Данные о газетах в отношении распределения по партиям
Первоначальная и еще поныне преобладающая задача текущей печати заключается в передаче известий и пояснении их значения. Этой последней своей задачей печать становится в двоякое отношение к общественному мнению: она старается дать ему то или иное выражение и, так или иначе, влиять на него. Общественное мнение!.. Несколько лет тому назад в Берлине один окружной судья, разбиравший литературный процесс, оборвал аргументацию обвинявшегося редактора окриком: «О чем вы толкуете? Не существует никакого общественного мнения!» Во время скоро последовавшей за процессом смерти судьи выяснилось, что он уже издавна страдал психическими дефектами. Но не только для берлинского судьи общественное мнение было под большим сомнением. Эта проблема уже издавна сильно занимала очень серьезных политиков, психологов и теоретиков общественности. Гольцендорф, в своей интересной книге о «Сущности и значении общественного мнения», определяет его как «господствующее мнение самого народа, поскольку такое мнение не находит себе непосредственного выражения в точных законах и начальственных предписаниях». Другой известный государствовед, Блунчли, противопоставляет общественное мнение правительственной власти как орган народной власти, наряду с прессой, союзными организациями и народными собраниями. Шефле в общественном мнении видит психический факт социальной жизни или феномен народного духа, реакцию публики, народного рассудка, народного чувства, народной воли на известные руководящие взгляды, суждения и мнения. Нибур определял общественное мнение как «глас Божий», а Гегель, отрицая за общественным мнением масштаб для различений, рекомендовал независимость от него, как первое формальное условие всего великого и разумного в жизни и науке... Независимо от большей или меньшей определенности той или другой формулировки, общественное мнение можно признать вполне реальным фактором, с которым даже считается действующее уголовное уложение Германии, когда объявляет наказуемым дискредитирование кого-либо перед общественным мнением. Общественное мнение, при всей своей «неуловимости», принадлежит к так называемым «невесомым» общественной жизни и будет, конечно, тем уловимее, чем более приходят в расчет факторы жизни, как они приблизительно намечены в определении Блунчли. При таких условиях парализуется и та мнимая опасность одностороннего влияния печати, о которой мы упоминали выше. Призвание права открытого выражения общественного мнения только и расчищает почву для текущей печати, и в этом смысле другой немецкий государствовед, фон Гелд, совершенно основательно утверждает, что без развитой прессы существование общественного мнения в настоящее время было бы решительно невозможно. Этим фактически обусловливается могущественное положение «седьмой великой державы», – безразлично, будут ли ее считать необходимым злом или важным орудием культурного прогресса. Как уже было отмечено выше, передача известий и в настоящее время составляет еще главнейшую задачу текущей печати и именно чрезвычайное развитие этой функции ясно показывает необычайный прогресс не только одного газетного дела, но и всей культурной жизни вообще. Сравнительно с прежним временем, деятельность газеты в этой области разрослась и усовершенствовалась в трояком направлении: в приумножении тех сфер, на которые распространяется функция передачи известий, в увеличении той массы известий, которая передается из каждой отдельной сферы, и в той быстроте, с которою совершается передача известий читателям. По части передачи известий газета является хроникой дня, и старая газета этим ограничивалась. Но уже вскоре явилась потребность пояснять известия, отмечать и оценивать их значение. И в этой пояснительной деятельности заключена сила современной печати. Конечно, газета может уже оказать известное влияние самим распространением данного известия или же его умолчанием, как это тоже нередко делается. В общем же порядке ее влияние скажется главным образом в ее отношении к передаваемым известиям. Идет ли речь об оценке нового законопроекта или о событии из внешней политики, о разоблачении и осуждении какой-нибудь общественной неурядицы или критики промышленного предприятия, о разборе нового литературного произведения или сценических дарованиях того или иного артиста – во всех таких случаях на первый взгляд голос печати представляется субъективным выражением мнений отдельного лица. А между тем и сама печать нередко претендует в таких случаях быть выразительницей общественного мнения, да и читатели видят обыкновенно в суждениях газеты нечто большее, чем частное мнение отдельного лица. Это, конечно, далеко не значит еще, что пресса и общественное мнение противостоят друг другу или друг на друга влияют, как абсолютные величины. Общественное мнение только в очень редких случаях будет совпадать с общим мнением народа; обыкновенно же оно означает мнение большинства или даже мнение какого-нибудь большинства, т.е. большинства определенного класса или народного слоя. Ввиду этого понятно, что нередко в публичных суждениях сталкиваются между собою различные мнения, из которых каждое претендует быть выразителем «общественного мнения». В этом коренится упомянутый уже нами и довольно распространенный также в Германии упрек по адресу политической прессы, что она рассматривает веши с односторонней точки зрения данной партии, что она влияет на читателя в тенденциозном смысле, затрудняет ему составление себе самостоятельного мнения и тем самым фальсифицирует общественное мнение. Но мыслима ли политическая жизнь без партий? В рамках этой статьи нельзя, конечно, и думать о том, чтобы сколько-нибудь подробно останавливаться на этой сложной проблеме. Но несколько кратких замечаний помогут нам иллюстрировать все праздномыслие апостолов беспартийности. Не даром же еще великий афинский законодатель объявлял лишенным гражданских прав и бесчестным каждого, кто вздумает соблюсти беспартийность в период сильного возбуждения государственной жизни. Партии суть необходимый атрибут политической жизни – по преимуществу политической, так как они присущи и другим формам общественной жизни, например церковной. В отличие от котерий, клик и т.п., партиями принято называть группировку больших, широких слоев народа, объединенных общими интересами, взглядами, идеями и стремлениями. Целью каждой такой партии является стремление добиться преобладающего влияния в государстве. Отсюда жизненной формой существования и деятельности партий служит партийная борьба. Партии и партийная борьба имеют в Германии сравнительно недавнюю историю. Они не идут в сущности далее XIX века. Только после Венского мира выступили на арену борющиеся партии. Либеральная и консервативная партии, бывшие долгое время единственными немецкими партиями, возникли в первой половине прошлого века. В 1848 году партийная борьба приняла формы открытой войны. К политической группировке присоединилась, часто переплетаясь с ней, партийность и на церковной почве. Старые вероисповедные споры, почти потухшие в конце XVIII века, снова разгорелись с большей силой и постепенно послужили основой для новых партийных группировок в немецких государствах. С 1860-х годов стали затем организовываться в враждебные партии различные социальные классы; классовая борьба есть тот преобладающий лозунг, который налагает свою печать на политические конфликты последних десятилетий. Одновременно с этим старые политические партии подвергаются внутренним видоизменениям; новая формация государственной организации лишила их главнейшей их подкладки, сняв со сцены вопрос о политическом укладе Германии. Вместо этого все более расширяющаяся деятельность государства на экономической почве, в области таможенной, торговой и промысловой политики, повела к тому, что большие промышленные группы в сельском хозяйстве, промышленности и торговле стали соединяться в прочные организации для защиты своих интересов в экономической политике. Старые политические партии преобразуются постепенно в организации с преобладанием экономических интересов. Из недр народной жизни, под преобладающим влиянием таких же интересов, нарождались новые партии и группировки, не устранив, однако, политической тенденции, которая в конечном результате сводится к борьбе за политическое влияние в государстве. В Германии нет, конечно, недостатка в людях, которые призывают громы и молнии на партийную разрозненность и разорванность страны. Моралисты, как они представлены в немецких этических обществах, не идут так далеко и хлопочут лишь о том, чтобы «этизиро-вать» партийную борьбу и отношения. К сожалению, это им очень плохо удается. Они часто забывают самую этико-психологическую подкладку партийных образований, забывают, что партийные образования суть чисто произвольно возникающие в массах организации, прямо неизбежные для того, чтобы сделаться вообще способными на активные действия. Они суть средство привести в действие и движение все заключенные в народе жизненные силы и жизненные интересы и тем самым обеспечить народу в целом нормальное развитие. В этом коренится также смысл идеи всеобщего избирательного права, которое уже свыше трех десятилетий составляет достояние всего немецкого народа. С развитием общественно-политической жизни Германии шла параллельно и эволюция немецкой печати. Если политическая жизнь невозможна была без возникновения партий, то, с другой стороны, и партии не могли обойтись без одного из самых важных средств влияния на общественное мнение и на общественные дела, т.е. без партийно-политической прессы. Отдельные органы печати не могут оставлять своих читателей в неизвестности на счет тех принципов, которые они исповедуют, и на счет тех партий, сторону которых они держат в борьбе различных контрастов общественной жизни. Политические «одиночки» как среди общественных деятелей, так и в среде печати, особенно при наличности парламентарного строя государственной жизни, лишь в очень редких случаях могут пользоваться действительным влиянием. Обыкновенно требуется для такого влияния общность людей, одинаково мыслящих и стремящихся к одинаковой цели, требуются условия для так называемого общественного резонанса. Приведенная выше таблица касательно партийной группировки немецкой прессы в действительности не исчерпывает всех ее оттенков. Мы не видим там ни официальной прессы, которая частью вошла в рубрику правительственных газет, мы не видим далее «свободно-консервативной» печати, так называемой Reichspartei[63][13], заключенной в консервативной рубрике; туда же вошла и аграрная пресса известного «Союза сельских хозяев»; не отмечена особо и демократическая печать, слитая с органами либеральной партии, которая, в свою очередь, имеет различные оттенки, мы не видим, наконец, указаний на существование газет новой политической группы, так называемой партии национал-социалов с известным и очень даровитым пастором Науманом во главе. Быстрый ход общественной дифференциации в Германии способен опередить всякий статистический подсчет, как он опередил упомянутое исследование д-ра Шахта. Мы не можем, конечно, вдаваться здесь в детальную характеристику каждой отдельной группы немецкой политической прессы, так как для этого было бы необходимо и подробное рассмотрение соответствующих политических партий. Приходится поэтому ограничиться более общею суммарной оценкой, тем более что состояние той или иной партии, ее внутренний строй, ее текущие судьбы не представляют твердого status quo, а это в свою очередь отражается и на состоянии ее прессы. Громадное влияние европейской печати на современную жизнь сделалось уже тривиальным ходячим мнением, в сущности не требующим никаких доказательств. В частности, и широкое влияние немецкой печати на всю жизнь страны факт слишком очевидный, несмотря на то, что политическое развитие Германии еще во многом уступает более передовым государствам. Все сильные мира, люди разных званий и состояний добиваются благоволения печати, все они подвержены ее критике, она денно и нощно стоит на страже всех общественных и государственных начинаний. Печальной памяти прусский министр внутренних дел фон Келлер, будучи еще у власти, явился на банкет журналистов во время празднеств по открытию Кильского канала. Упоенный общим приподнятым настроением, он провозгласил тост за печать и ее представителей... «Мы призваны править делами страны, – заключил свой тост расчувствовавшийся оратор, – а ваша обязанность критиковать наше правление!..» Так запанибратски чокавшийся «правитель» и не предчувствовал, что через два-три месяца ему придется при деятельном участии печатной критики убедиться в сомнительности своего министерского призвания и уступить место другому. Любопытно, между прочим, что падение Келлера совершилось по поводу им же вдохновленного законопроекта, предназначенного подтянуть и прессу, и общественное мнение и встретившего именно с этой стороны энергический отпор... Такой же увенчанный успехом отпор оказала немецкая печать и известному законопроекту министра Цедлица, замышлявшего в союзе с реакцией полную клерикализацию прусской народной школы. Участь келлеровской Umsturzvorlage[64][14] разделил затем не менее злокозненный «каторжный проект». За ним последовал в Лету забвения пресловутый «Lex Heinze»[65][15], посягавший на самые сокровенные пружины литературного и художественного творчества. На такого рода крупных законодательных актах и проектах особенно рельефно выступает доминирующая роль печати, отражающей немедленно, точно на экране, преобладающее настроение народа в данный момент и по данному вопросу «общественное мнение» страны. Она безостановочно питает трибуны народных собраний, трибуну парламента, диктуя свои решения, свои выводы из столкновения различных явлений жизни и различных взглядов на жизнь. Особенно любопытно наблюдать упорный процесс просачивания печатью наиболее твердых и застарелых наслоений жизненного порядка. Капля за каплей подтачивает она эти твердыни, покуда, наконец, не убедит общее сознание в их затхлости и гнили. Чтобы не ходить далеко за примером, достаточно указать на недавние прения в германском рейхстаге. Речь шла о самом элементарном условии благоустроенного правового строя и о самом вопиющем по своей элементарности недуге военно-полицейского режима, угнетающего еще гордый народ мыслителей и поэтов. Еще каких-нибудь два-три года тому назад один министр на нападки парламентской оппозиции с апломбом ответил, что ни в какой другой стране не гарантирована в такой степени личная свобода и личная неприкосновенность, как в Германии. Это заверение было с ликованием встречено охранительными партиями, совесть которых была несколько успокоена авторитетным апломбом высшей власти. Успокоена была на время и совесть тех, которые призваны служить гарантии общественной и личной свободы и вместо того самым бесцеремонным образом попирают ее своими громадными ножищами. И вот только теперь, после долгих тщетных попыток, немецкой печати удалось нагромоздить такой ворох вопиющих «человеческих документов», что прозрели даже самые слепые охранители и ужаснулось даже самое высокое начальство. Это произошло по случаю внесенной социал-демократической фракцией рейхстага интерпеляции, в которой имперский канцлер приглашался заявить, что он намерен предпринять ввиду все усиливающейся эпидемии полицейского произвола и административно-судебных злоупотреблений властью над гражданами страны. Фракционный представитель-депутат и известный адвокат, Гейне, обосновывавший интерпеляцию, взошел на трибуну с кипами газет и газетных вырезок, которые одни уже вызвали некоторую панику на министерских скамьях и в рядах парламентского большинства. В речи, длившейся около трех часов, оратор, на основании газетных разоблачений, нарисовал картину «вырождения немецкого чиновничества» и пламенный обвинительный акт против него. Здесь невозможно, конечно, передать всю эту оргию нарушений и издевательств над личностью произвольно арестуемого и зверски истязуемого. В речах всех последующих ораторов до крайней правой включительно слышался сплошной стон и возмущение тем, что подчас творится над беззащитными жертвами полицейской разнузданности. Даже известный аграрий доктор Эртель, вообще говоря, апостол кнута школьных сечений и прочих приемов патриотического вразумления, с пафосом провозгласил громадную заслугу печати в этом деле, иначе, как он выразился, полиция грозит стать вместо опоры опасностью для государственного порядка. Главнейшим же эффектом интерпеляции был тот факт, что само имперское правительство бросило, наконец, свои иллюзии на счет пресловутой гарантии. Имперский канцлер, граф Бюлов, через посредство имперского министра юстиции, торжественно заявил рейхстагу, что он самым решительным образом осуждает все обнаруженные в последнее время злоупотребления властей – безразлично, произошли ли они вследствие небрежности, чиновной волокиты, бестактности, высокомерия, невежества или грубости. Имперский канцлер требует от всех властей ни на минуту не забывать, что личная свобода и неприкосновенность суть высшие блага каждого гражданина, и обещает принять все зависящие от него меры, чтобы эта точка зрения сделалась руководящим принципом полицейской и судебно-административной деятельности. Характерной особенностью немецкой прессы является тот факт, что ее наиболее влиятельные органы рассеяны по разным провинциям Германии. Немецкая провинция, прожившая века самостоятельной и независимой жизнью, имеет за собою длинную историю, прочные традиции и продолжает претендовать на звание самостоятельного центра культурной и политической жизни. Поэтому-то не в новорожденной германской столице, а в старых провинциях выходят наиболее выдающиеся и руководящие издания повседневной печати. Достаточно назвать «мировую газету» «Kölnische Zeitung», стоящую в тесной связи с высшими правительствующими сферами. Покойный второй канцлер германской империи, граф Каприви, был даже удален со своего поста за то, что был заподозрен в авторстве одной статьи в «Кельнской газете», через которую хотел проводить свои собственные, от Вильгельма II[66][16] независимые взгляды. Железный канцлер был после своей отставки негласным редактором другой провинциальной газеты «Hamburger Nachrichten». Демократическая «Frankfurter Zeitung» пользуется громадным влиянием, особенно в средней и южной Германии, а ее берлинский представитель – желанный гость у графа Бюлова. Рядом с этими газетами можно еще назвать большие газеты Магдебурга, Мюнхена, Бреславля, Лейпцига и другие. Многие из них имеют в Берлине отделения своих редакций; а некоторые даже соединены с ним собственной телеграфной проволокой. В государственных бюджетах Германии имеются многочисленные «диспозиционные» и тайные фонды, куда не в состоянии проникнуть око парламентского контроля и о которых каждый знает, что они предназначены для «целей печати». Известная история с 12000 марок, доставленными правительству союзом крупных промышленников на предмет агитации в пользу желательного для них «каторжного законопроекта», показала, однако, что в правительственных сферах при случае не гнушаются и частной субсидией. Эта история показала сверх того, что в настоящее время не только правительство в целом поддерживает известные отношения к прессе, но и каждый отдельный член его, каждый крупный и не столь крупный «правитель» на собственный страх занимается газетной политикой. Такая система служит, конечно, лишним доказательством силы и влияния повседневной печати. Можно быть разного мнения на счет того, нуждается ли правительство, кроме официальных своих органов, еще в так называемых органах официозных. Многие полагают, что лояльное правительство может ощущать потребность высказаться, не беря на себя формальную ответственность в каждом отдельном случае. Такая потребность обыкновенно признается по отношению к вопросам внешней политики, но вошла в практику и в делах внутренних. Уже при Бисмарке[67][17] была основана особая «Provinzial-Corres-pondenz», редактируемая в литературном бюро государственного министерства и служившая приложением ко всем «Окружным газетам» («Kreisblätter») прусской монархии. К тому же времени некогда республикански настроенная «Norddeutsche Allgemeine Zeitung» так радикально преобразилась, что правительство стало ей доставлять свои статьи и заметки в полном расчете, что все это найдет гостеприимный отклик в «Allgemeine» или, как ее вскоре окрестили, «gemeine» («подлая») Zeitung. «Провинциальная корреспонденция» возбудила всеобщее негодование за то, что свое чрезвычайно одностороннее и предвзятое освещение политической жизни так бесцеремонно навязывала всем послушным органам губернской и уездной печати. В 1883 году, после двадцати лет своего сомнительного публицистического служения, «Корреспонденция» прекратилась. Северонемецкая газета вступила в права официозной монополии. Она, как выражался князь Бисмарк, «предоставляла в распоряжение правительства известное количество белой бумаги», т.е. она заранее соглашалась печатать все, что ей подсунет правительство, не соображаясь со своими собственными взглядами и убеждениями, которые в этом случае вообще не могут иметь места. Недаром тот же Бисмарк в одну откровенную минуту воскликнул по поводу своих собственных официозов: «Порядочные люди не пишут для меня!» В общем, отношения первого канцлера к официозной прессе еще не имели широко разветвленного характера. Его сомнительная заслуга перед немецкой печатью заключается не столько в создании официозной прессы, сколько в насаждении с помощью рептильного фонда особой «правительственной» прессы. После смерти Бисмарка связь между «Norddeutsche Allgemeine Zeitung» и ведомством имперского канцлера значительно ослабло. Джентльмен по всей своей натуре, граф Каприви и в качестве канцлера не выносил всей нечистоплотности официозных сфер и ему противна была мысль управления имперской политикой с помощью темных дельцов официозной прессы. Человеком такого же пошиба был и ближайший сотрудник Каприви, статс-секретарь по иностранным делам барон Маршалль, теперешний посол при турецком султане. Но и он не уберегся от официозной и даже официозно-полицейской интриги, от которой он вынужден был спасаться, обратившись к защите гласности в наделавшем много шуму процессе. С началом «зигзагового курса» при князе Гогенлоэ официозные отношения получили широкое развитие. Каждый министр и каждое ведомство на свой собственный страх завязывало особые отношения к той или иной газете. Вся эта сфера отношений есть, конечно, результат общей правительственной системы. При отсутствии у правительства тесной органической связи с парламентом ему приходится тайными путями пролагать себе путь к общественному мнению, чтобы подготовить для своих проектов и начинаний хоть какой-нибудь «резонанс» в народе. Ход экономического и социального развития Германии, выразившийся в грандиозном развитии немецкой фабрично-заводской промышленности, повел к громадному скоплению рабочих масс в промышленных центрах и вместе с тем к возникновению так называемого рабочего движения. Это движение с первых шагов своего сознательного и организованного существования нуждалось в особых литературных органах. И вот в противоположность прежним временам, а также в противоположность другим странам с неразвитым или с менее развитым рабочим движением, мы видим в Германии обширную, своеобразную рабочую печать, литературу или, как ее здесь называют, рабочую прессу. Эта рабочая или социал-демократическая пресса, являясь очень влиятельным фактором в немецкой печати вообще, является еще более важным фактором в умственной жизни самих рабочих масс, для которых она служит, конечно, преимущественным средством и развлечения и развития. Поэтому нелишне будет обратить внимание на развитие, распространение и характер этой любопытной рабочей литературы. Центральный орган этой прессы, выходящая в Берлине ежедневная газета «Vorwärts», каждую четверть года (обыкновенный подписной срок в Германии) опубликовывает «состояние» рабочей прессы. Сверх того на годичных конгрессах немецкой рабочей партии вопрос о «партийной прессе» служит всегда предметом более или менее серьезных обсуждений. Если мы возьмем данные о состоянии рабочей печати начиная с 1891 года, то получим следующую таблицу. Вся рабочая пресса распадается на две большие категории: 1) политические издания и 2) издания различных профессиональных рабочих организаций. Первые называются «Politische Blätter», вторые «Gewerkschaftsblätter». Из таблицы №4 видны перемены в сроке выхода, а также сокращения числа изданий. Это объясняется, конечно, требованиями целесообразности и относящимися к этому резолюциями годичных конгрессов. В таблице №5 заметно, напротив того, увеличение числа изданий, что объясняется возникновением новых профессиональных организаций. В таблице №4 мы видим также возникший в 1897 году новый месячный орган. Название его «Bauernfreund» и предназначен он исключительно для сельскохозяйственного населения.
Таблица №4 Политические издания
Таблица №5
|
