Д. М. Фельдман КОНФЛИКТЫ В МИРЕ ПОЛИТИКИ1

Книга Д.М. Фельдмана — первое отечественное пособие, специально предназначенное для изучения конфликтов в политических отноше­ниях. Появление ее в стране в 1997 году было своевременным, так как политические конфликты стали реальностью нашей жизни. Автор по­казывает, что мир политического — это область не только постоянной, но и повышенной по сравнению с другими сферами общественной жизни конфликтности.

 

Печатается по изданию: Фельдман Д. М. Политология конфликта. — М., 1998.

 

Несмотря на все попытки и нередко дорогостоящие усилия замаскировать политическое значение социально­го конфликта, несмотря на неумение или нежелание уви­деть политику в противоборстве общественных интересов, она рано или поздно обнаруживает себя. Какие бы интере­сы ни сталкивались, в какой бы сфере общественной жиз­ни это ни происходило, всюду, где присутствуют власть, авторитет, господство и подчинение, «разлита» политика.

Но значит ли это, что все общественные конфликты являются политическими?

Ответ на этот вопрос предполагает выяснение того, где проходят границы, отделяющие мир политики от «непо­литики», в чем состоят сущность и содержание характер­ных для этого мира конфликтов.

Конфликты и власть

Современный французский политический мыслитель, ученый и литератор М. Дюверже в книге «Социология по­литики» так сформулировал свое понимание границ поли­тического: «Все — или почти все — имеет политический аспект, и ничто — или почти ничто — не принадлежит по­литике целиком». С этим изящным и точным афоризмом нелегко согласиться рядовому человеку, который на осно­ве своего жизненного опыта и здравого смысла считает себя далеким от политики и ничего не знает о существова­нии каких-то там «политических аспектов».

Суть дела здесь не в том, что некоторые из нас, говоря прозой, как и герой Мольера, не знают об этом. Она за­ключается не столько в «незнании» или в терминологиче­ских тонкостях, сколько в отношениях господства и под­чинения, которые в разных обликах присутствуют почти в любой сфере общественных отношений, проявляясь и в материнской любви, и в конфликтах между цивилизация­ми. Применительно к конкретному человеку это означает, что, как писал Г. Моргентау, выдающийся американский теоретик-обществовед (которого многие современники уже при жизни считали классиком политической науки), «когда мы говорим о власти, мы имеем в виду осуществля­емый человеком контроль над сознанием и действиями других людей». Несколько шире эту же мысль сформули­ровал другой известный американский политолог Р. Даль: «А имеет власть над В в той степени, в какой он может за­ставить В сделать то, что В не сделал бы в иных условиях». Рассуждая в этой логике, Б. Рассел, английский уче-ный-экциклопедист, физик, математик, логик, философ, а также общественный деятель и лауреат Нобелевской премии по литературе, писал: «А обладает большей вла­стью, чем В, если А достигает множества намеченных ре­зультатов, а В лишь немногих».

Умозаключения рассуждающих подобным образом приверженцев идеи универсальности властных, составля­ющих ядро политики отношений, не сводятся к простень­ким алгебраическим уравнениям. Подчеркивая всеобщ­ность, фундаментальность значения власти в сфере поли­тики, они уподобляли ее роль роли денег в экономике (Т. Парсонс) или энергии в физике (Б, Рассел). Этот подход среди многих других более или менее значительных и ин­тересных результатов его применения способствовал вы­работке широкого понимания политики как системы вла­стных отношений или, что почти то же самое, отношений по поводу власти.

Сегодня этот подход сосуществует с традиционным, идущим еще от Аристотеля и утвердившимся на протяже­нии веков пониманием политики как участия в делах госу­дарства, как отношений, возникающих исключительно в связи с государством, с определением и осуществлением задач и форм его деятельности.

Различия между этими подходами более значительны, чем может показаться на первый взгляд, и уж во всяком случае не годятся к различию в словесно-терминологиче­ском оформлении взглядов ученых, разрабатывающих одну и ту же проблематику. Главное из этих различии со­стоит в определении сущности политики, а следовательно, и возникающих здесь конфликтов.

Действительно, жизнь в современном обществе не­мыслима без регулируемых государством отношений соб­ственности, устанавливаемых и контролируемых государ­ством правовых норм поведения в любой сфере обще­ственных отношений — от уличного движения до деятель­ности на международной арене, вне того или иного госу­дарственного устройства. И все это — только часть много­образных проявлений существования государства. Ведь если обратиться к деятельности местных или центральных органов управления, средств массовой информации или профсоюзов, установлению образовательных или техни­ческих стандартов, соблюдению прав человека; здесь, как и во многих других сферах жизни общества, легко обнару­жить присутствие государства, более или менее успешно организующего жизнь миллионов своих граждан.

Государство, будучи институтом поддержания стабиль­ности и целостности общества, его безопасности и воз­можности воспроизведения, контролируя и регулируя де­ятельность составляющих его социальных групп, является главным, базисным политическим субъектом, располага­ющим специализированными органами и средствами для обеспечения своего господства, выполнения политиче­ских, властных функций.

Однако властью в обществе обладает не только госу­дарство или те, кто действует от его имени (например на­логовый инспектор, офицер или дипломат). Соответст­венно, и политика не связана исключительно с государст­вом. Даже не углубляясь в историю человечества, которая знает и негосударственные формы организации обще­ственной жизни, нельзя оспорить тот факт, что власть мо­жет принадлежать и тем, кто осуществляет ее помимо го­сударства. Среди них — и мама, не пускающая гулять до тех пор, пока не сделаны уроки, и руководители партии или туристской группы, требующие соблюдения приня­тых в данном сообществе внутренних правил, и террорист, вымогающий выкуп за жизнь захваченных им заложни­ков, и многие другие социальные субъекты и общности.

Патриарх современной политологии К. Шмитт писал, что уравнение «государственное — политическое» стано­вится неправильным и начинает вводить в заблуждение. Чем больше государство и общество начинают пронизы­вать друг друга, тем в большей мере все вопросы, прежде бывшие государственными, становятся общественными, и наоборот: все дела, бывшие «лишь» обще-ценными, ста­новятся государственными, как это необходимым образом происходит при демократически организованном обще­ственном устройстве. Тогда области, прежде «нейтраль­ные» — религия, культура, образование, хозяйство, — пе­рестают быть нейтральными, т. е. не-государственными и не-политическими. Именно в этих обстоятельствах в сфе­ру политики входят и начинают активно, самостоятельно действовать экологические и конфессиональные движе­ния и объединения, национальные и сексуальные мень­шинства, любители пива и защитники животных, а также многие другие, включая «крестных отцов» и «детей Черно­быля», жертв финансовых афер и стихийных бедствий.

Все сказанное позволяет утверждать: понятия «власть» и «государство» не противостоят друг другу. Все и упомя­нутые здесь, и другие специалисты по теории и практике политики не отрицают доминирующей роли государства в политике, хотя не все согласны с тем, что в жизни таких социальных общностей, как профсоюз, фирма или семья, есть политические аспекты. Однако сегодня все труднее спорить с тем, что «нет и не может быть общества без поли­тики, поскольку все сферы и формы общественной жизни и деятельности в той или иной форме и степени прониза­ны политическим началом».

В свою очередь, политики-практики, не включаясь в теоретические споры о различиях между политическими отношениями в обществе и политическими аспектами не­политических общественных отношений, видят полити­ческое не только в государстве, деятельности обществен­ных организаций, различных по своей природе социаль­ных институтов и органов, но и в спорте, моде и т. д. t

Не случайно использование спортсменами допинга поощрялось политическим руководством ряда тоталитар­ных государств, а победа или поражение своих футболи­стов или хоккеистов в тех странах, где очень любят хоккей и футбол, нередко является очень важным событием и во внутриполитической жизни, и в отношениях с другими го-

сударствами. Не случайно и то, что приверженность к тому или иному стилю одежды многими рассматривается как выражение политической позиции и даже свидетельство принадлежности к стилю политической деятельности. Полувоенные костюмы и хромовые сапоги «сталинских наркомов», истрепанные джинсы и свитера «новых ле­вых», бунтовавших в 60-е годы, — далеко не единичные примеры политической моды.

Как это ни удивительно, но к сфере политики принад­лежат и духи «Красная Москва», и протухшее мясо, послу­жившее поводом для восстания на броненосце «Потем­кин», и бутылки водки с портретами кандидатов в прези­денты России. Однако в определении степени этой принад­лежности, как и в потреблении популярного национально­го напитка, необходима мера. Эту же мысль современный французский политолог М. Мерль высказал в более об­щей, но не менее категорической форме: «Не стоит зло­употреблять идеей о специфических свойствах политики. Границы нашей дисциплины очень хрупки; они подвиж­ны как во времени, так и в пространстве (то, что является политикой в одном месте, не является ею в другом, и нао­борот)». Именно соблюдение меры, понимание относите­льности границ политики, что, по счастью, вполне совме­стимо с самыми последовательными политическими убеждениями, позволяет не сводить жизнь в обществе к политической жизни.

Хотелось бы, чтобы эти рассуждения и сопоставления помогли не только разграничить политические и неполи­тические отношения, но и показали бы относительность, неустойчивость, проницаемость границ между политиче­скими и всеми другими конфликтами.

Вы, по-видимому, уже усвоили широкое понимание политического конфликта как любого конфликта, в кото­ром затрагивается вопрос о политической власти. В более тесном, узком смысле — это конфликт в системе политиче­ских отношений, сущностью которого является борьба за власть, ее сохранение или перераспределение.

Как правило, эта борьба камуфлируется или приукра­шивается той или иной идейно-политической мифоло­гией. При этом сюжеты используемых мифов варьируются довольно широко: от божественных знамений и помаза­ния вступающего во власть до «всенародного одобрения решения партии», поручающей «нашему дорогому» N за-

нять высокий пост «слуги народа». Но ни эти, ни ка­кие-либо другие формы, способы, приемы «прикрытия» вхождения во власть и ее осуществления не могут скрыть того имеющего принципиальное значение и потому мно­гократно упоминаемого в этом учебном пособии обстоя­тельства, что политика в любом ее конкретном воплоще­нии неотделима от конфликта.

Не только политический анализ, но и политическая история любой страны и любого общества подтверждают, что конфликт имманентно (т. е. внутренне, неразрывно) связан с политикой, присущ любым властным отношени­ям — будь то сфера собственно политического или много­образные политические аспекты и проявления любых об­щественных отношений.

Это признается большинством политологов, хотя во­просы о соотношении политики и конфликта, о том, «что с чего начинается», нередко трактуются с близких, но про­тивоположных позиций. Одни полагают, что «сказать о чем-то, что это политика, значит сказать, что это «что-то» полемично. Такие понятия, как республика, класс, суве­ренность, абсолютизм, диктатура, нейтралитет и мир, не­постижимы, если при этом не указаны их цели, против кого они направлены и кого они стремятся отвергнуть или опровергнуть. Словом, не борьба порождает политику, а политика, напротив, несет в себе конфликт, который мо­жет в предельном случае породить войну». Другие склон­ны считать, что, «в сущности, политика начинается там, где на основе расхождения интересов возникают конф­ликты, которые она должна разрешать».

Не включаясь в этот спор, победа (равно как и пораже­ние) в котором вряд ли имеет большее практическое зна­чение, чем решение известной задачи о яйце и курице, сделаем общий вывод: конфликты присущи всем сферам об­щественных отношений, и хотя почти каждый из них мо­жет иметь политическое значение, но только конфликты по поводу власти, из-за отношений господства и подчинения яв­ляются политическими.

Итак, политика, сфера политических отношений — это мир, где.мира нет и быть не может. Мир политического — это область не только постоянной, но и повышенной по сравнению с другими сферами общественной жизни конфликтности.

Круг тех, кто был, есть или может стать участником по­литического конфликта, очень широк и, по существу, включает в себя всех, кто причастен к миру политики — от рядового гражданина до союза государств. По сути дела, для возникновения политического конфликта необходи­мы (но еще недостаточны) только два условия: наличие противоборствующих интересов, состоящих в перерас­пределении или удержании власти, и политиков, т. е. тех, кто осознает, выражает и воплощает эти интересы.

Конфликты и политики

Любой политик, представляя в высших органах госу­дарства, на международной арене, в парламенте или на площади интересы тех, кто его избрал, уполномочил или хотя бы просто не возражает против его деятельности, осу­ществляет и свои интересы, преследует свои цели, стре­мится к собственному благу. Давая обещания еще более улучшить хорошее или окончательно искоренить плохое, «повысить доходы» или «понизить расходы», он прежде всего связывает выполнение или невыполнение этих обе­щаний со своим положением, обеспечивающим ему место во власти, — среди тех, кто по возможности господствует над многими, а подчиняется немногим.

Как правило, степень расхождения между интересами тех, кого представляет и кем руководит политик, и его соб­ственными обнаруживается лишь в ходе политической де­ятельности. Дистанция и восприятие этого «расхождения» во многом связаны с тем, насколько как управляющие, так и управляемые удовлетворены своим положением в систе­ме общественных, в том числе и политических, отноше­ний. Не будем обсуждать здесь вопрос о том, какая именно составляющая этой системы воспринимается в обществе острее — политическая, правовая, экономическая или ка­кая-либо другая. Поиски ответа на него связаны с поста­новкой и обсуждением целого ряда других вопросов: где? Когда? В какой стране? В каких исторических условиях? Кто и как это воспринимает? Но, даже не ответив на них, можно утверждать: общество, в котором высока внутрен­няя неудовлетворенность, это общество, в котором высока вероятность политического конфликта.

Многое при этом зависит от взаимодействия и взаимо­обусловленности личности и политического конфликта.

Часто повторяющаяся, типичная и вместе с тем всегда уникально-своеобразная ситуация политического конф­ликта открывает возможность выявить инвариант, т. е. не­что повторяющееся и сохраняющееся в переживании ин­дивидом этой коллизии. Этот инвариант не сводится к описанным уже в «Артхашастре» или макиавеллевском «Государе» политическим технологиям, правилам и прие­мам исполнения той или иной роли в конфликте. Не ис­черпывается он также ни превращением человека в «субъ­ективный», «человеческий» или любой иной «фактор», ни набором социально-психологических или каких-либо других черт, присущих личности.

Здесь мы встаем перед проблемой сущности человека как политического феномена, обладающего неотчуждае­мыми и неизменно проявляющимися на протяжении едва ли не всей истории человечества характеристиками, обнаруживающимися в мире политики.

Как уже говорилось, политические конфликты являются предметом анализа на протяжении тысячелетий. В рамках различных традиций этого исследования ученые, начиная от Фукидида и кон­чая нашими современниками, связывают конфликт с био­логической, социальной, психосоматической, производ­ственно-классовой и т. д. детерминацией сущности чело­века. Представляется, что сейчас, в конце XX в., когда по­литические конфликты не только не уходят в прошлое, а, напротив, все чаще приобретают универсально-буднич­ную форму, их изучение не может не связываться с пони­манием политического конфликта- как неотъемлемого компонента формирования человека, процесса политиче­ской социализации личности.

Другими словами, политический конфликт — это не только выражение сущности человека, когда он участвует в системе властных, политических отношений, но и усло­вие формирования самого политического человека. Это, в частности, следует и из того факта, что становление и эво­люция политического человека неизбежно предполагают осознание (самосознание) его места во многоуровневой системе потенциально конфликтной оппозиции: «мы — они», «свои — чужие».

Какая бы конкретная причина ни вызвала политиче­ский конфликт — политика государства, отношения меж­ду различными этническими, конфессиональными или какими-либо другими группами населения, — он неизбежно вызывает требования к управляющим со стороны, по крайней мере, части управляемых: изменить цели, фор­мы или способы осуществления власти. Иногда эти требо­вания ограничиваются лишь устранением от власти поли­тических деятелей, проводящих данный политический курс, а иногда затрагивают и всю политическую систему общества.

В условиях внутриполитического конфликта повыша­ется вероятность смены политических лидеров — полити­ков, представляющих и ведущих тех, от чьего имени они принимают решения, В этих условиях утвердившиеся у власти политики вынуждены более или менее глубоко пе­ресматривать или даже изменять проводимую ими поли­тику, искать такой путь проведения преобразований, ко­торый позволил бы им сохранить и упрочить свое положе­ние в системе власти. Поиски такого пути осложняются появлением или активизацией конкурирующих полити­ков, заявляющих, что они лучше и точнее знают и выража­ют интересы той или иной общественной группы. Учиты­вая, что и обществе всегда есть те, кого устраивает сущест­вующее положение и сохраняющие его политические дея­тели, конфликтная ситуация может обостряться. Сталки­вающиеся интересы (а точнее стоящие за ними люди) мо­гут нарушить существующий политический порядок, из­менить установленный политический режим и даже раз­ломать, совершив революционные преобразования, всю сложившуюся систему политических отношений.

Специалисты, изучающие различные стороны деятель­ности политических лидеров, согласны между собой в том, что лидерство — это та роль, исполнение которой в отно­шениях между людьми удается не в каждой ситуации, и что те, кто являются лидерами в одной ситуации, не обязате­льно будут ими в другой. Однако такого единодушия нет, когда речь заходит о том, какого именно лидера требует возникшая конфликтная ситуация.

Одни, вслед за М. Вебером, считают, что общество, пе­реживающее серьезный кризис или политический конф­ликт, поражающий структуры власти, требует (и, как пра­вило, получает) харизматического лидера. Таким лидером является тот, кто может внушить веру в свои почти (а ино­гда и без «почти») сверхчеловеческие качества, в то, что он обладает способностями, особенно высоко ценимыми в данном обществе. Его сторонники верят ему просто потому, что ОН САМ ЭТО СКАЗАЛ, и отвечают ему преданно­стью, доходящей до готовности к самопожертвованию.

Другие, например хорошо известный в нашей стране французский политолог Ж. Блондель, профессор Евро­пейского института во Флоренции, считают, что подобная ситуация — необходимое, но недостаточное условие для появления харизматического лидера. В действительности, по их мнению, нет никаких определенных и ясных указа­ний на то, какие условия могут привести к появлению та­кого лидера. Приводимые ими данные говорят, что сте­пень зависимости остроты переживаемой ситуации и по­явления харизматического лидера очень невелика. Отсюда их убеждение в том, что понятие «харизматическая власть», тесно связанное с «божественными» или «сверх­человеческими» качествами ее носителя, не является удобным и практичным инструментом, с помощью кото­рого можно было бы описать и проанализировать полити­ческие процессы в обществе, даже переживающем конф­ликтную, кризисную ситуацию.

Независимо от приверженности одной, другой или ка­кой-либо третьей позиции, нельзя не заметить, что пове­дение сторон в конфликте, осуществление власти или ее смена в условиях конфликта не отделены каменной сте­ной от сложившейся в данном обществе политической традиции, тесно связаны с существующими там ценностя­ми, типом политической культуры и стереотипами поли­тического поведения. Другими словами: как живем, так и конфликтуем.

Пожалуй, лучше всего подтверждает это утверждение рассмотрение тех типовых ситуаций, которые возникают в ходе взаимодействия управляющих и управляемых. Спе-. циалисты по управлению различают «жесткие» ситуации, возникающие в условиях острого дефицита ресурсов или каких-либо вызовов, угрожающих системе и требующих заданной реакции, «средние» и «мягкие». Для двух послед­них характерно снижение остроты дефицита ресурсов, повышение степени свободы, независимости в действиях как управляющих, так и управляемых. Считается, что в «жесткой» ситуации наибольшую эффективность имеет авторитарный стиль руководства, в «средней» — демокра­тический, коллегиальный, а в «мягкой» повышается эф­фективность авторитарного стиля.

Приняв установленное таким образом соответствие характера ситуации и стиля лидерства, А. С. Панарин, один из наиболее талантливых отечественных политоло­гов, дает ему соответствующее объяснение. В «жесткой» ситуации лидеру необходимо выбрать главное и во имя этого пожертвовать всем остальным, включая роли чутко­го коллеги, наставника, благожелательного советника и т. д. Авторитарный стиль лидерства предполагает повы­шенную готовность к достижению целей любой ценой, со­средоточение, централизацию и даже персонификацию власти, что в общем-то отвечает самому характеру «жест­кой» ситуации. Зная, что эти ситуации оправдывают авто­ритаризм и суровые меры принуждения, лидеры автори­тарного стиля склонны искусственно создавать их, под­держивая высокий уровень напряженности в том обще­стве или той социальной группе, где они действуют.

Наибольшая эффективность демократического стиля в «средней» ситуации объясняется тем, что он позволяет по­лучить широкую поддержку различных людей и социаль­ных групп, дает возможность лидеру поощрять их участие в решении общих задач, используя при этом для получения результата находящиеся в их распоряжении материальные, духовные и информационные ресурсы. Что касается «мяг­кой» ситуации, как правило оказывающей расслабляющее влияние на 6е участников, то эффективность авторитар­ного стиля определяется способностью лидера использо­вать этот стиль как своего рода компенсацию, позволяю­щую мобилизовать и повысить ответственность людей, направив их энергию на совершение нужных, но, как им кажется, не обязательных и не срочных действий.

Рассмотрение личностных, в частности психологиче­ских, характеристик лидера и других участников конфлик­та выходит за рамки данного учебного пособия. Но уже сказанного достаточно, чтобы констатировать: независи­мо от того, какая именно ситуация по своему характеру бо­лее всего близка данному политическому конфликту, вы­двигаемые ею требования обусловливают либо выход на передний план «новых» политиков, отвечающих этим тре­бованиям, и рост их влияния, либо усвоение «старыми», уже сложившимися политическими деятелями соответст­вующего ей стиля действий и принятия политических ре­шений.

Принятие решений изучается самыми разными наука­ми — от психофизиологии до специальных отраслей мате­матики, занятых оптимизацией этого процесса по уста­новленным критериям. Политическая наука рассматрива­ет принятие политических решений как волевое, целена­правленное управленческое действие, направленное на изменение или сохранение отношений в системе власти, совершающееся по технологии, определяемой природой и характером данной системы, правилами и особенностями ее функционирования.

Политик, выступая как лицо, принимающее решение (ЛПР), несвободен в своих действиях. Выбор вариантов принимаемых им решений ограничен нормами, институ­тами и традициями данной политической системы, уров­нем информационной, ресурсной и социальной поддерж­ки, способностью управляемых воспринять и осуществить принимаемые решения, самой средой, в которой они вы­рабатываются. Так, в «жесткой» ситуации политического конфликта ЛПР приходится сталкиваться с дефицитом времени и информации, давлением противника и разно­гласиями в своем собственном окружении, с эмоциональ­ными перегрузками и разного рода стрессами. Оценивая этот процесс, так сказать, «изнутри», бывший министр обороны США Р. Макнамара — политик, имеющий бога­тый опыт участия в выработке решений во время острей­ших конфликтов на Ближнем Востоке и в отношениях между СССР и США — констатирует, что по мере того как в каждом из этих случаев конфликт обострялся, «напря­женность усиливалась, эмоции накалялись и опасность принятия иррациональных решений увеличивалась».

Однако какое бы — рациональное, нерациональное или иррациональное — решение ни принял политик и ка­кие бы уважительные причины и обстоятельства на него ни влияли, о качестве этого решения (да и о самом ЛПР) можно более или менее обоснованно судить только по ре­зультатам и последствиям, связанным с принятым реше­нием. Именно в этом результате обнаруживается совпаде­ние или степень расхождения собственных интересов по­литика с интересами представляемых и управляемых им людей. И только после анализа последствий и результатов можно судить о политике не по его намерениям и обеща­ниям, а по их воплощению в жизнь.

Понятно, что «после», потом, в будущем причины и обстоятельства могут измениться, будут выглядеть по-дру­гому. Поэтому искушенный в политике государь, прези­дент, правитель, руководитель ведомства, депутат или де­легат зачастую следует совету Никколо Макиавелли — од­ного из первых и самых популярных политологов в исто­рии человечества. «Разумный правитель не может и не должен оставаться верным своему обещанию, если это вредит его интересам и если отпали причины, побудившие его дать обещание... А благовидный предлог нарушить обещание всегда найдется. Примеров тому множество: сколько мирных договоров, сколько соглашений не всту­пило в силу или пошло прахом из-за того, что государи на­рушали свое слово, и всегда в выигрыше оказывался тот, кто имел лисью натуру».

Хотя Н. Макиавелли часто издают, много и охотно чи­тают, тем не менее, наверное, есть политики, не знакомые с этим высказанным более четырехсот лет тому назад сове­том. Во всяком случае, подобные рекомендации некото­рые из них делают и от своего имени, как, например, пре­зидент США Т. Рузвельт (1858—1919). Под его руководст­вом Америка проводила активную экспансионистскую внешнюю политику, не останавливаясь перед применени­ем силы оружия для установления и закрепления своего политического влияния и господства. Наставляя своих преемников и последователей, Т. Рузвельт писал: «Истин­ный государственный деятель должен пренебречь любым договором, если действия по его поддержанию могут пред­ставить собой серьезную опасность для нации». Думается, что, по крайней мере в этом случае, Т. Рузвельт себя от на­ции не отделял.

Как свидетельствует исторический опыт осуществле­ния и изучения практической политики, многие из тех, кто дает и принимает подобные советы, независимо от того, почерпнули они их из книг или считают результатом собственного опыта, осуждают Н. Макиавелли и его про­должателей за политический цинизм и беспринципность. Раскрытие и обнародование даже хорошо известных сек­ретов власти не поощряются в мире политики.

В стремлении к власти, к ее получению, укреплению и удержанию используются самые разнообразные, как «чис­тые», так и «нечистые», формы и средства борьбы за право представлять интересы той или иной общности и, используя ее ресурсы, мощь и влияние, от ее имени удовлетво­рять интересы правящих. Эта борьба может вестись от­крыто, когда, например, представители соперничающих политических партий публично — на месте, отведенном для общественных собраний, перед телекамерами или на страницах газет — сражаются за должности архонта, пре­тора, президента, члена комитета или депутата. Она может принимать и характерную для кремлевских политиков форму «схватки бульдогов под ковром», о которой говорил У. Черчилль, выдающийся английский политический дея­тель, неоднократно занимавший пост премьер-министра своей страны и сам отличавшийся бульдожьей хваткой.

Для политика, ведущего борьбу за власть и влияние, победа в политическом конфликте означает, как мини­мум, свидетельство профессиональной пригодности, от­крывает пути к переходу на новый, более высокий уровень деятельности, туда, где его власть, а значит возможность направлять и контролировать других людей в своих инте­ресах, будет возрастать. Именно в этом, если трезво оце­нивать декларации о готовности к самоотверженному слу­жению народу, о своем долге перед избирателями и жела­нии поработать на благо общества, состоит неизменный, глубокий внутренний импульс, объединяющий весьма разнообразные мотивы деятельности самых разных поли­тических деятелей.

Анализируя эмпирические исследования мотивов дея­тельности зарубежных политиков-законодателей, Г. Г. Дилигенский — видный отечественный специалист по соци­ально-политической психологии — делает заключение, в полной мере справедливое и по отношению к российским политикам, что независимо от своих исходных личных мо­тивов любой активный политик вынужден овладеть ка­кой-то позицией в системе власти и заботиться о ее сохра­нении. Эта позиция, закрепляется ли она занятием како­го-либо поста, получением должности, статусом или член­ством в выборном органе, лидерством в партии, движе­нии, парламентской фракции, реализует ли она власть ин­дивидуальную или групповую, необходима для осуществ­ления политических целей. При этом одни политики счи­тают власть самостоятельной ценностью, обладание кото­рой само по себе является целью их деятельности, для дру­гих она — средство, обеспечивающее возможность дости­жения разнообразных, в том числе и неполитических, целей. Но и в том, и в другом случае политик вовлекается в борьбу за власть, и чем острее и напряженнее эта борьба, тем больше шансов, что данный вид вовлеченности и сти­мулирующая его цель — победа, накладываясь на все дру­гие мотивы, в конце концов сам станет доминирующим мотивом деятельности политика.

Но, преследуя свои благородно-возвышенные, эго­истические, а то и грязно-низменные цели, политики в той или иной мере действительно служат обществу, управляя его делами и организуя его жизнедеятельность. Полити­ки-профессионалы оказываются прямо-таки вынуждены доказывать свою состоятельность, дабы отстоять свое су­ществование и право на дальнейшую работу «по специаль­ности» в противоборстве, а иногда и в конфликтах с други­ми претендентами, т. е. с такими же политическими деяте­лями, число которых никогда не бывает меньшим, чем ко­личество удобных, высокооплачиваемых, вообще «хоро­ших» мест во властных структурах.

Победители в этом противоборстве, длящемся многие тысячелетия и развивающемся в разных исторических условиях, в различных политических системах, режимах и институтах, никогда не могут быть спокойны и уверенны в прочности своего господствующего положения. Причем это справедливо как по отношению к демократически из­бираемым и сменяемым лидерам, так и по отношению к наследственным монархам и пожизненным диктаторам, насильственная смерть которых нередко является своего рода неизбежным «профессиональным риском». Но это не единственная цена, которую политику приходится пла­тить за поражение в политическом конфликте. Куда страшнее может быть сохраняющееся в памяти поколений негодование и презрение по отношению к тем, кто вверг своих сограждан, свой народ и свою страну в беду. Правда, нельзя не признать, что нередко именно громадный раз­мах злодеяний и вопиющая безнравственность совершен­ных действий некоторыми людьми воспринимаются как свидетельство величия политического деятеля.

Подробнее мы остановимся на этом далее, в главе, по­священной отечественным политическим конфликтам, сейчас же необходимо сказать о тех, кто уже неоднократно упоминался ранее и по своей профессии также принадле­жит к миру политики.