ОБ ОЩУЩЕНИИ ВЕЩЕЙОщущение есть чувствование возбуждения, сопровождаемое умозаключением относительно действительно существующего пред- Ш мета, а не представление о чистой потенции. Ясно, что ощущение есть возбуждение чувств. Ведь, когда я ощущаю тепло или холод, я сам становлюсь теплым или холодным, и тепло или холод не ощущаются, если они не способны производить впечатление и действовать. [...] Ощущение есть не только возбуждение, но и выражаемое в понятии знание о предмете, вызывающем возбуждение на основании производимого им возбуждения; и оно сопровождается столь быстро совершающимся процессом умозаключения, что этот процесс не замечается. Ведь суждение о целом огне по части теплоты или света есть силлогизм. [...] Память есть предвосхищение ощущения: воспоминание же есть возбуждение его в подобном ему ощущении. Умозаключение же есть ощущение подобного в подобном и, сколько в мире оказывается родов сходств, или сущностей, или количества, или качества, или деятельности, или возбуждения, или действия, или места, или времени, или положения, или причины, или фигуры, или цвета, столько же существует и умозаключений и силлогизмов. И у всех животных, у которых есть свободная душа в особенных вместилищах, есть и память и способность к образованию представлений. Не так обстоит дело у растений, потому что им досталась в удел душа, стесненная и нечувствительная. И душа есть теплый телесный дух, тонкий, подвижной, способный быстро испытывать возбуждение и чувствовать, подобно огню, как мы доказали во второй книге. Итак, душа является не чистой потенцией, подобно материи, как полагает Аристотель, а тонким предметом, способным быть возбуждаемым всяким несходным с ним предметом, но не предметом, совершенно похожим на нее. Поэтому душа менее способна ощущать душу и воздух, и, следовательно, она не является чистою, все воспринимающей потенцией. А разум, которым бог наделяет людей, одарен не только этою чувствительностью, памятью и животными, чувственными представлениями, но, как будет выяснено, и более божественными и высокими способностями. Итак, если ощущение есть возбуждение и все основные элементы возбуждаются, то все они и ощущают. [...] Ощущение есть не только возбуждение, но и сознание возбуждения, и суждение о предмете, вызывающем возбуждение. Если это ощущение способствует сохранению индивидуума и приятно, то оно вызывает влечение и желание, если же оно болезненно и производит разрушительное действие, то мы отказываемся от него и оно отвергается. ОБ ОЩУЩЕНИИ, ПРИСУЩЕМ МАТЕРИИ Мы признаем всеобщую материю, — являющуюся местом всех форм, подобно тому как пространство является местом, в котором находятся все материи, — телесной массой. Ведь Аверроэс и другие впервые стали утверждать, что та материя, которую признают перипатетики и которая не является чем-нибудь конкретным и не допускает ни количественных, ни качественных определений, оказывается существующей только в уме. Если же она существует в уме, то она никоим образом не может лежать в основе вещей, возникающих вне ума. [...] Всякое существо охотно испытывает такие воздействия и возбуждения со стороны других существ, которые способствуют его натуре. Этим объясняется мнение Платона и Аристотеля, что материя испытывает столь страстное влечение к формам, как женщина к мужчине, потому что ее совершенство состоит в том, чтобы украшаться формами, причастными к божественной красоте. Итак, сама она чувствует, так как испытывает влечение. Ведь всякое влечение возникает благодаря познанию (стр. 163—166), [...] Так как возбуждение является ощущением, а сама материя в высшей степени способна к возбуждению, то она способна и к ощущению и даже к пониманию (утверждает Давид де-Динандо), аж потому он и полагал, что материя есть бог, хотя и несовершенно. Ведь у нас понимание есть акт, а не возбуждение, хотя оно и следует за возбуждением; в боге же оно является актом без всякого возбужденна, [...] РАЗЛИЧНЫЕ ВИДЫ ОЩУЩЕНИЯ И СМЫСЛА СВИДЕТЕЛЬСТВУЮТ ОБ ЕДИНОМ ОЩУЩЕНИИ ВО ВСЕМ Те вещи, которые нас не касаются и не производят на нас впечатления, вовсе не ощущаются. Такие вещи, которые нахо-дятся на очень далеком расстоянии от нас и никогда не приближаются к нам, и такие, которые не способны физически касаться нас, считаются совершенно неизвестнымиг-Ееяи же они в каком-нибудь отношении сходны с вещами, касавшимися нас, то они познаются по аналогии. Это мы называем ощущением, испытываемым по аналогии; другие же называют это умозаключением, так как душа, познавая, переходит от подобного к подобному. А когда воспроизводятся признаки или воспроизводится исчезнувшее представление при виде чего-либо подобного, вызывающего в нас исчезнувшее представление, то мы называем это воспроизведением ощущения, а другие называют это воспоминанием. [...] В мире не существует лжи и обмана, так как всякая вещь такова, какова она сама по себе, а не по отношению к нам. [...] Итак, он, [человек], придумывает более общие имена для всех предметов, менее общие для многих предметов и собственные имена для индивидуумов. А именно, так как все вещи являются предметами, он сказал: существо. Так как одни и те же предметы, производящие на него сходное впечатление, в то же время и неодинаково действуют на него, он отметил и это различие, дав им неодинаковые и различные имена, и стал говорить о существах телесных и нематериальных, живых и неживых, чувствующих и растениях, разумных и неразумных, а индивидуумам он стал приписывать последние отличительные признаки, назвав их Петром, Павлом и т. д. Далее, все мысли этого рода должны вытекать из природы вещей. Ведь таким образом теплота дает возможность судить не только об одном холоде, но по этому одному холоду и о всех подобных ему видах холода. В этом-то и состоит умозаключение. И лошадь знает не один только этот ячмень и не одну только лошадь, но всех подобных по признакам и по виду она считает лошадьми. Но и у существ признаются сходства и различия; и те существа умнее, которые умеют лучше различать и комбинировать без ошибок, т. е. не соединяя вместе разнородные предметы, что происходило бы в том случае, если бы, например, кто-нибудь сказал: осел есть человек или: золотая гора, и не разъединяя таких предметов, которые соединены, например, говоря: свет не светел, солнце не горячо, огонь не ощущается. Между предметами совершается общее и взаимное оповещение, которое происходит благодаря соприкосновению: так воздух, прикасающийся к другому воздуху, ощущает его возбуждение, так как приходит в движение вследствие его движения, становится холодным благодаря его охлаждению или нагревается им. И звезды, испуская лучи одна по направлению к другой, обмениваются мыслями. [...] Ведь речь является неудобным способом выражения мыслей, гораздо более медленным, чем выражение мысли предметов, свободных от грубой телесности. Так, ангелы и демоны, сразу понимающие взаимные мысли, выражают тысячу мыслей, в то время как мы выражаем словом одну мысль. И насколько писание быстрее ваяния, речь быстрее писания, познание быстрее слова, настолько же, и даже в гораздо большей степени, быстрее происходит у них выражение их мыслей. Так как все существа касаются друг друга, а предметы, которых они не касаются, сходны с теми, которых они касаются, то все они ощущают друг друга или непосредственно, или руководясь аналогией. Но умозаключение весьма сходно с ощущением; предвосхищенное ощущение есть память, а воспроизведенное ощущение есть воспоминание; ощущение многого сходного, как единого, есть понимание. Но название «ум» стало наконец применяться к человеческой мысли, равно как и умозаключение, которое есть разумное мышление. А слово «дух», которое есть название ветров, применяется к богу и к ангелам, так как, исходя от подобных им, мы каким-либо образом познаем их в том, в чем они непосредственно не усматриваются: однако следует воздерживаться от утверждения, что к ним применимы умозаключения и рассуждения как к человеку, которому они свойственны. Вообще им свойственно спокойствие и бесстрастие. Однако до сих пор они не лишились названия ветров,— дух, — хотя оно приличествует душам. Итак, мы можем сказать, что предметы на свой лад ощущают, воспроизводят ощущения, судят, обозревают, предвидят и познают по аналогии (стр. 168—172).
ДУХ БЕССМЕРТНЫЙ Я в горстке мозга весь, — а пожираю Так много книг, что мир их не вместит. Мне не насытить алчный аппетит — Я с голоду все время умираю. Я — Аристарх и Метродор — вбираю В себя огромный мир — а все не сыт. Меня желанье вечное томит: Чем больше познаю, тем меньше- знаю. Так, образ я бессмертного отца, Что нас, как рыбу море, окружает, Что разумом возлюблен мудреца, Что силлогизмом, как стрелой, пронзает, Свободна мысль. Тех радостны сердца, Кто, вбожествясь, божественность впитает (стр. 163).
|
