Из записок доктора Ивана Стрельцова. Так вот и вышло, что меня оставили на хозяйстве

 

Так вот и вышло, что меня оставили на хозяйстве. Мне надлежало играть роль озабоченного и озадаченного джентльмена, ухаживающего за другим джентльменом, хватившим спицею патоки. И я честно носился по аптекам, вызывал опять же участковую (в качестве больного ей были предложены две сотенные бумажки, и это ее вполне устроило), посылал Хасановну за медом и молоком: Так прошел день, вечером же я оставил свет за жалюзи и позвонил давней знакомице Й., отношения с которой странным образом осложнились за последние недели. Й., для виду поломавшись по телефону, все же приехала — как она заявила, лишь для того, чтобы поставить меня на место.

Из короткого рваного разговора, возникавшего в промежутках между, выяснились странные подробности, на которые могли обратить внимание только женщины. Логики в ее рассуждениях не было, да и быть не могло, но зато был накал, страсть и подозрения. Я ведь не просто не знал — я и подумать не мог, что Ираида влюблена в меня, как кошка.

Оказывается, ее фразы и жесты, обычные с виду, для проницательной Й. были как образец почерка для опытного графолога. Или, вернее, как чужие сны для опытного толкователя снов:

Учитывая, что Й. видела Ираиду мельком раза два или три и не обменялась с нею ни словом — такой итог наблюдений мог только изумлять. Воистину, женщины знают что‑то, неизвестное людям.

В третьем часу ночи — я уже подумывал, а не отвернуться ли к стенке и не поспать ли? — вякнул телефон. Не общедоступный, а второй, секретный. Мы называли его «кремлевкой».

Звонил Альберт Мартович, он же «братец Майкрофт».

— Алло? Иван? С Крисом я могу поговорить?

— Вообще‑то да, но вряд ли получится, — сказал я. — Он сожрал две дозы снотворного. Попробовать разбудить?

— Нет, не надо. Как он?

— В той же поре. Не лучше, но и не хуже. Что радует.

— Понятно. Ладно, пусть спит. Я тебе расскажу, а там — разберетесь:

И он поведал занятную историю. Предыдущей ночью, а вернее, уже под утро, около пяти, в Мытищах произошло столкновение между местными байкерами и какими‑то пришлыми бригадистами. Причем сначала наглые чужаки накостыляли байкерам и пригрозили даже сковырнуть все эти несчастные Мытищи с того прекрасного лица, которым является Москва и Московская область — дабы не портили портрета. Байкеры не снесли обиды и явились с подкреплением. Чужаки дрогнули и, пальнув несколько раз, удрали на трех пикапах. Байкеры гнали их по шоссе верст двадцать, потом вернулись. На месте схватки остался сбитый мотоциклом чужак с каким‑то документом на имя Рудольфа Батца, а чуть позже и чуть в стороне милиция обнаружила связанного и ничего не понимающего негра. Все это было бы в порядке нынешней страшноватой повседневности, только вот: — и тут братец Майкрофт замялся. Он с полминуты тянул длинное «э‑э‑э:», нукал и мекал — но наконец проскочил трудное место и решился изложить странность дела именно так, как она описана была в протоколе. Побоище происходило у недостроенного гаражного комплекса. Негр был найден внутри помещения для охраны, в прихожей. Рядом с несчастным стоял чистый эмалированный тазик с брошенной в него чистой же ковыльной побелочной кистью. А в потолок ввинчен был большой железный крюк:

Мне понадобилось несколько долгих секунд, чтобы осмыслить сказанное. Потом я стал задавать вопросы.

 

Й. велено было спать до утра. На всякий случай то же самое я повторил охранникам. Сам же, уподобясь легендарному Керенскому (легендарному, ибо реальный ничего подобного не делал) переоделся в женское платье:

не в платье, конечно, потому что Й. ходила исключительно в брюках, но белый ее плащ и белую шляпу я позаимствовал, имея в виду когда‑нибудь отдать. Равно как и ключи от машины. Й. на каблуках и я без каблуков получались примерно равного роста, с походкой было сложнее, но с третьего— четвертого прохода перед охранниками я заработал сдержанный аплодисмент — и совсем уже собрался выйти и уехать в чужой машине, как на лестничной площадке сработал металлоискатель!

Эта система была отрегулирована не так, как в аэропортах — где даже золотой зуб во рту или фольга в пачке сигарет способна возбудить датчики, нервные и мелкозлобные. Нет, техники Коломийца поступили иначе: наш датчик начинал реагировать на компакт из трехсот‑четырехсот граммов металла. Из серьезного оружия он мог пропустить разве что на две трети пластмассовый «Хеклер‑Кох‑70», машинку в наших широтах редчайшую.

Ребята, конечно, тут же отвлеклись от меня и стали через мониторы рассматривать, кто же там шумит. Оказалось, это больших размеров дед с палкой. Он медленно и осторожно спустился на площадку (я, кажется, уже упоминал, что с улицы к нам нужно было спускаться — на три ступеньки).

Постоял, приглядываясь. И — позвонил в наш звонок.

Я ликвидировал маскарад. Кивнул охранникам. Сам подошел к переговорному пульту.

— Кто?.. — самым сонным голосом.

— Мне бы Дору Хасановну. Здесь она живет?

— Здесь. Но она спит. Четвертый час.

— Извините, но дело отлагательств не терпит. Скажите ей, что Финогенов пришел и что мальчуган помирает.

— Какой мальчуган?

— Фамилия такая — Мальчуган. Она знает.

— Минуту:

И я пошел будить Хасановну.

Она выбежала босиком, накинув пиджак поверх зеленой махровой пижамы. Бросила взгляд на монитор, велела коротко:

— Впустить.

— Металл:— начал было я, но Хасановна отмахнулась:

— Это протез. Он на протезе.

Дед Финогенов без особого удивления окинул взглядом наше хозяйство, сел на стул и сложил руки на набалдашнике своей палки. Палка была нарочито узловатая, толстая, почти черная. Резной набалдашник что‑то изображал, но что именно, рассмотреть из‑под рук было трудно.

— Дело такое, Хасановна. Егор Викторович помер вечером, при мне. Остановилось верное его сердце, замолчало: И тут же появляются двое, и оказывается, что это дочка его, которая от него отказалась, с муженьком, и намерены они на жилплощадь его лапу наложить.

Понимаешь? А муженек ее — адвокат отставной, крючкотвор, и как дважды два он доказал мне и другим, которые проститься пришли, что дело наше безнадежно проигранное и в историческом аспекте, и в локальном, и что квартиры покойного нам, конечно, не видать. Судись, не судись, а все по‑ихнему обернется: Не знаю, обратились мы уже, конечно, к нашим товарищам в прокуратуре, но ясно, что толку не будет и из этого. Да ладно, я ведь не о том хотел сказать. Дело главное вот в чем. Когда помирал Егор Викторович, сказал:

есть у него коробка с документами старыми. И вот эту коробку велел он именно вам, Дора Хасановна, передать:

— И надо было среди ночи?.. — начала было Хасановна, но сама себя остановила и кивнула. — Ждите меня, Финогенов, я оденусь. С покойным кто‑то остался?

— Сидят, сидят старушки, как без этого:

— Иван Петрович, вы нас не подвезете?

Я ждал этого вопроса и просчитывал варианты.

— Нет. Но машину я вызову. Сам побуду здесь, при больном. Мало ли что понадобится.

— Хорошо, доктор, — кивнула Хасановна и пошла одеваться.

Я позвонил в контору. Трубку взяли сразу.

— Это Стрельцов. Нам нужна машина. Шофер и охранник.

Срочно.

 

Я дождался, когда Хасановна и дед Финогенов уедут — и снова начал переодеваться женщиной. Почему‑то захотелось, чтобы и сейчас кто‑нибудь помешал мне выйти из дому. Но этого не случилось, и я, изящно покачивая бедрами, проследовал к светло‑бежевой, под цвет шляпки, «Мазде».

Рука моя чуть дрожала, когда я открывал дверь и когда заводил мотор. Но взрыва не произошло ни тогда, ни потом, когда я вырулил из двора. Зато в зеркальце заднего вида я увидел подфарники тронувшейся мне вслед темной машины.

Как пелось в одной опере про зайцев, «предчувствия его не обманули:» Итак, мой план оставить «Мазду» (и шляпку) на какой— нибудь автостоянке и уже в нормальном обличии взять такси — провалился. Теперь предстояло решить, за кем, собственно, слежка: за мной как за одним из сотрудников «Аргуса» — или же за Й.? И если за мной, то почему именно за мной, а не за машиной, увезшей Хасановну? Это было бы логичнее: Нет, скорее всего муж Й. нанял коллегу‑детектива, дабы выследить неверную супругу. Но и с этим нужно было что‑то делать.

Я вытащил свою сканирующую «моторолу» — жульническое приспособление, позволяющее звонить с чужих номеров — и вызвал дежурного в коломийцевой конторе. Он выслушал меня, деловито уточнил место и время встречи, и я почти услышал, что он думает обо мне лично и об «Аргусе» в целом. Кто долго общался с Крисом, тот чуть‑чуть заражался его способностями.

Ровно восемь минут спустя я, проехав Звездный бульвар, круто свернул на Калибровскую. Темная машина последовала за мной — хотя и в некотором отдалении. У нужного мне тупичка я помигал поворотным огнем, въехал туда, метров через тридцать остановился и погасил все огни. Тут было темно, как в угольном погребе. Вскоре показался мой преследователь. Он почти уткнулся в мой бампер, коротко мигнул фарами: Я вышел, демонстративно снимая шляпу и плащ, и направился к нему. И тут же у выезда из тупичка остановился конторский «Москвич». Как все оперативные машины Коломийца, вид он имел совершенно бомжовый.

Теперь я рассмотрел моего преследователя — хотя бы снаружи. Это был темный «Форд‑эскорт». Ребята, сидевшие внутри, некоторое время не подавали признаков жизни. Потом стекло с тихим «шууп!» всосалось в дверцу, и оттуда высунулось лицо — размытым светлым пятном с черными провалами глаз. Я включил фонарь — хороши фонарь, яркий.

Глаза тут же зажмурились, сжались, как два кулачка.

— Убери свет: Стрельцов, это ты, что ли?

Я отвел луч в сторону. Рядом с водителем сидел еще один человек, прикрывая лицо отвернутой ладонью.

— Не узнаешь, доктор? Асламирзоев я! Капитан Асламирзоев! Забыл?

— Илас? Господи, Илас: Какого черта ты тут делаешь?

— А ты, доктор? Ты‑то сам — что тут делаешь?

— Я на работе.

— И я на работе.

— А ты где?

— Детективное агентство «Буран».

— Розыскное агентство «Аргус»: Привет, коллега. Ну, капитан, колись!

— Доктор, шайтан тебя забери! Да дай я тебя хоть обниму!

Сколько лет не виделись — и вон где встретиться пришлось!

— Илас, только выбирайся тихо‑тихо — а то ребята из прикрытия невесть чего подумают. Мы же дело по шантажу ведем. И вы‑то и есть — подозреваемые шантажисты.

— Тогда я посижу, — сказал благоразумный Илас. — Забавно, доктор. А нас наняли для негласной охраны: Так, имен не называя: ваш клиент — баба?

— Так точно.

— А наш — мужик. Однако, коллизия вышла:

— Я так и подумал. Ну ладно, хоть разобрались без мордобоя. Ты давно ее охраняешь?

— Четвертый день. А что?

— Не знаю. Так просто. Надо будет завтра с клиентами беседу провести — да скоординировать работу, как ты полагаешь?

— М‑м: Пусть директор решает. Ты сам‑то в каком ранге?

— Замполит и зампотех. Ведаю литературой и потехами.

— Созвонимся:

Мы обменялись карточками.

— Клиентку свою ты нам, конечно, не вернешь? — сказал Илас.

Я развел руками:

— Только без обид. Она под нашей охраной, в надежном месте:

— Какие обиды, доктор: По большому счету, я тебя всю жизнь должен водкой поить. Увидимся, поговорим!

— Возвращаетесь на старое место?

— А что делать? Там и будем стоять, охранять. Нам за то заплачено.

— Тогда до утра, Илас!

Я подошел к нашим. В машине сидели двое полузнакомых охранников с помповыми «ремингтонами» наготове, за рулем пребывал сам Рифат Шувалов, зам Коломийца, бывший «вымпеловец», идеально лысый и безбровый, а потому носящий гордое прозвище «Фантомас».

— Все нормально, — сказал я. — Коллеги, по найму работают. Рифат, пусть кто‑нибудь из ребят отгонит «Мазду», а нам с тобой надо будет смотаться в Мытищи.

— Куда надо отогнать? — спросил Рифат.

Я подумал и назвал ему адрес стоянки неподалеку от нашей конторы. «Форд» тем временем выпятился из тупика и развернулся. Видны были лицо Иласа и рука, поднятая в приветствии.

Я еще раз прокрутил в памяти наш разговор и решил, что в своей импровизации откровенных нелепостей не допустил — как не заметил откровенного вранья у него. Впрочем, следовало сейчас же, по свежей памяти, записать все — и потом спокойно обдумать каждую фразу.

Рифат, колебавшийся некоторое время, кого же его отправить на самостоятельное задание, а кого оставить при себе для мелких поручений, наконец разрешил буриданову проблему.

— Роман, поставишь машину — и топай в «Аргус», это три минуты ходьбы. Я за тобой заеду. Да, помповик не бери, по улице пойдешь:

— Понял: — и назначенный охранник протянул ко мне руку.

— Ключи в машине, — сказал я.

— Понял:— повторил он.

Я сел впереди, на нагретое им сиденье. Рифат тронул машину.

— Куда именно в Мытищах?

Я назвал имя. Рифат внимательно посмотрел на меня. У него был взгляд старого психиатра, столкнувшегося с Наполеоном.

— Ты хорошо подумал?

И я признался, что не думал вообще, настоящего плана действий у меня нет, а есть только цель: застать в живых того странного чужака, потоптанного мотоциклистами. Застать в живых — и поболтать с ним.

Потом я включил диктофон и стал наговаривать свой диалог с Иласом.

 

6.

 

Пожалуй, все время, которое «группа здоровья» провела в тамбовских лесах, Ираида испытывала недоверие к реальности. Сны были убедительнее и умнее. Сейчас же ей казалось иногда, что она — героиня непонятного медленного черно‑белого фильма, да еще на языке, раздражающе похожем на русский — но совершенно не русским:

Эти перемещения с места на место: Эти разговоры с неизвестными людьми:

Запомнился обугленный сруб посреди лесной поляны — и невесть откуда взявшаяся плита серого сланца с глубокой резьбой: стоящий на задних лапах крылатый пес в короне — и то ли с жезлом, то ли с длинным крестом в «руках». Все здесь поросло какой‑то в это время года немыслимой, гомерической крапивой, среди толстенных серых мохнатых стеблей бугрились жабьего вида строчки.

Впрочем, сухой остаток все‑таки образовался. Щепотка, правда, однако — очень нужная щепотка.

В позапрошлом году Крис и Коломиец — разумеется, не вдвоем — выкрутили из цепкой шуйцы Мороха нескольких ребятишек, — после чего дела в этой организации (которую «сектой» называли разве что по привычке, а следовало бы «религиозное бандформирование») ни с того ни с сего пошли косо и криво: кого‑то арестовали и посадили, кого‑то перещелкала братва, кассу украли, на этой почве начались внутренние распри: и как‑то очень быстро от наводящей ужас группировки остался пшик.

От той операции сохранилось немало документов, в том числе — разного рода списки с адресами и прочими подробностями. Много имен было зачеркнуто, но кое‑кто оставался:

И вот сейчас повезло: уже второй из найденных тогдашних сектантов, совершенно сторчавшийся «страж» Васек, подробно объяснил, где найти бывшего «серого колдуна», а ныне хозяина бензоколонки Игорешу Говоруна, по старому знакомству и из старых запасов снабжавшего Васька омнопоном. И хотя в пределах досягаемости оставались еще несколько причастных, Крис решил, что на сегодня «языков» достаточно.

Игореша, вполне оправдывая свою фамилию, сыпал горохом, но эта болтовня лишь подчеркивала страстное желание не сказать ничего. Раскололся он лишь тогда, когда его отвели в лес, привязали к пню и начали поливать из бутылки бензином:

Из рассказа получалось следующее: при расколе в секте выделилась группа, близкая к кощуну Семарглу, в миру — Антону Григорьевичу Ященко. Он был одним из тех, кто создавал «Шуйцу Мороха» еще в далеком семьдесят девятом.

Все годы он держался близко к верхушке, но — именно близко.

Скорее всего, втайне от всех полагал Игореша, на самом деле он‑то и был настоящим главой, а сменявшие друг друга архиволхвы Стрибог, Ний, Марь — всего лишь глуповатые подставные. Их легко отстреляли, когда дело подошло к дележу, кощун же — остался.

Известно про него было мало. Говор выдавал в нем северянина, знание технической терминологии — соответствующее образование. Свободно владел английским, французским и суахили. Выпив, любил намекать на вхожесть в горние сферы, едва ли не в Политбюро. При воцарении Андропова воодушевился, говорил, что пришло наконец время настоящих людей — и был буквально раздавлен смертью бедняги. Что еще?.. Похоже, что бывал в Африке и на Гаити, причем жил там подолгу. Действительно умел оживлять — или, правильнее сказать, поднимать — мертвых и наводить порчу на живых:

И еще: все новички проходили через его руки. Что он с ними делал, никому не известно. Но люди становились — другие. Трудно объяснить, какие именно, но — другие.

Также, по мнению Игореши (который некоторое время состоял при казначее), в последние годы через руки кощуна проходили миллионы долларов. Но — опять же по мнению, и это Игореша подчеркнул особо — кто‑то более хитрый или сильный на богатство наложил лапу. Хитрый и сильный настолько, что зловещие умения кощуна его не испугали.

Эффектная же, со стрельбой и покойниками, покража кассы была лишь инсценировкой для мелкоты. Почему Игореша считал именно так, он сказать не мог. Почему‑то.

— Антон Ященко: — проговорил Коломиец, рассматривая на просвет бутылку с бензином. — Где‑то когда‑то я это имечко уже слышал:

— У меня примерно такое же чувство, — сказал Крис. — Но с прошлыми делами это имя вроде бы не связано. Нет?

— Боюсь соврать: Ты лучше скажи, что с этим делать будем?

— А вот не знаю. Настучит ведь.

Несчастный колдун, уже поверивший было в свое счастье, вдруг побелел и покрылся потом.

— Я? Настучу? Да что вы, миленькие, кому я буду стучать и с чего? Я молчать буду хуже рыбы! Я честное слово даю, пожалейте, у меня детей только своих двое:

— А вы тех детишек жалели, которым на мозгах клейма свои выжигали? Ты хоть знаешь, что с ними стало с тех пор? — и Крис точно так же побелел и покрылся потом. — Я считал: вы не меньше сорока человек искалечили! На всю жизнь: — он обернулся к Ираиде почти беспомощно: — Ты представляешь, уже по восемнадцать, по двадцать лет парням, а из дома их не вытащить, свет не выключают ночами: и не рассказывают ничего. Морды, как у скелетов:

— Я ни при чем здесь! — шепотом закричал Игореша. — Это не я! С этим сам Семаргл дело имел и девка его страшенная, Сива! Когда этот аппарат привезли, я уже никто был, никто! Я бы, может:

— Какой аппарат? — тихо спросил Крис.

— Я не знаю! — в голосе Игореши зазвучал надрыв. — Я его видел‑то раз или два. Маленький такой, в чемоданчике ободранном: Там шарик такой круглый, когда голубой, когда красный: и вроде бы светится:

— И что же он делает? Этот шарик?

— Я не знаю! Говорят: ну: если долго в него смотреть:

что‑то можно увидеть: что больше всего хочешь увидеть! А пока смотришь да любуешься, тебе можно любую лапшу на уши развешать, и ты все скушаешь за святую истину:

— Яценко! — в один голос воскликнули Крис и Коломиец и устремили друг на друга указательные пальцы.

— Выплыл все‑таки, гад: — добавил Коломиец и посмотрел на колдуна. — Значит, так. Жить будешь, но плохо.

Три часа тебе на сборы — и уматывай отсюда куда подальше.

И не возвращайся: ну, хотя бы до осени. Понял? Найди себе нору и забейся. И чтоб никто‑никто не знал. Сумеешь?

Тот часто‑часто закивал. Из‑под сжатых век потекли слезы.

— Никто, — повторил Коломиец как‑то особенно веско.

 

До конца дня Крис в сопровождении Ираиды прогуливался по городу, заходя в магазины, бедные в сравнении с московскими, и несколько раз перекусив в кафешках, в сравнении с московскими странных. Потом он купил кучу телефонных жетонов и принялся звонить, набирая похожие, но разные номера, и спрашивать какую‑то Зою Владленовну. Ираида смотрела на него сбоку — и, когда на границе слышимого уловила «:больше не живет:» — поразилась хищному блеску, вспыхнувшему в его глазах, обычно лишь невыразительно прищуренных.

А где?: а когда?: — пытался выспрашивать Крис, но на том конце провода отвечали нелюбезно.

Потом он повесил трубку. Посмотрел на Ираиду. Перед ней стоял совсем другой человек. Вся его вялость и замедленность испарились мгновенно, обнажив что‑то стальное и острое.

— Что? Ну, что?!

— Расскажу по дороге: