Глава 5. В половине десятого уже казалось, что никто не придет

 

В половине десятого уже казалось, что никто не придет. Ги засыпал в камин угля, приготовил лучину и вытер руки платком. Розмари вышла из кухни и остановилась, глядя на мужа со своей болью и только что сделанной прической, в коричневом бархатном платье. Бармен возился с лимонными корками, салфетками, стаканами и бутылками. Он был очень симпатичным итальянцем и звали его Ренато. Бармен производил впечатление человека не бедного и, видимо, мог в любой момент бросить это занятие, если оно ему наскучит Сначала пришли Венделлы — Тэд и Кэрол, а через минуту Элиза Дунстан со своим мужем Хьюгом, который немного прихрамывал. Потом появился Аллан Стоун, агент Ги, с красивой манекенщицей-негритянкой Рэйн Морган, за ними — Джимми и Тайгер, Лу, Клаудия Камфорт и ее брат Скотт.

Ги складывал пальто на кровать. Ренато повеселел и принялся размешивать коктейли… Розмари указывала пальцем на входящих и знакомила всех Джимми, Тайгер, Рэйн, Алан, Элиза, Хьюг, Кэрол, Тэд, Клаудия, Лу, Скотт, Боб и Тea Гудманы пришли со своими друзьями Пегги и Стэном Килер.

— Ничего страшного! — улыбнулась Розмари. — Ерунда Чем больше гостей, тем веселее! Каппы явились без пальто.

— Ну и путешествие! — сказал мистер Капп («Это Бернард», — машинально представила его Розмари). — Автобус, три поезда и паром. Мы вышли из дома пять часов назад!

— Можно, я посмотрю квартиру? — спросила Клаудия. — Если она вся такая симпатичная, то я себе просто горло перережу.

Майк и Педро принесли букеты алых роз. Педро прижался щекой к Розмари и прошептал:

— Пусть он тебя получше кормит, а то ты прямо зеленая стала.

Розмари продолжала знакомить гостей:

— Филлис, Бернард, Пегги, Стэн, Тea, Боб, Лу, Скотт, Кэрол…

Потом понесла розы на кухню, куда следом за ней сразу же вошла Элиза со стаканом в руке и фальшивой сигаретой, с помощью которой она пыталась бросить курить.

— Какая ты счастливая! — сказала она. — Такой прекрасной квартиры я еще ни у кого не видела. Вот это кухня! С тобой все в порядке, Рози? Ты выглядишь какой-то усталой.

— Спасибо, что не сказала хуже. Мне сейчас действительно не совсем хорошо, но я скоро поправлюсь. Я беременна.

— Не может быть. Это же здорово! И когда ждете?

— Двадцать восьмого июня. С пятницы уже пойдет пятый месяц.

— Вот здорово! А как тебе доктор Хилл? Просто мечта Запада, правда?

— Да, но я к нему больше не хожу.

— Почему?

— У меня теперь другой врач, пожилой, — Сапирштейн.

— Зачем? Он ведь не может быть лучше Хилла.

— Он очень известный и к тому же — друг наших хороших знакомых. Вошел Ги.

— Ну, поздравляю тебя, папочка! — улыбнулась Элиза.

— Спасибо. Ро, подавать соус?

— Да, пожалуйста. Посмотри, какие розы! Это Майк и Педро принесли.

Ги взял со стола поднос с галетами и кувшин с розоватым соусом.

— А ты возьми другой, ладно? — попросил он Элизу.

— Конечно, — ответила она, взяла второй кувшин и пошла за ним.

— Я сейчас приду! — крикнула вдогонку им Розмари. Ди Бертиллон пришел с актрисой Портией Хэйнес, а Джоан позвонила и предупредила, что они задерживаются в других гостях и будут только через полчаса.

— Какая же ты вредная со своими секретами! — Тайгер крепко обняла Розмари и поцеловала.

— Кто беременный? — раздался вдруг чей-то голос, а другой ответил: — Розмари.

Она поставила одну вазу с цветами на камин, а другую — на столик в спальне.

— Поздравляю, — сказала Рэйн Морган. — Я так и поняла, что это ты беременная.

Ренато подал Розмари стакан с разведенным виски.

— Первый напиток я всегда делаю крепким, — объяснил он. — Чтобы все разогрелись. А потом перехожу на более легкие.

Майк через всю комнату помахал ей рукой и одними губами выразительно произнес: «Поздравляю». Розмари улыбнулась, кивнула и тоже одними губами ответила:

«Спасибо».

— Здесь жили сестры Тренч, — сказал вдруг кто-то из гостей, а Бернард Капп добавил: — И Адриан Маркато, и Кит Кеннеди.

— И Перл Эймс, — поддержала его Филлис Капп.

— Сестры Трент? — переспросил Джимми.

— Тренч, — поправила Филлис. — Они ели маленьких детей.

— И не просто ели, — сказал Педро, — а прямо-таки пожирали.

Розмари закрыла глаза и затаила дыхание — боль резко усилилась. Может быть, это из-за выпивки? Она отставила стакан в сторону.

— Тебе плохо? — наклонилась к ней Клаудия.

— Все в порядке. — Розмари улыбнулась. — Просто небольшой спазм.

Ги разговаривал с Тайгер, Портией Хэйнс и Ди.

—..Еще рано судить, — объяснил он» — Мы репетируем только шесть дней. Хотя смотреть ее гораздо приятнее, чем читать.

— А играть, наверное, тяжело, — предположила Тайгер. — Послушай, а что сейчас с тем парнем? Он все еще слепой?

— Не знаю, — пожал плечами Ги.

— С Дональдом Бомгартом? — уточнила Портия. — Да ты его знаешь, Тайгер. Он живет с Зоей Пайпер.

— Так это он? А я и не знала, что знакома с ним!

— Он сейчас пишет великолепную пьесу, — продолжала Портия. — По крайней мере первые два акта очень интересные. Такой яростный гнев, как у Осборна.

— К нему не вернулось зрение? — осторожно спросила Розмари.

— Нет, — вздохнула Портия. — Все уже отчаялись. Он, конечно, храбрится, изо всех сил пытается привыкнуть к своему состоянию… Это, собственно, и побудило его взяться за пьесу. Он диктует, а Зоя пишет.

Наконец пришла Джоан. Ее спутнику было за пятьдесят. Она взяла Розмари за руку, отвела в сторону и взволнованно спросила:

— Что с тобой стряслось? Что случилось?

— Ничего, — ответила Розмари. — Просто я беременна.

Розмари с Тайгер заправляли салат на кухне, когда к ним вошли Джоан и Элиза и закрыли за собой дверь — Как, ты говоришь, зовут твоего врача? — начала Элиза.

— Сапирштейн.

— И его удовлетворяет твое состояние? — спросила Джоан.

Розмари кивнула.

— Клаудия сказала, что у тебя только что был спазм.

— У меня начались сильные боли, но они скоро пройдут, это нормально.

— Что еще за боли? — удивилась Тайгер.

— Боль, просто боль. Сильная боль, вот и все. Это потому, что у меня с трудом расходятся кости таза.

— Рози, поверь мне: у меня это уже дважды позади, но боль не бывает такая сильная; просто немного ноет, и все, — сказала Элиза.

— У всех по-разному, — ответила Розмари, механически размешивая деревянной ложкой салат. — Каждая беременность имеет свои особенности.

— Но не такие же! — возразила Джоан. — Ты выглядишь, как чемпионка среди заключенных концлагеря. Ты уверена, что твой врач все правильно тебе назначает?

Розмари заплакала, тихо и беспомощно, продолжая держать ложку в салате. Слезы побежали по ее бледным щекам.

— О, Боже! — всплеснула руками Джоан и посмотрела на Тайгер, ожидая от нее подмоги. Тайгер обняла Роз-мари за плечи и принялась утешать: — Ш-ш-ш, тихо. Ну не надо, Рози! Ш-ш-ш…

— Ладно вам, — сказала Элиза. — Лучше не трогайте ее. Она и так весь вечер, как на иголках.

Розмари беззвучно рыдала, и черные полосы туши пролегли по ее щекам. Элиза усадила ее на стул. Тайгер забрала ложку и отодвинула вазы с салатом на дальний угол стола.

Дверь приоткрылась, но Джоан подскочила и захлопнула ее. Это был Ги.

— Эй, дайте мне войти, — попросил он.

Извини, — отозвалась Джоан. — Вход только девушкам.

— Мне надо поговорить с Розмари.

— Нельзя, она занята.

— Послушай, мне надо вымыть стаканы.

— Иди в ванную. — Она прислонилась плечом к двери и не пускала его.

— Черт побери, да откройте же! — требовал он с другой стороны.

Розмари, все еще сгорбившись, плакала, руки беспомощно лежали на коленях, плечи вздрагивали. Элиза то и дело вытирала ей лицо краем полотенца, а Тайгер ласково гладила по голове и тихонько шептала какие-то слова утешения. Постепенно слезы стали стихать.

— Мне так больно! — пожаловалась Розмари. — И я так боюсь, что ребенок умрет.

— Твой врач что-нибудь делает? — спросила Элиза. — Лечит тебя как-нибудь, дает лекарства?

— Ничего, совсем ничего.

— А когда это началось? Розмари всхлипнула.

— Когда начались боли, Рози?

— Перед Днем Благодарения. В ноябре.

— В ноябре? Что?! У тебя такая боль ноября, а врач ничего не делает?!

— Он говорит, что все скоро пройдет.

— А он показывал тебя другим докторам? — спросила Джоан.

Розмари отрицательно покачала головой.

— Он очень хороший, — сказала она, пока Элиза вытирала ей щеки. — Известный.

— По-моему, он просто сумасшедший садист, — отрезала Тайгер.

— Такая боль — это сигнал, что что-то случилось, — добавила Элиза. — Я не хочу тебя пугать, Рози, но лучше тебе показаться доктору Хиллу. Кому угодно, покажись, кроме этого…

— Этого идиота, — подсказала Тайгер.

— Он не может быть прав, если позволяет тебе так страдать, — поддержала Элиза.

— Я не соглашусь на аборт, — заявила Розмари. Джоан от двери прошептала:

— А тебе никто и не говорит про аборт! Просто пойди к другому врачу, и все.

Розмари забрала у Элизы полотенце и промакнула глаза.

— Он предупреждал, что все так и будет. — Она посмотрела на следы туши на полотенце. — Что мои подружки скажут, будто у них все прошло нормально, а со мной что-то не так.

— Я не понимаю тебя, — обиделась Тайгер.

— Он сказал мне не слушать подруг, — объяснила Розмари.

— Но ты же слушаешь нас! Что за мерзкие советы он тебе дает?

— Мы просто хотим, чтобы ты пошла к другому врачу, — ласково сказала Элиза. — Я думаю, ни один уважающий себя специалист не станет возражать против этого, если так лучше для его пациента.

— Так и сделай, — добавила Джоан. — Прямо в понедельник утром.

— Ладно, — согласилась Розмари.

— Обещаешь? — строго спросила Элиза. Розмари кивнула.

— Обещаю. — Она улыбнулась. — Мне уже лучше. Спасибо.

— Ну, теперь ты еще хуже выглядишь. — Тайгер раскрыла сумочку. — На, подрисуй глаза. И все остальное. — Она выложила на стол перед Розмари все свои коробочки и тюбики.

— Мой наряд! — воскликнула Розмари.

— Мокрую тряпку! — тут же среагировала Элиза и бросилась к раковине.

— Чесночный хлеб! — закричала Розмари.

— Ставить или вынимать? — вскочила Джоан.

— Ставить. — Розмари щеточкой для туши указала на холодильник, на котором лежали две завернутые в фольгу буханки.

Тайгер взялась за салат, а Элиза стала вытирать длинное вечернее платье Розмари, испачканное каплями размытой туши.

— В следующий раз, когда соберешься плакать, не надевай бархат, — посоветовала она.

Вошел Ги и удивленно посмотрел на них.

— Обмениваемся косметическими советами, — сказала Тайгер. — Тебе интересно?

— Все в порядке? — спросил он у Розмари.

— Да, — ответила она, улыбаясь.

— Немного пролила заправки на платье, — объяснила Элиза.

— А кухонным работникам полагается выпить, как вы считаете? — поинтересовалась Джоан.

Запеканка пользовалась успехом, салат тоже (Тайгер чуть слышно шепнула Розмари: «Это он из-за твоих слез такой вкусный»).

Ренато выбрал шипучее вино и с хлопком откупорил его.

Брат Клаудии, Скотт, сидел в кабинете с тарелкой на коленях и вещал:

— Зовут его Альтизер и сейчас он, по-моему, в Атланте, а заявляет он следующее: «Бог умер, и это исторический факт, свершившийся уже в наше время». Причем он имеет в виду, что Бог умер в буквальном смысле этого слова.

Его внимательно слушали Каппы, Рэйн Морган и Боб Гудман.

Джимми, который стоял в гостиной у окна, вдруг радостно воскликнул:

— Ого, снег начинается!

Стэн Килер рассказал целую серию польских анекдотов, и Розмари громко смеялась над ними.

— Смотри не напейся, — тихо шепнул ей Ги. Все еще смеясь, она повернулась и показала ему стакан:

— Да ведь это же лимонад!

Приятель Джоан сидел на полу и гладил лодыжки своей подруги. Элиза беседовала с Педро, который вежливо кивал, а сам поглядывал на Майка и Аллана, устроившихся на диване в другом конце комнаты. Клаудия начала гадать желающим по руке.

Виски кончалось, но все остальное было просто замечательно.

Розмари подала кофе, вытряхнула пепельницы и ополоснула стаканы. Тайгер и Кэрол Венделл помогали ей.

Потом она села на подоконник рядом с Хьюгом Дунстаном и, попивая кофе, стала смотреть на падающие снежные хлопья. Их было много — целая армия снежинок. Время от времени самая отчаянная снежинка выбивалась из общего потока и, ударяясь о стекло, тут же таяла.

— Каждый год я даю себе слово уехать из города, — задумчиво говорил Хьюг Дунстан, — чтобы избавиться от всех этих преступлений, шума и всего прочего. Но вдруг начинается снегопад или какой-нибудь фестиваль, и я остаюсь.

Розмари улыбнулась, продолжая следить за снежинками.

— Вот из-за чего мне так хотелось получить эту квартиру, — сказала она, — Чтобы сидеть у камина и смотреть, как падает снег. Хьюг с любопытством посмотрел на нее.

— Ты, наверное, до сих пор еще читаешь Диккенса?

— Конечно. Все читают Диккенса. К ним подошел Ги.

— Боб и Тea тоже уходят, — сообщил он.

В два часа ночи все разошлись, и Розмари с Ги остались одни в огромной пустой гостиной среди грязных стаканов, салфеток и переполненных пепельниц. («Не забудь», — напомнила ей на прощанье Элиза и погрозила пальцем. Но она и так не забудет.) — Ну, а теперь — за работу! — скомандовал Ги, собравшись с духом начать уборку.

— Ги, — тихо позвала Розмари.

— Да?

— Я пойду к доктору Хиллу. В понедельник утром. Он ничего не ответил, только молча посмотрел на нее.

— Я хочу, чтобы он проверил меня. Доктор Сапирштейн или обманывает меня, или… Или я не знаю, но он, наверное, выжил из ума. Такая боль — это сигнал, что со мной что-то не так.

— Розмари…

— И я больше не пью тот напиток, который приносит мне Минни. Я хочу принимать витамины в таблетках, как и все остальные. Я уже три дня его не пью. Я оставляю его, а когда она уходит, выливаю.

— Ты…

— Я вместо этого пью свой собственный напиток. Ги вдруг рассвирепел и, указывая пальцем в сторону кухни, закричал:

— Так вот что наговорили тебе эти сучки! Вот зачем они приходили! Уговорить тебя поменять врача?!

— Они мои подруги, не называй их так.

— Да это просто свора обезумевших сучек, которые лезут не в свое дело, черт бы их побрал!

— Они просто хотели, чтобы я посоветовалась с другим врачом.

— У тебя самый лучший врач в Нью-Йорке! А кто такой этот доктор Хилл? Никто — вот кто он такой!

— Я уже устала слышать о том, как знаменит ваш любимый Сапирштейн. — Розмари чуть не плакала. — У меня боль не прекращается с самого Дня Благодарения, а он только и твердит, что она не сегодня-завтра пройдет!

— Ты не будешь менять врача. Мы и так уже черт знает сколько платим Сапирштейну, а теперь еще придется платить твоему Хиллу? Даже и речи об этом быть не может!

— Я не буду менять врача. Пусть просто доктор Хилл осмотрит меня и даст свое заключение.

— Я тебе не разрешаю. Это… это, в конце концов, нечестно по отношению к Сапирштейну.

— Нечестно? О чем ты говоришь вообще? А по отношению ко мне это честно?

— Тебе нужно еще одно мнение? Ладно. Скажи Сапирштейну. Пусть он сам решит, кому тебя показать. И придется тебе быть с ним вежливой до конца, он все-таки специалист в своем деле.

— Я хочу пойти к доктору Хиллу. Если ты не желаешь платить, я отдам свои…

Внезапно Розмари замолчала и замерла как вкопанная. По лицу ее покатилась слеза и остановилась у уголка рта.

— Ро?

Боль прекратилась. Ее больше не было! Она смолкла,: как заклинивший автомобильный сигнал, который наконец-таки отключили. Боль прошла, она исчезла навсегда, безвозвратно. Слава Всевышнему! Нет ее, и все тут. И, Боже мой, как же хорошо она начнет теперь чувствовать себя, вот только надо перевести дыхание…

— Ро? — озабоченно переспросил Ги и сделал осторожный шаг к ней.

— Она прекратилась. Эта боль.

— Прекратилась?

— Только что. — Розмари попыталась улыбнуться. — Она куда-то исчезла, и все. — Она закрыла глаза и глубоко вздохнула, потом прислушалась к себе и вздохнула еще глубже. Как давно ей не приходилось так вот свободно дышать! С самого Дня Благодарения.

Когда Розмари открыла глаза, Ги продолжал обеспокоенно смотреть на нее.

— Что за напиток ты себе готовила?

Сердце у нее оборвалось. Она убила ребенка. Хересом. Или испорченным яйцом. Или их сочетанием. Ребенок умер, поэтому боль прекратилась. Боль была ребенком, а она убила его своей самонадеянностью!

— Яйцо, — сказала она, — молоко, сливки, сахар. — Розмари моргнула, провела рукой по щеке и посмотрела на него. — Херес, — добавила она невинным голосом.

— Сколько ты наливала хереса?

И вдруг что-то внутри нее шевельнулось.

— Много?

И еще раз. Там, где раньше ничего не шевелилось. Легкое приятное щекотание. Она глупо и беспомощно хихикнула.

— Розмари, ради Бога, скажи мне, сколько ты наливала хереса?

— Он живой, — тихо сказала она и снова беззвучно засмеялась, поджав губы и изумленно подняв брови. — Он шевелится. Все в порядке. Он не умер. Он двигается! — Она посмотрела на свой живот под коричневым бархатом и осторожно положила на него руки. Теперь она уже ясно почувствовала, как что-то внутри нее снова шевельнулось — это были ручки. Или ножки.

Розмари подошла к Ги, и, не глядя на него, протянула руку, взяла его ладонь и положила себе на живот. Внутри тут же что-то послушно шевельнулось в ответ.

— Ты чувствуешь? — спросила она. — Ну вот, опять. Чувствуешь?

Он побледнел и отнял руку.

— Да. Да, я почувствовал.

— Не надо его бояться. — Она рассмеялась. — Он тебя не укусит.

— Это чудесно! — выдохнул Ги.

— Правда? — Она снова посмотрела на живот. — Он живой. Он лягается. Там, внутри.

— Я тут немного приберу, — сказал Ги, подняв со стола пепельницу и стакан. Потом еще один.

— Ну ладно, Дэвид-или-Аманда. Ты доказал свое присутствие, а теперь успокойся. Мамочке надо убирать квартиру. — Розмари засмеялась. — Боже мой! Он такой подвижный! Значит, будет мальчик, да? Ну ладно там, потише. У тебя впереди еще целых пять месяцев, так что экономь силы. — Все еще смеясь, она обратилась к Ги: — Поговори с ним, Ги, ты ведь все-таки отец. Скажи ему, что нельзя быть таким нетерпеливым.

Розмари смеялась, потом смеялась и плакала одновременно, бережно обхватив обеими руками живот, на который капали сладкие слезы счастья.