КОЛЛОНТАЙ

Гуго Коллонтай (1750—1812) — видный польский общест­венно-политический деятель и философ-материалист. Родился в небогатой шляхетской семье, учился в Краковской акаде­мии, а затем продолжал образование в Вене, Риме и Неаполе. В 1775 г. по политическим соображениям Коллонтай принял духовный сан, но был решительным противником католиче­ского обскурантизма. Много сделал для реформы образования в Польше. С конца 80-х годов XVIII в. стал виднейшим идео­логом шляхетско-буржуазного блока, писал публицистические произведения. В дальнейшем принимал активное участие в восстании Костюшко и стал идеологическим главой польских республиканцев. После подавления этого восстания Коллонтай был арестован австрийскими властями и восемь лет томился в заключении. Здесь он написал свои главные философские труды — «Физическо-моральный порядок, или Наука о правах и обязанностях человека, вытекающих из вечных, неизменных и необходимых законов природы», а также «Критический раз­бор основ истории начала человеческого рода». Ниже публи-

23 Антология, т. 2 709

куются отрывки из этих произведений, подобранные И. С. Йар-ским по изданию: «Избранные произведения прогрессивных польских мыслителей», т. I. M., 1956.

ПОДГОТОВИТЕЛЬНЫЕ МАТЕРИАЛЫ К ТРУДУ «ФИЗИЧЕСКО-МОРАЛЬНЫЙ ПОРЯДОК»

[...] § 11. Человек чувствует свои собственные потребности, но не находит в себе того, что бы их удовлетворяло. Способ­ности (sity), которые он имеет, являются только инструмен­том для познавания, добывания и использования вещей; его собственные силы надо рассматривать как средство к дости­жению человеком через вещи своего предназначения. Состоит же предназначение человека в сохранении и поддержании собственного существования.

§ 12. Существует поэтому неизбежная связь между чело­веком и вещами, ибо природа заключила в них единственное средство удовлетворения его потребностей, ибо без них чело­век обойтись не может.

§ 13. Человек в этой связи [с вещами] обнаруживает свое предназначение, ибо он обречен на поиски, собирание и ис­пользование вещей. Но из их бесчисленного множества одни удовлетворяют его потребности, другие мешают или даже вре­дят.этому. Поэтому человек должен распознавать нужное ему и ненужное, полезное и вредное, чтобы безопасно пользовать­ся одними вещами и остерегаться других. Для этого он обла­дает особыми способностями — ощущать и мыслить, с помо­щью которых он может исследовать и распознавать вещи, и это опять-таки является предназначением человека. [...]

§ 16. И поэтому всякий случай наблюдения и распознава­ния вещей следует приписывать исключительно способностям человека, т. е. действиям его ощущений и мыслей. Если чело­век своими способностями может дойти до открытия внутрен­ней сущности вещи, то он познает ее так, как она есть в себе, если же так далеко зайти не сумеет, то сущность вещи оста­нется для него скрытой... [...]

§ 23. Мысль познает соответственно тому, что ей сооб­щают чувства, и она всегда создает такое представление, ка­кое возникает в чувствах. Поэтому соответствие действия пред­мета на чувство с действием чувства на мысль мы называем понятием.

§ 24. А когда мысль познала и утверждает нечто о вещи согласно тому, как вещь действовала на чувство и как это представилось в мысли, то процесс проверки мы называем пониманием или согласованием понятия с разумом.

§ 25. Понятие от понимания отличается тем, что первое начинается от действия предмета на чувство, чувства — на мысль, понимание же, наоборот, начинается от действия мы­сля, идет до обсуждения действия чувств, кончается на про­думывании предмета.

§ 26. Согласно этому понимание является, собственно, ис­пытанием понятия. Этот удивительный способ убеждения в правильности понятия должен быть следствием применения способностей человека, использованных наилучшим и надеж­нейшим способом. Мы видели [...], что человек имеет способ­ность наблюдения вещей посредством чувств, которые достав­ляют мысли изображения отдельных предметов; что он имеет способность сохранения этих представлений в памяти; что среди великого множества представлений, сохранившихся в памяти, человек может, познавая, различать, отделять, сопо­ставлять и т. д. Итак, к пониманию вещи, о которой он создал понятие, человек идет определенным путем через различение, отделение, сопоставление и т. д. [...]

§ 35. Человек, следовательно, может иметь уверенность, что то, что он познал, есть так в самой вещи; но как же он сможет уверить в том других людей? [...] Если вещь, которую другие люди наблюдают, о которой составили понятие и кото­рую познают теми же путями, представляется им такой же, какой представлялась этому человеку, и понимают они ее так же, как и он, то знание будет одинаковым... А поэтому в том, в чем уверен он, станут уверены и они, а то, в чем уверены многие (причем к этой уверенности они пришли согласно од­ним и тем же правилам), становится очевидным знанием.

§ 36. Поэтому можно утверждать, что очевидность не пред­
ставляет ничего иного, как только единообразное знание вещи,
в котором каждый может быть уверен благодаря одинаково­
му употреблению способностей наблюдения, понимания и рас­
судка. [...] -

§ 37. Мы говорили, что человек может быть уверен, что то, что он познал, есть так в самой вещи. Это· утверждение нужно хорошо понять. Ибо все действия чувств и мыслей, которые мы используем для познания какой-либо вещи, про­исходят только в нас; как же мы можем утверждать, что че­ловек познает предмет, как он есть в себе? Можем благо­даря соответствию действия предмета на чувства с действием чувства на мысль. Поэтому-то, говоря о знании, мы не подра­зумеваем [непосредственного] знания вещи такой, какой она может быть в себе помимо нашего понятия, но имеем в виду образ вещи, который чувства сообщают мысли; он же нахо­дится в вещах, или, другими словами, сам является таким, какова вещь.

§ 38. Когда человек, идя одной и той же дорогой познания, находит вещь всегда такой, какой ее однажды познал; когда другие люди, делая то же самое, убеждаются в том же, мы со­глашаемся, что познание не только является очевидным, но что оно истинно по отношению к самой вещи, т. е., сколько бы раз мы ни употребляли наши способности познания, мы всегда убеждаемся, что вещь такова, какой мы ее уже однажды по­знали. А очевидность ведет нас к открытию истины или к общему согласию относительно познания данной вещи. [...]

§ 47. Человек не вдруг и не сразу приходит к позшшию

'многих вещей; особенно это касается их внутренней струк­туры, качества, признаков и различий. К такому знанию он приходит постепенно и поэтому утверждает, что то, чего он не знал, познает со временем, и то, чего не знал хорошо, со временем познает лучше. И человек никогда не перестает ис­следовать и изучать вещи, считая, что могут быть сущности, их признаки, качества, различия и т. д., которых он не знает. Он представляет себе в мыслях существование неизвестных сущностей, отделив чувственный образ от уже известной сущ­ности. Человек видел, что посредством своих слабых чувств он не мог познать те вещи, которые впоследствии открыл бла­годаря изобретению различных инструментов, помогающих ощущению. А отсюда он делал вывод, что есть сущности, кото­рых он не может открыть чувствами. Он наблюдал, что ощуще­ния могут быть ошибочны, и делал вывод, что есть сущности, которые кажутся нам иными, чем они есть на самом деле. Итак, имея прирожденное предназначение исследовать и познавать вещи, стремясь к этому неустанно, не будучи в состоянии познать все сразу, не останавливаясь на том, что познал, че­ловек говорит, что ничего не знает, что не может познать сущность всех вещей, что он их даже не в состоянии открыть, что они ему могут казаться иными, чем есть в себе. [...]

Человек предназначен совершенствовать свои способности познания, упражнять их в правильном наблюдении, понима­нии и распознавании вещей, чтобы таким путем уберечься от ошибок, нерассудительности, невежества и глупости и чтобы каждую вещь познать основательно и научно; одним словом, чтобы знать, как надо познавать вещи. [...]

Пожилой человек подвержен многочисленным немощам, которые отнимают или притупляют чувства, перерезают ему единственную дорогу к познанию вещей. Слепой плохо видит или совсем не видит, глухой плохо слышит или совсем не слышит; разбитый параличом или другой какой-нибудь бо­лезнью, которая нарушает деятельность нервов, плохо или со­всем не ощущает; болезнь мозга, который мы называем орга­ном представлений (organum sensorium), ведет к тому, что человек, хотя и имеет внешние органы чувств неповрежден­ными, не может правильно себе представить того, что ему приносят чувства, или же плохо представляет; поэтому не все­гда и не каждый человек может познавать вещи. [...]

Мы имеем склонность к тому, чтобы сомневаться в знании вещей, которое может быть несогласно с нашим наблюде­нием, пониманием и рассудком. Но не потому мы сомнева­емся, что не хотим верить ничему тому, чего мы сами пони­мать не можем, а потому, что хотим лучше убедиться [в исти­не] через наше собственное знание, чем через уверенность в достоверности знания других людей. Такое сомнение не только не противоречит свидетельствам других людей, но, ко­нечно, является единственным средством для человека, данным ему природой, познать правильно с помощью других людей вощи, которые сам он познать не мог (стр. 354—359).

КРИТИЧЕСКИЙ РАЗБОР ОСНОВ ИСТОРИИ НАЧАЛА ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО РОДА

том т, часть в

ОБ ИСТОРИИ ФИЛОСОФИИ НА ВОСТОКЕ ОТ САМЫХ

РАННИХ ЗАЧАТКОВ ЕЕ, В ОСОБЕННОСТИ ЖЕ

О КОСМОГОНИЧЕСКИХ СИСТЕМАХ И ТЕОЛОГИЧЕСКИХ

ДОГМАТАХ, НА КОТОРЫХ БЫЛО ОСНОВАНО

ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВО ДРЕВНИХ НАРОДОВ

[...] § 2. Как возникла философия и через какие ступени она прошла, пока не достигла совершенства?

Когда человек в первый раз задумался над своим собст­венным существованием и над окружающими его предметами, то к подобным исследованиям его побудили потребность или любопытство. Считая себя исходной точкой всего, с которой следовало соотнести все остальное, он должен был выбрать метод исследования, согласно которому нужно все сравнивать с человеком для того, чтобы понять, почему некоторые пред­меты похожи на него, а другие не похожи. Начиная с себя самого и глядя на других людей, он видел, что они имеют такие же признаки жизни, обладают такой же способностью движения, как он, мыслят так же, как он, создают представ­ления, излагают их при помощи языка и т. д. Глядя на раз­личных животных, он замечал в них ту же самую жизнь, то же самое движение, но видел, что они имеют другую форму, чем он, и не обладают способностью излагать свои мысли при помощи языка. Глядя на деревья, кусты и расте­ния, он в них замечал известные признаки жизни и роста, но не видел в них способности к самопроизвольному движе­нию. Осматриваясь далее, он увидел различные существа, ко­торые остаются в одном состоянии и сохраняют свою форму и сохраняли бы ее бесконечно, если бы какая-нибудь внешняя причина не двигала и не разрушала бы их. Сравнивая все эти существа с самим собой, человек пришел к тому выводу, что одни из них живые, а другие мертвые и лишены воли, что способностью к самопроизвольному движению одарены лишь живые существа, а мертвые лишены ее, что те, которые могут самопроизвольно двигаться, отличаются от человека в том отношении, что они не имеют языка, который был бы спосо­бен передать все их мысли и представления. Такой способ знакомства с предметами является ясным и естественным для каждого человека; этим путем идут все народы, когда они знакомятся с предметами, попадающимися на их пути.

Имеется, однако, разница между человеком, который на­чинает впервые размышлять над предметами, окружающими его, и тем человеком, который при своем дальнейшем знаком­стве с ними начинает заниматься исследованием того, почему

эти.вещи устроены так, а не иначе. Ибо первый, заметив сходство или разницу в уже познанных предметах, не зани­мается дальнейшими исследованиями, а при всех своих даль­нейших наблюдениях судит на основании аналогии; другой же, не доверяя сходству, старается открыть причины каждого явления, которое привлекло его внимание.

Так, первый, глядя на огонь или воду и замечая, что пла­мя находится в непрерывном движении, а вода во всех ключах и реках течет и непрерывно движется к морю, опрометчиво заключает из этого, что и огонь и вода одарены силой само­произвольного движения. Точно так же, глядя на тела, кото­рые движутся по бездонному небу, и замечая их вращение и величайший порядок, он заключает отсюда, что эти тела одарены способностью самопроизвольного движения. Но как только человек вступил на этот путь, ему уже начинает ка­заться, что он понял все, что если он будет придерживаться этого правила, то сумеет сделать дальнейшие безошибочные выводы. Замечая в самом себе кроме способности к самопро­извольному движению еще способность к пониманию, он ста­нет приписывать эту способность стихиям и даже небесным светилам. Углубившись снова в размыщления над самим собой и заметив, что он составлен из такой же материи, из какой составлены мертвые тела, человек делает вывод, что тела, похожие на него своей способностью движения, также сло­жены из двух особых сущностей, т. е. из силы, которая их движет, и из пассивной материи, тогда как мертвые тела, по­стоянно сохраняя свою форму, не обладают способностью. дви­гаться, мыслить и излагать свои мысли посредством речи. Ана* логию этого рода как единственное правило для понимания разницы или сходства между существами мы находим повсе­местно у всех народов, начинающих заниматься философией, и даже у народов диких. На ней кончается все их понимание, дальнейшее заменяется воображением.

Таковы очень слабые начала той первой философии, когда человек приступает к познанию вещи прежде, чем ее изучат иные, физические науки, которые, пользуясь аналогией, не за­бывают всех других правил, ведущих к открытию истины (стр. 440—442).

СТАШИЦ

Станислав Сташиц (1755—1826) — польский политический деятель, естествоиспытатель и философ. Родился в семье бур­гомистра г. Пила. Учился в Лейпцигском и Геттингенском университетах. Некоторое время жил в Париже, где установил связи с энциклопедистами. Увлекся изучением естественных наук (в особенности геологии). По возвращении в Польшу Сташиц отдался литературно-публицистической и политиче­ской деятельности, формулируя программу шляхетско-буржуаз-ного блока. В дальнейшем (в 90-х годах XVIII в.), отходя от активной политической деятельности, занимался научно-иссле-

дователъской деятельностью в области геологии и написанием философских трудов. Главный из них — философско-дидакти-ческая. поэма «Человеческий род» (написана в основном в 1793—1795 гг., впервые опубликована в собрании его сочине­ний в 1819—1820 гг.). Немалый философский интерес представ­ляет также «Вступление» Сташица к его переводу известного труда виднейшего французского естествоиспытателя Вюффона «Эпохи природы» (изданного β Польше β 1786 г.). Ниже пуб­ликуются отрывки из двух этих трудов Сташица, подобранные В. С. Нарским по изданию, указанному в предисловии к фи­лософским текстам Коллонтая.