще осмеивали истины, ими предложенные, громко возвысили свой голос. Тут у всех спала повязка с глаз... грянули перуны! повсеместные вопли, беды, страдания разлились по Западу, и тысячи ослепленных образумились и сердечно обратились к Богу. Писатели христианские во всех государствах громко возвышали свой голос, разоблачили бредни и заблуждения века и выясняли истину и непоколебимость Христианства. Никогда не было такого огромного числа христианских книг, как в последнюю четверть XVIII и в первую XIX века, — и никогда не было такого сильного, искреннего движения к христианской жизни.

7зо

К оглавлению

==730

БУРАЧЕК СТЕПАН АНИСИМОВИЧ

Но зло долго врастало в умы и сердца Запада — одной кровавой купели не достаточно было для полного очищения тех, которые могли еще быть очищены. Наполеон оковал безначалие, засыпал реку крови; Франция, а за нею и вся Европа, пуще прежнего зазналась, подняла голову и — опять за старую горячку и воспаление, только в новых припадках. Кровопускание было необходимо, но не вдруг; и вот Наполеон начал пускать струи, ручьи, речки, реки крови от Египта до Мадрида и Москвы. Громы его не умолкали — спящие нехотя пробуждались и крестились. Прошла первая седмина XIX столетия, и воспаление прошло: дыхание жизни и здоровья освежило всю Европу: умы отрезвились, чувственность обуздалась, вожделетельность упорядочилась; первый вздох покаявшейся Европы было библейское общество, как отзыв на всеобщую потребность чтения и познания Слова Божия, — и Евангелие разнеслось по всем языкам, народам, по всем домам: первый плод чтения Слова Божия было человеколюбивое движение всех видов на помощь страждущим. Но золотые часы Правды, примирившей форму и реформу тем, что той и другой она вдохнула было жизнь,— быстро промчались. Безначалие снова подняло голову во всех углах Запада. Дух недоброжелательный Православию закрадывался и в самые библейские общества, юный романтизм под обаянием германской философии снова затянул вакханалии, снова разжигает чувственность, разнуздывает и подковывает вожделетельность, и уже реформа стала с формою грудь о грудь, зуб за зуб на площади! Изнеможенный, одряхлевший Запад не в силах унять их, а примирить их — выше сил человечества, отвергшего Православие и чрез то падшего в разделение. Чем это кончится?

Добрые, умные Русские! смотрите издали на эту комико-трагедию, но не подходите близко ни к форме, ни к реформе, в которых и содержится весь Европеизм, из которых и выходят все Европейские идеи: вам они чужды, ваша история еще не заслужила такой кары. Стойте же поодаль от водоворота и никогда не становитесь на край — не то оступитесь и увлечетесь невозвратно. Знайте себе, молитесь Богу, изучайте Слово Божие в чистоте Православия, обуздывайте своеумие, сердцем оставайтесь преданными Божьему Помазаннику, повинуйтесь властям его, не только благим, но и строптивым, не за страх, а за совесть! ищите не столько знания, сколько истины. Знание — только свет истины, да и то еще свет отраженный, воплощенный в отношения. «Я путь, истина и жизнь»,— сказал Иисус Христос. Только в Нем, только в Православии, к Нему ведущем, найдете

73Ί

==731

БУРАЧЕК СТЕПАН АНИСИМОВИЧ

истину, а истина оживит и мертвое знание. Все это у вас дома, все это — ваше давнишнее, родное: чего же еще вы доискиваетесь на Западе? там ничего этого нет; а все другое полезное у вас уже есть или само придет! Помните одно: посреди вас есть сокровище, которого нет на всем Западе, которого тщетно ищет у себя Европа, которого никогда не найдет посреди: у вас есть ВЛАСТЬ и Человек", облеченный Властью свыше: Которому не нужно ничто ваше, Который выше всякой неприязни, всякой зависти к вам, выше всякого оскорбления с вашей стороны; Человек, Который всех вас равно любит и не может не любить, о всех равно печется, всем равно благотворит, всем равно желает добра и не может не желать; Человек, Который счастлив вашим счастьем, спокоен вашим спокойствием, которого сила, богатство, здоровье, ум — все посвящено одним вам и вашему благу. Короче, у вас есть Отец, вы не сироты бесприютные. Отец вам — такой же Человек, как и вы, это правда: но Он избран и поставлен на служение самим Богом, Он свыше освящен на сие служение помазанием Силы и Премудрости. Сердце его — в руке Божьей, Воля его — воля Божья; Лицо его — Лицо священное. Власть и сила Его — таинство Православия; его Самодержавие — Божье Самодержавие; ваша сыновняя любовь и покорность к Нему — приятнейшая жертва Богу, источник Его благословений и вашего благоденствия. Лицо Царя Православного — Лицо Божье на земле! Ничего этого не было, быть не могло и быть не может на Западе. — К вам это сокровище пришло вместе с Православием; с водворением его водворялось у вас, растило, хранило вас и вечно пребудет с вами, пока вы не посягнете на святыню и чистоту Православия. Поймите же свое давнишнее превосходство над Западом, который искони пресмыкался между Всевластием и Безначалием, опустошавшими его духовную и вещественную жизнь и силы. Поймите всю ничтожность, всю пустоту и всю злость его лжемудрований — Европейских идей, искони его ослеплявших и губивших, и перестаньте нищенски вымаливать у Запада этих ядовитых, черствых крох, когда у -вас житницы полны хлебом насущным, хлебом жизни и благословения свыше. [...]

Печатается по: Журнал «Маяк современного просвещения и образованности». Редактор С. Бурачек.— Часть XXIV.—СПб.. 1841.— С. 125—163.

==732

булгарин фаддей бенедиктович

(1789—1859)— сын польского патриота, сосланного в Сибирь, писатель и журналист, гвардии офицер. Учился в кадетском корпусе в Петербурге, участвовал в походах русских войск в 1806—1807 гг. С 1810 г. находился в наполеоновском войске в качестве польского легионера. Воевал в Испании. После разгрома Наполеона амнистирован. В 1820 г. переехал из Варшавы в Петербург. С 1825 г. свыше 30 лет издавал ежедневную газету «Северная Пчела». Полностью поддерживал политический режим, установленный в стране Николаем I. «Северная Пчела» являлась негласным органом III отделения — органа политического сыска, пользовалась его покровительством и финансовыми средствами для оплаты расходов редакции. Булгарин служил осведомителем III отделения, постоянно писал доносы на полицию и министров, на цензуру и журналы, на писателей и ученых. Бенкендорф, начальник III отделения, дал следующую оценку его деяниям: «Булгарин был употребляем по моему усмотрению по письменной части и все поручения выполнял с отличным усердием». Булгарин сам называл себя «патриотическим предателем». По своим общественно-политическим взглядам в начале 20-х гг. был близок к декабристам. Критически отозвался о Χ и XI томах «Истории Государства Российского» Карамзина. После 1825 г. перешел в лагерь воинствующих защитников самодержавия и его официальной идеологии. Ожесточенная вражда Булгарина к своим вчерашним единомышленникам не знала пределов. Он стал символом политической продажности, беспринципности и цинизма.

==733

00.htm - glava49