Сказки Бажова Павла Петровича Биография Бажова Павла Петровича 39 страницаНезависимо от этого до начала прошлого века продолжали еще писать условия между супругами о раздельном сожительстве; такие условия хотя и не принимались за расторжение брака, но были условиями о разлучении от стола и ложа (separatio quodad mensam et to-rum). В этом смысле гражданские суды считали себя вправе принимать их к явке и укреплению. Так поступила гражданская С.-Петербургская палата, приняв к совершению в 1819 г. запись между отставным поручиком Шелковниковым и его женой о раздельном жительстве с обязательством мужа выдавать средства на содержание жены; запись утверждена и сенатом. Но св. синод нашел такую запись противной каноническому праву: с ним согласились министерство духовных дел, комиссия составления законов и, наконец, государственный совет в департамент законов и в общем собрании. При этом законом утверждено правило, что "никакие в гражданском управлении места и лица не должны утверждать между супругами обязательств и других актов в коих будет заключаться условие жить им в разлучении". Государственный совет распространил это правило иа все христианские издания, не исключая и тех, "в коих брачный союз принимается за гражданский акт". С тех пор в действующем праве не существовало развода {separatio), который служил субсидиарным средством при невозможности расторгнуть брачный союз. ВЗАИМНЫЕ ОТНОШЕНИЯ СУПРУГОВ 1. Личные Личные отношения супругов могут быть установлены или на рабстве одной стороны (именно жены), или на власти и подчинении, или, наконец, на равенстве. На каком из этих оснований построен супружеский союз у нас в древнее время, исследователи придерживаются разных мнений: одни склоняются к признанию лишь власти мужа, другие предпочитают видеть в супружеских отношениях следы рабства жены. С.М. Шпияевский, говоря в целом о славянском праве, находит следы рабства в памятниках польских и чешских, т.е. в памятниках славянских народов наиболее культурных. Он приводит из Висяицкого статута следующее: "mulier aiitem maritata non habet sui ipsius potestatem propter maritum suum". Для чешского права он же берег следующее место из Викторина Вшегердского: "kazda zena jest neswobodna, dokudz muze ma, a jest wezen muza sweho". Для русского права таких принципиальных выражений в законах не находится. Зато для древнейших времен указывается несколько отдельных фактов, по-видимому, доказывающих рабство жены. В истории все три указанные отношения могут быть найдены в различные эпохи славянского права е тем существенным отличием Для русского права, что рабство жены исчезает уже в начале истории, а власть мужа принимает более мягкий характер, чем у современных других культурных народов. а) Времена древнейшие. Существенные черты рабства жены состоят в праве мужа на жизнь и в праве на свободу жены. В доказательство существования первого у древних руссов нельзя привести ни одного древнейшего свидетельства даже мифического времени (ср. суд. над женой кн. Владимира Рогнедой). В доказательство права на свободу жены приводится обычно рассказ летописи о поединке Мстислава с Редедей Касожским (1024г.): "Рече Ределя к Мстиславу: аще одолевши ты, то возьмеши именье мое, и жену мою, и дети моя, и землю мою; аще ли аз одолею, то возьму твое все. И рече Мстислав: тако буди". Если и признать это не баснословным рассказом, во всяком случае, здесь речь идет об условии варвара касога е русским князем, также одичавшим в своих азиатских владениях. Общая ссылка на способы совершения брака через покупку и похищение, необходимо приводящие к рабству, уже ослаблена нами указанием на то, что у восточных славян с древнейших времен имеет место и брак через приведение, и что самое похищение фиктивно, что, наконец, различие жен и наложниц ясно указывает на различие брака и рабства. Затем в доказательство права мужа на свободу жены может быть приведен случай 1024 г., т.е. рассказ летописи о голоде в Суздальской земле, когда мужья отдавали своих жен челядинам для прокормления; это выражение означает, по-видимому, что мужья передавали сами своих жен своим рабам для прокормления жен. Но под угрозой голодной смерти человек действует не по сознанию права, а под давлением крайней необходимости, нарушающей право. В доказательство рабства жен в древнейшие времена могут быть приведены аналогичные, но более решительные сказания из времен более поздних, именно свидетельства о донских казаках и сибирских пионерах. О первых Ригельман рассказывает следующее: "Великому жена была уже не мила и неугодна, или неудобна ради каких-нибудь причин, оных менять, продавать и даром отдавать (муж) мог, водя по улице вкруг крича: кому люба, кому надобна? За продерзости, за чужеложство, за иные вины, связав руки и ноги и насыпавши за рубашку полны пазухи песку, и зашивши оную, или с камнем навязавши, в воду метали и топили, а иногда убивственно мертвили". ("Ист. о донских казаках"). Но в этих случаях мы имеем дело не с браком, а с рабством; выражение Ригельман а, что казаки стали "брать за себя" пленниц-турчанок, калмычек и пр., принадлежит самому Ригельману, а не исторической действительности; ибо из его же рассказа видно, что то были некрещеные пленницы-наложницы, а не жены. Что касается до сибирских колонизаторов, то их сожительницы, которых они закладывали на время и продавали, хотя и названы в указе патриарха Филарета женами, но из других свидетельств оказывается, что эти мнимые жены ими похищены и служат им вместо жен, и некоторые также некрещеные. Во всяком случае, здесь эти явления рассматривались не как право, а как правонарушение и преследовались властью, следовательно, являются для нас фактами, а не свидетельством о праве. Отвергая существование рабства жены в историческое, особенно христианское время, мы отнюдь не отрицаем зависимости жены от власти мужа, зависимости гораздо более значительной, чем в последующие времена, даже в Московском государстве. б) Власть мужа над женой в Московском государстве. Можно подумать, что и в Московском государстве брачное право не ушло далеко от состояния рабства. Утверждают, что мужу принадлежало право распоряжаться личностью жены как по обычаю, так и по закону. Относительно первого можно привести акт 1644 г. (Русск. ист. библ., т. II, N 238) - жалобу крестьян Кижского погоста царю, где крестьяне, говоря вообще о тяжести податей и повинностей, пишут: "Платим мы всякие твои государевы доходы, жен своих и детей закладываючи". Что разумеется здесь под закладом? Думаем, что не служилая кабала, а временное услужение, ибо в их записях на служилые кабалы муж всегда сам с женой и несовершеннолетними детьми отдает себя в кабальное холопство (см. Акты, отн. до юрид. быта, II, стр. 26). В смысле служилых кабал нельзя истолковать известное место Уложения царя Алекс. Мих., XX, 43): " а будет кто в голодное время сам себя с женою, или сына или дочь отдаст в работу на прокорм..." Здесь та разница от обыкновенных служилых кабал, что запись имеет срочное значение (а не пожизненное). В тексте Уложения делается различие между правом мужа на жену и правом отца на детей; первая идет в услужение не иначе как вместе с мужем, вторые могут быть отданы отдельно (но только в услужение). Установление общего местожительства супругов и сообщение правосостояния, как известно, имеет то значение, что жена должна следовать за мужем в его домицилий и разделять с ним его общественное положение; это общее правило, имеющее силу и теперь, в древнейшем праве могло привести к ограничению и полному лишению свободы жены. Общее местожительство и сообщение прав состояния для древнейшего времени имело весьма невыгодное для жены значение, потому что из него истекали выдача на поток с женой и с детьми и продажа в рабство за долги и за преступления мужа. Но это рассматривается в истории уголовного и гражданского (обязательственного) права. В московском праве оно не имеет уже такой строгости: местожительство может быть даже определено домицилием жены; об этом свидетельствуют те акты, которыми определяются имущественные отношения супругов в случае вступления мужав дом жены. В своем месте мы скажем, что муж в этом последнем случае меняется ролью с женой, приносит ей приданое и т.д. Но для обратного уравновешивания таких фактов в московском праве можно согласиться на затворничество жен, причем местожительство является заключением жены, пожизненным лишением ее свободы властью мужа. Так можно подумать, судя по свидетельствам иностранцев, например, Герберштейна и Майерберга (о воспрещении женам выходить из дому, даже в церковь, о гаремном заключении их в доме и о закрытых выездах). Все это может быть отнесено только к высшим классам, заразившимся татарскими обычаями, но не к огромному большинству сельского населения. Обратные же сведения об уличной распущенности женщин, сообщаемые теми же авторами, относятся к городской черни. Право наказания жены. Свидетельства об обычном правев этом отношении далеко не равного достоинства; наименьшее значение имеют показания иностранцев анекдотического характера (каков анекдот Герберштейна о муже-немце и жене русской, якобы свидетельствующий о привычке русских жен к наказаниям от мужа). Большее достоинство имеют показания русских источников, например, Домостроя, из которого видно, что обычное право стремилось урегулировать право наказаний орудиями и (допуская наказания болезненные, но не членовредительные). Это подтверждается и судебными актами (например, 1640 г.), где обычное право относительно этого вопроса выражено так: "Смирять жена своя по вины и полюдцки, а не безвечьем" (ак. юрид., стр. 313). Способы регуляризации состоят: а) в брачных контрактах, как свидетельствует об этом Коллинз (Чт. в об. ист. и др., 1846); б) в суде и в) в возможности расторжения брака по причине жестокости обращения. Простиралось ли право наказания до права мужа на смертную казнь жены за преступления? Такое право, как известно, принадлежало мужу по законодательству почти всех даже культурных народов; оно определено и в памятниках византийского права, реципированных у нас (Закон судный людей). Прохирон и Эклога позволяют мужу убить соучастника в прелюбодеянии жены безнаказанно; следовательно, такое же право ео ipso предоставлено и относительно виновной жены. В пример того же права у европейских народов можно привести постановление фризов, указывающее, что брачный меч не пустой символ в руках мужа. В русских памятниках; и законодательных и бытовых, не находим этого права. Из древних законодательных памятников сошлемся на договор русских с немцами 1229 г., где находим: если русин застанет латинина со своею женою, то платится 10 гривен (ст. 17). Постановление это тем замечательнее, что оно помещено именно в договоре с немцами, у которых, как мы видели, господствовало в этом случае право меча. В Русской Правде (Кар., 101) находим: если кто убьет жену, то тем же судом судити, как мужа; если же будет виновата, то полвиры 20 грив., эту статью (см. выше) можно объяснить так, что за убийство жены (мужем) муж платит полную виру; но если она была убита за вину (разумеется, прелюбодеяние), то наказание убийце хотя и понижается вдвое, однако полагается. Именно в таком виде мы находим это право в Московском государстве; хотя в московских законах об этом ничего не постановлено, но судебные акты показывают, что убийство жены без вины с ее стороны каралось точно так же, как и убийство постороннего, т.е. смертью. Если жена убита за незначительное преступление общего характера, например, кражу, то наказание убийце-мужу понижались: назначались членовредительные наказания (случай 1674 г.). Если жена убита мужем за прелюбодеяние, то наказание убийце назначалось еще менее тяжкое - кнут. Например, в 1664 г. "Ивашка в убийстве жены своей винился, а убил де жену свою до смерти за то, что она от него воровала блудно. Учинено ему наказание: бить кнутом и отдать на частные поруки" (П. С. 3., N 355). Во всяком случае, и это смягченное наказание показывает, что убийство жены мужем за прелюбодеяние есть преступление, а не право мужа. Справляясь для аналогии с правами других славянских народов, находим в них свидетельства, что мужья отказываются исполнить решение суда (основанное на реципированном праве) казнить своих жен за прелюбодеяние (сказание о Болеславе II и житие Адальберта). Ввиду этого мы должны признать неверными рассказы иностранцев (Коллинза) о праве мужа казнить жену в Московском государстве XVII в. в) Время после Петра I. По общему закону исторической жизни (закон переживания) ив московском праве до самого конца Московского государства (замены его империей) можно еще наблюдать устарелые черты древнейшего несвободного состояния жены, между тем как жизнь уже давно ушла вперед и создавала учреждения, совершенно противоречащие рабству жены. Уже тогда наклонность к установлению равенства супружеских отношений выразилась как в. идеях литературных, так и в учреждениях. В одном и том же хранилище устной словесности, например, в пословицах, можно найти и следы рабства жены, и высокие черты гуманного и цивилизованного права. Уже тогда выражается то же стремление в законе. Не будучи равными между собою во внутренних отношениях, муж и жена пользовались равенством в своих отношениях к третьим лицам - к детям и к обществу. Правоспособность и дееспособность жены ничем не ограничены (см. Суд. 1-й, 52 и 49). Что касается времени после Петра, то наше законодательство богато только определениями по вопросу о праве местожительства жены: именно о праве жены не следовать за мужем в случае ссылки за преступления; об обязанности жен крестьян следовать за мужем при высылке их помещиками на поселение в Сибирь (ук. 1760. - П. С. 3., N 11166); об обязанности жены следовать за мужем - иностранным поданным. Относительно же прочих прав личности мы находим здесь весьма немногое. Собственно их коснулся только устав благочиния, или полицейский 1782 г. Здесь об обязанностях мужа выражено следующее общее правило: "Муж да прилепится к своей жене в согласии и любви, уважая, защищая и извиняя ее недостатки, облегчая ее немощи, доставляя ей пропитание по состоянию и возможности хозяина". Здесь мало можно найти определенных постановлений, кроме последнего - обязательства мужа доставлять жене пропитание по состоянию. Слова устава благочиния вошли в X том Свода законов почти с буквальной точностью. Вообще личные отношения супругов с положительной их стороны неуловимы для законодательства. Столь же неполно могут быть определены и отношения жены к мужу, т.е. обязанности подчинения мужу. В том же уставе 1782 г. они выражены так: "Жена да пребывает в любви, в почтении и послушании к своему мужу и да оказывает ему всякое угождение и привязанность, аки хозяйка". И это постановление вошло в Свод законов, но уже не с такой точностью: в Своде прибавлено весьма характерное выражение - "в неограниченном послушании". Понятие "неограниченности" власти было однажды выражено в нашем законодательстве до издания Свода, а именно в одном сенатском решении 1802 г. (П. С. 3., N 20519); тогда возник вопрос об отношении родительской власти к власти мужа, причем сенат выразился так: "Одно лицо двум неограниченным властям, каковы суть родительская и супружеская, совершенно удовлетворить не в состоянии, а особливо в случае могущей быть между изволениями их противоположности". Но это понятие, противоречащее историческому ходу предшествовавшего законодательства, высказано сенатом мимоходом и не должно было входить в букву закона. Будучи взято в буквальной точности, оно должно бы вести к отказу жене в праве иска на мужа по какому бы то ни было делу, чего наше законодательство не отнимало у жены ни прежде, ни ныне. Что послепетровское право шло не назад, а поступательно в деле определения равенства в отношениях супругов друг к другу, это доказывается характером законодательства этого временив определении имущественных отношений супругов. 2. Имущественные отношения супругов Также могут быть установлены и действительно устанавливаются по трем началам: 1) подчинения имущества жены праву мужа, 2) общности прав на имущество обоих супругов, 3) раздельности имущественных прав каждого из супругов. Типическим построением права по первому началу считается древнеримское; типом права семейной общности имущества может быть признано немецкое; наконец, образцом раздельности имущества супругов может быть славянское право, преимущественно русское. Однако то, что сказано здесь о древнеримском, германском и славянском праве, нужно принимать не без ограничений: и в древнеримском праве можно наблюдать некоторые права жены на имущество, и в немецком - некоторые признаки раздельности имущественных прав супругов. Что же касается славянского права, то и в нем можно отыскать все три указанные типа в последовательном историческом развитии: древнейшее время, когда личные отношения основаны назависимости жены, в имущественных отношениях нельзя отыскать ни раздельности прав супругов, ни даже общности их: вместе с лицом жены и самое имущество ее подчиняется власти мужа. Во второй период, до XVIII в., у русских господствует начало общности семейного имущества с существенными исключениями в пользу раздельности некоторых из этих имуществ. Только в XVIII в. устанавливается законом ныне действующего право полной раздельности имуществ супругов. а) Древнейшая эпоха - подчинения имущества жены власти мужа - не может быть исследована с надлежащей точностью по недостатку исторических данных. Некоторый свет проливают только летописи о браке у полян: "заутра приносят по ней, что вдадуче" - это приданое, которое отдается за невестой в руки и во власть мужа. Впрочем, как в личных отношениях супругов рабство жены исчезло в доисторические времена, так и в имущественных отношениях нельзя уже отыскивать полного поглощения прав жены правами мужа. Этим отчасти объясняются факты, на которые ссылается Неволин, находя и в ту первобытную эпоху следы раздельности имуществ, указывая на пример Ольги, у которой был свой город (Вышгород), свое село Ольжичи, свои звериные и птичьи ловли. Он сослался также на сагу об Олаве, по которой русская княгиня имеет свое отдельное войско. Все эти примеры взяты из княжеского права, а княжеское право, несмотря на смешение в нем публичных начал с частными, не может быть признано образцом отношений частных: так, Вышгород называется городом Ольги потому, что в то время, в малолетство Святослава, Ольга была единственной представительницей княжеской власти; Вышгород же считался княжеским городом по преимуществу для всех князей, правивших Киевом. Известия саги об Олаве относятся к периоду вдовства Ольги, а потому ни в каком случае не могут служить для уяснения ее прав на свое имущество по отношению к правам мужа. Затем можно бы привести в доказательство раздельности имущественных прав жены и мужа ту статью договора Олега, в которой говорится о взыскании с убийцы, когда он скрылся: все имущество убийцы поступает родственникам убитого, за исключением той части, которая следует по закону жене. Но это постановление явно составлено под влиянием византийского права, ибо, по Русскому праву, даже позднейшему, умышленный убийца выдается на поток и разграбление вместе с женой и детьми. Однако в Русской Правде содержится несколько указаний на имущественные права жены, что и приводится обычно в доказательство существования принципа раздельности супружеских имуществ уже в то время (в XI-XIII вв.). Но все указания Русской Правды на этот счет заключаются в той части ее, где она ведет речь о наследстве, т.е. заключает в себе указания на права жены по прекращении брака, нисколько не уясняя вопроса об отношениях мужа к имуществу жены при существовании брака. Так как постановления Русской Правды об этом предмете будут изложены в истории права наследования, то здесь достаточно заметить, что по смерти мужа жена или остается распорядительницей общесемейного имущества, или получает выдел наравне с сыновьями, по распоряжению мужа или по закону. Во всяком случае, постановления Русской Правды относятся уже к довольно поздней христианской эпохе. Ссылаются также на "Вопрошание Кириково" XII в., в котором между причинами развода находим и следующее: "Ожеливельми зло будет, яко не мочи мужю держати жены, или жена - мужа; или долг мног у мужа застанет, а порты (одежды) ее грабити начнет, или пропивает; или ино зло..." Эта ссылка ослабляется тем, что а) по этому памятнику произвольное распоряжение со стороны мужа имуществом жены относится к ее одеждам, а право на одежду приписывалось и рабам; б) речь идет о распоряжении имуществом жены для целей порочных и не само по себе ведет к разводу, а приводится лишь как приблизительный признак полного несогласия супружеской жизни: обращение имущества жены на удовлетворение долгов мужа не доказывает самостоятельности имущественных прав; в) единственным средством предотвратить расточение мужем имущества жены признан развод, чем косвенно утверждается мысль, что при существовании брака нет средств гарантировать имущественные права жены от произвола мужа. Подобное же указание могли бы иметь статьи (24 и 25 по нашему изд.) Устава Ярослава о том, что муж, который уличен в краже конопли, льна, жита, белья и женских одежд, подлежит уголовному наказанию. В уставе Владимира в числе дел, подлежащих суду церкви, упоминается "пошибанье (ссоры) между мужем и женою о животе", т.е. движимом имуществе. Здесь действительно можно видеть доказательство прав жены на вещи, не только принесенные ею в виде приданого, но приобретенные собственным трудом ее во время брака; но часть этого имущества должна быть признана не собственным (отдельным) имуществом жены, а имуществом, предназначенным на общее содержание семьи ("жито"). Вообще же редакции уставов Владимира и Ярослава, дошедшие до нас, могут изображать порядки довольно позднего времени. Итак, повторяем, для древнейшего времени у нас нет средств разрешить вопрос об имущественных отношениях супругов с научной точностью. Но представленные факты и соображения дают возможность предположительно установить такой порядок развития этого института в 1-й период. 1) Когда брак совершается через похищение и покупку жены, то об имущественных правах жены не могло быть и речи, 2) Когда установился брак через приведение, с которым соединялся внос приданого, то некоторое имущество, именно движимое и в частности женские одежды и украшения, и вещи, приобретенные личным трудом жены, признаются имуществом жены (не без участия, однако, прав мужа; см. "Вопрошение Кириково"). 3) После принятия христианства, под влиянием церковного права и личные и имущественные права жены возрастают: кроме прав на приданое, составляющее, так сказать, peculium жены, за ней утверждается участие в правах на общесемейное имущество (о чем и свидетельствует устав Ярослава). Таким образом, к концу 1-го периода относится начало порядков, развивающихся во 2-м периоде, т.е. общности прав супругов: а) на имущество, назначенное для целей брака; б) на имущество, приобретенное общим трудом во время брака. б) Семейная общность имуществ (ХIV-ХVII вв.). Период XIV-XVII вв. как в московском, так и в литовско-русском праве есть период господства общности семейного имущества. Неволин признает и для этого времени основным принципом раздельность имуществ супругов, а признаки общности, заключающиеся в учении о приданом и о правах наследования супругов одного после другого, считает исключением. Мы на основании точного смысла памятников должны признать, наоборот, первое исключением, а второе общим правилом. Общее право супругов на вещи распространялось: 1) на имущество, предназначенное при заключении брака на общие цели семьи; 2) на имущество, приобретенное обоими супругами при существовании брака. Имущество, предназначенное по заключении брака на осуществление целей семьи, суть приданое се стороны жены и вено со стороны мужа. Так как в памятниках московского права недостаточно явно изложено учение об установлении общесемейных имуществ и в объяснении свидетельств об этом может возникнуть произвол, то мы приведем аналогичные постановления литовско-русского права, но лишь для уяснения права Московского государства. По праву статута, брак устанавливает такие имущественные отношения: жена приносит в общую семейную массу имуществ приданое, приносит его не мужу, а семье. Если цель брака - рождение детей - достигнута, то имущество, принесенное в виде приданого, остается навсегда в распоряжении семьи, т.е. идете наследство детям, подобно имуществу мужа. Но детей может и не быть, и жена может пережить мужа, а между тем муж при жизни может потребить имущество жены. Для предупреждения этого муж при совершении брака или после совершения его обеспечивает целость приданого жены посредством залога на известной части своего собственного имущества; это называется веном. Первоначально не было определено, на какой именно части его имущества может быть дано мужем такое обеспечение. Но впоследствии злоупотребления в пользу жены и во вред родственникам мужа заставили установить закон, по которому муж может записать вено жене лишь на третьей части своего имущества. Акт установления такого залога называется веновной записью. Сила его такова: по смерти мужа вдова может владеть записанным ей имуществом в виде вена до тех пор, пока наследники мужа не уплатят ей суммы, в которой дано было это обеспечение и которая, предполагалось, равняется внесенному ею приданому. Затем при существовании брака и муж и жена распоряжаются всяким имуществом сообща, и сделки совершаются всегда от имени обоих супругов. Следы такой общности имущественных прав супругов остаются и ныне в Своде законов - в местных постановлениях для губерний Черниговской и Полтавской. В изложенных постановлениях Литовского статута весьма ясны черты римской детальной системы (хоть и не без значительных отличий). Трудно решить, насколько здесь выразилось естественное развитие русского обычного права, и насколько - влияние римского права (в частности, Эклоги). Подобные же постановления существовали и в северорусском обычном древнейшем праве (XVI и XV вв.), но затем приняли здесь несколько иную форму. Первоначально и здесь мужья, получая приданое, записывали, взамен его, женам недвижимое имущество, что имеет совершенно одинаковое значение с веном, хотя так и не называется. Обыкновенно акт, обеспечивающий приданое, давался в форме завещания, которое, однако, писалось тотчас по заключении брака. Результатом могло быть или восстановление приданого, или (что чаще) переход в собственность пережившей супруги записанного ей мужем имущества. При существовании брака сохранялось общее право супругов как на приданое, так и на записанную жене часть имущества мужа. При отсутствии завещания в пользу жены той же цели обеспечения приданого служило законное установление, по которому переживший супруг или супруга пожизненно пользовались вотчинами другого, если не вступали во второй брак (см. Пек. суда, гр., ст. 88, 89). Такие формы заменяли в северорусском праве вено западнорусское и propter nuptias donatio римского права. Он же служил основанием общности прав супругов при жизни на имущество, назначенное для целей брака, т.е. достигали тех целей, которые имелись в виду в дотальной системе и системе статута*. ______________________ * Само собою разумеется, что этим целям не могут служить те обычные подарки, которыми стороны обмениваются перед свадьбой; поэтому, например, если холмогорец Феодор Яким в 1711 г.. рассчитываясь с тещей за приданое своей жены, упоминает о двух полотенцах своего брачного дара, то это не имеет никакого отношения к donatio propter nuptias. ибо из доходов такого имущества нельзя было "обеспечить нужды брачной жизни", как справедливо определяет проф. Сергеевич значение dos и donatio (Лекции иисслед.. 1899. стр. 363, ср. стр. 366). ____________________ Имущественные отношения супругов, по московскому праву, строятся так в отношении к приданому: Жена приносит приданое, большей частью движимое имущество, в частности одежду, украшения и деньги; но в приданое поступали также и недвижимые вещи, что носило иное специальное название - "наделок". Из двух супругов не всегда именно жена приносит приданое: иногда эта роль выпадает мужу, когда он входит в дом жены. В таком случае судьба его имущества совершенно равняется судьбе приданого жены, например, "Се аз Марко, Клементьев сын... принес своего живота (в дом жены), и хлеба, и платья, и денег" (следует перечень, Ак. Юрид. стр. 394). Иногда по рядной записи исчисляется имущество обоих вступающих в брак (см. там же, N 305) с очевидным намерением установления общности прав на него. Имущество получает характер приданого по особой сделке - рядной записи, в которой ему составляется точная инвентаризация каждой вещи отдельно. На основании такой записи происходила впоследствии реституция приданого. Родители невесты, не заключившие рядной записи, конечно, не могли быть принуждены к выдаче приданого по закону (хотя случаи заключения брака без рядной составляли редкое исключение). Не закон, а обычай делал выдачу приданого обязательной для родителей. Но если выдача замуж производилась не родителями, а братьями или другими родственниками или казной (когда имущество отца переходило в государственную собственность), то выдача приданого становилась обязательной для всех разрядов упомянутых лиц (Рус. Пр. Кар., ст. 103 и 107; ук. 1562 г. о княжеских вотчинах). Однако и в этом случае закон не определял, какая часть семейного имущества должна идти в приданое. Еще Русская Правда постановляла: "Выдадут ее (сестру) братья замуж, как могут". Во время существования брака приданое остается в общем распоряжении обоих супругов, а не одного из них в частности. Это обозначалось в рядных записях, например, так: "Се аз Иов Мих. дал есми дочери своей Настасьи и зятю своему Мине наделка..." (Ефименко: "О приданом", стр. 36). Из множества актов, свидетельствующих об общности прав супругов на приданое, приведем лишь следующий: "А что моя вотчина, - говорит один завещатель, - придания жены моей... и ту вотчину, по совету жены своей... отдал к Троици" (Тверск. акты, изд. С. Шумакова, вып. 1, N 47). Отсюда возможность коллективных завещательных актов мужа и жены (и детей) на одно и то же имущество: "Духовную писал по Аннину велению и по Григорьеву... церковный дьячек Ларка... а до ся мест мы Анна да Григорий тою деревнею владеем, и нам с тое деревни свое... "подати государевы платить" (П. И. Беляев. "Древнерус. завещание", стр. 17). Что жена не была единственной собственницей приданого, это доказывается фактами отчуждения приданого мужа. Что, однако, муж не может считаться собственником приданого жены (как думает Неволин), доказывается сделками, где муж распоряжается приданым с согласия жены(например, муж покупает имение у своей жены, ее зятя и его жены; (ак. юрид., N 103), и законами, воспрещающими такое отчуждение без согласия жены: новоуказная статья 1676 г. запрещает мужьям продавать приданые вотчины своих жен (П. С. 3., N 650); указ 1679 г. воспрещает укреплять такие акты в поместном приказе (П. С. 3., N 751). В частности, отношения к приданому обоих супругов таковы: владение - общее; пользование некоторыми вещами - раздельное; распоряжение недвижимостью - общее: "и мы, со своею женою поговоря, дали есми по любви то село сыну своему Ивану", - говорится в одном акте (Ак. Федотова-Чех., N 94).
|
