ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ РОД

ДИДАКТИЧЕСКАЯ ПОЭМА

[...] ОЧЕРК ГЛАВНЕЙШИХ ЯВЛЕНИЙ, ПРОИСХОДИВШИХ В МИРЕ И НА ЗЕМЛЕ

Мир является единою, непонятною, бесконечною цепью явлений, причины которых нельзя постичь. Все в нем изум­ляет человека, но ничто не обнаруживает сущности видимых вещей. Все в нем всегда находится в действии и ничего не происходит случайно. Могучие стихии, гигантские творения и все мелкие вещи наравне с мирами и солнцами связаны в оп­ределенном порядке со всем тем, что существует, и даже с тем, что когда-то существовало.

На одном конце этой цепи находятся бесконечно малые вещи, которые нельзя усмотреть глазами и которые теряются в этой бесконечности. Отовсюду грозит им гибель, все напо­минает об их бренности. На другом же конце находятся огром­ные миры. Эти последние, движимые в бесконечности неведо­мой силой, распространяют повсюду чувство и жизнь, обнару­живая через бесконечность существующих вещей разнообразие форм движения и жизни.

Среди этих двух крайностей заключены все виды существ и определены все ступени чувства, измерены начало, конец, возможности всякой вещи..Ничто не может погибнуть, и ни­что не длится вечно. Все непрерывно начинается, преходит и кончается. Имеет начало все, как мертвое, так и живое. Но вся упорядоченная совокупность не превращается, не изме­няется, не кончается, не начинается (стр. 215—216).

ИЗ КНИГИ ТРЕТЬЕЙ

[...] Что касается прирожденных обязанностей человека, то все люди'в этом отношении рождаются равными. Но что касается прирожденных прав человека, то и сама природа

делает людей неравными. Это прирожденное неравенство лю­дей все теснее связывает человека с человеком. Оно за­ставляет людей взаимно обмениваться полезными услугами И вследствие этого принуждает их вступать в общественные союзы.

Каждое нарушение естественных прав собственности де­лает неравенство людей противным природе. Оно отталкивает людей друг от друга, разделяет их; заставляет человеческие племена ненавидеть друг друга. Согласно законам природы, нельзя изменять естественные обязанности человека, но сле­дует усовершенствовать его прирожденные права для того, чтобы он мог исполнять свои обязанности, выбирая при этом те или иные поступки, ибо в этом состоит настоящая врож­денная свобода человека; она дана ему вместе с жизнью и так же неприкосновенна, как и сама жизнь.

Никто, даже бог, не может лишить человека его естест­венных прав, человек не может отречься от обязанности поль­зоваться правами, принадлежащими ему по самой его приро­де; вследствие этого никто не может, не повергая человека в несчастье, отнимать у него права, дарованные ему природой. Кто пытается изменить хоть одну из природных обязанностей человека, тот покушается на его жизнь. Кто отнимает врож­денные человеку права, тот делает человека несчастным и портит ему жизнь. Неисполнение людьми их взаимных обязан­ностей делает одних пассивными, а в других пробуждает буй­ную сварливость; и то и другое портит жизнь людей, причи­няет тревогу и страдание.

Свобода, счастье и мораль невозможны там, где у одних отняты врожденные права, а другие получают права, не при­надлежащие им по природе. Само получение лишних прав одними является уменьшением естественных прав других и изменяет всю цель творения.

Одни становятся невольниками, а другие — угнетателями, но все они нарушают права человека, одни занимают место ниже тех границ, которые природа поставила людям, другие же — выше. Таким образом, и те и другие перестают быть людьми. Они начинают насиловать волю творца и становятся чудовищами среди его созданий. Одни становятся. несчаст­ными и должны страдать и стонать вследствие того, что не осознают некоторых необходимых природных потребностей; другие становятся несчастными и должны страдать и стонать вследствие того, что они имеют такие потребности, которых нет в самой природе.

Отнятие природных прав у человека вредит не только ему, но и производит вредное действие и на других людей. Знай­те же: если вы хоть одному племени среди людей разрешите присвоить сверхчеловеческие права, то вы тотчас же на сто миль кругом изменяете все природные человеческие отноше­ния. Целые народы принуждены будут терпеть утрату своих естественных прав, свобода и справедливость многих народов станут сомнительными (стр. 221—223).

ИЗ КНИГИ ДЕВЯТОЙ

Самодержавие, суеверие, власть благородных лишают че­ловека прирожденных прав. Они полностью нарушили законы природы. Они отбирают у человека его человеческие права и землю, ослабляют в нем силу разума и делают основой обще­ства порчу рассудка.

Пороки общества порождены пороками владения землей. Чем больше было учинено насилий при разделе земли и чем больше владение ею становилось привилегией немногих, тем больше пороков было в обществах людей. Усовершенствова­ние человеческих обществ связано с прогрессом во владении землей. Таким образом, главные эпохи в истории человечест­ва связаны с тем, как человеческие общества распоряжаются землей.

Где владение землей составляет привилегию самодержцев, известных сословий, родов или известных домов, там человек, лишившийся своих естественных прав и земли, стал вещью, животным. [...]

Дух самодержавия и жестокость, свойственная боярам, составляли отличительные черты богов этого времени. Подобно господарям, боги любили, чтобы их святыни посещались. Же­стокий разбойник, уверенный в братской поддержке богов, посещая их, наполнял их сени награбленной добычей. В на­чале этого варварского периода в представлениях людей не существовало никакой разницы между жестокостью и вели­чием. Человек, больше всего уважавший завоевателя, пресмы­кавшийся перед ним и дрожавший перед ним, не мог себе представить богов в другом виде, как только в виде воителей; следовательно, богам, как и воителям, милее всего жертва, представляющая собой добычу, взятую у убитого, или же кровь невольника. Одни больше любят кровь молодых, другие же — старых; эти предпочитают кровь знатных детей крови бедных. Волосы встают дыбом, когда читаешь о жестоких человеческих жертвоприношениях, производившихся в то вре­мя! (стр. 232—234).

ВСТУПЛЕНИЕ К ПЕРЕВОДУ ТРУДА БЮФФОНА' «ЭПОХИ ПРИРОДЫ»

[...] Если задуматься над способами просвещения людей, то окажется, что вса наши знания основаны на двух видах истины: первая — это очевидная истина, вторая — это истина правдоподобная. Из них в природе существует только первая:

Человек может получить знания только о тех вещах, ко­торые постигаются его ощущениями, — таковыми являются тела. Из них каждое имеет многообразные особенности, кото­рые имеют отношение к нам в большей или меньшей степени. Тот человек, который видит ясно наиболее общие связи этих вещей, узнает очевидную истину; знание, основанное на таких

принципах, будет самым совершенным. Вот почему наиболее общие науки являются и наиболее очевидными. Математика обязана своей очевидностью всеобщности и наглядности пред­метов; но и в ней часто обнаруживаются различные ступени достоверности, так как не все ее части основаны на одина­ково всеобщих и очевидных началах. Часть, основанная на физических данных, открывает лишь правдоподобные истины, а часто является только следствием догадок. Другая же часть, которая измеряет величины тел, объясняет самые общие свой­ства их; я хочу сказать, что алгебра, геометрия и механика носят печать очевидности; но и между теми истинами, кото­рые открывают нашему разуму эти науки, имеются различные оттенки. Чем обширнее их цель, чем более всеобщий и на­глядный характер они носят, тем яснее их начала, тем оче­виднее истины, открываемые ими. По этой причине геометрия более очевидна, чем механика, а обе вместе более очевидны, чем алгебра. Самые частные истины, которые большинство людей считает недоступными, Часто являются наиболее оче­видными.

Чем больше мы задумываемся над ощутимыми свойст­вами тел, тем плотнее мрак окутывает наш разум. Мысль о том, что линия кроме длины имеет еще ширину и толщину, делает проблемы геометрии запутанными. Непроницаемость тела, связанная с его непрерывностью, представляет новую тайну для нашего ума. Чем глубже человек погружается сво­ей мыслью в науку о материи, чем больше ощутимых свойств он связывает с нею и чем внимательнее он их рассматривает, тем меньше он видит, тем в большей степени истина убегает от него.

Если после того, как мы произведем многочисленные опы­ты, поразмыслим над их результатами и узнаем различные свойства определенного тела и т. д., и т. д., мы все же сумеем сравнить их между собой и обобщить наши знания о них; если нам не удастся открыть ясно их отношения друг к другу, то это значит, что мы не имеем точных знаний, а только правдоподобные. Таким же образом недобросовестный граж­данин, который, не принимая во внимание общего блага, ищет только собственной пользы, очевидно, не знает той истины, что он вредит себе самому; но этот вред очевиден для Мон­тескье, ибо он хорошо понимал, что индивидуальное благо нельзя отделить от блага общественного. Первый (а таких большинство), ослепленный грубым невежеством или сбитый с толку мыслями об индивидуальном благе и об общественном благе, не знает, как их согласовать друг с другом. Он не мо­жет открыть той очевидной истины, что ни в коем случае нельзя причинить ущерба всей вещи, не причиняя ущерба ка­ждой части ее.

В науках часто бывает так: обширные сведения о различ­ных телах, многочисленные особенности определенных тел, которые кажутся нам отдельными истинами, говорят о тех свойствах вещей, которые нам известны меньше всего, по-

скольку мы не умеем видеть их в связи друг с другом, обоб­щать их и выводить из одной причины. Это многочисленные, но печальные истины, свидетельствующие о слабости нашего разума.

В таком случае необходимо признать, что избыток сведе­ний является результатом недостатка наших знаний. Электри­ческие тела, большое количество свойств которых мы знаем, являются телами, которые меньше всего нам известны. Сила, которая при трении притягивает к себе легкие тела, и та сила, которая в животном теле производит столь сильное по­трясение, кажутся нам двумя особыми силами, и, однако, если бы могли узнать причину и первой и второй, то оказалось бы, что это только одна сила.

Вот почему бывает, что, чем больше у нас многозначия, тем меньше от него пользы; чем больше сведений мы полу­чаем, но меньше знаем отношения вещей друг к другу, тем больше мы удаляемся от истины. Нет той вещи, о которой мы имели бы больше знаний, чем о человеке, но нет и такой вещи, о которой мы знали бы меньше.

Поэтому, чем больше мы обобщим наши знания, тем лучше мы усмотрим их взаимную связь друг с другом. Чем меньше начал будет иметь какая-либо наука, тем яснее мы обнаружим истину. Так, наилучший строй имеет то государ­ство, которое имеет меньше всего законов, но известно всем своими богатствами.

Мы не имеем совершенного труда о моральной науке, яо имеем больше всего сведений в этой области: ибо человек с самого своего начала стремился быть счастливым, поэтому он всегда думал о том, чтобы найти законы, приводящие к сча­стью. Но тот же человек, запутавшись, если можно так выра­зиться, в бесконечном количестве знаний и не умея их сравнивать друг с другом, вывел ложные заключения из своих мыслей. Его малый разум, не сумевший охватить их все вме­сте и обобщить, увеличил без нужды принципы и тем самым удалился от истины.

Если природа произведет когда-либо такой счастливый ум, который сумеет охватить все знания о человеке, обобщить ограниченное количество понятий и построить всю науку нравственности из одной или двух истин, то только такой ум сумеет сказать человеку, что ему следует делать для того, чтобы стать счастливым. [...]

Если мы собрали самые многочисленные сведения, то единственным путем к отысканию истины будет путь умень­шения числа разрозненных данных и наибольшего обобщения наших идей. Наш разум должен как можно теснее связать воедино свои мысли, обобщить их и свести только к несколь­ким очевидным истинам. Стеклянная призма различает бес­численную массу лучей солнца, разделяет их и разграничи­вает на семь первичных цветов. Так и человек, который бы сумел единым взором окинуть весь свет, узрел бы в нем единую линию причин и следствий.

Идея о таком способе поисков знания и нахождения исти­ны склонила меня к переводу «Эпох природы». В этом труде великий ум, объяв всю природу, все, что узрел в ней, — хочу сказать, все ее явления — вывел из пяти главных Принципов, а те в свою очередь свел к одной причине.

Правда, эта причина предположительна. Но если не хва­тает данных опыта, достоверность может быть заменена веро­ятным предположением. Пусть об этом судит каждый как хочет, но нельзя не удивиться силе столь редкого ума и не поучиться у него, как мыслить. И даже сами его ошибки, пробуждая нашу мысль, поведут тем самым нас к истине (стр. 207—210).