КАРНАВАЛИЗАЦИЯ
– семиотическая теория карнавала, изложенная М.М.Бахтиным в его книге о Рабле (1965). Смысл концепции Бахтина (см. также полифонический роман, диалог) в том, что он применил понятие карнавала, ежегодного праздника перед великим постом, ко всем явлениям культуры Нового времени. В центре концепции К. – идея об “инверсии двоичных противопоставлений”, то есть переворачивание смысла бинарных оппозиций. Когда народ выходит на карнавальную площадь, он прощается со всем мирским перед долгим постом, и все основные оппозиции христианской культуры и все бытовые представления меняются местами. Королем карнавала становится нищий или дурак, трикстер (см. также анекдот). И ему воздают королевские почести. Назначается также карнавальный епископ, и кощунственно оскверняются христианские святыни. Верх становится низом, голова – задом и половыми органами (материально-телесный низ, по терминологии Бахтина). Меняются местами мужское и женское (мужчины надевают маски женщин и наоборот). Вместо благочестивых слов слышится сквернословие, площадная брать. Меняются местами сами противопоставления жизни и смерти. Для чего все это было нужно? В средневековой христианской культуре были живы актуальные языческие мифологические представления, в частности аграрный культ (см. миф). Для того чтобы “погребенное” в землю зерно дало плод, оно должно было символически умереть, поэтому карнавальные ругательства имеют амбивалентную природу. Когда на карнавале говорят: “Иди в...” – это означает: “Вернись в материнское лоно, в оплодотворяющий хаос материально-телесного низа, для того чтобы после этого очиститься и возродиться”. Стихия К. до сих пор присуща некоторым традициональным народностям, например банту. Наиболее ярко сохранилась традиция европейской карнавальной культуры в Латинской Америке, и в частности в Бразилии. В культуре ХХ века К. актуализируется вследствие повышения общего интереса к мифу (неомифологическое сознание). Безусловно, следы К. несет на себе ряд эпизодов в блужданиях по Дублину Леопольда Блума и Стивена Дедалуса (“Улисс” Дж. Джойса). В “Петербурге” Андрея Белого субститутом К. становится стихия светского маскарада. В “Волшебной горе” Томаса Манна карнавал в горном санатории становится кульминацией всего романа. Герой – простак Ганс Касторп делается королем карнавала, хулит ученую премудрость своего педагога Сеттембрини и на одну ночь добивается карнавальной королевы, своей возлюбленной Клавдии Шоша. Стихия К. обрушивается на Москву в романе М.Булгакова “Мастер и Маргарита”. Воланд и его свита устраивают сначала карнавализованное представление в Варьете, а затем сатанинский бал с элементами К. Стихией К. проникнуто большинство фильмов Феллини – “Амаркорд”, “8 1/2”, “Репетиция оркестра”, “И корабль плывет”, “Джинджер и Фред”. В знаменитом фильме Л.Андерсона “О, счастливчик!” герой, Майкл Тревис, пройдя через все испытания, оказывается на карнавальной площади, где встречаются все герои фильма, и сам режиссер бьет героя по голове сложенным в трубочку сценарием, как будто посвящая его в карнавальные короли. Подобно другим культурологическим понятиям Бахтина, К. прочно вошла в международную теорию фольклора и литературы, а сам “карнавальный король” Михаил Михайлович Бахтин, представивший свою книгу о Рабле в 1966г. на соискание докторской степени, в духе К. получил степень кандидата филологических наук, оставаясь которым и умер в 1975г. Лит.: Бахтин М.М. Франсуа Рабле и народная смеховая культура средневековья и Ренессанса. – М., 1965. Иванов Вяч.Вс. К семиотической теории карнавала как инверсии двоичных противопоставлений // Учен. зап. Тартуского ун-та. – Тарту, 1978. – Вып. 408. Юнг К.Г. Психологические аспекты трикстера // Юнг К.Г. Душа и миф: Шесть архетипов. – Киев, 1996.
|
