Цельность переживания.

Выше мы писали о некой недвижимой, покоящейся обстановке вокруг быта первобытных, которая не была подвержена изменениям на протяжении тысяч лет. Этой особенности быта соответствовало и само первобытное сознание: "Индейцы английской Гвианы, например, обнаруживают поразительную ловкость в изготовлении некоторых предметов: они, однако, никогда их не улучшают. Они делают их точно так же, как делали их предки до них".[65] Вещи определяются первобытным человеком из их "как", точность воспроизведения соответствует состоянию дежа вю, ведь как мы помним, дежа вю обращает внимание именно на всю совокупность переживания, оно внимательно к деталям: "Таким образом, различие в строении нижней части лап приводит к тому, что медведь, овладевая добычей, душит ее, тогда как пантера вонзает в нее когти. Подобно этому, "способности" той или иной домашней утвари, лука, стрелы, дубины и всякого иного оружия тесно связаны с каждой деталью их формы; вот почему эти детали неизменно воспроизводятся с величайшей точностью".[66] Точность и полнота воспроизведения как раз и связана с целокупным восприятием внешней реальности. Здесь человек ничего не хочет изменить, ибо ведь ситуация ему является как существенно целостная, а не дискретная. Поэтому если и наступают изменения, то первобытное сознание чурается их, и стремится обезопасить себя: "Точно так же всякое изменение, вносимое рукой человека в состояние почвы, новая постройка, земляные работы, закладывание шахты, сооружение железной дороги, разрушение здания или просто изменение его внешнего вида, какая-нибудь пристройка — все это может послужить причиной величайших несчастий. Если кто-то внезапно заболевает или умирает, — говорит де Гроот, — то семья этого человека немедленно готова взвалить ответственность на кого-нибудь, кто осмелился внести изменения в установленный порядок вещей, внести какое-нибудь улучшение в свое хозяйство... Можно было бы назвать много случаев, когда семья больного или покойника брала штурмом дом подозреваемого, избивала его, разрушала его обстановку... Нет ничего удивительного в том, что китайцы не чинят своих жилищ, а доводят их до полного развала. Сооружение колокольни католической церкви в Пекине вызвало столь дружный протест со стороны населения, что пришлось отказаться от этого дела".[67] Как правило, отмечают исследователи, такая консервативность вовсе не устраняется в первобытном сознании наличием обратного действия их верований: "Если талисман не оказывает надлежащего действия, то это ничуть не колеблет веры в него".[68]

Синкретизм выражается и в смешении свойств некоего изображения и его оригинала: "Таким образом, изображение может занять место оригинала и обладать его свойствами".[69] Однако: "Если первобытные люди воспринимают изображение иначе, чем мы, то потому, что они иначе, чем мы, воспринимают оригинал. Мы схватываем в оригинале объективные реальные черты, и только черты: форму, рост, размеры тела, цвет глаз, выражение физиономии и т.д. Мы находим эти черты воспроизведенными в изображении и опять-таки видим только их".[70] Первобытный же человек воспринимает предмет исходя из совокупности всех сопутствующих обстоятельств. Но, если сознание первобытного находится в дежа вю, то это объясняет, почему он смешивает изображение и оригинал: ведь в дежа вю всё воспринимается конкретно, во всей совокупности ситуации, и само сознание конкретно и едино с ситуацией: "Наконец, де Гроот отмечает, что китайцы "имеют тенденцию к отождествлению имен с их носителями, тенденцию, проявляющуюся бок о бок с их засвидетельствованной множеством фактов неспособностью ясно различать изображения и символы от тех реальностей, выражением которых они являются в сознании".[71] Единство с ситуацией выражается, прежде всего, и в освоении пространственных объектов: "Со старой дорогой знают как обращаться: туземцы боятся непредвиденных, не поддающихся учету последствий, которые могли бы быть вызваны оставлением старой дороги и переходом на новую. Тропинка, как и все на свете, имеет свои мистические свойства".[72] И здесь мы видим то же самое стремление к консервации, которое можно объяснить состоянием дежа вю или близким к нему.

Сознание воспринимает предмет в абсолютной идентичности всей обстановки, что мы ранее отметили как свойство дежа вю, Леви-Брюль отмечает: "Как понять первое наблюдение Спенсера и Гиллена, приведенное выше, согласно которому из двух рисунков, совершенно тождественных, но расположенных в разных местах, один представляет определенный предмет, другой не выражает ничего?"[73] Объяснение этому может содержаться в самой структуре дежа вю, ведь оно тоже размыкает любую ситуацию в ее тотальности. Следовательно, некий предмет находящийся в заданном для него месте, настолько слит с этим местом, что вне его даже не воспринимается.

Сон.

Сон есть необходимый элемент переживания дежа вю. Как же воспринимается сон первобытным сознанием? Ключевым замечанием является следующее: "Они, прежде всего, рассматривают сновидение как реальное восприятие, столь же достоверное, как и то, которое получается наяву. Но сновидение, кроме того и главным образом, служит в глазах первобытных людей предвидением будущего, общением с духами, душами и божествами, способом установления связи с личным ангелом-хранителем и даже обнаружения его. Они целиком уверены в реальности того, что они узнают во сне".[74] Сон вторгается в повседневную жизнь первобытного человека, так же всеохватно, как он заявляет о себе в дежа вю. Существенно так же указание на связь с будущим. Вот примеры: "В Австралии "туземцу иногда снится, что кто-нибудь завладел его волосами, или куском его пищи, или его покрывалом из шкур опоссума, словом, каким-нибудь принадлежащим ему предметом; если такой сон повторяется несколько раз, то у него не остается никаких сомнений: он созывает своих друзей и рассказывает им, что он слишком часто видит во сне ту "личность", которая наверное имеет в своих руках какой-нибудь принадлежащий ему предмет... иногда туземцы узнают, что у них взят жир только потому, что вспоминают о виденном во сне".[75] "Другой воин, которому приснилось, что горит его хижина, не успокоился до тех пор, пока он действительно не увидел, как она сгорела. Третий, полагая, что для предотвращения дурных последствий своего сна недостаточно дать сжечь свое изображение, потребовал, чтобы его ноги поставили в огонь, как это делают с пленниками, когда начинают последние пытки... шесть месяцев ему потом пришлось лечиться от ожогов".[76] "То это родовой гений дает свои спасительные указания насчет того, что должно произойти, то это посещение души предмета, который представляется во сне. Но как бы индейцы ни рассматривали сновидения, они всегда видят в них что-то священное, они считают их способом, которым обычно пользуются боги для сообщения людям своей воли... часто сновидения считаются повелением духов". В "Relations de la Nouvelle France" (1661 — 1662) говорится, что сон – это "бог дикарей", а один современный наблюдатель пишет: "Сны являются для дикарей тем, чем Библия служит для нас, – источником божественного откровения, с той существенной разницей, что они при помощи снов могут в любой момент получить это откровение". Индеец, следовательно, сочтет необходимым выполнить сейчас же все то, что было приказано или просто указано ему во сне".[77] Эта связь первобытного сознания со сном исследователи обнаружили уже при своих первых контактах с туземцами: "В заключение можно привести особенно удачную формулу Спенсера и Гиллена: "Все, что дикарь узнает во сне, для него так же реально, как и то, что он видит наяву".[78] Однако первобытный человек вовсе не смешивает сон с реальностью, как справедливо отмечает Леви-Брюль: "Вместо того чтобы сказать, как это обыкновенно делается, что первобытные люди верят тому, что они воспринимают во сне, хотя это только сон, я скажу, что они верят сновидениям именно потому, что это сновидения".[79] Туземцы отдают себе отчет в том, что некое представление повлиявшее на них в какой-либо ситуации является вспомненным сном, но важность этого представления от этого не уменьшается, скорее наоборот – сон создает существенность представления и ему доверяют. Сны первобытных людей настолько часто сбываются и настолько существенны, что "сновидения первобытных людей – такое же восприятие, как и всякое другое. Это комплекс, в который входят те же элементы, который пробуждает те же чувства, и он так же толкает к действию. Таким образом, индеец, видевший сон и рискующий жизнью из-за веры в этот сон, отнюдь не упускает различия между сном и сходным с ним восприятием наяву. Но так как восприятие, полученное наяву, и сон одинаково мистические, то различие для него не играет роли".[80] Такое возможно только если сознание первобытных людей, находясь в дежа или возможно помня о состоянии дежа вю, мало чем отличалось от структуры их снов. Ибо если бы сны слишком отличались по структуре от бодрствующего сознания, то им не придавалось бы такого значения и сны не так часто бы вспоминались. Выходит, что и сознание современного человека впадая в дежа вю, должно обнаруживать в себе структуры первобытного сознания, иначе дежа вю не произошло бы. И не случайным обстоятельством здесь является то, что дежа вю в основном происходит в обыденных ситуациях. Дежа вю оттого и происходит в повседневности, поскольку наше сознание в ней уподобляется первобытному, несмотря на различия в уровне цивилизации.

Сновидения для первобытного человека, выступают как некая форма идеализации, начальная еще примитивная форма эйдетической редукции, и сравнение с феноменологией здесь отнюдь не случайно: "Сновидения для него отнюдь не низшая и ошибочная форма восприятия. Напротив, это высшая форма: поскольку в ней роль материальных и осязаемых элементов минимальна, постольку общение с духами и невидимыми силами осуществляется наиболее непосредственно и полно".[81] Они больше доверяют тому, что не материально, ибо оно сильнее и могущественней материального. Не посредством ли снов человек открыл для себя мышление как таковое? В древних Упанишадах, например, мышление трактовалось как божественная погруженность в сон, и это еще более утверждает нас в важности феномена дежа вю для человеческой реальности, ибо он вскрывает в сознании важные, непреходящие структуры.

Острое внимание ко сну у первобытного человека, запоминание снов, может пролить свет и на природу памяти как таковой. Не оттого ли воспоминание зачастую является важнее настоящего момента, что вспоминаемое уже больше не находится в наличии? То обстоятельство, что уже на заре своего существования человек связывал божественное с нечувственным через память, свидетельствует о важной роли памяти в мышлении как таковом. Каковы же особенности памяти в первобытности?