О ЧЕЛОВЕКЕ, КОТОРЫЙ ВСПОМНИЛ БЫ, ЧТО ОН СТАЛ ПОСЛЕДОВАТЕЛЬНО ПОЛЬЗОВАТЬСЯ СВОИМИ ЧУВСТВАМИ

Если предположить, что наша статуя помнит, в ка­ком порядке она стала пользоваться своими чувствами, то достаточно было бы заставить ее поразмыслить над самой собою, чтобы выяснить доказанные нами глав­ные истины.

Что я такое, сказала бы она, и чем я была? Что такое эти звуки, запахи, вкусы, цвета, которые я при­нимала последовательно за свои собственные модифи­кации и которые, как это кажется мне теперь, перехо­дят от меня к предметам? Что такое это протяжение, которое я открываю в себе и далее себя без всяких границ? Неужели все это различные способы ощущать себя? До того, как я получила зрение, я не знала небесного пространства; до того, как я научилась поль­зоваться своими членами, я не знала, что вне меня существует нечто. Мало того, я не знала, что я протя­женна; я была лишь точкой, когда я сводилась к ка­кому-то однообразному ощущению. Что же представ­ляет собой этот последовательный ряд ощущений, сделавший меня тем, что я есть, и создавший, может быть, то, чем является по отношению ко мне все окру­жающее меня?

Я ощущаю лишь себя, и именно то, что я ощущаю в себе, я вижу вовне или, правильнее, я не вижу вовне, но я составила себе привычку из некоторых суждений, переносящих мои ощущения туда, где они вовсе не на­ходятся.

21· 643

В первый момент своего существования я не знала вовсе того, что происходит во мне, я не разбирала еще здесь ничего, я не имела никакого самосознания; я су­ществовала, но без всяких желаний, не испытывая ни­какого страха; я едва наслаждалась собой, и если бы я продолжала существовать таким образом, то я ни­когда бы не предположила, что мое существование может занимать два мгновения.

Но вот я испытываю последовательно несколько ощущений. Они занимают мою способность ощущения в соответствии с интенсивностью сопровождающих их удовольствий или страданий. Благодаря этому они со­храняются в моей памяти, когда они уже не ощуща­ются моим органом. Так как мое внимание разделяется между ними, то я начинаю их сравнивать, я сужу об их отношениях, я составляю себе абстрактные идеи, я узнаю общие истины.

Тогда вся та активность, на которую я способна, устремляется на особенно понравившиеся мне модифи­кации; я испытываю потребности, я образую желания, я люблю, я ненавижу, я надеюсь, я боюсь, я имею страсти, и моя послушная память обнаруживает иногда такую яркость, что я воображаю себе, будто испыты­ваю ощущения, которые в действительности я только вспоминаю.

Удивленная тем, что происходит во мне, я начинаю наблюдать себя еще более внимательным образом. Каж-. дое мгновение я чувствую, что я уже не то, чем я была. Мне кажется, что я перестаю быть собою, чтобы стать каким-то другим я. Наслаждаться и страдать — вот к чему сводится по очереди мое существование; и на основании последовательной смены моих модификаций я замечаю, что длюсь. Таким образом, для этого нужно было, чтобы мое я изменялось каждое мгновение с ри­ском превратиться в другое я, в котором мне больно очутиться.

Чем более я сравниваю свои модификации, тем бо­лее я чувствую удовольствие и страдание от них. Удо­вольствие и страдание продолжают взапуски привле­кать к себе мое внимание; оба они развивают все мои способности; я приобретаю привычки лишь потому, что

я подчиняюсь им, и я живу лишь для того, чтобы же­лать или страшиться.

Но вскоре я начинаю существовать одновременно несколькими способами. Привыкнув замечать их, когда они следуют друг за другом, я начинаю замечать их также тогда, когда я их испытываю одновременно, и мое существование кажется мне умножающимся в одно и то же мгновение.

Но вот я дотрагиваюсь руками до себя самой, я до­трагиваюсь ими до того, что окружает меня. Тотчас же новое ощущение как бы придает плотность всем моим модификациям. Под моими руками все приобретает твердость. Удивленная этим новым ощущением, я еще более удивляюсь тому, что не нахожу себя во всем том, до чего я дотрагиваюсь. Я ищу себя там, где меня нет; мне кажется, что лишь одна я имела право существо­вать и что все то, что я встречаю, образуясь за счет моего существа, открывается мне лишь для того, чтобы ввести меня во все более узкие границы. Действитель­но, чем становлюсь я, сравнивая точку, в которой я на­хожусь, с пространством, заполняемым этой массой предметов, которые я открываю?

С этой минуты мне начинает казаться, что мои мо­дификации перестают принадлежать мне; я составляю из них совокупности вне себя; я образую из них все предметы, с которыми я знакомлюсь. От идей, тре­бующих менее сравнений, я поднимаюсь до идей, ко­торые я приобретаю лишь в результате работы комби­нирования. Я перевожу свое внимание с одного пред­мета на другой и, собирая в понятии, образуемом мной о каждом из них, замечаемые мною в нем идеи и от­ношения, я начинаю размышлять над ними.

Если первоначально я двигаюсь из одного лишь желания двигаться, то теперь я вскоре начинаю дви­гаться в надежде встретить новые удовольствия, и, ставши способной к любопытству, я непрерывно пере­хожу от страха к надежде, от движения к покою. Ино­гда я забываю то, что вытерпела, иногда же я прини­маю предосторожность против угрожающих мне бедст­вий. Наконец, удовольствие и страдание, единственные принципы моих желаний, научают меня вести себя в

пространстве и составлять себе по всякому поводу но­вые идеи.

Могла ли бы я иметь другие способности, кроме спо­собностей двигаться и манипулировать телами? Я не думала этого, ибо я совершенно забыла, чем я была. И каково же было мое изумление, когда я снова нашла себя звуком, вкусом, запахом, светом и цветом! Вскоре мне начинает казаться, что я поддалась иллюзии, кото­рую, кажется, рассеивает осязание. Я умозаключаю, что все эти модификации получены мною от тел, и я настолько привыкаю ощущать их как бы находящи­мися в действительности в них, что мне трудно думать, что они не принадлежат им.

Что проще способа, каким я научилась пользоваться своими чувствами!

Я открываю глаза для света, и сперва я вижу лишь светлое и окрашенное в цвета облако. Я ощупываю, подвигаюсь вперед,.снова ощупываю; незаметно на моих глазах хаос начинает рассеиваться, осязание как бы разлагает свет; оно отделяет друг от друга цвета, распределяет их,по предметам, открывает освещенное пространство, и в этом пространстве величины и фи­гуры, направляет мои глаза до известного расстояния, открывает им путь, по которому они должны устрем­ляться вдаль по земле и подняться затем до неба; сло­вом, оно развертывает перед нами Вселенную. [...]

Таково чувство зрения. Получив только первые уроки у осязания, оно начинает рассеивать сокровища в природе; оно расточает их, чтобы украсить места, от­крываемые ему его руководителем, и оно превращает небеса и землю в волшебное зрелище, все великолепие которого почерпнуто в действительности из его собст­венных ощущений.

Чем же была бы я, если бы, всегда сосредоточенная в себе, я не умела вынести своих модификаций вне се­бя? Но лишь только осязание приступает к обучению других моих чувств, как я начинаю замечать вне себя предметы, привлекающие мое внимание благодаря до­ставляемым ими мне удовольствиям или страданиям. Я сравниваю их между собой, я сужу о них, я ис­пытываю потребность отыскивать их или избегать их;

я желаю их, люблю их, ненавижу их, боюсь их; каж­дый день я приобретаю новые знания, и все окружаю­щее меня становится орудием моей памяти, моего во­ображения и всех моих душевных операций. [...]

Я изучаю плоды и все пригодное для моего пропи­тания; я отыскиваю средства добыть их; я изучаю жи­вотных; я наблюдаю тех из них, которые могут повре­дить мне; я приучаюсь спасаться от ударов; наконец, я изучаю все, что задевает мое любопытство; в соот­ветствии со своими страстями я составляю себе пра­вила для суждения о хорошести и красоте вещей. [...]

Наученная опытом, я анализирую, я обдумываю до того, как действовать. Я уже не повинуюсь слепо своим страстям, я сопротивляюсь им, я веду себя согласно приобретенным мною знаниям, я свободна, и я лучше пользуюсь своей свободой по мере того, как я приобре­таю больше знаний.

Но какова достоверность этих знаний? Ведь я вижу только себя, я наслаждаюсь только собой, ибо я вижу лишь свои модификации, они есть моя единственная собственность, и если привычные суждения понуждают меня думать, что существуют чувственные качества вне меня, то они этого не могут доказать мне. Следова­тельно, я могла бы быть такой, какова я есть, обладать теми же самыми потребностями, желаниями, страстя­ми, хотя бы предметы, к которым я стремлюсь или ко­торых я избегаю, не обладали ни одним из этих качеств. Действительно, без осязания я считала бы всегда за­пахи, вкусы, цвета и звуки принадлежащими мне, я ни­когда не думала бы, что существуют испускающие за­пах, издающие звук, окрашенные в цвета, обладающие вкусом тела. Где же могла бы я почерпнуть уверен­ность в том, что я не ошибаюсь, когда я утверждаю, что существует протяжение?

Но для меня неважно достоверно знать, существуют ли или не существуют эти вещи. Я обладаю приятными или неприятными ощущениями; они действуют на ме­ня так, как если бы они выражали качества самих предметов, которым Я склонна приписывать их, и этого достаточно для моего самосохранения. В действитель­ности образуемые мною идеи о чувственных вещах

смутны, и я лишь несовершенным образом отмечаю отношение их. Но достаточно мне сделать несколько абстракций, чтобы получить отчетливые идеи и заме­тить более точные отношения. Тотчас же я начинаю находить двух сортов истины: одни из них могут пе­рестать существовать, другие же были, суть и будут всегда.

Но если я знаю несовершенным образом внешние предметы, то не лучше я знаю самое себя. Я вижу, что я состою из органов, способных получать различ­ные впечатления, я вижу, что я окружена предметами, действующими каждый по-своему на меня; наконец, в удовольствии и страдании, постоянно сопровождаю­щих испытываемые мною ощущения, я, как мне кажет­ся, нахожу принцип своей жизни и всех своих способ­ностей.

Но разве это я, облекающееся в цвета для моих глаз, приобретающее твердость под моими, руками, знает себя настолько лучше, что оно может теперь счи­тать принадлежащими ему все части этого тела, кото­рыми оно заинтересуется и в которых, как ей кажется, она существует? Я знаю, что они принадлежат мне, хотя и не могу понять этого; я вижу себя, я осязаю себя, одним словом, я ощущаю себя, но я не знаю, что я такое, и если раньше я считала себя звуком, вкусом, цветом, запахом, то теперь я уже не знаю, чем я дол­жна считать себя (стр. 254—261).

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Когда статуя обладала только основным ощуще­нием, то все ее существо, все ее знания, все ее удоволь­ствия сводились к одному однообразному ощущению. Сообщив ей последовательно новые модификации и но­вые чувства, мы могли наблюдать, как у нее образу­ются желания, как она учится у опыта управлять ими или удовлетворять их и переходить от потребностей к потребностям, от знаний к знаниям, от удовольст­вий к удовольствиям. Следовательно, она не что иное, как то, что она приобрела. Почему бы не сказать того же самого и о человеке? (стр. 264)

 

ДИДРО

Дени Дидро (1713— 1784) — великий французский философ-материалист и ате­ист, писатель, теоретик искус­ства. Родился в семье за­житочного ремесленника. По окончании коллежа в Пари­же примкнул к просветитель­скому движению во Франции и в дальнейшем стал одним из его руководителей. Сначала выступал с позиций деизма, но уже в сочинении «Письма о слепых в назидание зря­чим» (1749) встал на позиции материализма и атеизма. За распространение «опасных мыслей» был арестован и не­которое время провел в за­ключении. По освобождении,

возглавил издание знаменитой «Энциклопедии наук, искусств и ремесел», вокруг которой объединились математик и фило­соф Даламбер (1717—1783), который несколько лет был сорат­ником Дидро по редактированию энциклопедии, Вольтер, Мон­тескье, Кондилъяк, Гольбах, Руссо и другие просветители.

Несмотря на всевозможные преследования и препятствия, чинимые французским правительством, Дидро довел это изда­ние до конца (1751—1780). В 1773 г. по приглашению Екате­рины II посетил Россию. Наиболее значительными философ­скими произведениями Дидро, кроме упомянутого выше, явля­ются: «Мысли об объяснении природы» (1754), «Разговор Даламбера и Дидро» (1769), «Сон Даламбера» (1769), «Философ­ские основания материи и движения» (1770), «Систематическое опровержение книги Гельвеция «О человеке»» (1773—1774), а также художественное произведение «Племянник Рамо» (1762—1779), содержащее глубокие философские идеи. В на­стоящем томе публикуются отрывки из «Разговора Даламбера и Дидро», «Сна Даламбера» и «Философских оснований материи и движения». Они подобраны В. Н. Кузнецовым по «Набран­ным философским произведениям» Дидро (М., 1941).