ЗДРАВЫЙ СМЫСЛ

Некоторые авторы на­столько смешали [понятия] «общество» и «правительство», что между ними не осталось никакого или почти никакого различия; между тем это ве­щи не только разные, но и разного происхождения. Об­щество создается нашими по­требностями, а правительст­во — нашими пороками; пер­вое способствует нашему сча­стью положительно, объединяя наши благие порывы, второе же — отрицательно, обуздывая наши пороки; одно поощряет сближение, другое порождает рознь. Первое — это защит­ник, второе — каратель.

Общество в любом своем состоянии есть благо, правитель­ство же и самое лучшее есть лишь необходимое зло, а в худ­шем случае — зло нестерпимое; ибо, когда мы страдаем или сносим от правительства те же невзгоды, какие можно было бы ожидать в стране без правительства, несчастья наши усу­губляются сознанием того, что причины наших страданий созданы нами. Правительство, подобно одеждам, означает утра­ченное целомудрие: царские дворцы воздвигнуты на развали­нах райских беседок. Ведь если бы веления совести были ясны, определенны и беспрекословно исполнялись, то человек не нуждался бы ни в каком ином законодателе; но раз это не так, человек вынужден отказаться от части своей собственности, чтобы обеспечить средства защиты остального, и сделать это он вынужден из того же благоразумия, которое во всех других случаях подсказывает ему выбирать из двух зол наи­меньшее. И так как безопасность является подлинным назна­чением и целью правительственной власти, то отсюда неопро­вержимо следует, что, какой бы ни была его форма, предпочти­тельнее всех та, которая всего вернее обеспечит нам эту безо­пасность, с наименьшими затратами и с наибольшей пользой (стр. 21-22).

Поскольку все люди от природы равны по происхождению, равенство это могло быть нарушено лишь впоследствии, разли­чия между богатыми и бедными вполне можно понять и не прибегая к таким неприятным и неблагозвучным словам, как угнетение и алчность. Угнетение часто является следст­вием, но редко или почти никогда — средством достиже­ния богатства. И хотя скупость предохраняет человека от нужды, она обычно делает его слишком робким, чтобы стать богатым.

Но существует другое, и более значительное, различие, для которого нельзя подыскать ни естественной, ни религиоз­ной причины: это разделение людей на монархов и подданных. Мужской и женский род — это природное различие, добрый и злой — это различия, идущие с небес, но как появился на земле человеческий род, столь превознесенный над всеми остальными и выделяемый подобно некоему новому виду [животных], — этим стоит заняться и выяснить, способствуют ли эти люди счастью или бедствиям человечества (стр. 26).

Слова Писания ясны и понятны. Они не допускают ника­ких двусмысленных толкований. Воистину всемогущий выра­зил здесь свой протест против монархического правления, или же Писание лживо. И есть полное основание полагать, что ко­ролевская власть не менее духовенства повинна в утаивании Писания от народа в католических странах, ибо всякая монар­хия есть не что иное, как политическое папство.

Зло монархии мы дополнили злом престолонаследия, и если первое есть ущерб и унижение для нас самих, то второе, будучи возведенным в закон, есть оскорбление и обман потом­ства. Ибо все люди по происхождению равны и ни у кого не может быть прирожденного права давать своей семье преиму­щество перед всеми другими, и хотя сам человек мог заслу­жить известную долю почестей от своих современников, однако его потомки могут быть вовсе недостойны наследовать их. Од­ним из самых сильных естественных доказательств нелепости прав престолонаследия является то, что их не одобряет при­рода, иначе она так часто не обращала бы их в насмешку, преподнося человечеству осла вместо льва (стр. 29—30).

Чем ближе форма правления к республике, тем меньше дела у короля. Довольно трудно найти подходящее имя для английской формы правления. [...] Ведь это республиканскую, но не монархическую часть Конституции Англии прославляют англичане, а именно свободу выбора палаты общин из своей среды. И нетрудно увидеть, что с падением республиканских добродетелей наступает рабство. Потому-то и несостоятельна Конституция Англии, что монархия отравила республику, а корона поглотила палату общин.

В Англии король только и делает, что воюет и раздает должности; иначе говоря, разоряет нацию и сеет в ней ссоры. Хорошенькое занятие для человека, получающего в год восемь­сот тысяч фунтов стерлингов и вдобавок боготворимого! Один честный человек дороже для общества и для господа, чем все коронованные негодяи, когда-либо жившие на земле (стр. 33).

Я навсегда отверг жестокого и мрачного фараона Англии и презираю негодяя, который, притязая на звание отца сво­его народа, может безучастно слушать, как этот народ ре­жут, и спокойно спать, имея на совести его кровь (стр. 42).

Но где же, говорят некоторые, король Америки? Я скажу тебе, друг, он царствует над нами, но не сеет гибель среди людей, подобно коронованному зверю Великобритании. Впро­чем, чтобы нам не иметь недостатка даже в земных почестях,

'/j23 Антология, т, 2 705

пусть будет торжественно назначен день для провозглашения хартии; пусть она будет вынесена и установлена на божествен­ном законе, на слове божьем; пусть на нее возложат корону, по которой мир мог бы узнать, насколько мы одобряем монар­хию, — королем в Америке является закон. Ибо как в абсолю­тистских государствах король является законом, так и в сво­бодных странах закон должен быть королем и не должно быть никакого другого. Но чтобы впоследствии не возникло каких-либо злоупотреблений, пусть в заключение церемонии корона будет разбита вдребезги и рассеяна среди народа, которому она принадлежит по праву.

Нам -принадлежит неотъемлемое право иметь собственное правительство, и всякий, кто всерьез поразмыслит над непроч­ностью человеческих дел, придет к убеждению, что куда ра­зумнее и безопаснее хладнокровно и обдуманно выработать собственную конституцию, пока это в нашей власти, нежели доверить столь значительное дело времени и случаю (стр.46).