Что можно узнать из телесных проявлений

Наблюдение и чтение телесных проявлений не заключается лишь в усилении (амплификации) ощущений и жестов.

Гештальт-терапевт с особым вниманием относится ко всем телесным проявлениям своего клиента: к изменению положения его тела, заметным внешнему наблюдателю произвольным или бессознательным движениям, полуавтоматическим микрожестам — «оговоркам тела», указывающим (в большинстве случаев без ведома самого клиента) на протекание какого-то процесса. Это может быть постукивание пальцами руки, покачивание ногой, появление желваков на челюстях. Кроме того, терапевт непременно следит за голосом, ритмом дыхания, его амплитудой и задержками, а также за кровообращением, к примеру, по изменению оттенков цвета кожи на открытых участках тела.

В Гештальте телесный симптом охотно используется в качестве входной двери, открывающей доступ к прямому контакту с клиентом. При этом сохраняется полное уважение к самостоятельно избранному им пути, хотя выбор этот чаще всего бывает непроизволен.

В этом случае следует побуждать клиента к осознаванию через усиление (амплификацию) возникшего у него ощущения или симптома «Парадоксальная» реакция, ибо большинство других видов терапии, наоборот, направлены на ослабление симптома. И тогда клиент, прежде чем начать размышлять о возможном значении симптома, углубляется в свои ощущения, давая им «заговорить».

Ведь в Гештальте, как я уже неоднократно подчеркивал, не стремятся любой ценой расшифровать симптом. По выражению Лакана, такая расшифровка «питает симптом смыслом», объясняя, оправдывая и поддерживая его. Примером тому может служить заявление следующего рода: «Я подвержен фобиям, так как моя мать, испытывая тревоги после смерти моего старшего брата, чрезмерно опекала меня»,— это может скрыто означать, что: «У меня есть веские причины на то, чтобы быть таким» и даже: «Я приговорен — поэтому я таким и останусь».

Гештальт-терапевт остерегается любой интерпретации жестов и телесных проявлений клиента, основанной на заранее разработанном своде правил. Он предпочтет подтолкнуть клиента к самостоятельному движению по открывшемуся пути, предложив ему продолжить, повторить или усилить (амплифицировать) жест (чтобы тот стал все более и более проявленным и отчетливым), одновременно проговаривая возникающие у него в теле ощущения. И тогда цепи ассоциаций от ощущений, жестов, образов, звуков или слов часто приводят клиента к внезапному осознаванию (инсайту, или мини-сатори,— по выражению Перлза) его актуальных поступков или, наоборот, прошлых и даже архаических повторяющихся способов действий.

И тело может лгать...

Язык тела часто может быть глубоким, богатым и разнообразным. Между пониманием этого факта и утверждением, что «тело никогда не обманывает» (Лоуэн), лежит та грань, которую лично я остерегался бы переступать. Мои слова могут выражать сознательную ложь или же выдавать мои мысли вопреки моей воле, но и мое тело может делать то же самое! Я могу «качать мышцу», чтобы замаскировать свой страх или робость, лить «крокодиловы» слезы, чтобы разжалобить собеседника, или прикрывать свою агрессивность приветливой улыбкой. Я могу покраснеть, не будучи действительно взволнованным, или ощущать эрекцию, не будучи влюбленным (и прямо наоборот!..). Я могу жестоко страдать от мелкой царапины или зубной боли, но не ощущать медленного развития раковой опухоли.

Доверять телу клиента — не более и не менее благоразумно, чем доверять его слову... Но зачем же пренебрегать этим неиссякаемым источником дополнительных сведений, совпадающих или разнящихся по содержанию с эксплицитными вербальными сообщениями?

Для гештальтиста особое значение телесного языка состоит в том, что он корнями своими уходит в здесь и теперь, слово же охотно переносится в то, что случалось «раньше и в другом месте», стараясь ответить на вопрос что, а не как..

Пробудившиеся чувства отражаются чаще всего в голосе, в дыхании и в позе клиента. Между телом и словами возникает обратная связь; они вступают в резонанс, оказывая друг на друга взаимное усиливающее влияние...

Приручение эмоций

Слезы — это природная смазка любой эмоции, то есть любого «душевного движения, направленного вовне, к миру» Слово «эмоция» происходит от лат. emovere или ex-movere — двигаться вовне, наружу. А это значит, что освободительная экспрессия противостоит тягостной импрессии (впечатлению), которая, словно пресс, давит внутрь и оставляет там свой отпечаток.

К сожалению, в нашей культуре проявление телесной экспрессии и эмоций критикуются и строго регламентируются: нам с детства запрещали не только открыто выражать гнев, страх, грусть, боль или ревность, но и ликовать от радости и проявлять свое желание.

Лично я обычно поощряю спонтанное проявление любой проклюнувшейся эмоции. Когда она наконец-то вылезает из своей норки, то я внимательно встречаю ее, стараюсь познакомиться и, не торопясь, но в нужный момент, заговорить с ней. И если я замечу хоть малое изменение в ритме или интонациях голоса, в слюноотделении или в дыхании, тогда я стараюсь успеть обратиться к клиенту с вопросом: «Что происходит с тобой сейчас, в эту минуту?», пока мимолетная эмоция не исчезла... Само собой разумеется, что если такая интервенция окажется преждевременной, то она может оборвать эмоцию и даже привести к тому, что эмоция, чуть показав кончик своего носа, тут же спрячется обратно! Но если ее сначала обнаружили, познакомились с ней, а затем ее приняли, тогда появится возможность провести более глубокую и эффективную работу «на открытой ране».

В своей терапевтической практике я сознательно использую нежность и агрессивность в терапевтических целях, поощрение, фрустрацию или конфликтное противоборство, то их резко чередуя, то сменяя их мягко и последовательно.

Я хочу не подчинить себе эмоции (превращая их в рабов), а приручить их, поставить их себе на службу, стараясь при этом, чтобы они не иссякли, но вместе с тем и не разлились в половодье. Клиента стоит при всяком удобном случае побуждать к тому, чтобы он учился открывать и закрывать кран эмоций: плавное и точное функционирование этого механизма будет порукой хорошего самочувствия. Гештальтист, словно водопроводчик, регулирует водоснабжение и прочищает засорившиеся трубы, стараясь не допустить ни засухи, ни наводнения.

Научиться управлять собой так, чтобы не скользить по наледям экзистенциальных дорог и не выпускать руля из рук в неожиданных ситуациях, лучше узнать реакции своего автомобиля и продолжать двигаться дальше, сохраняя доверие и бдительность... Что бы то ни было — скорбь или ярость — стараться не бежать от них, а идти им навстречу, признать их своими, полюбить их, пройти через них:

«The only way to get out is to go through» (Peris). «Единственный способ выйти — это пройти через» (Перлз). А не подавлять или избегать!

Гнев, сексуальное желание или любая другая страсть подобны сторожевой собаке, которая становится опасной, если ее слишком долго держать взаперти. Но не могу же я спускать ее на каждого прохожего! А чтобы приручить ее, мне необходимо почаще бывать с ней рядом и прежде всего подружиться с ней. И так — со всеми моими эмоциями: не игнорировать или пресекать их, а познакомиться с ними и полюбить их.

Подавленные эмоции, так же как и подавленные действия, питают неврозы и психозы, психосоматические заболевания и социальные волнения. cm.: Henri Laboril. L'inibition de l´action. Paris. Masson, 1979; Simonton: Guerir envers et centre tout. Paris. L'Epi, 1982.

Для выявления оптимального уровня проявления эмоций мы при первой же возможности побуждаем клиента мобилизовать тело', встать, подвигаться, поэкспериментировать, изменяя дистанцию, исследовать контакт — сдержанный или бурный, нежный или агрессивный... Мы предлагаем физическое усиление возникающих поз и автоматических жестов, а также телесное проигрывание вербализованных ситуаций.

Пример: «Чем же мне заменить мои заботы?»

Терапевт:— Как ты сидишь?

Мюриель:—Я сгорбилась, наклонила голову...

Т.: — Можешь попытаться усилить это положение?

М.:—Да!.. Я словно раздавлена... Как будто у меня на плечах оказался тяжелый груз...

(Терапевт кладет ей на плечи большую подушку.)

М.: — Да-да!... Только он тяжелее! (Терапевт ставит сверху еще несколько подушек...)

Т.: — Хочешь попробовать подняться и «пожить, как в жизни»?

(Мюриель встает; держа на спине груз подушек, она делает несколько неуверенных шагов...)

М.: — Так невозможно! Я совсем не могу двигаться!

(Она в ярости сбрасывает на пол одну из подушек.) — Уф! От одной избавилась! (Задумчивое молчание...) Это мой друг Люсьен, он все время на меня давит! Ни на секунду не

оставит меня в покое!

(Через несколько мгновений она вдруг сбрасывает еще одну подушку.)

М.: — А это — моя секретарская должность — она мне тоже опротивела! Сыта по горло!.. Нужно менять работу!

(Она начинает сбрасывать одну за другой подушки, которые будут символизировать ее престарелую требовательную мать, работу над проектом в исследовательской группе и т. д.)

Т.: — А теперь?..

М.: — Теперь? У меня больше ничего нет на спине! Я могу свободно ходить (она делает несколько шагов)... но куда же я пойду?.. И что буду делать?.. Ведь все эти заботы, оказывается, занимали меня! Я совсем не оставила времени для того, чтобы придумать хоть один план!.. Когда я отделалась от этой гадости, то жизнь стала казаться мне пустой! Ведь мои заботы составляли мне компанию!