Жак Лакан і його структурний психоаналіз

Теория базируется на идеях Лакана о ведущей роли языка как феномена культуры в расшифровке и понимании бессознательных процессов. Кардинально пересмотрев теорию 3. Фрейда с позиций структ. лингвистики и семиотики. Лакан отождествил бессознательное со структурой языка.

В основе психоаналитич. концепции Лакана лежат два тезиса: 1) бессознательное структурировано, подобно языку; 2) бессознательное есть речь "Другого". Опираясь на эти тезисы, Лакан утверждал, что только лингвистич. анализ языка и его механизмов может адекватно раскрыть структуру бессознательных процессов. Структурированность бессознательного, подобно языку, с т. з. Лакана, означает, что в нем имеются особые бессознательные речевые элементы, которые не осознаются чел., но играют важную роль в протекании и развертывании психических процессов. Сведение бессознательного к языку, речевым структурам лежит и в основе понимания Лаканом психических заболевания. Ученый отвергает взгляд на последнее как на нечто совершенно отличное от нормы. Болезнь – это просто иной способ существования, точнее, иное символич. языковое измерение. С т. з. Лакана, чистое доязыковое бессознательное нам не дано: судить о нем можно только на основании рассказа пациента о своих снах и желаниях, с одной стороны, и анализа речи пациента аналитиком – с другой. Бессознательное – это речь "Другого". Понятие "Другой" у Лакана многозначно: это и отец, имя которого связывается с законом и порядком, и место культуры, в котором распутываются все "приключения индивид, желаний".

Личн. Лакан понимал как знаковое, языковое сознание, структуру же знака психологизировал, рассматривая ее с т. з. психологич. ориентации индивида, т. е. с позиции проявления в ней действия бессознательного, реализующегося в сложной диалектике взаимоотношения "нужды" и "желания". По его мнению, человек никогда не тождественен какому-либо своему атрибуту, его "Я" никогда не может быть определено, поскольку всегда находится в поисках самого себя и способно быть репрезентировано только через "Другого", через отношения с др. людьми. Однако при этом никто не может полностью познать

ни самого себя, ни другого, т. е. не способен полностью войти в сознание др. человека.

Структура человеч. психики, по Лакану, явл. сферой сложного и противоречивого взаимодействия трех составляющих: Воображаемого, Символического и Реального.

Воображаемое – это такой комплекс иллюзорных представлений, которые чел. создает сам о себе и который играет важную роль его психической защиты, или, вернее, самозащиты. Воображаемое подчиняется не "принципу реальности", а логике иллюзии: оно создает образ "Я", устраивающий индивида и играющий экранирующую роль как по отношению к объект, действительности, так и по отношению к тем образам этого индивида, которые существуют в сознании его партнеров по коммуникации – "других"; в этом смысле Воображаемое есть область "незнания", заблуждения чел. относительно самого себя. Формирование воображаемого происходит у ребенка в возрасте от 6 до 18 месяцев – на стадии, которую Лакан назвал "стадией зеркала": именно в этот период ребенок, воспринимавший ранее собств. отражение как др. живое существо, начинает отождествлять себя с ним, узнавать себя в зеркале.

Символическое – это сфера социокультурных норм и представлений, которые индивид усваивает в основном бессознательно, "символически", чтобы иметь возможность нормально существовать в обществе, т. е. это область сверхличных, всеобщих смыслов, задаваемых индивиду обществом. Если в "порядке Воображаемого" отношения ребенка с матерью характеризуются слитностью и непосредственностью, то, вступая в царство Символического, он обретает в виде отца с его именем и запретами того "Другого", который знаменует для него встречу с культурой как с социальным, языковым ин-том человеч. существования.

Реальное – самая проблематичная категория Лакана – включает непосредственные жизн. функции и отправления. Это та сфера биологически порождаемых и психически сублимируемых потребностей и импульсов, которые не даны сознанию индивида в какой-либо доступной для него рационализированной форме.

Отсюда – радикальный пересмотр Лаканом классич. понятия "субъекта". Если в рамках картезианской традиции "субъект" рассматривался как некая субстанциальная целостность, как суверенный носитель сознания и самосознания и как ценностная точка отсчета в культуре, то, по Лакану, напротив, субъект предстает как функция культуры, как точка пересечения разл. символич. структур и точка приложения сил бессознательного. Не культура явл. атрибутом индивида, а индивид оказывается "атрибутом" культуры, говорящей "при помощи" субъекта; сам же по себе субъект есть "ничто", некая "пустота", заполняемая содержанием символич. матриц. Отсюда – постоянное взаимодействие между субъектом как носителем культурных норм и "Я" как носителем "желания", т. е. между Символическим и Воображаемым. Символическое пытается полностью подчинить себе индивида, тогда как задача "Я" состоит в том, чтобы, используя топосы культуры, создать с их помощью собств. нарциссический образ, т. е., подставив "Я" на место "субъекта", создать себе культурное алиби. Тем самым уточняется понятие бессознательного: бессознательное, по Лакану, это "речь Другого", но такая речь, которая постоянно редактируется Воображаемым.

Практикуемая С. п. терапия ориентирована преим. на языковую проработку словесных выражений. Лакан сравнивал психотерапевтич. ситуацию с ситуацией восприятия незнакомого языка – и в том и в др. случае чел. имеет дело с речевым потоком, протекающем на уровне означающего, никак не соотнесенного с означаемым. Однако в психотерапевтич. ситуации речь идет о двоякой интерпретации означаемого – как "объективной реальности", так и содержания психики пациента. В последнем случае означаемое, т. е. содержание психики пациента, скрывается им осознанно и может быть выявлено лишь по случайным деталям речи и поведения. Доступная психоаналитику задача не может состоять лишь в том, чтобы реконструировать реальные обстоятельства, внешн. по отношению к истории пациента, или же проникнуть вглубь содержаний его сознания. Его цель – реконструировать на основе протекающего перед ним потока означающих структуру этого потока, которая и есть, по мнению Лакана, не что иное, как структура бессознательного.

АС: …Жак Мари Эмиль Лакан, родившийся в 1901 году и умерший в 1981, является французским психоаналитиком и психиатром, которого назвали «самым спорным психоаналитиком со времен Фрейда».

Привет, я Алан Сондерс. Мой гость сказал о Лакане: «Его нечитабельные труды и широкое применение риторических приемов, особенно игры слов, намеков, эллипсисов, плеоназмов, гипербатонов, силлепсисов, метафор, катахрезов, аллегорий, метонимии и так далее, напоминают во многом речь бессознательного per se». Звучит весьма сложновато. Доктор Эхсан Азари Станизай (Ehsan Azari Stanizai), адъюнкт Writing and Society Research Group в университете Западного Сиднея… Добро пожаловать.

ЭАС: Спасибо большое, Алан.

АС: Итак… Лакан призывал к тому, что он назвал «возвращением к Фрейду». Конечно, есть много Фрейдов, так к какому именно Фрейду он возвращался?

ЭАС: Я думаю, что Лакан творчески перечитал Фрейда, а также трансформировал от А до Я фрейдистский психоанализ. Лакановский вклад, главным образом, во Фрейдистский психоанализ следует рассматривать с учетом использования структурной лингвистики де Соссюра, а также структурной лингвистики Якобсона, русской лингвистики; кроме того, он интенсивно использовал философию, математику и топологию. В этом смысле он полностью переосмыслил Фрейда в современном и постмодернистском контексте.

АС: Я имею в виду, что это очень отличается от той картины, которую я вижу у Фрейда. Я думаю, что Фрейд значителен в двух смыслах, которые по отношению друг к другу могут быть в некотором противоречии; но я думаю о Фрейде как о человеке, который хотел создать науку о разуме в довольно классических научных терминах, почти в дарвинистских терминах. Я также думаю о нем как, до некоторой степени, творческом художнике, как о том, кто пишет рассказы о жизни людей. То к чему возвращается Лакан, не совсем кажется мне [вышеописанным] Фрейдом.

ЭАС: Я думаю, Вы совершенно правы в том смысле, что писал Фрейд: многие из его работ Вы читаете как роман. А так же в том, что Фрейд был в значительной степени мыслителем своей эпохи. Если мы посмотрим на конец XIX века, а также на начало ХХ века, то увидим, что это была эпоха радикальных наук, в том смысле, что западные интеллектуалы считали науку единственной вещью, которая дает нам абсолютную истину в наших поисках. В этом смысле — да. Но Фрейд был «спасен» Лаканом, потому что он дал иное толкование Фрейда уже в нашу эпоху, то есть в эпоху постмодерна; когда мы оглядываемся на метафизический дискурс, начиная с Сократа — на тот ошибочный путь, созданную им своего рода иллюзию, что мы достигнем окончательной истины с помощью наших рассуждений; поскольку западная интеллектуальная традиция, в основном, сосредоточена на сознании, то она не могла понять того, что за пределами сознания. Так что это «бессознательное» было немыслимо до Фрейда.

Но теперь у Лакана под рукой была структурная лингвистика. За это уцепился и сам Фрейд, потому читая работу Фрейда, [Вы видите] что, почти на каждой странице, он говорит о языке, он говорит о речевых фигурах, он всегда говорит о беседах. Но Лакан давал иное толкование всему знанию, созданному Фрейдом, в новой, своей собственной эпохе. И я полагаю, что Фрейд все еще присутствует в ней, потому что Лакан всегда подчеркивал, что значит «возвращение к Фрейду». Это означает возвращение к слову. Возвратитесь к слову, возвратитесь к языку, поскольку бессознательное структурировано как язык, или языком. А Фрейд дает нам более или менее дарвинистский смысл человеческой субъективности. Таким образом, я полагаю, что Фрейд полностью присутствует у Лакана, но к сожалению Вы правы в том, что Лакан недоступен из-за своего причудливого синтаксиса, а также из-за своей трудности и неоднозначного или ирреального стиля.

АС: Как Вы уже сказали, Лакан развивал Фрейдистское понятие «бессознательное» с помощью современной лингвистики, или того, что считалось в то время современной лингвистикой, особенно мысли швейцарского лингвиста Фердинанда де Соссюра, который умер в 1913 году. Каков вклад Соссюра в мысль Лакана?

ЭАС: Для Лакана это было собственно его переосмысление самого языка. Потому что для Соссюра язык выходил далеко за рамки средств коммуникации: она был системой знаков, а также системой различий.

АС: И он полагал, что бессознательное структурировано также как язык.

ЭАС: Да. Данная фраза является немного противоречащей, но если мы посмотрим на нее в точки зрения Лаканизма, то сможем понять эту фразу. Он говорит, что «бессознательное есть знание». Знание, которое не доступно для нашего сознания. Он полагает, что бессознательное всегда проявляет свою силу на лингвистических тропках, а также в интервалах и в ошибках нашего разговора, или в нашей письменной речи, или в нашей устной беседе; в тех вещах, которые мы не произносим, или в тех вещах, которые Фрейд назвал «парапрактикой», или оговорками, например. И если они оказываются в литературном тексте (то есть эти интервалы, эти пробелы…), то для Лакана это место, где он видел влияние бессознательного, и Лакан говорит, что, когда язык не в состоянии оказать своего влияния в качестве коммуникативного средства, тогда он — извержение бессознательного.

АС: Он также отверг [взгляды] великого философа XVII столетия Рене Декарта — я должен сказать, это мой особо любимый философ — который замечательно сказал, что: «Я мыслю, следовательно, я существую». А Лакан говорит, что должно быть так: «Я мыслю там, где меня нет, следовательно, я там, где я не мыслю». Что он подразумевал под этим?

ЭАС: Лакан критически относился к Декарту, поскольку тот рассматривал субъект и Эго с точки зрения сознательного. Так, он говорит: Я живу, поскольку Я переживаю жизнь, следовательно, Я существую.

…Декарт фактически забыл о целостной картине сознания, потому что он проигнорировал бессознательное. Согласно Лакану, человеческое существо, как только входит в язык… оказывается схваченным между двумя смертями. Одна смерть — это вход в язык, а следующая смерть — естественная смерть. Он говорит, что речь Декарта о сознательном произносится с позиции уверенности — так как, тот был уверен: «Я мыслю, следовательно, я существую» — Лакан же говорит: «Я мыслю там, где меня нет». Так что это означает, что есть еще что-то там. Таким образом, есть два субъекта для Лакана. Один — говорящий субъект; другой — субъект бессознательного, то есть речь. Таким образом, все рассуждения о сознательном Лакан опровергает, и он скептически относится к Декарту.

 

АС: Это кажется немного натянутым. Я имею в виду, что Вы говорите, что он критически настроен по отношению к Декарту, потому что Декарт исходит с позиции уверенности… На самом деле, когда Декарт говорит: «Я мыслю, следовательно, Я существую», то он подразумевает, что это фактически единственная вещь, в которой он может быть уверенным.

ЭАС: Да, именно это я и сказал, потому что он подмечает, что есть приложение в «Размышлениях» Декарта, и он убирает это изречение. В том приложении он говорит, что сознательное или мышление — cogito — для меня как ходьба, потому что она является чем-то, что я не могу отрицать, и я не могу скептически относиться к нему. Итак, теперь Лакан… это первая сцена Декарта, из-за которой он называет его «идиотом Декартом», потому что тот по сути говорит, что забыл реальное измерение нашей субъективности — потому что наше сознание не то, что является действительно нашим сознанием. Это только наш разговор, что мы говорим о нас самих. Но происхождение этого разговора где-то в другом месте.

АС: …Для Лакана возникновение человеческой субъективности происходит в так называемой «фазе зеркала». Что это значит?

ЭАС: Он говорит, что нечто происходит в младенчестве — от шести месяцев до шестнадцати, до восемнадцати месяцев. Так вот, в этот период ребенок не имеет контроля над своей собственной координацией… Итак, однажды он или она видит свое изображение в зеркале, но это не обязательно означает, что есть зеркало перед ними; это означает, что они смотрят на свою первую личность — на мать или на отца, или кого-то другого, кто может быть вместо них — то есть смотрит на внешний мир, и Лакан говорит, что его или ее Эго строится на основе зеркального образа, за пределами него.

Это означает, что человек, находясь в беспомощном положении — будучи младенцем, который не в состоянии контролировать двигательные функции своего тела — видит что-то вне себя, то есть источник своей идентификации, или (в то же время) источник самоотчуждения. Такова стадия зеркала по Лакану, которая сейчас весьма влиятельная в исследовании кино, а также в теории поэзии, вот почему поэты не могут что-либо сказать за пределами «Я и ты»…, поэтому они всегда живут в этом роде дискурса «Я и ты» — [это есть] у каждого поэта. Итак, для Лакана такая поглощенность незрелой (infantile) жизнью — «Я» и Эго — была основана на образе, на внешней стороне ребенка. Между тем этот образ был источником ликования; и источником соперничества, а также даже агрессии, потому что младенец видит, что полный образ не находится в одном ряду с его собственным, потому что есть несоответствия между ситуацией, в которой он находится, и идеальным образом во вне.

АС: А что на счет «Другого»? Что он обозначает?

ЭАС: Это «Другой» с заглавной буквы «Д». Сейчас это модное словечко во всех областях гуманитарного знания. Если вы зайдете на кафедру философского факультета, то увидите, что там всегда будут говорить о «Другом». «Другой» у Лакана — это то, что символизирует нехватку, отсутствие, которое появляется после нашего вступления (или нашего «падения») в язык; объект, который мы имели в пред-языковой период, безвозвратно ушедший. Этот «Другой» с большой буквы «Д» является своего рода означающим; это означающее, которое означает тот утраченный объект.

АС: Что это за утерянный объект? Я имею ввиду, вероятно, это не объект, который мы можем выразить с помощью языка, или описать.

ЭАС: У нас могут быть выражения, но условные. Поскольку этот объект не поддается символизации. То есть не доступен для нас на языке. Мы не можем представить его, как он есть, только условно…, или у нас может быть своего рода намек на тот потерянный объект. Но есть также и «другой», с маленькой буквы «д»… Лакан называет его «миниатюрный объект». И этот объект для Лакана был остатком того потерянного объекта; или остатком того пред-онтологического состояния бытия. Объект моего желания; тем временем я ищу его; общее название объекта, который мы ищем в нашей жизни. И согласно Лакану и эпистемологии это остаток того потерянного объекта.

АС: То есть посредством моего желания этого «другого», я могу прийти к познанию моего бессознательного и могу понять, что мое бессознательное делает?

ЭАС: Согласно Лакану конечно. Лакан сам утверждал, что, когда он говорит, он производит бессознательный дискурс, вот почему он сказал: «Я не боюсь быть не понятым… потому что я хочу воссоздать бессознательное». Но желание само по себе является очень жестким, очень сложным понятием. Возьмем потребности, все виды потребностей. Например, я голоден, мне нужна пища. Я хочу пить, мне нужна вода. Эта еда и вода являются потребностями, а не желанием. По словам Лакана, желание никогда не будет удовлетворено. Оно ненасытно, так как мы никогда не сможем получить доступ к нему, потому что когда мы пришли в мир языка, мы уже потеряли нашу основу — наш источник исчез, потому что мы были отчуждены: мы пришли в другой мир, который оказался миром языка.

АС: Вы сказали, что в своем творчестве — потому что Лакан пытался, как бы воссоздать бессознательное — он не волновался, что может быть не понятым. Есть некоторые писатели, и, конечно, некоторые философы — и здесь Иммануил Кант приходит на ум — которых действительно очень трудно читать. Но его трудно читать, потому что он имеет дело с очень неразрешимым материалом и пытается сделать его максимально понятным, насколько это возможно. Вы полагаете, что Лакан не пытается этого достичь, он на самом деле не пытается быть понятным?

ЭАС: Есть две вещи, которые я должен сказать, отвечая на этот вопрос. Во-первых, хотя Лакан утверждает, что «производит бессознательное», он в то же время также говорит, что стиль… «стиль — это человеческое бытие», «Я есть мой стиль». Другими словами, меня не идентифицировать лучше ничем — ни одеждой, ни внешностью — кроме как моим стилем. Это заложено в традиции, в частности, современной французской мысли: все мыслители более или менее трудно понимаемы. Деррида является еще одним примером. Но для Лакана, трудность заключается в концепции.

Я приведу вам пример: когда я делал свою диссертацию, то начал читать Шекспира, потому что одна из глав моей работы была посвящена исследованию Шекспира. Мой руководитель сказал мне, что «Гамлет» очень сложен даже для носителей языка… Но я ответил моему руководителю, что «вы можете смеяться надо мной: но когда я закончил читать Лакана, а затем начал читать Шекспира, то Шекспир стал восприниматься для меня как детская книга». У Шекспира трудность заключается во фразах, а также в некоторых понятиях. Но у Лакана сложности возникают с целой кучей понятий. Он предлагает вам целую кучу концепции, каждая из которых коррелирует с каждым понятием.

 

Но чтобы вернуться к вашей мысли: да, я согласен, что Лакан в какой-то степени мог бы попытаться создать своего рода дискурс бессознательного, но в нижней его части. Потому что он ничего не мог поделать. Он пытал своих читателей. Он всегда атаковал своих читателей слишком большим набором концепций, и что все понятия коррелируют друг с другом. Так что проблемы не только у читателей Лакана, но даже у тех людей, которые ориентированы… даже специалисты Лакана имеют те же проблемы.

АС: Вы упомянули о Шекспире, давайте поговорим об искусстве и литературе. Какую роль играет искусство в Лакановском взгляде на бессознательное?

 

ЭАС: Лакан был в значительной степени в контакте с искусством, а также с литературой, с живописью и всеми формами искусства. И он видел в искусстве, в литературе, своего рода параллелизм. Он говорил, что в литературе, например, в поэзии, есть скрытое знание, и что скрытые знания, которые писатель и поэт, или художник, сформулировал своим собственным путем, являются сырьем для психоанализа. Психоанализ приводит их в скоординированную эпистемологию, или доводит до такого вида знаний. Для Лакана литература и искусство были отличным источником не только вдохновения, но он и сам разработал большую часть своей концепции на основе искусства и литературы. Я приведу пример: его теория желания и интерпретации желания коренилась в Гамлете, в Шекспире. Его теория «gaze» была основана на философии Морис Мерло-Понти, а также картине 17-го века под названием Ambassadors…

АС: То есть Ambassadors послужила для него тем же образом, как и великая картина Las Meninas для Фуко.

ЭАС: Да… и это не только живопись. Например, Экстаз святой Терезы.

АС: Автором является Бернини.

ЭАС: Да, это еще один пример, когда Лакан говорил своим слушателям о наслаждении — теория наслаждения (jouissance), которая является для Лакана своего рода видом бессознательного наслаждения, которое представляет собой смесь удовольствия и неудовольствия, так что это своего рода трансцендентное, экстатическое удовольствие.

АС: Ну и в заключении, что вы думаете об отношениях Лакана с философией. Вы сказали, что он находился под влиянием Мерло-Понти, великого французского философа. Мы также знаем, что он считал Декарта идиотом, но как же вообще обстоят дела в его отношении к философскому мышлению?

ЭАС: Хотя у Лакана были очень неоднозначные отношения с философией — он называл себя «анти-философом» — его произведения написаны в соприкосновении с философией. Поэтому он критикует философию из-за ее любви к знаниям, или за претензии философии на «истину в последней инстанции». Это иллюзия для Лакана. Это является своего рода миражом для Лакана. Он полагал, что одержимость философов поисками истины является своего рода паранойей. Но в то же время Лакан разработал свою собственную концепцию на основе работ философов, а с другой стороны, он поправлял философов. Например, разобрал теорию Платона об идеях: Лакан говорит, что Платон описывает их как что-то невидимое, что-то божественное, нечто истинное в последней инстанции, с чем наша душа контактировала до переселения в тело. Это знание, которое душа получила в мире идей, Лакан называет бессознательным знанием. То есть, знанием, которое недоступно для нас. Вот почему он поправляет Платона.

 

Мішель Фуко «Мікрофізика влади»

Мишель Фуко (1926 - 1984) - французский философ, социолог, историк науки и политический мыслитель. Он преподавал в университетах Парижа, Варшавы, Клермон-Феррана, Гамбурга и др. С 1970 года и вплоть до своей смерти Фуко работал на кафедре истории системы мысли в Коллеж-де-Франс. В своих произведениях "Археология знания"(1969), "Надзор и наказание"(1975), "Воля к знанию"(1976) и др. он постулирует свой археологический, историко-культурологический подход к анализу феномена власти. Взгляды Фуко формировались в диалоге (и в оппонировании) с традиционной политической философией (Аристотель - Гоббс - Локк - Гегель и др.) Особое влияние на него оказал марксизм; будучи членом Французской компартии, он все же никогда не был до конца правоверным марксистом (более того взгляды Маркса на власть им критически переосмыслены).

Взляды Фуко на власть, на его взгляд, нашли свое подтверждение в парижских событиях 1968 года. Власть как множественность отношений силы, возможность (и необходимость) сопротивления ей, -вот лейтмотив произведений Фуко 70-х годов (так называемая "генеалогия власти").

Существует расхожее представление, относящее взгляды М.Фуко к структурализму. И это действительно так, если учесть, он изучение власти включил в широкий культурно-исторический контекст. Однако, следует отметить, концепция Фуко выходит за пределы структурализма как идейного течения. Он прошел эволюционный путь от чистого структуралистского подхода к археологическим пластам знания, Фуко продолжил его уже за пределами "чистого знания", в области политики. Если в начальный период творчества главная цель Фуко состояла в том, чтобы построить особую дисциплину, изучающую исторически изменяющиеся системы мыслительных предпосылок к знанию и культуре, которые определяются господствующим в культуре того или иного периода типом отношений слов и вещей, то в следующий - он рассматривает дискурсивно-речевые взаимодействия, которые он определяет как средства культуры. При этом он утверждал, что археология знания не есть некоторая систематическая наука, но особое знание, метод, направленный на определенный объект. И, как мы уже отметили выше, в 70-е годы в центре внимания Фуко оказались вопросы власти. При этом для него было важно выявить условия исторического возникновения различных мыслительных установок и социальных институтов в обществе Нового времени. Соотношение власти и знания для Фуко интересно потому, что он осознает, что знание есть власть, поскольку знание всегда строится по канве взаимоотношений с властью. Современность подтвердила справедливость подобной идеи Фуко, поскольку на рубеже XX и XXI веков из всех источников власти (силы, богатства, социального статуса и пр.) основным стало владение информацией и знанием.

Страсть Фуко к защите угнетенных (сумасшедших, больных, заключенных, зависимых) делает его позицию близкой к марксовой. По Фуко, власть разделила общество, и она борется ради сохранения одной части общества в ущерб другой. Пределов этот процесс эволюции власти достигает в практике правых и левых тоталитарных режимов. Сам французский мыслитель отвергал концентрацию власти в одних руках. Вообще вопрос о принадлежности власти для него не очень актуален; власть осуществляется и нельзя ее искать в определенном месте, поскольку она диаграмматична. Власть пронизывает общество во всех сферах (в тюрьмах, школах, казармах и пр.) и определяется Фуко как соотношение сил. Субъект однако наделен силами противодействовать власти (действие и противодействие - это два элемента сконцентрированные в субъекте.

Концепция М.Фуко направлена на создание адекватного, приемлемого человеческого общежития. Отказ от персонификации власти дает ему повод говорить, что с тех пор как Монтескье предлагал разделить государственную власть на исполнительную, законодательную и судебную, произошел прорыв демократических преобразований во многих странах мира. Власть, по Фуко, должна циркулировать и не быть сконцентрированной в одном месте и в одних руках, потому что она должна создавать истину. В этом смысле понятен призыв Фуко к политикам и интеллектуалам стремиться к власти не ради самой власти, а ради создания прочного фундамента общества. В этом заключается ангажированность интеллегенции.

На защиту выносятся следующие основные положения: 1. М.Фуко занимается не анализом политической власти как таковой, поскольку власть невозможно сконцентрировать в одном месте или в одних руках. В фокусе его исследовательского интереса находится феномен власти в социуме. Поэтому все социальные отношения являются властными.

Власть растворена в обществе, ибо она вездесуща и непрерывна. Власть находится не вне государственных институтов, экономических или юридически-правовых систем, а внутри них. Поэтому анализ властных отношений Фуко вписывает в предельно широкий социально-исторический и культурный контекст. Государство и его институты -лишь порождение, или воплощение, власти как первичного социально-исторического феномена.

2. Впервые после А. де Токвиля, М.Фуко включает в свой анализ исследование пенициарных учреждений как административных элементов политического государства. Это связано с тем обстоятельством, что тюрьмы, казармы и другие исправительные и воспитательные учреждения для него - формы господства, контроля и давления над индивидами, как модели социума, "нагруженные властью". Тем самым Фуко кладет начало методу анализа микрокомпонентных структур.

3. Формы господства Фуко показывает как историю нарастания более утонченных, рафинированных форм контроля и господства, начиная с "превосходства" животного, кровавого, физического". Ярким воплощением материальности контроля и господства выступают наказания и - особенно - пытки. В конечном итоге исторические типы общества различаются системами наказаний, применяемыми в них (казнь, пытка, тюремное заключение и др.) Воздействие на человеческое тело, по Фуко, имеет лишь одну цель - усиление контроля.

4. Дисциплинарная техника власти порождает "микрофизику власти", поэтому Фуко говорит о "биовласти" (точнее: о "биотехнологии власти") как телесной зависимости индивидов и форм контроля, господства, I дисциплины над ними. Для иллюстрации этого положения Фуко вводит понятие "паноптикума" как чистой функции принуждать или диктовать условия индивидам, или способ контроля и наблюдения, незаметный тем, за кем наблюдают.

5. Власть - это всегда соотношение властных сил в обществе, поэтому она всегда диаграмматична. Индивид всегда выступает объектом властных отношений. Однако в результате исторического развития нарастает свобода как логическое условие политики и власти, а значит растет и автономия индивидов, т.е. способность управлять другими.

Субъект власти - это всегда субъект свободы (автономный, онтологически свободный индивид).

6. Вопреки традиции критики позиции Фуко, сложившейся в западноевропейской политической науке (например, Ю.Хабермас или Н.Фрейзер) и упрекавшей его в историческом пессимизме и антигуманизме (поскольку индивид всегда останется объектом властного воздействия), с уверенностью можно утверждать: концепция власти Фуко оптимистична и гуманистична (хотя это и неклассический, нетрадиционный западно-европейский гуманизм, впрочем, как и вся теория французского философа).

Это проистекает из того обстоятельства, что Фуко никогда не отказывает индивидам в возможности сопротивляться силе и власти ("действие всегда рождает противодействие"); и эта историческая тенденция все более обнаруживает себя и укрепляется.

Итак, мы определили основные положения концепции власти М.Фуко. В целом его подход можно обозначить как своеобразную критику института власти в современном обществе. Реально господствующая в социуме сила - это вездесущая власть, которой "нагружены" все сферы общественной жизни: семья, школа, государство, экономика и пр. Теорию Фуко в определенном смысле (и в другой исторической эпохе) можно сопоставить с марксистской концепцией власти, и в частности с резкой критикой механизмов функционирования и развития индустриальных обществ, которые Фуко определяет как дисциплинарные.

Обоснование специфики власти, ее политического анализа позволило Фуко исследовать властные отношения в структурных и юридических нормах западно-европейской цивилизации, начиная с XVIII века до наших дней. Благодаря его концепции стала понятна необходимость в неклассических (нетрадиционных) независимых исследованиях власти. И прежде всего стало понятно, теория власти как основа глобального политического анализа еще не создана и все реальные проявления власти все еще трансцендентны даже для современного человека.

Концепция М.Фуко относится к классическому структурализму только в том отношении, что он изучает общественный феномен власти не сам по себе, а как структурный элемент широкого социального контекста, системы истории культуры (и тем более не ограничивается исключительно институтом политической власти). И здесь упор делается не на самом явлении, а на связях его с социумом.

Он исследовал власть как соотношение сил, в той или иной степени противоречащих друг другу.

Власть существует, действует везде и нельзя строить определенный тип общества, где раз и навсегда исчезнут властные отношения: они диаграмматичны и осуществляются до бесконечности. Власть, согласно Фуко, нельзя уничтожить, изменяя экономические или политические отношения в обществе. Вместо того, чтобы изменить общество, пытаясь при этом изменять властные отношения, Фуко предлагает бороться с властными отношениями как бы изнутри. И здесь, по его мнению, важную роль должна сыграть интеллигенция. Именно интеллигенция должна бдительно относиться ко все видам проявления власти, тщательно различая во всех сферах деятельности саму деятельность и ее цели, инструментом для осуществления которой может выступать власть, и собственно власть, которая стремится заменить цели деятельности собственными целями - властными отношениями как самоцелью.

В современной политической жизни роль интеллектуала консультативна. Политику нет нужды обладать умом Спинозы, его ум -это его советники и аналитики. Любой современный политик хорошо понимает это, окружая себя вспомогательными умами, рекрутируемыми в основном из ученых, а аналитический штат крупных политических деятелей в основном напоминает научно-исследовательский институт. Итак, интеллектуал через знание проникает в политическую жизнь.

Вот и поэтому отчасти на плечах интеллектуального человека или ученых лежит судьба разных слоев людей в обществе, в том плане, что все должны быть защищены и на их плечах лежит правильность демократического развития общества.

На протяжении многих столетий развития общества осуществлялись разные типы власти от абсолютизма 17-18 веков до демократии в разных формах ее проявления. Власть осуществлялась путем подавления, насилия, репрессий, устрашения. Только в современном обществе власть осуществляется символически, путем убеждения, воздействия на умы, гипнозом, дисциплинарными методами. В связи с развитием средств массовых коммуникаций, одновременно и облегчилась задача удержания власти над людьми и осложнилась из-за того, что власть имущим необходимо контролировать все информационные потоки, существующие в обществе. Власть доминирует над телами и над умами, таким образом подчиняя себе людей.

Человек, находясь во властных отношениях не ощущает себя как животное в капкане, которое не может освободиться. У Фуко с одной стороны человек постоянно находится во властных отношениях, а с другой стороны он сам является источником власти, потому что он наделен определенной силой, позволяющей ему противодействовать. В таком смысле Мишель Фуко дает надежду всему человечеству в том, что оно может развиваться бесконечно в лучшую сторону.

Благодаря Фуко общество осознало историческую необходимость исследования политической власти и властных отношений. Законченная теория политической власти еще не создана, потому что властные отношения принимают разные формы в процессе развития общества.

Інше джерело: Культура постсовременности весьма критична по отношению политическим проектам модерна. Опираясь на тезис об исчерпанности «проекта Просвещения», питавшего веру в универсальность прав человека, безальтернативность свободного рынка, равенство возможностей, то есть в то, что «общество…можно сделать лучше, причем для каждого» [1], постмодернистская мысль ищет новые способы культурной рецепции власти. К числу концепций, стоящих особняком в современной кратологии, относится концепция микрофизики власти. В статье мы попытаемся увидеть формообразования микрофизики власти в схоластической культуре. Предполагаемая данной концепцией герменевтическая смена масштаба культурного восприятия может помочь увидеть точки бифуркаций, где скрыты реальные альтернативы либеральной культуры. Мишель Фуко считал, что необходимо освободиться от укоренивш