Общее число газет по областям
Таблица №3 число газет по содержанию
Таблица №4 число газет издающихся на языках
Таблица №5 число газет по срокам их выхода
Литературным ежемесячником этой партии служит «Научно-литературный сборник», издаваемый «Галицко-русской матицей». В соответствии с этими разногласиями на почве чисто культурной распределяются и политические симпатии и тяготения обоих этих направлений: все симпатии старорусской партии принадлежат России и «русскому духу» в том виде, в каком его понимают нынешние представители русского славянофильства; младорусинская партия отдает свои симпатии европеизму. Сильным препятствием для развития русинской прессы является малое распространение грамотности среди русинского населения, в применении к которому действующий в Австрии закон об обязательности первоначального обучения остается, ввиду господствующей среди русинского населения нищеты, мертвой буквой. Рядом с русинской и польской прессой в Галиции и Буковине издается еще несколько органов на еврейском и румынском языках. Сильное развитие получила в населенных итальянцами австрийских областях итальянская пресса, выдвинувшая в Далмации, Береговой земле и Тироле несколько крупных органов, как «Piccolo» в Триесте, «Avvenire» в Спалато. Большинство итальянских органов, отстаивая либеральную программу, ведет ожесточенную борьбу с живущим бок о бок с ним славянским населением. В Тироле итальянские органы энергично отстаивают программу автономности итальянской части Тироля; итальянские органы Триеста не всегда ограничиваются автономистскими требованиями и нередко проявляют свои симпатии ирредентистскому движению, мечтающему о воссоединении этих областей с Италией... Общее представление о состоянии печати в последнее время можно составить из приложенных таблиц (см. Таблицы №№ 2; 3; 4; 5) о числе газет и журналов в Австрии и их распределении по различным областям или «коронным землям» в 1901 г.
* * *
Предложенный нами краткий очерк развития австрийской прессы и ее положения в настоящем был бы не полон, если бы мы не остановились на тех нареканиях, которые она вызывает. Мы сочли более удобным сделать это не применительно к отдельным органам, против которых раздаются эти нарекания, а в заключительном слове, имевшем в виду общую характеристику. Нарекания эти исходят из разных сторон. Есть среди них такие, которые напоминают ворчание и сердитое бессилие Щедринского будочника, который никак не мог взять в толк, как это обывателю разрешается такое своеволие, как право сворачивать, где ему угодно и когда ему угодно, то направо, то налево, то поворачивать назад, то даже идти вперед, и которому очень хотелось построить всех обывателей в ранжир и направлять всех мановением будочнической руки в одну и ту же сторону. Этим недовольным можно было бы ответить словами австрийского министра-президента Кербера, который в одном из своих циркуляров, по вопросу о возбуждении преследований против органов печати, разъясняет представителям прокурорского надзора, что преследованию не может подвергаться серьезная критика общественных явлений, даже если она составлена в резкой форме, «ибо что не может устоять против критики, то, очевидно, обладает недостаточной жизнеспособностью». Но нарекания раздаются не только со стороны принципиальных противников света и гласности, которые не могут мириться с фактом существования возможности для каждого высказывать и отстаивать свои взгляды и мнения и которые хотели бы, чтобы все оставалось «шито-крыто». Гораздо печальнее, что нарекания, и очень громкие нарекания, раздаются и со стороны искренних друзей печати. Нынешняя печать занимается фальсификацией общественного мнения ради партийных или даже более своекорыстных побуждений; она вводит в заблуждение читателей, руководясь при оценке общественных явлений не желанием разъяснить истинный их смысл, а сторонними соображениями; она, в погоне за читательским пятаком, потворствует нездоровым инстинктам массы; забывая свою просветительную миссию, она вечно гонится за сенсацией и подносит эту сенсацию в пикантном виде, чтобы разжечь нездоровое любопытство читателя; готова за деньги замалчивать то, о чем она обязана говорить, как выразительница общественных интересов; зато способна погубить хорошее дело, если ее не расположили теми или иными средствами в пользу этого дела и т.д., и т.д. Кратко и ясно формулировала недавно все эти обвинения одна возникшая в Вене новая газета («Die Zeit»), которая в своем циркуляре говорит: «В Вене до сих пор существует, можно сказать, только два типа изданий: богатые газеты, живущие подкупом, и честные газеты, умирающие от истощения». Чем вызвано это положение, являющееся таким тяжким обвинением против печати, совсем не трудно проследить. Газета является теперь капиталистическим предприятием, для основания которого требуется капитал, редко находящийся в распоряжении действительных профессиональных журналистов, которые, по-видимому, призваны своим горбом доказать справедливость жестокой иронии, заключенной в поговорке: «От работы не будешь богат, а будешь горбат». – Сколько, полагаете вы, нужно теперь для основания газеты в Вене? – спросил председатель суда во время разбирательства процесса одного венского редактора-издателя. – Не меньше полумиллиона! – ответил эксперт. А более компетентные эксперты уверяют, что меньше, чем с миллионом, нельзя и приступить к газетному предприятию в Вене. В Вене, к тому же, были и еще специальные условия, затруднявшие возникновение газеты без крупных капиталов. Сравнительно недавно еще от издателя требовался крупный залог, а газета была обложена налогом в размере 1 крейцера с каждого экземпляра, причем налог взимался не с проданного экземпляра, а с вышедшего из-под печатного станка, безразлично, будет ли он продан или вернется в экспедицию. Новая газета, которой приходится раздавать на первых порах тысячи экземпляров даром, чтобы ознакомить публику с газетой, и печатать на риск тысячи экземпляров, вынуждена была, благодаря этому, уплачивать ежедневно фиску сотни и тысячи гульденов. И всякое такое фискальное давление на газету обязательно приведет к тому, что органы печати должны будут находиться в зависимости от сторонних газете, как органу чистой публицистики, элементов. Но и при отсутствии таких давлений газета теперь может быть основываема, в большинстве случаев, только финансистами, преследующими при этом исключительно деляческие задачи. Газета поэтому делается зависимой и от основавшей ее денежной группы, и от давателей объявлений. Только сильные организации среди профессиональных журналистов могли бы избавить их от необходимости поступать в кабалу к лицам и группам, которые преследуют, при посредстве газеты, сторонние и даже враждебные истинным задачам публицистики цели. В силе останется, конечно, и тогда упрек в односторонности, вытекающей из партийных предубеждений. Но «это зло еще не так большой руки». Это обвинение будет падать не столько на публицистику, сколько на самый факт существования партий. Но это явление неизбежное, и недостатки партийной журналистики придется уже «in Kauf nehmen»[101][24] вместе с теми услугами, которые она, как выразительница мнений борющихся партий, оказывает общественному прогрессу, являющемуся результатом такой борьбы партий. И если бы только это обвинение тяготело над австрийской журналистикой, то с какой гордостью она могла бы говорить о своих заслугах! Ибо – при всех ее недостатках – венская журналистика, нужно ей отдать справедливость, все-таки обладает и многими достоинствами. Раньше всего нужно сказать, к ее чести, что она и теперь еще, при всей своей любви к сенсации, далека от типа американской, например, журналистики, превратившей газету в лист телеграмм и известий. Венская газета до сих пор сохранила еще традиции «доброго, старого времени», когда газета служила для чтения, а не для просмотра. Передовая статья и фельетон большинства венских газет и теперь еще носят характер публицистических журнальных статей, подвергающих обсуждаемый вопрос тщательному и всестороннему рассмотрению. Венская журналистика сумела привлечь к газетной работе такие крупные таланты, как Шнейдель, Ганслик, Виттман, Гевеши, Давид, Гросс, Герцль, Бар, и воскресные или праздничные номера венских газет дают за ничтожную цену (большинство австрийских газет поступает в розничную продажу по цене в 3 и 4 копейки) такое обилие даже чисто литературного чтения, что такая газета в известной степени заменяет даже журнал и книгу. И нельзя не видеть большой заслуги в том, что венские газеты делали доступным каждому читателю, тратящему лишь грош на свои духовные потребности, возможность знакомиться даже с такими корифеями литературы, как Шпильгаген, Поль Гейзе и другими, охотно помещающими свои произведения в главных органах венской печати. Можно поэтому и по поводу венской печати, несмотря на все вызываемые ею справедливые нарекания, со спокойной совестью воскликнуть: «Е pur si muove!»[102][25] И все-таки она подвигает вперед процесс общественного развития! И все-таки она достаточно выпукло отражает общественное мнение, которое ведь тоже не всегда может вызывать сплошное одобрение. Не без основания можно даже сказать, что часть упреков, которая падает на печать, которая-де вводит иногда в заблуждение общественное мнение, смело может быть отнесена к этому мнению; ведь его давление и желание ему угодить нередко заставляют печать сойти с ее прямого пути. Но точно так же, как, несмотря на все отрицательные стороны, проявляемые иногда игрой общественного мнения, оно все-таки остается могучим фактором общественного развития, и печать тоже продолжает играть эту роль, несмотря на сыплющиеся на нее упреки. Мы теперь не можем жить без нее, как не можем жить вне давления общественного мнения, которое один ученый довольно удачно определил, сравнив его значение для индивидуальности и общества со значением атмосферы, окружающей земной шар, мы не можем выбраться за пределы атмосферы без риска задохнуться в разреженном воздухе; точно так же мы не можем высвободиться из-под давления общественного мнения, даже когда мы относимся к нему с тем презрением, с которым относился к нему Лассаль, назвавший его «вавилонской блудницей» и призывавший к борьбе с ним. Откуда оно черпает свою силу? Как оно зарождается? Ниоткуда, а проникает всюду, отвечает академик Селлес; даже оттуда, где его не хотят видеть. Где оно? Вне нас и внутри нас, ибо мы вдыхаем его вместе с воздухом. Из чего оно образуется? Из того, что вытекает из головы и сердца человека. В него входят, как составные части, согревающая теплота новых течений мысли и остатки идей отживших, но еще не похороненных; появление в обществе новых потребностей и существование в нем остатков старых обычаев и суеверий; пот работающих без достаточного вознаграждения и дыхание пресытившихся жизнью; слезы невинно преследуемых и рост чувства сострадательности и милосердия и нравственного возмущения несправедливостью; дух истинной любви к своей родине и фразерство кичливого шовинизма; зловоние язв, трупный запах разлагающихся элементов, святое преклонение перед высоким и благоухания распускающейся жизни – все это вместе создает общественную атмосферу момента. И разве не все это отражается и в печати? Поэтому-то она – и в добре, и в зле – выразительница той или иной стороны общественной жизни. И в этом-то кроется ее необычайная сила. Она могущественна, не будучи облечена общественной властью, отвечает один панегирист печатного слова. Она не издает законов и декретов, не налагает наказаний, не прибегает к мерам принуждения; ее суд действителен только для желающих подчиниться ему. И все-таки ей без зова следуют, ей, не налагающей оков, подчиняются; ее похвалы добиваются, как высокой чести, ее осуждение испытывается, как тяжкое наказание. Ибо печатное слово, через которое и в котором получает свое выражение общественное мнение, как бы собирает циркулирующие в обществе взгляды и идеи, закрепляет их навеки и, может быть, поэтому-то и обладает такой поразительной силой. И те, которые именно ввиду этой силы влияния печати относятся к ней очень сурово «за грехи, за темные деяния», ей присущие, должны поэтому помнить, что печать сама исцеляет раны, которые она наносит, что «оружие свободных людей – свободное слово», как выразился в своем дифирамбе «свободному слову» Аксаков, веривший, что
На козни, на вредную речь В тебе ж и целенье готово, О, духа единственный меч, – Свободное слово!
|
