Сказки Бажова Павла Петровича Биография Бажова Павла Петровича 43 страница

Выше было указано, что наследуют не все сыновья, а лишь те, которые остались в доме, не вышли в особое хозяйство при жизни отца и матери (ст. 53). Способ наследования сыновей остается тот жег что и в Русской Правде, т.е. равное участие в правах для всех братьев. Но Русская Правда ничего не говорит об оставлении братьев в совладении, без дележа; Псковская судная грамота дает на этот счет несколько постановлений (ст. 94, 95): постановляет, что управление принадлежит старшему брату, который платит долги отца из общего имущества, а не из своей доли. Младшие не должны "корыстоваться" (присваивать себе в частное обладание) общим имуществом во вред старшему брату. Говоря о наследстве нисходящих, грамота не упоминает о дочерях, очевидно, преднамеренно.

Далее, мы видим, что Псковская судная грамота в числе наследующих называет уже восходящих: отца и мать. Что касается матери, то способ ее наследования может быть уяснен примером новгородской духовной грамоты: если после умирающего в доме остается не только его жена, но и мать, то она управляет имуществом вместе со вдовой наследодателя, разумеется, пока внук малолетний. Она не управляла при жизни своего взрослого сына, но вступает в управление при малолетних внуках. В таком же смысле можно объяснить и наследование отца: престарелый отец сдает управление взрослому сыну; но по смерти этого последнего опять вступает в управление. Нет сомнения, что то же нужно предполагать и относительно Русской Правды, но новизна псковского законодательства состоит в том, что это обстоятельство отмечено в законе, что права взрослых сыновей при жизни отца признаны законом. Быть может, можно предположить тогда наследование отца к отделенному сыну.

Другая новость Псковского закона состоит во включении боковых в число законных наследников; говорится о брате, сестре и другом "ближнем племени"; под последним надоразуметь племянников. Прежде всего и здесь можно видеть лишь первое упоминание в законе об обычае, существовавшем из века: именно при неразделенном хозяйстве брат, конечно, наследует брату, а равно и сестра. Но из приведенных примеров новгородских духовных и из статьи Псковской судной грамоты о наследовании после из орника знаем, что братья уже могут быть призваны к наследству, и не состоя в нераздельном владении имуществом; боковые могут наследовать за неимением нисходящих. Такой порядок уже составляет значительную новость сравнительно с Русской Правдой, и мы видим, как он устанавливается частной волей завещателей. Но наследование боковых и теперь по своей юридической сущности существенно отличается от наследования нисходящих, как указано выше: наследование боковых до некоторой степени сходно с наследованием сторонних по завещанию.

Уже из приведенного выше достаточно ясно, что новые отличительные черты псковского законного наследования определяются тем важным историческим переворотом, по которому лицо со своими правами постепенно выделяется из общей массы прав семьи. Наиболее же это обнаруживается в наследовании супругов друг другу. Муж и жена пользуются пожизненно или до второго брака вотчиной того или другого лишь тогда, когда не оставлено завещания (88-89). Подобно этому и движимое имущество супруга остается во владении пережившего лишь до второго брака (90). Но особенно интересно следующее (91) постановление грамоты: "У кого умрет сын, а невестка останется и начнет искать на свекре или на девере своего приданого, то эти последние обязаны возвратить ей платье или украшения". Это восстановление своих прав на приданое, конечно, не есть наследство. Но интересно, что невестка в сложной семье получает независимые права по смерти своего мужа, делается лицом самостоятельным.

Общий вывод о наследовании вв Пскове и Новгороде таков: здесь право наследования истекает из того же семейного начала, что и в Русской Правде, но делается дальнейший шаг вперед вместе с развитием личных прав за счет семей как в большей свободе завещательного права, так и в большей раздельности личных прав в законном наследовании и в более широком круге лиц наследующих.

2. Право наследства в Московском государстве

Московское право долго держалось тех же начал, которые, вытекая из оснований, данных Русской Правдой, развиты в Новгороде и Пскове.

Преимущественное наименование завещаний в московских памятниках есть духовная грамота, или просто духовная (см. Суд. 1-й ст. 60, Суд. 2-й ст. 92), хотя и употребляется старинное наименование "рукописание" (термин "ряд" встречается только в древнейших княжеских завещаниях (1-я дух. Калиты 1328)); но смысл термина "ряд" уже иной: он сближается с выражением "приказ" и означает большее господство субъективной воли, чем древний ряд.

Не всякий акт, именуемый духовной грамотой, есть завещание: существуют такие духовные грамоты, в которых не содержится никаких частноправовых распоряжений (а лишь советы и приказы морального характера): есть акты, имеющие форму завещаний, но заключающие в себе не распоряжение на случай смерти, а запись о какой-либо сделке (например, купчей: "Се азъ раб Божий... пишу рукописанье се при моем животе... продал есмы треть земли, свой участок, свою отцыну... св. Михаилу одерень; а взяв семь пять сороков белки у св. Михаила... на то Бог послух" (А. юр. N 409, VII). Подобный акт есть "изустная память", т.е. письменная заметка о сделке, с той целью, чтобы после смерти писавшего сохранилась память о ней и не было спора; акт облекается в форму завещания потому, что контрагент пишет его перед смертью. Эти замечания надо иметь в виду при обсуждении действительных завещательных актов, в которых, кроме распоряжения имущественными правами, нередко содержатся подобные заметки, не относящиеся к праву наследства.

Иногда завещания пишутся от имени двух или нескольких лиц (мужа и жены, детей). Этот весьма замечательный факт указывает на одно из внутренних свойств духовной, приближающее ее к древнему (семейному) "ряду" и совершенно отличающее от римского тестамента; в римском праве подобные случаи были невозможны. Нечто подобное т.е. коллективную волю нескольких лиц) можно наблюдать в тех случаях, когда переживший член семьи исполняет завещание умерших членов (мужа, детей) в своем завещании, причем завещаемое имущество обозначается как принадлежащее ему, а не умершим: "по приказу (завещанию) мужа... и своих детей даю свое село" (см. П.И. Беляев, стр. 16).

Другое обстоятельство, сближающее духовную с рядом, это то, что и в Московском государстве завещатель оставляет имущество обыкновенно в пользу законных преемников (жены, мужа, восходящих, нисходящих и боковых) или церкви. Что касается родственников, то достойно замечания, что в сохранившихся духовных имущество передается родственникам до 4-й степени и лишь изредка до 5-й, но не далее. Церковь при других наследниках является постоянным легатором. Сторонние лица являются в завещаниях лишь легаторами, но почти никогда главными наследниками (распоряжения о холопах, о прощении серебра крестьянам и пр. относятся не к назначению наследников, а к распоряжению имуществом на дела благотворения).

На то же свойство духовных грамот, общее для них с древним рядом, указывает характер допускаемых в них субституций как в форме subst vulgaris, так и subst pujillaris: в них завещатель устраивает будущую судьбу всей своей семьи или рода, не довольствуясь передачей своих прав одному ближайшему лицу. Все субституции вращаются в семейной или родовой сфере (за отсутствием же родных призывается церковь).

При расширении (как увидим ниже) круга родства, допускаемого к наследству, воля завещателя получает все больший простор в порядке легаторных выделов; кроме передачи права главному наследнику, является пестрая толпа лиц и учреждений, пользующихся частями имущества. Отсюда ошиб очное впечатление, будто бы "древнерусская духовная вообще есть не что иное, как легат"; говорят, что "русское завещание приближается к римскому легату или к назначению ex certa re в римском test, militare. Нередко встречаются долевые назначения на отдельные предметы или группы предметов. Даже в тех немногих (?) случаях, когда завещатель отказывает все свое имущество одному наследнику или нескольким conjunctim, и в этих случаях завещаемое имущество фигурирует, по-видимому, не как целое, а как конгломерат отдельных частей"*. Эта мысль "об отсутствии понимания имущественных отношений как целого" навеяна не только массой выделов (при постоянном, однако, назначении главного преемника), ной сложностью той семейной или родовой группы, которая составляет главного наследника: например, "по сей духовной отказываю отдать и взята жене моей... и сыну моему... деревню, и свой живот и всякий житейский завод, и по душе моей поправить"**. Это не несколько долевых наследников, а один коллективный, т.е. семейно-родовая группа, которой завещается имущество в целом, а не в частях***.

_____________________

* П.И. Беляев: "Древнерусское завещание", 63-64.

 

** Там же.

 

*** Это замечание о юридической сущности наследования по духовной относится еще в большей степеник наследованию по закону; закон также дробит наследство (призывая семью, родственников и церковь), но не делает таких пестрых выделов. как завещатель; целость имущественных прав, переходящих на главного наследника, там очевиднее.

____________________

Расширение круга лиц, связанных с завещателем узами духовного и житейского интереса, подействовало на изменение отношений воли завещателя к закону. Перед завещателем времен Русской Правды была только семья; его свободная воля не могла склониться ни в какую другую сторону; никому никакой обиды не предвиделось. Теперь завещатель может отказать все своей жене и лишить таким образом наследства родственников боковых. Он может все отказать церкви и таким образом обидеть жену и детей и пр. Тогда в первый раз появляется противоположение завещательной воли закону, что мы и находим в узаконениях XVI и XVII вв. Частное лицо может, обойдя детей и родных, завещать все церкви; закон (в интересах государственных) нашел такой порядок вредным и запретил его (Стогл. и ук. 1580 г.в ак. арх. экон., т. I, 308). Завещатель может отказать родовое имущество жене, обойдя родственников (бывших совладельцев родового имущества); закон воспретил это (ук. 1627 г., см. ниже). Других запрещений закон не делает, ибо не предвиделось других случаев необходимости применения их ("сторонние" лица Псковской судной грамоты обычно не фигурируют в завещаниях московских; практика не подавала, таким образом, повода говорить о них). Отсюда совершенно правильный вывод, что уже с XVI в. родовые вотчины не подлежали завещательному произволу по требованию закона (вопреки псковскому закону - см. выше). Законное воспрещение завещаний (и дарений) народовые вотчины можно видеть в форме жалованных грамот, вновь составленной в 1627 г; по этой форме жалованные вотчины сравнены с родовыми; между тем права собственника перечисляются в них так: "вольно ему и его детям, и внучатам и правнучатам ту вотчину продать и заложить, и в приданое, и в монастырь по душе до выкупу дать"; но о завещании (в пользу чужеродцев) и о дарении закон умолчал. Этим довольно ясно утверждается та мысль, что указ 1679 г. (воспретивший безмездное отчуждение родовых вотчин), устанавливает не новую норму, а утверждает старый обычай. Говорят, что "этот указ вызван жалобами детей и других родственников"; но на чем же основаны эти жалобы, если дети и родственники искони веков знали о праве владельцев вотчин отчуждать их всякими способами? Откуда взялось это притязание на чужое имущество? Сказанное относится к завещанию (и дарению) в пользу чужеродцев, но не относится к завещаниям части родового имущества в пользу церковных отчуждений: с древнейших времен вотчинники завещали часть "по душе". Отсюда в XVII в. явились многочисленные случаи дарений при жизни (вкладов) взамен завещаний (так как завещания в пользу монастырей запрещены законом).

В конце периода выражено признание завещательной воли единственным основанием перехода прав в наследстве в случаях, допущенных законом; тогда уже ясно сформулировано отличие родовых вотчин от благоприобретенных по отношению к наследованию в них (см. ограничение завещательного права в отношении к княжеским вотчинам указом 1562 г. в Указн. кн. вед. казн., ст. XVIII); полное запрещение завещать родовые вотчины последовало в 1679 г. (П. С. 3., N 764). Право жены при муже распоряжаться своим имуществом в завещании ограждено требованием, чтобы в таких завещаниях муж не был назначен душеприказчиком (см. УК. кн. вед. казн., V, 18; о лицах, могущих делать завещание, см. там же, ст. XVII).

Духовная грамота имеет силу только тогда, когда она или подписана завещателем собственноручно, или хотя бы подписана только свидетелями, но утверждена при жизни завещателя (там же). Утверждение духовных грамот совершалось церковными властями (местными епископами, ср. П. С. 3., N 814). Словесные завещания допускались законом (указами 1680 и 1690 г.г.) до самого конца XVII в., но это право ограничивалось словесным изъявлением воли перед духовными отцами, которые поэтому и опрашивались по смерти завещателя.

Довольно много новшеств в московском праве относительно круга лиц, наследующих по закону, именно в отношении к наследованию дочерей, супругов и боковых. На этих сторонах дела мы остановимся.

В отношении к праву наследования дочерей московская эпоха имеет следующие две особенности. Во-первых, в московском праве остается начало, что сыновья исключают дочерей при наследовании. Весь порядок законного наследства в судебниках изображен так: "А который человек умрет без духовныя грамоты, а не будет у него сына, ино статок весь и земли дочери, ино взята ближнему от его рода" (Суд. 1497 г., ст. 60 и Суд. цар"., 92). Но в начале XVII в. в практике заметна наклонность призывать и дочерей к наследованию ве только за неимением сыновей, но и при них (си. ук. 1628 и 1631 гг. в ук. кн. пом. прик. IV, 17 и 26*. Лини, в это время закон окончательно установил: "вотчине сын-вотчин, а дочь невотчица, покаместь братья живы" (ср. Ул. XVII, 2). Несмотря на это, выдел дочерям приданого приближается постепенно к праву наследства их при братьях на определенную законом часть имущества. Это совершается в следующем порядке: сначала приданое становится частью на прожиток, т.е. дается независимо от выхода в замужество; а это может быть лишь после смерти отца, когда братья приступают к разделу. Таким образом право получения дочерью части на прожиток становится уже в зависимости от смерти отца и тем получает значение наследования. Но закон первоначально определяет часть на прожиток дочери по отношению только к государственному имуществу, бывшему во владении отца, т.е. поместьям. Как вдове, так и дочери государство назначает пенсию из поместных окладов, и назначает ее в определенных цифрах (см. ниже о наследовании вдовы; дочь получает вполовину меньше вдовы). Пока за поместьями сохранялся характер временного пользования, выдена этой части отнюдь нельзя было назвать наследством; но поместья приблизились в конце XVII в. к вотчинам, а части дочерям и вдове, выдаваемые из них - к части наследства. Когда же поместья совершенно слились с вотчинами, то выдел такой наследственной части был распространен и на вотчины. При этом нельзя упускать из виду и влияния византийского права, все более и более усиливавшегося; а по византийскому праву сыновья и дочери призываются к наследованию на разных основаниях.

______________________

* Быть может, только в жалованных вотчинах: см. Хрест. вып. III. стр. 225. прим. 49.

______________________

Второе отличие права наследства в Московском государстве в отношении к дочерям касается наследования их при отсутствии братьев. Московское право в этом было более неблагоприятно для допущения такого наследования, чем право Русской Правды и право Вел. Новгорода и Пскова: недвижимое имущество всех родов подлежало государственной служебной повинности. Поэтому можно бы ожидать здесь дальнейшего сокращения прав дочерей. И действительно, в княжеских вотчинах закон 1562 г. отнял вовсе право наследования у дочерей. Но в прочих родах вотчин права государства вступили в компромисс с правами частных лиц: женщины отслуживали посредством других лиц, а также посредством найма и поставки определенного количества крестьян и людей в ополчение. На этом основании даже поместья переходили к женщинам, но числились не за ними, а за их женихами. Во всяком случая, наследование дочерью при отсутствии братьев основано на фикции искусственного продолжения рода ее отца. Отсюда являлся вопрос: если по смерти такой наследницы не останется нисходящих, то какому роду должно принадлежать это имущество: роду ли ее мужа, или роду отца? В конце периода, т.е. в 1680 г. (П. С. 3., N 860), было постановлено, что имущество возвращается к роду отца. Во всем этом московское право не отступает в существе от основных начал древнейшего Русского права. Но с развитием законодательства возникали вопросы относительно частных и дальнейших применений этих общих начал, связанные с правом представления. До последней четверти XVII в. законодательство довольно правильно разрешало эти вопросы и твердо держалось указанных общих принципов. Приведем в пример два казуса, разрешенных в законе в 1627 и 1650 г. г.; в первом рассматривается случай, когда у наследодателя осталась дочь и дети мужского и женского пола от двух других дочерей, умерших ранее отца. Закон правильно допустил трехчленный поколенный раздел. В 1650 г. случай был такой: у умершего остались дочери и внуки от сыновей; опять вопрос правильно решен в пользу последних. Но с 1676 г. (с новоуказных статей) начинается помрачение законодательной мысли в вопросах о наследстве. В 1676 г. предусмотрен был такой казус: остаются дочь и внучка от сына; закон решил равный раздел между ними, что, впрочем, было исправлено в 1677 г. Второй казус: остаются сын и внучка от другого сына: закон (1676 и 1677 г. г.) отказывает последней в праве наследства. Причины всех этих колебаний заключаются в предпочтении лиц мужского пола женщинам и предпочтении ближайшей степени родства дальнейшей.

Подобный указанному перевороту в праве наследования дочерей последовал и переворот в праве наследования супругов, говоря точнее, в праве наследования жены. Сначала и в московском праве строго удерживался древний принцип, что супруги не наследуют друг другу. Однако права вдовы на р азные роды имущества начинают разнообразиться и определяться отдельно.

а) В отношении к родовым вотчинам применяется со всей строгостью принцип о наследовании супругов. Принцип этот в Московском государстве получил еще большую силу, чем во Пскове: пожизненное владение, допущенное во Псковской судной грамоте, теперь уничтожается (законом 1627 г.)*: "до вотчин им дела нет, опричь купленных вотчин" (Ук. кн. пом. прик. IV, 6; Улож., XVII, I). Родовые вотчины передаются нисходящим и родственникам, а за неимением их - в казну. Этот закон представляет новость, потому что перед изданием его и в Московском государстве вотчины передавались женам в пожизненное владение (си. указ 1562 г.). Само собою ясно, что здесь разумеются бездетные вдовы, ибо при детях вдова остается в доме хозяйкой.

______________________

* Этот указ часто, но ошибочно относит к 1628 г.: он дан 3 декабря 1627 г.

______________________

б) В отношении к выслуженным вотчинам обычное право и закон смотрели неодинаково: обычаем было утверждено, что выслуженные вотчины равняются благоприобретенным и, следовательно, поступают после смерти одного супруга во власть другого. Обычай передавать жалованные вотчины вдовам укреплен был самим государством, т.е. жалованными грамотами, в которых часто писалось, что вотчина дается не только мужу, но и жене; поэтому по смерти мужа вдова пользовалась вотчиной пожизненно; после ее смерти вотчина должна бы перейти в казну, но позволено было записывать ее "по душе" мужа и своей, а государство сохраняло право выкупа. Но это пожизненное право превращалось иногда жалованными грамотами в полное право собственности, так как в том случае, когда вдова не выходила замуж и не постригалась, она могла продать вотчину и заложить ее. Мало того, если она выходит замуж, то вотчина, хотя и отбирается на государя, но из казны выдаются деньги "по душе" ее мужа, а из самой вотчины выделяется поместье ее новому мужу. В практике и эти права казны на выслуженную вотчину нарушались обычно в пользу вдовы. Но этот взгляд, очевидно, неправильный: выслугой приобретается имущество не общими силами супругов, как купленные. На них, при отсутствии нисходящих, имеет наибольшее право государство. Упомянутый выше указ 1627 г. отказал жене в наследовании выслуженных вотчин и придал им вполне значение родовых. Сначала этот закон был проведен со всей строгостью, так что ему придано было обратное действие: те вотчины которые уже были получены вдовами и которыми они успели распорядиться, отбирались или в пользу родственников мужа, или в казну; но указами 1631 и 1632 гг. это неправильное применение обратной силы закона было уничтожено.

в) В отношении к купленным вотчинам действовало древнейшее право, т.е. присвоение в собственность вдовам благоприобретенного имущества. Указы 1627, 1628 и 1629 г. г. только укрепили и определили давнишний обычай, распространив права вдов и на вотчины, купленные из казны (ср. Ул. XVII, 2). Но ни прежнее право вдов на получение выслуженных вотчин, ни право их на получение купленных вотчин отнюдь не оставляют права наследования вдов, так как и при жизни мужа жена была совладелицей, соучастницей прав мужа. Вообще в указе 1627 г. право наследования жены сформулировано так: "женам умерших четверть живота, да приданое, а до вотчины им дела нет, опричь купленных вотчин".

г) По отношению к поместьям: первоначально при новой отдаче поместий, принадлежащих умершему, правительство обязывало нового приобретателя содержать вдову прежнего. Но такой порядок, естественно, был соединен со многими практическими неудобствами и затруднениями, а потому поместья стали отдавать женам и дочерям на прожиток. Какая часть поместья должна идти жене на прожиток, этого закон не определял долго; в XVI в. для каждого случая следовало особое распоряжение правительства, и каждый раз доля назначенного поместья была неодинакова; она колебалась между 1/3, 1/5 и 1/7 частями. В 1644 г. правительство решило издать один определенный закон на этот счет; однако и в нем установлена не одна, а троякая доля вдовьего прожитка: для вдов людей, убитых на войне, 20 %; для вдов людей, умерших в походе, 15 % (15 четв. со ста), умерших просто на службе 1/10 (со ста по 10). Такое разнообразие было неизбежно, потому что выдел поместья означал не более как нынешнюю пенсию и должен быть сообразован с заслугами умершего (Ук. кн. пом. пр., IV, 52; Улож., XVI, 30-33). Впоследствии при обращении поместий в вотчины, когда понятие пенсии уступило понятию наследования, из трех указанных долей надо было выбрать одну постоянную; из них взята средняя, т.е. со 100 - 15, или приблизительно 1/7 часть недвижимого имущества мужа, что, впрочем, окончательно определилось в период империи.

д) По отношению к движимому имуществу никаких правил первоначально не было установлено законом Московского государства, пока патриарх Филарет, устанавливая общие порядки наследования на основании кормчей, применил постановления византийских кодексов по отношению к движимому имуществу, а именно постановления Эклоги о браке, заключенном без письменного акта; по этому узаконению жена получает 1/4 часть движимого имущества мужа (Ул. XVII, I). Таким образом, к концу Московского периода воспринятое одним супругом имущества другого (умершего) получило характер наследования, но зато лишь в одной определенной доле имущества.

Наследование боковых. Выше был объяснен закон Псковской судной грамоты, по которому были допущены к наследованию боковые родственники; ив Московском государстве подобный переворот, очевидно, совершился раньше судебников. В какой постепенности совершалось расширение круга наследующих боковых, уловить хотя трудно, но возможно. К.Д. Кавелин пытается определить это следующим образом: "Судебник вел. кн. Ивана Васильевича призывает к наследству не только сыновей и дочерей, но и ближайших боковых родственников, т.е. судя по" аналогии, родных братьев и сестер; а Судебник Ивана IV идет еще дальше и включает в число законных наследников внуков (?); с тем вместе в круг ближайших боковых родственников, призываемых к наследству, вероятно (?), вошли дяди и тетки, двоюродные братья и сестры, племянники и племянницы. При дальнейшем развитии в том же направлении круг родственников, призываемых к наследованию, должен был все более и более расширяться, а права наследования вел. князя стесняться". Но из точных слов судебников (совершенно одинаковых в обоих памятниках, см. выше) можно вывести только, что наследование боковых тогда, т.е. в 1-й половине XVI в., допущено было лишь для "ближнего племени" а под ближним племенем разумеются братья и их нисходящие. Впрочем, указ 1562 г. (ук. кн. вед. казн., ст. XVIII) определяет понятие ближнего родства теми степенями родства, в которых позволен брак (хотя именно говорит лишь о брате родном, двоюродном и племяннике от родного брата). Этот закон продолжает: "и ближнего роду... не будет, и та вотчина государя царя и в. князя". Закон 1572 г. еще точнее определил круг наследования в боковом родстве; задавшись вопросами: "по которое колено отдавать вотчины наследникам?" - он отвечает: "та вотчина - родным братьям, и детям и внучатам" (от братьев); "а далее внучат вотчины не отдати роду... та вотчина, тот жребей взяти на государя"; т.е. права наследства не шли дальше 4-й степени родства. В 1627 г. закон (см. ук. указ. кн. пом. пр. IV, 6, в 3-м вып. нашей Хрестом., стр. 210) сравнял жалованные вотчины с родовыми и в правах наследования и выразил это так: "Те вотчины давати в род того умершего, кого не станет: братьям родным и двоюродным в род, кто кому ближе". И только этим и ограничивается "род".

В 1650 г. состоялось весьма важное узаконение: "а будет ближе того рода никто не будет... отдавать и дальним того рода родственникам" (П. С. 3., N 33). Новоуказными статьями 1676 г. это дальнее родство определяется, однако, известными степенями: "дядья и братья двоюродные в другом, в третьем и в 4-м колене". Поэтому напрасно К.Д. Кавелин говорит: "круг родства к концу XVII столет,, кажется, ничем более не ограничивался". Безграничное понятие родства есть явление периода империи.

Другой вопрос, касающийся наследования боковых, есть следующий: во всяком ли роде имущества допускался призыв боковых к наследованию? Прежде всего следует исключить движимое имущество, о котором нет упоминаний в законах (можно думать, что за неимением нисходящих они шли в церковь); в них речь идет постоянно лишь о вотчинах. Но из вотчин законы имеют в виду лишь родовые. В княжеских родовых вотчинах боковое наследование допускалось условно: если "государь пожалует кого" (из родственников). Относительно жалованных вотчин в первоначальном узаконении (1572 г.) было определено, что в наследование идет только та вотчина, о которой в жалованной грамоте сказано, что она дается не одному первому приобретателю и его детям, но и роду. Впрочем, при сравнении жалованных вотчин с родовыми судьба первых совершенно сравнена с судьбой последних ив боковом наследовании. Что же касается купленных вотчин, то о наследовании их боковыми закон молчит до Уложения и, точнее, до указа 1676 г. Лишь в этих законах состоялось постановление о передаче купленных вотчин, за отсутствием нисходящих, в род мужа (вдовы), но с тем, чтобы наследники боковые уплачивали через поместный приказ в церкви и монастыри "по душе" умерших по полтине за четверть (что почти равняется покупке их). Следовательно, и тогда право наследования боковых в купленных вотчинах нельзя считать полным.

Порядок наследования боковых подобен порядку наследования нисходящих, а именно определяется двумя правилами: 1) сестры при братьях не вотчиннницы, 2) братья и нисходящие от других братьев имеют равные права на наследование. Но оба эти начала постоянно нарушались при спутанности понятий о системе представления: например, сестры исключают своих племянников от братьев по закону 1676 г., который, впрочем, был отменен в 1677 г. Потом по закону 1676 г. братья исключают своих племянников; но опять закон 1677 г. возвратился к правильному понятию системы представления.

Судьба выморочного имущества (наследование церкви и государства). Если у наследодателя, не оставившего завещания, нет ни семьи, ни рода (до известной степени), имущество становится выморочным. Русская Правда присваивает это имущество князю; но завещатели последние в роде уже тогда парализуют этот закон и передают все церкви (Дух. Климента). В Московскую эпоху утвердился общий принцип, что выморочное имущество получает церковь. Однако государство, противившееся (с XVI в.) умножению церковных владений, вступило в конкуренцию с церковью; таким образом установился следующий порядок: выморочное имущество получает государство, которое, однако, выплачивает церковным установлениям полную стоимость вотчины. Указ 1562 г. говорит еще неопределенно: "душу умершего государь велит устроить из своей казны". Уложение (XVII, 45) выражается более точно: "а деньги за них (выморочная вотчина) давати из государевы казны по их душам в монастыри, смотря по строению". Выражением "за них" такая уплата совершенно приравнивается к выкупу. Это не какая-нибудь частица ценности вотчины, а полная цена, изменяющаяся в зависимости от устройства вотчины. То же подтверждается другим постановлением Уложения о переходе купленных вотчин (даже купленных у своих родичей) к боковым наследникам (за смертью бездетной вдовы). Это тоже своего рода выморочность: за неимением семьи, на купленные вотчины в сущности нет законных наследников. Вводя новый порядок, т.е. устанавливая боковое наследование и в этих вотчинах, закон говорит: "Родственникам за вотчину против купчей дать деньги по его душе. А будет он в той купленной вотчине, что прибавил вотчинного строения - и родственникам за то прибылое строение потому же дати деньги по его душе" (Улож., XVII, 8). Смысл этих постановлений окончательно уясняется Котошихиным, который говорит: "У которых людей на купленные вотчины не останется наследия и роду, - и те вотчины возьмут на царя и отдадут за службы в поместье иным людям; а по смерти его дают деньги за ту вотчину из царской казны, на поминание души, по монастырям и по церквам; чего та вотчина стоила". Хотя Котошихин почему-то говорит только о купленных вотчинах, но Уложение (в приведенном месте) имеет в виду всякие выморочные вотчины. Определение закона подтверждается актами: в 1632 г. вотчина Ефросиний Колядинской, бездетно умершей, по указу патриарха Филарета отдана ее свояку - князю Волконскому; но этот последний обязывается отдать за нее деньги по указной оценке - по два рубля за четверть - в Троицкий монастырь (Сборн Муханова, N 140)*.