Базовые характеристики языка как целостной системы

Сущность языка, как целостной и относительно автономной смысловой системы, опосредствующей взаимоотношения между людьми и окружающим миром, характеризуется, соответственно, двумя взаимосвязанными моментами.

Во-первых, язык имманентен человеческому бытию, которое свершается в мире смыслов и постоянно творчески преумножает эту свою "смысловую обитель"[684]. Будучи схваченным творческой мыслью ученых, философов, поэтов и художников, мир прирастает, точнее, прорастает смыслами - лишь человеку понятными и для него значимыми. Вне человека бытие безымянно. Только в людях и через людей бытие способно сказываться. Базовые смыслы и структуры языка не созидаются человеком произвольно (от слова “произвол”), ибо коренная суть человеческой речи заключается не в том, чтобы болтать, а в том, “чтобы, сказав, подсказать вещам их сокровенную сущность, неизвестную им”[685].

Слово, одновременно, это единственное доступное всем средство сохранить мгновенность мелькнувшего взгляда, вспыхнувшего чувства, озарившего прозрения, причем не только сохранить, но и поделиться, стать со-участником общей судьбы человеческого бытия в мире. Недаром один из глубочайших философов языка Мартин Хайдеггер особо подчеркивал, что язык дает "сбыться человеку в его собственном существе"[686].

Вторая сущностная черта языка, неразрывно связанная с первой, - это его посредническая природа. Язык всегда реализует определенное отношение - между знаком и значением, между словом и вещью, между произносящим и понимающим. Действительность этого отношения реализуется благодаря наличию символической способности у каждого человеческого индивида.

Для более строгого определения посреднической сущности языка удобно использовать категориальную пару “сущее – несущее”. Категория “сущее” употребляется нами в хайдеггеровском смысле и означает все то, что достигло явленности (сущее как присутствующее). С этой точки зрения, идеальный смысл языка становится сущим благодаря своей несущей (до-носящей смысл в произнесении) составляющей языка. Категория “несущее” понимается нами, соответственно, как несущая основа. Последняя имеет два плана выражения - материальный и духовный.

Материальный план до-несения смысла образует знаково-символическая структура конкретного языка, фиксирующая фонетические, морфологические, грамматические и лексико-семантические его особенности. В каждом конкретном акте говорения (написания) его материально-знаковая сторона используется затем, чтобы донести смысл до другого сознания. Потом эта материя языка (звуки, буквы, паузы, знаки препинания) как бы “испаряется” в тот самый момент, когда понимание состоялось. Это “улетучивание” материально-несущих структур языка из актуального горизонта сознания в момент постижения смысла - весьма зримое проявление его посреднической сущности.

Духовный план языка как несущего заключается в том, что, будучи посредником, язык не фиксирует внимание понимающего на конкретных значениях своих составных частей (на поверхностной структуре высказывания, по выражению Н. Хомского), а сосредоточен на донесении именно целостного смысла (на глубинной структуре, по выражению того же автора). Весь феномен метафоричности языка как раз и стоит на том, что за буквально-поверхностным смыслом (духовно несущим) мы способны вычитывать некоторый истинно сущий – глубинный и целостный смысл. В противном случае наша мысль всегда отвлекалась бы на несущественное и частное, утрачивая способность понимать и доносить существенное содержание.

Попытки осмыслить язык в единстве его конститутивно-онтологических и посреднических характеристик сталкиваются, в результате, с двумя серьезными трудностями. Прежде всего - это уже отмеченный феномен сокрытия идеально-сущего смысла за его несущими структурами. Другой аспект этой трудности состоит в том, что важнейшим средством донесения смысла в языке являются молчание (пробел в тексте) и умолчание. Для их анализа вообще трудно подобрать адекватные логические средства. Особенно очевидным факт умолчания становится при переводе, который Х. Ортега-и-Гассет определил как попытку выразить то, что на другом языке умалчивается. Чаще всего умалчивается в языке очевидное, т. е. то, что понятно всем его носителям. Но очевидность эта разнится от языка к языку, создавая “разные уравнения между выраженным и невыраженным”[687]. Научное осмысление феномена умолчания поэтому если и возможно, то только в рамках языковой прагматики, исследующей контексты говорения. Заметим также, что феномен “значащего отсутствия” и его понятийное схватывание – вообще одна из сложнейших проблем, стоящих перед современной наукой. Такова пауза в музыке, природа вакуума в физике, знак “0” в математике и т.д.

Следующая принципиальная сложность, касающаяся научных исследований языка, заключается в том, что любое такое исследование предполагает язык в качестве своей неустранимой предпосылки. Одним из аспектов этого парадокса является семантическая самореферентность и неоднозначность выражений естественного языка, “мешающие” построить непротиворечивые теории истинности значений языковых выражений в рамках логической семантики.

Данные объективные трудности возникают уже не по причине ограниченности исследовательских установок, а вследствие диалектической природы самого языка.

Одна из таких диалектических черт бытия языка состоит в том, что будучи единым и универсальным как общечеловеческая способность обнаружения смысла, язык в то же время многолик с точки зрения национального колорита и индивидуальных акцентов мировосприятия, причем шкала подобной (национальной или индивидуальной) языковой своеобычности бесконечно вариативна - от полной “глухонемоты” (вследствие зашоренности и заштампованности языкового сознания) до восхитительной чуткости к языку, свойственной поэтам.

Одним из первых ученых (не считая Гумбольдта), кто подметил глубинную объективную диалектику языка и попытался создать научный метод, который бы ее учитывал, был Ф. Де Соссюр. Суть предложенного им подхода состояла в разделении синхронных и диахронных методов[688] в зависимости от целей и задач анализа. Первые должны были применяться для изучения неизменной и устойчивой знаковой структуры языка. Им, с легкой руки Соссюра, структурная лингвистика и отдала предпочтение, целиком переложив диахронные исследования на плечи языковой компаративистики, а также других научных дисциплин типа психологии языкового общения.

Среди других дихотомий, выделенных Соссюром, отметим такие как “речь - язык”, “индивидуальность – социальность” знаков, а также не до конца эксплицированная им дихотомия, намеченная в “Заметках по общей лингвистике”[689], - “бессознательность – сознательность” в использовании языка. Нетрудно заметить, что все последующие оппозиции производны от первого - базового для лингвистики Соссюра – бинарного отношения “речь – язык”, основным вариантом которого является дихотомия “говорение (произнесение как источник языковой динамики) - письмо (текст как фиксированная норма языкового взаимодействия)”[690].

Противоречивость языковой реальности, с одной стороны, порождает вышеотмеченный методологический плюрализм, но, с другой стороны, содержит и глубоко позитивный момент. А именно - подталкивает исследователей к признанию сущностного единства всех проявлений языка, требуя методологического единства осваивающих его исследовательских программ. Соответственно, становится очевидной явная ограниченность инструментализма, не способного совладать с творчески-онтологической, а отнюдь не только репрессивной, ипостасью бытия языка.

Для целостного постижения любого феномена - будь то язык или сфера человеческого сознания в целом - все его стороны (в том числе и полярно противостоящие друг другу) должны быть равно учтены без однозначного соотнесения их с положительными или негативными оценками.