Вертикаль духовного развития

Действительно, развитие, или рост человека прохо­дит болыпее'или меньшее число ступеней, на каждой из которых происходят заглядывание, движение внутрь самого себя и "выпархивание" вовне. Назовем их узлами. Это название заимствовано из строчки О.Мандельштама: "Узел жизни, в котором мы узнаны и развязаны для бытия". Здесь удивительно точно характеризуется ситуа­ция развития, которая представляет собой не только завязывание узлов (ср. "узелок на память" или "узлы" А.И.Солженицина), но и их развязывание. Последнее не менее важно и порой представляет собой значительно большие трудности. Невозможность развязать узел не­редко означает конец развития, а то и смерть. Трудности же в развязывании жизненных узлов сопровождаются кризисами роста и развития. Метафору узла развития использовал и М.Пруст:

"Мы с эмоцией вспоминаем слова, которые друг нам сказал, считая их драгоценным вкладом в нашу жизнь, хотя мы вовсе не здания, к которым снару­жи можно добавлять камни... Мы вовсе не дома,... а скорее деревья, которые из собственного сока извлекают следующий узел своего ствола " [Цит. по: 80, с.217].

На рис. 9-4 схематически изображена единица, кле­точка, или узел развития. При всей кажущейся простоте узел представляет собой сложнейший акт развития или конструирования ступени развития. К его действитель­ной сложности будем идти постепенно.

Акты развития неоднородны. Это связано с тем, что они могут совершаться внутри различных форм совмест­ной и индивидуальной деятельности человека. Поэтому каждому узлу соответствует своя опосредствующая раз­витие форма деятельности или действия. Как следует из изложенного выше, деятельность осуществляет­ся с помощью тех или иных орудий, средств, которые выполняют не только свою непосредст­венную роль ее оснащения, но и являются меди­аторами и стимуляторами роста, развития чело­века. В узле развития представлены также уже знакомые нам функциональные органы. На рис. 9-4 слева указан функциональный орган, кото­рый выступает в роли материала, точнее, мате­рии развития. Этот же функциональный орган выступает в роли средства той или иной формы деятельности. В горниле этой деятельности с по­мощью медиатора происходит конструирование нового функционального органа (на рис. 9-4 справа), выступающего в роли непроизвольного результата или сознательной цели деятельности. Когда акт развития совершился, т. е. когда полу­чен результат, и один функциональный орган (материал) трансформировался в другой (цель), последний может стать материалом и средством для нового витка развития.

На следующем витке произойдет подобное только что описанному и появится новый функ­циональный орган — новообразование, скон-

струированное в другом акте деятельности. Доминантой предложенной схемы является саморазвитие индивида, понимаемое как открытый процесс. Индивид открыт к усвоению новых видов деятельности, новых медиаторов роста, к конструированию все новых и новых функцио­нальных органов, т. е. к созданию и совершенствованию своего собственного предметно-телесно-духовного орга­низма, включающего внешний и внутренний миры.

Из характеристики узла развития, который, возмож­но, лучше назвать узлом жизни, должно быть ясно, что развитие представляет собой серию узлов (ступеней, снарядов), нанизанных на некоторую ось. Она показана на рис. 9-5. По отношению к горизонтали, на которой развертывается время человеческой жизни (стрела ре­ального, содержательного времени), на схеме представ­лена гипотетическая, хотя многими постулируемая, вер­тикаль духовного роста или духовного развития. Схема включает семь узлов или ступеней (многоступенчатой ракеты) восхождения к вершинам духовного развития человека.

Полное раскрытие схемы требует обширного моно­графического обоснования и изложения. В ней сделана попытка эклектического (в хорошем смысле этого слова) объединения достижений разных наук: физиологии ак­тивности (психологической физиологии) А.А.Ухтомского и Н.А.Бернштейна, в которой развито учение о функци­ональных органах индивида; психологической теории деятельности, действия и сознания А.В.Запорожца, А.Н.Леонтьева, С.Л.Рубинштейна, в которой развиты представления о видах и формах деятельности, их струк­туре и роли в формировании психики и сознания; семи­отики, в особенности учения о знаковых, семиотических системах и семиосфере Ю.М.Лотмана; философии, в особенности представлений А.Ф.Лосева о культуре, мифе и символе и представлений М.К.Мамардашвили о форме

превращенной и тополо­гии пути к самому себе; наконец, культурно-исто­рической теории разви­тия психики и сознания Л.С.Выготского, в особен­ности его представлений о зоне ближайшего разви­тия ребенка. Здесь будет дана лишь краткая харак­теристика основных принципов, логики по­строения схемы духовно­го развития человека. При этом узлы и переходы от узла к узлу будут описаны с различной степенью по­дробности, что отражает реальное состояние наук о человеке и его развитии. Нам важно дать представ­ление о действительной сложности развития чело­века, которая должна учи­тываться всеми, кто пре­тендует на создание ново­го предметного окруже­ния, к чему бы оно ни относилось,— к труду, игре, учению, коммуника­ции, войне, быту и т.п.

На рис. 9-5 сделана попытка расшифровать представление (и мечту) Л.С.Выготского о вершин­ной, или акмеистической психологии, т. е. психоло­гии, ориентированной не только на глубины, но и на вершины развития созна­ния и личности. Магичес­кое число узлов (семь) подчеркивает гипотетич­ность схемы.

 

Теоретичес­ки их может быть больше, а практически — всегда меньше. Фактически на схеме представлены не обязательные, а желатель­ные или потенциально возможные узлы разви­тия. Не следует пояснять, что до вершин духовности поднимается далеко не каждый человек. Не надо забывать, что оппозицией духовного роста является падение человека, утрата им благоприобретенной

(или врожденной?) человечности. Известно, что падение происходит не сразу. Здесь тоже возможны ступени, ведущие вниз. У Данта было 9 кругов Ада, но это уже другая сказка. Да и духовный рост — это не только подъем по восходящей линии. Он может (а возможно, и должен?!) сопровождаться падениями, кризисами, пере­живаниями, страданиями...

Критичным для схемы является понимание духов­ности. Согласимся с Мишелем Фуко и назовем духовнос­тью "тот поиск, ту практическую деятельность, тот опыт, посредством которых субъект осуществляет в себе пре­образования, необходимые для достижения истины" [81, с. 284-311].

Оставим в стороне неопределенность понятия "ис­тина". Важно, что в число источников духовности М.Фуко включает практическую деятельность. Понятие "опыт" также достаточно широкое и может включать в свой состав как опыт практической деятельности, так и опыт созерцания, в том числе и самосозерцания, проникнове­ния внутрь себя самого. Главной представляется преоб­разовательная направленность духовной деятельности. В этом она сходна с деятельностью предметной. Принято считать, что если последняя направлена вовне, то духов­ная направлена на самого субъекта, она изменяет его самого и его представления о самом себе. Такое различе­ние, несомненно, справедливо. Оно соответствует эмпи­рическим наблюдениям психологии обыденной жизни. Но на это следует посмотреть иначе. Ведь усвоение предметов, "вещей" культуры также меняет меня самого. А духовность, если она у меня есть, направлена и вовне, она может изменить окружающих людей. Если она остается только внутри, то это равносильно ее отсутствию.

М.К.Мамардашвили говорил еще более определен­но. Духовность — это не какие-то воспарения, не витаю­щий в нашей духовной жизни пар, а материя. Поэтому не случайны сравнения живого духа и его движения с машиной, самолетом, ракетой и т.п., которые произведе­ны им же и стали орудиями человеческой деятельности.

На рис. 9-5 показано, что восхождение к духовности опосредствовано различными формами внешней и внут­ренней активности субъекта: коммуникацией, жизнедея­тельностью, поведением, рефлексией и т.д. Все они явля­ются необходимым условием, фундаментом, на котором возникает и произрастает духовный опыт.

Помимо форм активности имеется особый класс медиаторов в собственном смысле этого слова. К числу главных медиаторов, вне всякого сомнения, относятся знак, слово, символ и миф. Все они в одинаковой мере выступают как средства развития индивида и социума. Их существенной особенностью является двойственная природа. Они совмещают в себе вполне реальные мате­риальные свойства и свойства идеальные. Уже отмеча­лось, что сакральный символ, согласно П.А.Флоренскому, одновременно и вещь и идея. Например, крест, икона. Это же относится и к светским символам. Медиаторы обладают энергией, которой их заряжают создатели, пользователи, почитатели. Коммунистическая и фашист­ская символика и мифология приобрели такую энергию, что, как черная дыра, едва не втянули в себя великую культуру народов России и Германии. Роль главных ме­диаторов в развитии (и в деградации) многократно иссле­довалась и описывалась в психологии и философии.

Кроме знака, слова, символа и мифа, в схеме в качестве медиаторов присутствуют смысл, лик и духоче-ловек, что нуждается в специальной аргументации. Вклю­чить их заставила логика конструирования схемы, состо­ящей не из четырех, а из семи (магическое число) узлов. Смысл не обладает столь же очевидными вещественными свойствами, как символ, поэтому остановимся на нем специально. Смысл — это идеальное, но вместе с тем и живое образование. Гипотеза (и вместе с тем оправдание его включения в число медиаторов) состояла в том, что смысл, будучи идеальным, все же, по словам Г.Г.Шпета, укоренен в бытии, т. е. он несет на себе в превращенной форме черты бытия, его ценностей. Поэтому он может выполнять функцию медиатора. Более того, идеальные смыслы реализуются в деятельности, воплощаются в ее продуктах, объективируются. О бесспорности объекти­вации смыслов писал П.А.Флоренский. Об этом же писал и Л.Витгенштейн, отождествляя смысл с неким возмож­ным фактом. Хорошим аргументом в пользу признания смысла медиатором служат размышления о нем А.Белого:

"Смысл — это со-мыслие, как совесть — это со-вестие, переход вести от одного к другому. Где этого перехода нет, там мы остаемся безвестны­ми друг другу — бессовестными. Смысл — понятие отвлеченного смысла, взятого в круге всех поня­тий. Смысл жизни — в со-мыслии, со-действии и со-чувствии, в проведении ума в чувство, чувства в волю и в руку, чтобы образовать круг. В умении соединить ум с сердцем открывается мировоззре­ние цельности" [82, с. 175].

Напомним, что функциональный орган выступает не только в качестве материала и средства для конструиро­вания, но и в качестве цели конструирования. А цель непременно должна быть связана со смыслом. Лишь в этом случае она будет осмысленной. Продолжим мысль А. Белого о смысле и цели жизни:

"Цель — ощущение себя в целом, в ритме. Цель и смысл — в создании себе этого смысла и цели. Ив этом создании возникают силы, которые показы­вают нам, а не доказывают, что мы в жизни. Отвлеченного мировоззрения, объединяющего цель и смысл жизни, не существует... Таким путем мы приобретаем соединение абстрактной головы и безголового сердца" [82, с.176].

В психологии об этом же говорится в терминах единства аффекта и интеллекта. Таким образом, смысл вполне можно рассматривать в качестве медиатора, при­том не готового и усвоенного, а конструируемого самим субъектом развития. Заметим, что процесс конструиро­вания и его результат — построенный смысл — далеко не всегда осознаются и еще реже обнародуются. (В приличном обществе не принято говорить о смысле жизни.)

Место смысла могут занимать идеи, идеалы и идолы, укорененные не в бытии, а в идеологии. Не обладая непосредственными вещественными свойствами, смысл,

подобно мысли (верной или ложной), обладает собствен­ной жизненной энергией.

Имеются аргументы в пользу признания роли меди­аторов за ликом и духочеловеком. Первый исследователь психологии личности Бл.Августин называл посредником между человеком и Богом Иисуса Христа. Идея посред­ника пронизывает все его творчество. С нее начинается его "Исповедь". В логике Августина посредник нужен не только потому, что в нем "сокрыты все сокровища пре­мудрости и ведения", что через него говорит истина. С помощью посредника пробуждаются человеческая актив­ность, поиск, искание. Христос вочеловечил Божье Слово, донес его человеческим голосом. И поскольку Христос идентифицируется с Богом, а Слово — это Бог, то Христос также может быть идентифицирован со Словом.

Не нужно специальной аргументации, чтобы допус­тить возможность и реальность идентификации Христа и Символа. Он действительно символ, символ веры. Хрис­тос — это Знак, "посланный" людям Богом. Согласно А.Ф.Лосеву, личность — это миф и чудо. Следовательно, Христос может быть идентифицирован с мифом. В итоге мы получаем любопытную ситуацию: все главные меди­аторы — знак, слово, символ, миф связаны с Богочелове­ком, так как он концентрирует и комплицирует их в себе. Когда же он отделяет их от себя, то вочеловечивает и одухотворяет. (Видимо, поэтому Августин назвал Христа истинным посредником.) Это, впрочем, не мешает отде­лившимся от Христа медиаторам потом окаменевать, становиться бесчеловечными даже в пределах одной ре­лигии, не говоря уже о религиозном фанатизме.

Таким образом, в логике теологии Богочеловек явля­ется посредником. В светской логике такие функции могут быть свойственны другой персоне или приписаны ей. Поскольку данный текст следует светской логике, то в нашей схеме мы поместили человека духовного. Рангом пониже размещается лик, герой (в положительном смыс­ле). В лике может быть представлен внешний облик, например когда-то модная маска Наполеона, может быть представлен и внутренний облик или образ идеи, кото­рый, согласно М.М.Бахтину, неотделим от образа челове­ка — носителя этой идеи. Медиатором может быть пред­ставленный или помысленный нами лик судьбы, лик чего-то, что от нас нечто требует. Оставим простор вооб­ражению читателя для размещения на схеме "гения могил", "диктатора-выродка", маски, личины, идола. В этом же ряду находились и "Безликие лики вождей".

Восхождение к духовности начинается с живого движения, в котором неразличимы его внешняя и внут­ренняя формы. Можно предположить, что живое движе­ние, во всяком случае, его исходные "бесформенные формы" представляют собой допсихическое образова­ние, своего рода строительный материал, из которого строятся, лепятся вначале элементарные, а затем слож­нейшие функциональные органы — действия. В ходе развития и трансформаций действия происходит выделе­ние, дифференциация его внешних и внутренних форм, вплоть до их относительной автономизации и превраще­ния в самостоятельные внешние и внутренние действия (формы, функциональные органы).

Это означает, что в развитии и функционировании внешних и внутренних форм действует особая порож­дающая логика. Например, живые движения младенца (плач, улыбка, движения) очень скоро становятся знака­ми для взрослого, который научается их читать. Знаки появляются раньше, чем сформируются утилитарные, исполнительные акты младенца. Интенция к схватыва­нию предмета, выражаемая движением всего тела мла­денца, наблюдается раньше, чем само схватывание. Таким образом, первые действия младенца — это знако­вые действия, за которыми появляются и предметные действия — манипуляции. Известны случаи, когда мла­денцы-близнецы, которых недалекие взрослые лишили общения, порождали только им самим понятный язык. Исследователи, к которым попадали эти гении, вынужде­ны были расшифровывать их язык, как расшифровывают язык дельфинов.

Знаковые и предметные действия, осуществляющие­ся во внешней форме, превращаются во внутренние формы, интериоризируются, что приводит к порожде­нию самосознания. Развитие самосознания, в свою оче­редь, обогащает действие, и в итоге последнее трансфор­мируется в деятельность. Деятельность, совершенствуясь как внешняя форма, порождает новую внутреннюю форму — сознание.

Если внимательно проанализировать вертикаль раз­вития, то можно увидеть вполне регулярное чередование внешних и внутренних форм или внутренних и внешних видов активности. Внешние формы — действие, деятель­ность, поступок — порождают внутренние формы — самосознание, сознание, личность. Столь же справедливо и обратное. Внутренние формы — самосознание, созна­ние, личность — порождают внешние формы — деятель­ность, поступок, деяние. Такая наблюдаемая на схеме регулярность чередования внешних и внутренних форм оказалась свойством, которое может служить основанием для заключения о ее правдоподобности.

Не нарушают регулярности чередования и крайние, так сказать, образования — живое движение и деяние. О первом уже говорилось как о "бесформенной форме", о недифференцированном еще единстве внешнего и внут­реннего, без чего вообще невозможно живое. Вверху схемы находится деяние, которое можно назвать "фор­мой форм". Это, напротив, единство внешних и внутрен­них форм, их гармония. Что касается промежуточных функциональных органов, то их формы, будь они внеш­ними или внутренними, далеки от гармонии, от равновес­ного состояния. Единство внешней и внутренней форм преходяще и обманчиво. Обе рвутся из плена мнимого единства. Это справедливо для живого движения, кото­рое дифференцируется. Это же справедливо и для узлов более высокого уровня. Сошлемся на мудрого историка М.Я.Гефтера, не чуждого психологии и литературы. Его многие годы волновала "Трагедия о принце Датском":

"Сцилла и Харибда трагедии — мысль и поступок. Гамлет мнимого начала в плену их единства. Даль­ше — разлом, дальше — загадка совместимости. Мысль обгоняет муками внутренней речи, доиски­вающейся собственного предмета и обнаруживаю­щей с пронзительной силой, что предметом-то и

является поступок. Буквальный, неотложный. Единственный и неизвестный — никому на свете" [83, с.23].

В этом отрывке "мысль" эквивалентна сознанию Гамлета. Именно сознание, согласно логике схемы, по­рождает поступок, который М.Я.Гефтер психологически точно отождествляет с предметом, который надо найти внутри и построить вовне. Таким же предметом является и действие, которое порой построить значительно более трудно, чем построить вещь. Ведь "содеять действие" — это построить или перестроить самого себя. Поэтому трансформация форм из внешней во внутреннюю и из внутренней во внешнюю — это не только когнитивный, но и аффективный процесс, требующий усилия, труда, настойчивости, воли.

Из регулярности чередования вытекает еще одно интересное следствие. Согласно культурно-исторической теории происхождения психики и сознания и психологи­ческой теории деятельности, вся психическая жизнь яв­ляется опосредствованной орудиями, культурой, средой, общением, деятельностью и т.д. В принципе, такой взгляд па психику верен, но лишь наполовину. Он справедлив по отношению к формированию психики и ее функцио­нальных органов, как бы мы их не называли: внутренни­ми действиями, формами превращенными, психически­ми функциями, артефактами, артеактами и т.п. Что же касается их жизни, развития, функционирования, такая трактовка психики, как минимум, нуждается в ограниче­нии и коррекции.

Однажды возникнув или сформировавшись по зако­нам дифференциации и экстериоризации, внутренняя форма сохраняет лишь генетическую преемственность и родство с породившей ее внешней формой. В своем же существовании и развитии это новообразование оказы­вается вполне самостоятельным, утрачивает черты сход­ства с породившим его источником, в том числе утрачи­вает и внешние черты опосредствованности. Новообра­зование проявляет себя непосредственно. Оно живет, созревает, развивается, взрослеет, перестает оглядывать­ся назад в поисках своих корней и истоков, а если и оглядывается, то далеко не всегда может их обнаружить, вспомнить. Эти новообразования подвергаются деятель-ностно-семиотической переработке. Они могут вытес­няться, погружаться в "глубины бессознательного", потом могут восстанавливаться с помощью психоанализа.

Подчеркнем еще одну важную особенность процес­са превращения внешней формы во внутреннюю. Это всегда творческий акт создания новой формы, нового языка описания внешнего мира, собственной внешней формы действия, т. е. собственного поведения. В конце концов новообразование приобретает собственные по­рождающие возможности и способности. Другими сло­вами, новая форма, возникнув как артефакт, становится вполне автономным натуральным фактом, способным породить новый артефакт, который может иметь как внут­реннюю, так и внешнюю форму своего существования.

Конечно, здесь много неясного. Так, например, до сих пор остается загадочным возникновение поступка, о котором была речь выше. Кажется, что он подобен рождению Афродиты из пены морской. С трудом принима­ется взгляд на поступок как на порождение сознания, а тем более, как на итог всей жизни человека. Сознание находит свой предмет, "взрывается" поступком. При этом меняется и оно само, кончается его раздвоение.

При совершении поступка исчезает различие между внешним и внутренним. Человек реализует себя в нем как целое, к тому же как новое целое, как "собранный человек". Б.Пастернак употребил выражение "гений по­ступка". Постороннему наблюдателю поступок нередко кажется беспредпосылочным, необъяснимым. Таким же он может выступать и для совершившего его субъекта. Последующая рефлексия относительно совершенного поступка рождает в человеке уверенность в себе, веру в свои силы и возможности, меняет представление о самом себе. Другими словами, поступок рождает личность, ко­торая, сформировавшись, также проявляет себя вовне, как целое. Поэтому она воспринимается не как нечто единичное, индивидуальное, но как нечто единственное, являющееся одновременно и разомкнутой и замкнутой целостностью. Жизнь личности — это "хронический по­ступок", т. е. личность соединяет в себе и "поступающее мышление" (М.М.Бахтин) и деяние.

В современную науку все больше входит учение о поступке, созданное М.М.Бахтиным и многие десятиле­тия остававшееся неизвестным. У него в один узел завя­заны единственность личности, долженствующая ответ­ственность личности за свое бытие, этика и поступающее сознание. Обратимся к оригиналу:

"Ответственный поступок и есть поступок на основе признания долженствующей единственнос­ти. Это утверждение не-алиби в бытии и есть основа действительной нудительной данности-за-данности жизни. Только не-алиби в бытии превра­щает пустую возможность в ответственный дей­ствительный поступок (через эмоционально-воле­вое отнесение к себе как активному). Это живой факт изначального поступка, впервые создающий ответственный поступок, его действительную тяжесть, нудительность, основа жизни как по­ступка, ибо действительно быть в жизни — зна­чит поступать, быть не индифферентным к един­ственному целому" [49, с.46].

Альтернативой этому, конечно, может быть пассив­ность, попытка доказать свое алиби в бытии, распростра­ненные в России самозванство и добровольное рабство, т. е. отказ человека от своей долженствующей ответ­ственности. Важно понять:

"Непосредственно этично лишь самое событие поступка (поступка-мысли, поступка-дела, поступ­ка-желания и пр.) в его живом совершении и изнутри самого поступающего сознания; имен­но это событие завершается извне художественной формой, но отнюдь не его теоретическая транс­крипция в виде суждений этики, нравственных норм, сентенций, судебных оценок и пр." [49, с.60].

Приведенное положение взято из работы М.М.Бах­тина, посвященной художественному творчеству, поэто­му в нем речь идет о художественной форме. Тем не менее оно полностью относится и к форме реальной,

внешней. Здесь автор вполне определенно указывает на то, что поступок возникает "изнутри поступающего со­знания". Столь же определенно он говорит о том, что вполне достоверна лишь внешне выраженная этика, а не сентенции и суждения о ней.

Конечно, движение от сознания к поступку не явля­ется односторонним. В.Франкл пишет:

"Я не только поступаю в соответствии с тем, что я есть, но и становлюсь в соответствии с тем, как я поступаю" [84, с.114].

Важнейшей чертой поступка является то, что он сам о себе говорит, что он есть на самом деле и не допускает произвола интерпретации. Такое не так часто случается в человеческой жизни, не говоря уже о науках о человеке.

Обратимость внешней и внутренней форм есть одно­временно обогащение, видимо, в том числе энергетичес­кое, и развитие каждой из них.

Еще раз подчеркнем, что назначение внешней и внутренней форм не исчерпывается тем, что они обуслов­ливают, опосредствуют функционирование друг друга, порождают и обогащают одна другую. Они могут вести относительно автономную жизнь, претерпевать измене­ния, развиваться. Подобное зависимое и относительно независимое существование и развитие имеют своим следствием то, что российский биолог-эволюционист А.Г.Гурвич, изучавший формообразование органических форм, назвал "неудержимостью онтогенеза". Аналогом этого являются, "энтелехия", или жизненная сила у Арис­тотеля, "жизненный порыв" у А.Бергсона.

Неудержимостью онтогенеза характеризуется не только развитие органических, но и психических форм. Можно предположить, что логика развития последних в некоторых отношениях подобна логике развития органи­ческих форм. И там и там нельзя перепрыгивать через ступени. Каждая из ступеней (или каждый узел) обладает непреходящей ценностью для развития целого. Учитывая это, А.В.Запорожец рекомендовал следовать стратегии амплификации, обогащения детского развития, не упро­щать его, не проявлять неразумной торопливости в обу­чении и воспитании ребенка, не перепрыгивать через ступени. Он противопоставлял амплификацию изолиро­ванной акселерации отдельных психических функций и способностей.

Вернемся к проблеме опосредствованности — непо­средственности психики, ее искусственности или естест­венности, к артефакту или факту. Это один из ключевых вопросов психологии развития. При его обсуждении по­лезно учитывать некоторые очевидные вещи. Общеи­звестно, что историческое не совпадает с логическим, логика изложения далеко не всегда повторяет логику исследования. Очень часто в случаях озарений, открытий логика исследования, приводящая к ним, остается скры­той для исследователя. Они, как и интуиция (в том числе и "интуиция совести", по А.А.Ухтомскому), инсайт кажут­ся беспредпосылочными, хотя на самом деле рождены огромной внутренней работой. Озарение — это такой же взрыв во внутренней деятельности, как поступок — во внешней.

Продолжим примеры. Развернутое во времени сук-цессивное восприятие трансформируется в симультан­ный акт. Здесь функционирование не повторяет разви­тия. То, что было последним в ходе формирования и развития, оказывается первым при функционировании. Смысл может извлекаться из ситуации до ее расчленен­ного восприятия, а тем более запоминания. Здесь ситуа­ция напоминает восточную поговорку: "Когда караван поворачивает, хромой верблюд становится первым". Это (и многое другое) позволяет предположить возможность и необходимость трансформации опосредствованного в непосредственное, артефакта в факт, искусственного в естественное, притом в настолько естественное, что оно производит впечатление чуда.

Вообще, с точки зрения психологической теории деятельности более точно говорить не об артефактах, а об артеактах, т. е. об искусственных, выращенных дей­ствиях. Любую психологию, равно как и культурную, а не догматическую теологию должны интересовать не столько факты, сколько акты, совершаемые человеком.

Как уже говорилось, сам человек — не факт, а акт, притом искусственный. Природа не делает людей. Они делают себя сами. Каждый рожденный матерью человек должен родиться второй раз. Он сам в ответе за свое второе рождение и поэтому в ответе за себя. Но чело­век — не искусственный цветок не только потому, что он сохраняет природные черты, но и потому, что имеется обратная трансформация искусственного в естественное. В этом состоит сложность и прелесть исследования пси­хической жизни. Сложность толкает исследователей к различного рода редукции психики к тому, что психикой не является. Но и в пределах психической реальности выведение не симметрично сведению, редукции.

Может быть, нам и удастся (с грехом пополам) вывести психическую и духовную жизнь из живого дви­жения, но свести ее к живому движению едва ли возмож­но. Да, в этом и нет необходимости. Если бы такое сведение оказалось возможным, то оно означало бы отрицание уникальности, неповторимости индивидуаль­ного развития, отрицание саморазвития и самосозидания человека, отрицание свободы человека в выборе собст­венного пути, в том числе и свободы остаться на той или иной ступени развития или свободы спуститься на предыдущую ступень. Последнее напоминает экспери­менты, проводившиеся в научной школе Курта Левина по определению уровня притязаний человека при реше­нии интеллектуальных задач. Когда испытуемым дается возможность самим выбрать задачу среди множества задач, ранжированных по трудности, то одни начинают с самой легкой, другие — с середины, третьи — с самой трудной. Если задача решается, то испытуемый поднимает­ся по шкале трудности, если нет, возвращается к более легким задачам.

Имеется и поэтическая аналогия такому возврату:

Если все живое лишь помарка За короткий выморочный день, На подвижной лестнице Ламарка Я займу последнюю ступень.

О.Мандельштам имел в виду не интеллектуальную сложность. Здесь речь идет о нравственной позиции поэта, его собственного Я [Цит. по: 85, с.5 —6].

На рис. 9-5, справа от вертикали духовного роста, показано развитие человеческого Я. Это особый сюжет, который можно лишь обозначить. Каждый человек знает, что у него имеется, как минимум, Я первое и Я второе. Возможно и большее число Я. М.Пруст писал о множест­венном Я, или "роистом" Я. В.С.Библер говорил о "много-яйности". Человеческое Я не остается неизменным, оно эволюционирует (и инволюционирует, "занимает послед­нюю ступень"). Пути его возможного развития показаны на схеме. Несомненным в этой логике развития является лишь исходная стадия неразделенного еще совокупного Я. Совокупного со взрослым, которое постепенно авто-номизируется и дифференцируется. По мере своего раз­вития, Я не утрачивает прежних приобретений.

В сравнении с возможной динамикой Я более важно представить себе, что же оно такое. Интересные и не­ожиданные для психологии соображения по этому пово­ду высказал М.К.Мамардашвили:

"И вот все эти роистые «я» есть «я» в той мере^ в какой они обладают сознательным телом. 'Я" определено, если определено сознательное тело, то есть тот комплекс ощущений, который для каждого из нас является сознательным телом. При­чем это сознательное тело не совпадает с види­мым телом. Дифференциация происходит не по внешнему пространству наблюдения — скажем у вас одно тело, а у меня другое... Различие тел, как носителей «я», происходит в измерении невидимо­го мира желаний, добавленного к видимому миру как некоторая дополнительная степень свободы" [80, с.370].

Конечно, в такой невидимый мир входят не только желания, но и мотивы, намерения, смыслы и т.п. Поэто­му-то так сложно внешнему наблюдателю проникнуть в чужое Я.

М.К.Мамардашвили поясняет, что подобные состоя­ния являются секрециями тела, но тела не анатомическо­го, а созерцательного. Напомним, что мы говорили о функциональных органах индивида. "Тело желания" есть не анатомическое, а функциональное тело, функциональ­ный орган, с чем соглашался и А.А.Ухтомский. В логике Мамардашвили невидимый функциональный организм представляет собой "созерцательное тело". Он добавляет, что сознательное тело не есть тело как предмет сознания. Действительно предметом нашего сознания могут быть желания, мотивы, мысли, намерения, образы и другие состояния сознательного тела, но не оно в целом. Впро­чем, и тело в собственном смысле слова, т. е. анатомичес­кое тело, не дано целиком нашему сознанию. Мамарда­швили ссылается на Пруста, обратившего внимание на парадоксальную вещь: в каждый данный момент мы вовсе не обладаем полнотой нашей души. Иное дело, что мы выделяем ее отдельные свойства, которые не можем потом сложить в целое и даем этим свойствам или ощу­щению целого эмоциональную оценку. Наше знание о собственной душе, о собственном сознании, о собствен­ном Я — все это есть знание до знания, знание о живых, не поддающихся концептуализации формах. Поэтому-то так живучи предрассудки, связанные с локализацией души, сознания в анатомическом теле. Как заметил Дж.Верч, многие психологи слишком легко соглашаются с тем, что разум существует "в пределах кожи" или "между ушами".

До настоящего времени остается проблемой, когда и как "завязывается" человеческое Я. Его возникновение по-разному локализуется на временной оси жизни. Поэ­тому его развитие представлено отдельно и как бы парал­лельно духовной вертикали. Включению Я в нее мешают его разные ипостаси (при всей сохранности самоиденти­фикации). Имеются резоны для ранней автономизации Я от мира: разделение мира на Я и не Я; для ранней автономизации Я от Мы или от совокупного Я ребенка со взрослым. Имеются резоны и для более поздней лока­лизации, связывания его возникновения с самосознани­ем и сознанием социальной ответственности за свои поступки. Этому соответствуют обряды инициации, кон­фирмации, которые в разных религиозных конфессиях укладываются в интервал от 7 до 16 лет. Все это разные Я.

На рис. 9-6 дана предложенная В.И.Слободчиковым схема жизненного пути, на которой остроумно показано возникновение узелка Я или открытие себя. Автор на схеме фиксирует переход от овладения ребенком обсто­ятельствами своей жизни к собственному жизнестрои-тельству [86]. Принимая в принципе логику автора, важно иметь в виду, что "открытие себя" занимает не кратко­временный (хотя бы и в несколько лет) период времени, а представляет собой серию актов рождения множест­венного или "роистого Я", происходящих на протяжении всей жизни.

Подъем на каждую новую ступень, как и пребывание на той или иной ступени, требует от человека усилия, которое М.К.Мамардашвили назвал "усилие человека быть..." На этом можно было бы закончить характерис­тику вертикали духовного развития, но не только потому, что ее детальное описание требует монографического изложения. Предложенная схема и ее описание имеют один существенный изъян, который может заставить усомниться в ее правдоподобности в целом. Речь идет о том, что на схеме представлено развитие изолированного индивида, своего рода робинзонада, которая неоднократ­но и справедливо высмеивалась, так как она противоре­чит реальному ходу развития, протекающему в социуме, в культуре, во взаимодействии, в совместной деятельнос­ти и общении с другими людьми. Об этом написаны сотни книг, которые нельзя свести лишь к указательному жесту на наличие в схеме коммуникативной деятельности. Ос­тается открытым вопрос о том, как участвуют социум, культура, цивилизация в развитии индивида. Разумеется, они обеспечивают контекст развития, но можно ли ре­ально представить себе механизм участия этого контекс­та в развитии отдельного человека? Ответ на этот вопрос заключен в схеме, но для того, чтобы он был понят и принят, необходима ее небольшая трансформация и не­которые пояснения.