Черный лес

(кв. 23-36, 70 км. юго-западнее п. Выселки)

 

Странник

Не выдержав нового приступа боли, он прижался к стволу сосны и закрыл глаза. В нос ударил терпкий запах разогретого на жаре дерева; захотелось упасть, зарыться лицом в траву, чтобы солнце грело спину, и от ласкового тепла, разливающегося по телу, и дурмана летнего разнотравья пришел сон, красивый и легкий, как в детстве.

Сзади в лесу, уже совсем близко, послышались голоса и мерный хруст веток. Максимов затравленно оглянулся. О н и шли не таясь, растянувшись в цепь, как охотники на облаве. Как ни старался их сбить со следа, не удалось.

— Вот теперь ты допрыгался. Теперь — все! — прошептал он сам себе.

За последним рядом деревьев начиналась огромная поляна, широкой проплешиной сползавшая с холма.

«В самом узком месте — метров триста, — прикинул Максимов. — Если дотянуть до того пятачка берез, то... Нет, это первое, что им придет в голову. Останавливаться нельзя. Бежать надо до самой опушки, прикрываясь березками. Там прилягу, переведу дух... Повезет, пойдут цепью, тогда успею пяток снять, пока не залягут. Еще пару человек можно накрыть по выстрелам. Дальше, хрен его знает... Скорее всего, залягут и будут ждать подкрепления. Высадят десант с тыла, и погонят малой скоростью на “номера”, как зверя. Вот непруха, а!»

Еще раз прислушавшись к лесу, он подхватил винтовку и, припадая на правую ногу, по бедру растекалось темное пятно, подсохшая кровяная корка больно бередила рану, но посмотреть, что там, было некогда, побежал, путаясь в густой, годами некошенной траве...

Он почти повис на тонком стволе березки, хрипло выдохнул и сплюнул вязкую слюну.

«Ну, что же ты, гадина, а! — Правая нога самопроизвольно дергалась в судороге. Максимов что есть силы сжал руками колено, пытаясь унять дрожь. — Только не здесь. Бежать надо, бежать! Первой же очередью прочешут березняк, ты же это понимаешь. Давай же, давай!»

Сзади над лесом, почти у самой опушки, взвилась в небо вспугнутая сойка. Максимов закусил губу и заставил себя бежать...

Как подрубленный, он упал, едва дотянув до тени первых деревьев.

Мягкая, чуть влажная трава приятно щекотала пылающее лицо. Он с трудом перевернулся на спину. Солнечный свет, просеянный сквозь листву, терял свой июльский жар, от непрерывной пляски темных пятен листьев в слепящем мареве, а может опять сказалась недавняя контузия, закружилась голова, и к горлу подступила волна тошноты.

— В магазине осталось восемь патронов. — Он усилием воли цеплял ускользающее сознание, заставляя себя говорить вслух. — Еще один — полный. Гранат нет. На хвосте усиленный взвод. Сорок стволов, против моего одного. Скорее всего, подмоги ждать не станут. Залягут, сориентируются в обстановке, оставят охранение у раненных и начнут воевать в полный рост. С такой ногой ты поменяешь позицию раза три, потом накроют.. Прижмут к земле. И быстро поймут, что один. Группой не подберутся на бросок. Или закидают гранатами, или постараются взять живым. Последнее вероятней, но меньше всего улыбается. Не горюй, с такой ногой на жаре все равно долго не протянуть. В группе будет человек пять-шесть. Это все, кого ты можешь взять с собой. Негусто, но и то — хлеб. Все лучше, чем тихо загнуться от гангрены. Нормальный расклад. Могли карты лечь и хуже.

Ни жалости к себе, ни страха он не чувствовал, была только усталость. Он выщелкнул из запасного магазина патрон, засунул в нагрудный карман куртки. Блаженно закрыл глаза, давая телу отдохнуть. Осталось последнее, самое последнее усилие, а дальше — покой...

Обостренное чутье загнанного зверя подсказало: рядом чужой. Гулко ударило сердце, и Максимов мгновенно вынырнул из сладкого полубреда, ощутил близкую опасность. Большой палец привычно скользнул вниз, снимая предохранитель. Указательный чутко лег на спусковой крючок.

«Это еще не о н и. Не может быть. Слишком рано». — Он, не меняя положения, беззвучно повел стволом, готовый послать пулю на первый же шорох и молниеносно рвануться в сторону.

Боль катком прокатилась по позвоночнику и взорвалась в затылке. Максимов судорожно выгнул шею, еле сдержав крик, перед глазами все поплыло, и тело подхватила теплая волна невесомости...

Что-то прохладное коснулось лба. Максимов широко распахнул глаза.

Над ним склонилось незнакомое лицо мужчины лет сорока: борода лопаткой; черные, глубоко посаженные глаза смотрели умно и добро; от больших залысин лоб казался еще больше и круче.

«Бред. Или это уже смерть? Так легко. И нет уже боли...»

Он попытался встать, но мужчина не сильно, но настойчиво надавил ладонью ему на лоб, прошептал:

— Не беспокойтесь. Я — друг. Лежите, все в порядке! — Голос был мягким, и Максимов, сам того не желая, расслабил мышцы.

— А о н и? — Он не узнал свой голос.

— Они сюда не дойдут. Все будет хорошо, успокойтесь!

Над поляной треснула короткая очередь. Максимов сжался в комок, стряхнул с себя руку.

«Это не сон. Господи, дай мне силы! — Он с трудом сел. — Вот теперь — все!»

У березняка чернели фигурки, то ли от марева, то ли от мути в глазах, они, нелепо дергались, как пляшущие марионетки.

«Сейчас осмотрят березняк, и прямиком сюда. Я так кровью наследил, собак не надо. Ладно, сейчас будем смеяться-веселиться!»

У березняка вспыхнул яркий солнечный зайчик — в бинокль осматривали опушку.

— Вы не беспокойтесь. В этот лес войти нельзя.

Максимов оглянулся. Человек спокойно сидел в трех шагах от него, поджав по-турецки ноги. Одет был просто: в светло серую рубаху с пояском и темные старые штаны. Босые, перемазанные землей ступни. Максимов успел отметить, какие у него тонкие, почти женские, запястья.

— Уходи! — прохрипел Максиов. — Не знаю, кто ты, но уходи, пока есть время. Сейчас нас д е л а т ь будут! Не допер еще?!

— Все давно понял, — спокойно ответил человек, хитро блеснув глазами. — Поверьте, ничего страшного не произойдет.

— Ага! Дырок нам сейчас понаделают и успокоятся. Вали, кому говорю!

Он повернулся и обмер. По полю не таясь, в полный рост, шла частая цепь. Солдаты из-за высокой травы решили не ползти, время от времени приседали, скрываясь в траве, но, скорее, по привычке, чем по необходимости.

Максимов пробежал взглядом по цепи, достал из нагрудного кармана патрон, зажал в потрескавшихся губах острую хищную головку.

«Только не потеряй в горячке», — приказал сам себе.

— Это лишнее! Подождите чуть-чуть! — шепнул человек, подкравшись сзади.

«Еще здесь, дурило чертово!» — только и успел подумать Максимов. Хотел обернуться и выматерить в три этажа, но тонкие пальцы впились в спину чуть выше лопаток, казалось, кто-то медленно вводит под кожу тонкие иглы, и вдруг стало тепло, исчезло тело, растворившись в знойном воздухе...

Зрение стало отчетливым, словно кто-то протер ладонью запотевшее стекло.

Черные фигурки стали выше, приобрели мишенную четкость, когда так удобно ловить в перекрестье прицела этот скошенный книзу прямоугольник, и не думается даже, что там, на дальности прямого полета пули, — человек.

— Все, излучатель набрал мощность, — скороговоркой прошептал мужчина в ухо Максимову.

Он встал в полный рост, вышел вперед, замер на границе света и тени, и вытянул вперед руки...

Не дойдя метров сто, цепь сломалась. Фигурки сбились в кучу, только стреляй!, бурно замахали руками. Сюда доносился лишь приглушенный гул голосов. Потом копошащийся сгусток фигур рассыпался, и Максимов не поверил своим глазам, они уходили! Фигурки становились все ниже и ниже, некоторые совсем скрылись в траве. Они уходили!

Мужчина вернулся к Максимову, провел холодной ладонью по его лицу. Сразу же вернулось ощущение тяжести в уставшем теле, и вернулась боль, забилась горячей волной. Винтовка вдруг сделалась свинцово тяжелой. Ствол, дрогнув в ослабевшей руке, лег в траву.

— Все в порядке. Я же говорил. Они не вернуться. Потерпи немного, осталось чуть-чуть.

Голос шел сверху, Максимов с трудом поднял голову, пытаясь заглянуть ему в лицо.

Краем глаза поймал, как одна фигурка развернулась и выпустила облачко черного дыма. Он рванул блаженного бородача за руку, опрокинул, вжал в землю рядом с собой.

Длинная, во весь рожок очередь, тридцать пуль, рассеянных по широкой дуге, ворвались в лес, срезая ветки, осыпая листву, завыли, рикошетя от толстых стволов.

Их обдало белыми смолянистыми щепками; пуля вошла в ствол в полуметре от их голов.

— Я же их, сук, знаю. Вот теперь — все! — Максимов слабо улыбнулся и потерял сознание.