Императивная речь.

Императив - основа авторитарной речи, силовой способ воздействия (например: приказ, угроза, словесный садизм).

Обращаясь к человеку, мы воздействуем на его эмоциональное состояние, желая понравиться ему, польстить, унизить, разозлить. Эта функция называется «заставить почувствовать», т.е. вызвать эмоции. Проявлять эмоцию свойственно человеку генетически. Поскольку сильная эмоция – это большая нагрузка на нервную систему, необходима разрядка, поэтому человек делится эмоцией с собеседником, вызывая конгруэнтную (подобную).

Существует три формы репрезентации человека: эмоциональная, поведенческая, мыслительная. Заставить подумать человека нельзя, но можно сформировать в нем определенное намерение, то есть убедить.

38. Категории «заставить и убедить» как реализация «воли к власти».

Каждый знает, как часто у него возникает желание, чтобы какой-то человек совершил определенный поступок. Например, вы хотите, чтобы ваш прекрасно подготовленный сын (брат) стал студентом МГУ. Как вы можете добиться этого результата, т.е. реализации вашего внутреннего желания? Только двумя способами: вы можете его заставить по­ступать в МГУ, и вы можете его убедить в целесообразности для него самого учиться в МГУ. Никакой третьей возможности не существует. (Он может, правда, сам захотеть учиться в МГУ, но в этом случае вооб­ще не возникает мотивации ваших действий, так как это уже не зависит от вас.)

Заставить человека помимо его воли можно, воздействуя на два мощных стимула, которые изначально присущи его сознанию. Первый стимул — страх, второй — корысть. Вы можете человека испугать — тогда он совершит нечто в соответствии с вашей волей, и вы можете его подкупить — он сделает то, что вы хотите, поскольку ему это станет выгодно.

Начнем с категории "подкупить". Категория "подкупить" не все­гда носит собственно материальный характер, т.е. подкупить означает не только передать материальные ценности (дорогостоящие предметы, денежные знаки и т.п.). Человека можно подкупить гораздо более изыс­канным способом, а именно, поместить его в такую социальную среду и дать ему в этой среде такое положение, которое для него важно, пре­стижно, желанно и выгодно, т.е. его можно подкупить положением в обществе. В зависимости от ситуации используют и то и другое. Бытует точка зрения, что не существует людей, которых нельзя было бы подку­пить, существует лишь недостаточная цена, что доказывается очень мно­гими фактами из жизни конкретных людей. Трудно с уверенностью дек­ларировать полную достоверность этого тезиса. Но он часто бывает справедлив, особенно если распространяется не на самого человека, а на кого-то, очень близко с ним связанного, например на его ребенка. Существует понятие "корысти для себя" и "корысти в отношении свое­го ребенка". Философские категории "Я" и "Дитя" выступают как два аргумента функции "корысть". Ребенок есть физическое и духовное про­должение человека в вечности, и поэтому мы связаны со своими детьми специальными, эксклюзивными отношениями. Очень часто то, что не столь важно для человека самого, приобретает особую значимость в его мировосприятии, если это касается его ребенка. Исходя из этого, часто воздействуют на корысть, связанную с социальным положением не самого человека, а его ребенка: заставляют совершить какой-то по­ступок и при этом обещают устроить ребенка (уже подросшего обычно) в "хорошее место". Часто можно найти уязвимое звено если не в самом человеке, то в его семье (под уязвимостью здесь понимается нечто край­не желанное), на котором можно сыграть. Потребность в достижении внутренней психологической цели может привести к тому, что человек будет делать то, чего делать никогда не собирался и не хотел. При этом, людей нередко заставляют нарушать внутренние нравственные пра вила и кодекс чести. Само желание поступка, совершаемого другим че­ловеком, соотносимо с философской категорией, получившей широкую известность в связи с работами немецкого философа Ф. Ницше, — "во­лей к власти". У Ницше "воля к власти" понимается как "принцип ис­толкования космической жизни". В стремлении к высшему осуществле­нию "воли к власти" Ницше ставит этические задачи человеку, поста­вившему себя "по ту сторону добра и зла", своею властью творящему себе закон и в железной дисциплине подчиняющему себя этому самосоз­данному закону.

Однако категория "воли к власти" имеет (например, в работах А. Адлера) и психоаналитическое толкование, как один из глобаль­ных, наравне с либидо, мотивов совершаемых человеком поступков. Когда З. Фрейд писал о сексуальном влечении (либидо) как о един­ственном стимуле всего человеческого поведения (речевого, в частно­сти), он в известной мере абсолютизировал эту категорию. Последу­ющее развитие теории психоанализа показало отсутствие универсаль­ности либидо в качестве мотивации. У человека есть и другой мощ­нейший стимул — "воля к власти", который реализуется в последую­щем поведении людей ничуть не реже, чем скрытое или очевидное (т.е. сознательное или бессознательное) восприятие мира с позиции своего пола и потребность в сексуальном воздействии на мир. Важно под­черкнуть, что "воля к власти", как и либидо, генетически присуща каждому человеку, а вовсе не отдельным личностям (тиранам, злоде­ям и т.п.). Через волю к власти реализуется его назначение как наместника Бога на Земле, но одновременно и наместника дьявола, наместника высшей силы, для которой характерно давить и порабощать, т.е. воздействовать силовым, властным способом на мир. И люди дей­ствительно любят подчинять себе окружающий мир, в который состав­ной частью входят другие люди. Существуют поступки, которые не мотивированы ничем, кроме желания утвердить себя среди других людей. По крайней мере никак иначе они объяснимы быть не могут. (Волю к власти не следует путать с потребностью в авторитете, завое­вание которого не связано с силовым воздействием.) В особых случа­ях, связанных, как правило, с психическим заболеванием, человек убивает только для того, чтобы доказать свой приоритет над други­ми людьми, свою силу над ними. Это действительно случаи патологи­ческие, но они являются развитием (в значительной мере — естествен­ным) врожденной потребности человека во власти над другими людь­ми. Воля к власти есть внутренняя, более глубинная мотивация, чем императив или убеждение, что может быть показано на схеме (см. ниже). Категории "убедить" и "заставить" суть производные от "воли к власти".

Итак, заставить можно через корысть и заставить можно через страх. Как заставляют совершать поступки через страх, специально рассматривать не надо, потому что существует такое понятие, как "инстинкт самосохранения", и воздействуя на этот инстинкт, вызы­вая чувство страха за сохранение своей собственной плоти или плоти своего ребенка (здесь также фигурирует философский дуализм "Я" и "Дитя"), человека, вообще говоря, можно заставить сделать почти все или просто — все [1].

 

39.Предъявление доказательств в судебной речи

Доказывание занимает главное место в судебной практике. В уголовном процессе доказывание – это регламентированная уголовно-процессуальным законом деятельность органов дознания, предварительного следствия, прокурора и суда при участии других субъектов уголовного судопроизводства по собиранию, проверке и оценке фактических данных об обстоятельствах, установление которых необходимо для правильного разрешения уголовного дела. Под доказыванием в уголовном процессе понимают также деятельность представителя обвинения и защиты с целью убедить суд с помощью уголовно-процессуальных средств в наличии всех значимых для принятия решения фактов.

Элементами предмета доказывания в суде по уголовному делу являются: 1) событие преступления (время, место, способ и другие обстоятельства совершения преступления); 2) виновность обвиняемого в совершении преступления и мотивы преступления; 3) обстоятельства, влияющие на степень и характер ответственности обвиняемого, а также иные обстоятельства, характеризующие личность обвиняемого; 4) характер и размер ущерба, причиненного преступлением; 5) причины и условия, способствующие совершению преступления.

В гражданском и арбитражном процессе доказыванием называют деятельность суда и участвующих в деле лиц, направленную на установление с помощью судебных доказательств фактов, от которых зависит разрешение спора между сторонами по существу. При этом каждая сторона должна доказать те обстоятельства, на которые она ссылается как на основания своих требований и возражений.

Суд определяет, какие обстоятельства имеют значение для дела, какой из сторон они подлежат доказыванию, ставит их на обсуждение, даже если стороны на какие-либо из них не ссылались.

Доказывание – это по сути работа с доказательствами, т. е. любыми фактическими данными, имеющими значение для правильного разрешения дела. Цель доказывания – установление объективной истины по делу. Отметим, что в содержание истины в уголовном судопроизводстве входят только умозаключения о фактических обстоятельствах дела.

В уголовном процессе эти данные устанавливаются: показаниями свидетелей, показаниями подозреваемого, показаниями обвиняемого, заключением эксперта, актами ревизий и документальных проверок, вещественными доказательствами, протоколами следственных и судебных действий, аудио-, видеозаписями и иными документами; в гражданском и арбитражном процессе – объяснениями сторон и третьих лиц, показаниями свидетелей, письменными доказательствами, вещественными доказательствами, заключениями экспертов, аудио-, видеозаписями.

В юридической литературе дается классификация доказательств. Они делятся на личные и вещественные, обвинительные и оправдательные, первичные и производные, прямые и косвенные.

Доказательства, которые используются в ходе судебного разбирательства, должны отвечать ряду требований. Важнейшими признаками доказательств считаются их относимость (доказательства должны относиться к данному конкретному делу; информация должна подтверждать вывод о времени, месте совершения действий конкретным лицом, результаты этих действий и других обстоятельств, подлежащих доказыванию) и допустимость (пригодность доказательства с точки зрения законного источника, методов и приемов его получения; доказательства, полученные с нарушением закона, не имеют юридической силы и не могут быть положены в основу обвинения или защиты).

Доказательства должны быть также достоверными, а все собранные доказательства в совокупности – достаточными для решения данного дела.

Закон не определяет, какими доказательствами должны быть установлены те или иные обстоятельства, какое количество доказательств является достаточным для принятия решения по делу, не устанавливает заранее значимость одних доказательств перед другими. Никакие доказательства не имеют для суда заранее установленной силы. Например, одну и ту же совокупность доказательств одна судебная инстанция может признать достаточной, а другая – нет. Суд оценивает доказательства по внутреннему убеждению, основанному на беспристрастном, всестороннем и полном рассмотрении имеющихся в деле доказательств в их совокупности.

Суд обязан при оценке доказательств руководствоваться законом и правосознанием.

Любопытные замечания о порядке изложения доказательств находим у А. Левенстима в его работе «Речь государственного обвинителя в уголовном суде»:

«Конечно, нельзя установить порядок, в котором обвинитель должен излагать свои доводы, ибо это зависит от силы и характера отдельных улик, однако необходимо помнить следующее правило: чтобы внимание слушателей не ослабевало, следует распределить факты таким образом, чтобы живой рассказ был ближе к концу, чем к началу, иначе впечатление, оставляемое речью, будет бледное. Кроме того, при начале речи ум слушателей свеж, а к концу внимание ослабевает и должно быть подогрето искусственно. При изложении улик следует начать с слабых и кончить сильными. Такое построение речи ораторы древнего мира называли лестницей (climax). Но так как не всегда возможно держаться подобного порядка, то следует избегать изложения улик в такой последовательности, что самая сильная из них, т. е. кульминационный пункт аргументации, окажется в середине, а слабые улики в начале и конце речи (anticlimax). Если же не удается устроитьclimax, то необходимо расположить улики таким образом, чтобы сильные чередовались со слабыми».

Много внимания проблеме размещения доказательств уделял и А. Г. Тимофеев. В практическом руководстве «Речи сторон в уголовном процессе» он подчеркивал, что даже сильные аргументы, расположенные неудачно, заслоненные другим материалом, не дают такого впечатления, какого можно достигнуть сравнительно слабыми, но выгодно размещенными доказательствами. «Конечно, – пишет он, – если дело безусловно ясно, доказательств немного и достоинство их несомненно, успех обеспечен при любом размещении, иное, если дело сомнительно и доказательства, которыми располагает оратор, самого различного качества, но все-таки более или менее нужны для дела. Вопрос о самом выгодном размещении доказательств становится тогда очень существенным, и правильное разрешение его немало облегчит работу оратора».

Автор рассматривает еще один прием представления доказательств – повторение их, т.е. краткое и последовательное перечисление всех доказательств сторон. Цель такого повторения – оживить доказательства в памяти судей и восстановить общую связь между отдельными доказательствами, которая порой утрачивается при продолжительном обсуждении.

Такое перечисление может быть сделано и до представления доказательств, в этом случае оно является не чем иным, как программой доказательств. Оратор может повторить не только свои доказательства, но и доказательства противника, для того чтобы рельефно представить судьям, как они немногочисленны и неубедительны. В этом случае оттеняются всегда самые слабые доказательства. Перечисление собственных доказательств начинается со слабейших, но это не представляет опасности. Судьи уже знакомы со всеми доказательствами оратора и не составят мнения об его аргументах только по первым, т. е. более слабым. Так как перечисление бывает очень кратким, оно не нарушает целостности впечатления.

40.Логические основы убедительности судебной речи

Судебный оратор должен быть не только хорошим специалистом в области права, но и обладать высокой логической культурой, т. е. уметь мыслить правильно, логично и последовательно строить свое выступление, обосновывать выдвинутые положения, опровергать мнение оппонента, объяснять сущность явлений, событий, процессов, делать определенные выводы. Он должен грамотно использовать весь арсенал логических средств: понятий, суждений, умозаключений, доказательств, опровержений и т. д.

Очень важно знать и соблюдать основные законы мышления, которые подразделяются на два типа: формально-логические законы и законы диалектической логики.

Диалектическая логика изучает общие закономерности развития объективного мира и познания. Формальная логика – это наука о законах и формах правильного мышления. В практической деятельности необходимо соблюдать законы и правила как диалектической, так и формальной логики. Подтверждая актуальность данного положения, можно привести в пример один из фундаментальных принципов формальной логики, который заключается в следующем: в правильном суждении из истинных посылок нельзя вывести ложного заключения, если соблюдать правила этой логики. Таим образом, соблюдение всех законов логики позволит избежать ложности суждений, а значит, завоевать доверие аудитории.

Логические законы имеют самостоятельное значение и действуют независимо от воли и желания людей в любом процессе познания. В них зафиксирован многовековой опыт общественно-производственной деятельности людей.

Законы логики отражают закономерные процессы и явления объективного мира.

Выделяют четыре основных закона формальной логики:

1) закон тождества: «Каждая мысль в процессе данного рассуждения должна иметь одно и то же определенное, устойчивое содержание, т. е. быть тождественна самой себе»;

2) закон противоречия: «Две противоположные мысли об одном и том же предмете, взятом в одно и тоже время и в одном и том же отношении, не могут быть одновременно истинными»;

3) закон исключенного третьего: «Из двух противоречащих высказываний в одно и то же время и в одном и том же отношении одно непременно истинно»;

4) закон достаточного основания: «Все существующее имеет достаточное основание для своего существования».

Законы логики облегчают суждения, делают их более точными и привычными. Логика представляет любую информацию в символах, которые заменяют отдельные слова или их сочетания, что позволяет упростить высказывание и проверить его истинность, точность, правильность. Все это помогает оратору наиболее эффективно донести свою речь, основные ее тезисы до аудитории, доказать свою позицию и сделать верные выводы, а значит, убедить слушателей и достичь цели выступления.

 

41.Психолого – риторические аспекты убеждения

Много полезных советов дает судебным ораторам П. Сергеич в своей книге «Искусство речи на суде». Так в главе «Probatio» он формулирует следующие правила:

• Во всем, что продумано, различайте необходимое и полезное, неизбежное и опасное. Необходимое следует разобрать до конца, не оставляя ничего недоказанного; о полезном достаточно упомянуть; опасное должно быть устранено из речи; неизбежное надо решительно признать и объяснить или совсем не касаться его.

• Не забывайте различия между argumentum ad rem и argumentum ad hominem. Argumentum ad rem, т. е. соображение, касающееся существа предмета, есть лучшее орудие спора при равенстве прочих условий. Обычно argumentum ad hominen (довод, обращенный к человеку) есть свидетельство слабости позиции говорящего. Но в определенных ситуациях он может оказаться очень эффективным.

• Остерегайтесь так называемых обоюдоострых доводов, т. е. опасных как для той, так и для другой из противостоящих сторон. Всякий, кто выставляет подобные соображения, тем самым обращает их против себя.

• Умейте пользоваться обоюдоострыми соображениями. Это правило особенно важно для обвинителя. Бывают обстоятельства, которых нельзя объяснить только в свою пользу и вместе с тем нельзя обойти молчанием, потому что они слишком заметны и интересны, заманчивы. В таком случае обвинителю целесообразно предварить возможные комментарии защитника, которые могут произвести сильное впечатление.

• Не доказывайте очевидного. Если приходится повторять уже известное, надо быть по возможности кратким. Если свидетель лжет неискусно, нет нужды доказывать это: пусть процессуальный противник защищает его. Не стоит тратить время на доказательство того, что не вызывает сомнений или доказано ранее.

• Отбросьте все посредственные и ненадежные доводы. Только самые прочные и убедительные доказательства должны входить в речь; важно качество, а не количество. Следует иметь в виду, что каждый слабый довод, привлекая внимание, подрывает доверие ко всем другим.

• Доказывая и развивая каждое отдельное положение, не упускайте из виду главной мысли и других основных положений; пользуйтесь всяким случаем, чтобы напомнить то или другое. Такое напоминание акцентирует внимание слушающих на главном, усиливает позицию говорящего.

• Не упускайте случая изложить сильный довод в виде рассуждения: одно из двух, т. е. дилеммы. Это, может быть, лучшая форма рассуждения перед судьями. Простой пример. Подсудимая, воровка по ремеслу, жалостно плачет; это явно притворный плач. Если обвинитель сказал: это притворный плач, он сделал ошибку. Если он скажет: возможно, что она плачет искренне, возможно, что притворяется; решайте сами; но ни то, ни другое не имеет значения для решения вопроса о виновности. Присяжные, предоставленные своему непосредственному впечатлению, без колебаний скажут: притворство.

• Не бойтесь согласиться с противником, не дожидаясь возражения. Это подтверждает Ваше беспристрастие в глазах судей. Выводы, сделанные из посылок оппонента, вдвойне интересны для слушателей. Согласившись с положением противника, можно доказать, что оно ничего по делу не доказывает или доказывает не то, что хотел противник.

• Старайтесь как можно чаще подкреплять одно доказательство другим. Если в деле есть прямое доказательство, оставьте его в стороне и докажите спорный факт косвенными уликами; сопоставление логического вывода с прямым удостоверением факта есть сильнейший риторический прием.

• Не пытайтесь объяснять то, что сами не вполне понимаете. Следует иметь в виду, что внимание слушателей обычно сосредоточивается на более слабой части рассуждении оратора; это может повлиять на формирование общего впечатления о речи.

• Не старайтесь доказывать больше, когда можно ограничиться меньшим. Не следует перегружать выступление доказательствами, которые не влияют на решение данного дела.

Большое влияние на убеждающее воздействие судебной речи оказывает личность оратора, доверие к нему. Таким образом, нравственные качества оратора, его честность, прямота, скромность, благоразумие, тактичность и др., помогают расположить аудиторию, вызывают доверие к нему и его речи.

Чтобы добиться своей цели, судебный оратор должен хорошо знать того, к кому обращены доводы, и приводить аргументы с учетом индивидуальных особенностей оппонента.

Как показывают исследования современных ученых, некоторая информационно-словесная избыточность в речи необходима. Она гарантирует понимание речи; помогает присяжным и судьям усваивать всю заложенную в ней информацию, влияющую на формирование их внутреннего убеждения по вопросам о виновности. Следовательно, судебная речь должна быть достаточно продолжительной, чтобы обеспечить необходимое убеждающее воздействие. А вот определить меру этой достаточной продолжительности должен сам судебный оратор. Для этого ему необходимо внимательно наблюдать, как воспринимают его речь слушатели, как они относятся к его доводам. Если оратор начинает замечать, что слушатели часто отвлекаются, смотрят по сторонам, разговаривают, зевают, присяжные барабанят пальцами по столу и т. п., значит, они устали, их внимание утомлено и дальнейшее затягивание речи может оказать негативное влияние.

В зарубежных практических руководствах по ведению дел в суде ораторам рекомендуют при представлении доказательств по делу использовать эффективные аудио-визуальные, графические и другие вспомогательные материалы.

Однако следует помнить, что в зале суда главным оружием остается язык. Как отмечают специалисты, при прочих равных условиях, в конечном счете, больше дел выигрывают те судебные ораторы, которые умеют с помощью слов «нарисовать более яркие картины, иллюстрирующие их взгляд на дело».

Неслучайно, выступления лучших юристов прошлого и настоящего отличаются художественной выразительностью, яркостью, образностью и эмоциональностью.

42. Русское судебное красноречие. Речи русских правозащитников.

Русское судебное красноречие начинает развиваться во второй половине ХIХ в., после судебной реформы 1864 г., с введением суда присяжных и с учреждением присяжной адвокатуры. Судебные речи талантливых русских юристов А.Ф. Кони, В.Д. Спасовича, К.К. Арсеньева, А.И. Урусова, П.А. Александрова, Н.И. Холева, С.А. Андреевского, В.И. Жуковского, Н.П. Карабчевского, К.Ф. Хартулари, Ф.Н. Плевако,М.Г. Казаринова, А.В. Лохвицкого с полным правом называют прекрасными образцами судебного ораторского искусства, мастерского владения словом.

С ХХ в. развитие судебного красноречия пошло по пути формализации речи, ее стандартизации, нейтрализации в ней психологической стороны. Ей в большей степени стали присущи формы логического развертывания. Речи известных прокуроров Н.В. Крыленко, Р.А. Руденко, В.И. Царева, адвокатов И.Д. Брауде, В.Л. Россельса, Я.С. Киселева отличает строгая логичность, точность, убедительная доказательность, юридически обоснованная оценочность.

Выяснить, доказать, убедить – три взаимосвязанные цели, которые определяют языковые особенности этих жанров. Судебная речь ограничена сферой употребления, поскольку это официальная узкопрофессиональная речь, произносимая только в суде. Тематика этой речи, строго ограниченная материалами рассматриваемого в судебном процессе дела, отличается большей конкретностью, чем любая другая публичная речь.

Судебная речь имеет стилистические особенности, которые проявляются в структурно-смысловом членении текста. Речи состоят из следующих частей: 1) общественно-политической оценки преступления; 2) изложения фактических обстоятельств дела; 3) анализа и оценки собранных по делу и исследованных в суде фактических данных; 4) квалификации преступления; 5) характеристики личности подсудимого; 6) выводов о мере наказания.

Рассмотрим стилистические особенности некоторых из частей. При изложении фактических обстоятельств дела ораторы изображают последовательность событий, с необходимой точностью передавая ее. В этом случае стиль изложения иногда приобретает черты репортажности, напр.: Заручившись разрешительным свидетельством городской управы на ломку здания, правление, согласно обязательству, потребовало от Лебедева немедленного приступа к работе. Лебедев отправился на Никольский рынок, и там среди рабочего пролетариата вербует себе отряд рабочих по самым дешевым поденным платам. Весь этот отряд, под командой Андрея Лебедева, рассыпался по куполу здания, который изнутри, для безопасности, был подперт четырьмя деревянными стойками, скрепленными между собой железными связками или скобами… Работа закипела. Застучали молотки, и вскоре наружная металлическая обшивка была снята, а за ней снят так называемый черный пол, и остов купола тотчас же обнажился с его металлическими стропилами, числом до 32, которые, подобно радиусам от центра, спускались от вершины купола к его основанию, лежавшему на стенах самого здания в кольце. Наступала самая трудная и самая опасная часть работы (Из речи К.Ф. Хартулари). Действие предстает не просто зримым, но и слышимым, воспроизведен даже ритм события. Это достигается благодаря использованию глаголов и глагольных форм, их разновременных планов. Стремительность повествованию придают обстоятельственные слова со значением времени (вскоре, тотчас же), союзы.

Иногда оратор вводит в воспоминания сведения о событиях, развивающихся в прошлом, напр.: С таким легковесным багажом отправилась она в Одессу. Оставаться в Симферополе, в той же еврейской семье, отныне враждебной ей среде, было уже немыслимо. Вспомните показания Бертинга. На первых порах она пыталась пристроиться к какой-нибудь хотя бы черной, хотя бы тяжелой работе. Она поступила в горничные. Пробыла несколько дней и была отпущена, так как оказалось, что она не умела ни за что взяться … Потом мы видим ее продавщицей в лавке… По отзыву полицейского пристава Чабанова… (Из речи Н.П. Карабчевского). Динамику повествованию придают глаголы и глагольные формы конкретного действия.

В речах русских дореволюционных судебных ораторов большое место отводилось психологическому анализу личности подсудимого, выяснению его психологического состояния перед совершением преступления или в момент его совершения, напр.: Видно, мысль, на которую указывает Аграфена, в течение недели пробежала целый путь и уже облеклась в определенную и ясную форму – "тебе бы в Ждановку". Почему же именно в Ждановку? Вглядитесь в обстановку Егора и отношения его к жене. Надо от нее избавиться. Как, что для этого сделать? Убить… Но как убить? Зарезать ее? Будет кровь, нож, явные следы… Отравить? Но как достать яду, как скрыть следы преступления и т.д. Самое лучшее и, пожалуй, единственное средство – утопить. Но когда? А когда она пойдет провожать его в участок, – это время самое удобное (Из речи А.Ф. Кони). В этом фрагменте оратор реконструирует размышления преступника, восстанавливая таким образом картину преступления. Фрагмент начинается вводным словом видно, выражающим предположение, оно указывает, что оратор как бы перевоплощается в субъект своей речи. Автор рассказывает о событиях, участником которых якобы он оказался, о мыслях, которые ему стали известны в ходе расследования, вовлекая тем самым слушателей в размышление. Ход мыслей преступника восстанавливается использованием метафоры, цепей вопросительных предложений, соединяемых противительным союзом но.

 

43. Искусство речи на суде.

Обвинитель говорит: самосуд! - и указывает на законный способ восстановления своего права - на предъявление иска к Бесову. Хотя господин прокурор по профессии криминалист, но ему известно, что иск предъявляется по месту жительства ответчика. Где же прикажет нам господин прокурор предъявить иск, когда сама власть прокурорская с готовыми полицейскими услугами оказалась бессильной разыскать Бесова для допроса его в качестве свидетеля?"

Эти небольшие отрывки заслуживают внимания: здесь видно, как изящно и значительно вплетаются чужие мысли в изложение основательно обдуманной речи. Точно обвинитель намеренно помогал защитнику, как взрослый, вложивший последние части в недоконченную ребенком складную картинку. Это образец того, что мы назвали выше сотрудничеством участников процесса.

Важнейшее правило защиты заключается в том, чтобы разумно ограничить свою задачу. Спросите себя, что лучше: сказать - я сосчитаю до ста - и пойти не далее десяти или сказать - я сосчитаю тридцать - и тридцать сосчитать. Уступите присяжным все то, что они возьмут и без вас, то есть то, чего требует здравый смысл. Помните, что обвинитель может быть смел, если хочет: он играет в большинстве случаев на свои деньги; защитник обязан быть осторожным: за него расплатится подсудимый. Это правило относится, конечно, к искусству защиты, а не к искусству судебной речи, но нарушение его встречается так часто и приносит столько зла подсудимым, что я не могу не напомнить о нем.

Женщина, жившая восемь лет доверенной прислугой у старушки-вдовы и ее дочери, выждала ухода последней, привела в дом трех других женщин, из которых две были переодеты мужчинами и одна была вооружена ножом; они унесли деньги обезумевшей от ужаса старухи и ценные вещи на 2 тысячи рублей и затем разделили их между собой, причем зачинщица получила наибольшую часть. Все они сознались на предварительном следствии и подтвердили свои объяснения на суде, отрицая только, что у них был нож. Защитник главной виновницы сказал, что она должна быть наказана, и, пользуясь отсутствием главной свидетельницы - старухи, предложил присяжным отвергнуть признаки разбоя и признать простой грабеж; трое других защитников настаивали на совершенном оправдании прочих подсудимых. По особо благоприятным обстоятельствам это требование не было ошибкой: 1) в составе присяжных были люди бестолковые и снисходительные, 2) отталкивающая фигура зачинщицы выступала в таком ярком освещении, что соучастницы совершенно бледнели перед ней, 3) все подсудимые пробыли около двух лет в предварительном заключении. Присяжные признали виновной только главную преступницу и только в простом грабеже без соучастия. Вместо пятнадцати лет каторги за несомненный возмутительный разбой женщина отделалась коротким заключением в тюрьме с зачетом предварительного ареста. Казалось бы, блестящий успех? Как бы ни так. Защитник должен был настаивать на оправдании, и, если бы он догадался сделать это, вместо того чтобы самому говорить о заслуженном наказании, присяжные оправдали бы Агафонову, как оправдали ее соучастниц благодаря искусству их защитников.

Вы сомневаетесь? Таково, однако, было единогласное убеждение этих трех опытных людей. Они жестоко упрекали своего товарища, загнавшего, по их мнению, в тюрьму женщину, перед которой открывалась свобода. Логический вывод из этих попреков тот, что, если бы Агафонову защищал любой из этих трех защитников, он настаивал бы на оправдании. Оставляю в стороне неизбежное возражение прокурора, неизбежное разъяснение в напутствии председателя и спрашиваю читателя: что сказали бы присяжные, прослушавшие судебное следствие о неслыханном, предательском разбое, узнав от защитника, что все это было невинной забавой, достойной поощрения благодушными словами: нет, не виновна? Этот случай кажется мне поучительным для многих и многих.

Не позволяйте себе высказывать вашего личного убеждения в невиновности подсудимого: не говорите даже о своих сомнениях. "Я хотел бы душу свою вложить в свои слова, чтобы сообщить вам то мучительное сомнение, то колебание, в котором я нахожусь",- говорил Спасович, защищая Емельянова. Это можно сказать искренне и можно сказать для того, чтобы внушить присяжным сомнение, которого оратор на самом деле не испытывает. Это прием тех, кто сознает, что дело непрочно и противник всегда может изобличить его.

Никогда не требуйте оправдания. Не упоминайте вовсе этого слова. В нем звучит посягательство на свободу убеждения присяжных. Докажите, что виновность не доказана или что справедливость требует оправдания, но не говорите этого. Иной защитник возразит, что вовсе не хочет оказывать давления на присяжных, когда просит об оправдании. Возможно. Но впечатление получается как раз противоположное, а присяжные, как все люди, судят не по тому, что есть в действительности, а по тому, что представляется им действительностью.

Не предсказывайте оправдания: "Я более чем уверен, что оправдательный приговор вами уже произнесен", "Смело вверяю его судьбу в ваши руки, твердо уверенный, что иного приговора, как тот, которого ждет от вас подсудимый, здесь быть не может" и т. п. Сколько сомнения, сколько незрелого задора в этих выражениях! Если вы не свободны от этой ошибки, читатель, спросите себя, сколько раз после звонко провозглашенной уверенности в победе вы слышали от присяжных роковое: да, виновен.

Если подсудимый лжет, надо сказать несколько слов в его извинение. Но это заступничество не может загладить неприятного впечатления. Если он лжет целиком или хотя бы наполовину, у него не один противник, а целых восемнадцать: обвинитель, трое судей и четырнадцать присяжных. Повторяю, скажите ему, чтобы он не лгал.

Если прокурор не был безупречен в своей речи по отношению к подсудимому или к вам, будьте безукоризненны по отношению к нему. Этого требует ваше достоинство, и это подчеркивает его ошибку.

* * *

Я заметил, что многие читатели любят запоминать последнюю страницу книги; обращаю поэтому свой последний совет и к обвинителю, и к защитнику.

Прежде чем говорить на суде, скажите вашу речь во вполне законченном виде перед "потешными" присяжными. Нет нужды, чтобы их было непременно двенадцать; довольно трех, даже двух, но важен выбор: посадите перед собой вашу матушку, брата-гимназистика, няню или кухарку, денщика или дворника. Сказать речь перед такими судьями необыкновенно трудно. Если вы этого не испытали, то и представить себе не можете, как это мудрено. Такое упражнение, пожалуй, покажется вам смешным; испытайте и вы оцените его пользу. Если ваша речь окажется хороша, то есть будет понятна и убедительна перед "потешными", то и настоящие присяжные будут в вашей власти.

 

44. Приемы задачи обвинения.

Для того чтобы лицо,