ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ СООБРАЖЕНИЯ

Неизменная разница между местной и западной точками зре­ния на последовательниц Тантры весьма заметна. Несколько теоретических исходных положений стали своеобразной линзой или призмой, которая преломляет образы так, как этого ожи­дают. Ныне такое преломление известно как схема колониального отношения к аспектам жизни Индии, которая казалась страной непостижимой, враждебной или неисправимо чуждой. II.«пример, уничижительная оценка женщин, практикующих Тантру, является отголоском колонизаторского мнения о том, что индийские дэвадаси (devadasl) — это «храмовые проститут­ки». Эти женщины, которые были художницами, учеными, исполнительницами ритуальных танцев и богослужений, представлялись взгляду колонизаторов неким неведомым и раздра­жающим явлением. Поскольку британские чиновники и мисси­онеры были неспособны понять духовной роли этих храмовых служительниц, они заклеймили их как «шлюх» и «разврат­ниц» и объявили традицию дэвадаси вне закона. Их мнение отражало не только отсутствие у них знания реальной жизни порабощенного ими народа, но и глубокую антипатию к неко­торым из его культурных ценностей. Такие взгляды преобла­дали до самого недавнего времени, пока антропологи, исследо­вав жизнь немногих сохранившихся дэвадаси из Пури в прибрежном штате Орисса, не обнаружили традицию сущест­вования экономически независимых, образованных и почитае­мых храмовых танцовщиц, ритуальное служение которых было весьма необходимым для поддержания хорошо организованно­го индийского государства. Как воплощения женских божеств и энергии, танцовщицы получали за свое служение щедрые дары, и для верующих была священна даже пыль с их ног.

Анализ колониального противостояния в Индии показы­вает, в чем разница между колониальным и местным мировоз­зрениями, если иметь в виду черты, которые, по их мнению, отличают мужчин и женщин. Индийское мировоззрение не является отражением западных ценностей, а включает в себя глубокое уважение и почитание магических способностей и божественных сил, таящихся в женщине. Это почитание осо­бенно характерно для частично совпадающих друг с другом мирон Шакты и Тантры, в которых обитают дэвадаси и жен­щины буддийской Тантры. Возможно, научная характеристи­ки inn инь буддийской Тантры как «потаскух», «распутниц», (Порочных и развратных» обнаруживает следы викторианского толкования по поводу не только сексуальной жизни женщин вне брака, но и религиозного возвышения и почитания женщин. Теолог Ханс Кюнг признаёт, что религиозное поклонение перед женщинами настолько противно иудейским и христианским ценностям, что ставит главную преграду для понимания:

Христианским теологам особенно трудно обсуждать...шактистский тантризм с его ориентацией на женскую энергию или божество...Невозможно не заметить, что все тантрические системы, а особенно шактистские практики, христианству полностью чужды, более чужды, чем что-либо иное извест­ное нам в буддизме или индуизме.

Отчасти такие воззрения чужды потому, что в них находит свое отражение культурный мир, жизнь которого определяют совершенно иные пары противоположностей, чем те, на кото­рых строится толкование Тантры на Западе. Индийское общество и религия вращаются вокруг представлений о чистоте и загряз­нении, благоприятном и неблагоприятном; они не разделяют преобладающего на Западе противопоставления природы и куль­туры, материи и духа, человека и божества. Ассоциация жен­щин с «природой», «материей» и «человеком» — особенно в качестве менее ценной половины этих парных противополож­ностей — здесь совершенно неуместна.

Чтобы судить о женских духовных практиках в буддий­ской Тантре, от исследователя требуется правильно определить области их культурного значения, а не подгонять под свое по­нимание пола, сексуальности и энергии. Герберт Гюнтер относит ту систему толкования, о которой говорилось выше, к «за­падной психологии доминирования», которая выливается в то, что он называет «западными параноическими мнениями о тантризме», а именно представление об озабоченности «параноика, одержимого своей половой потенцией и усилиями заполучить желаемое». Приведенные здесь интерпретации действительно породили особые западные, запутывающие своей упрощеннос­тью андроцентрические схемы отношения полов: мужчины — активные деятели, женщины — пассивные жертвы; эксплуататоры-мужчины обладают властью, эксплуатируемые женщины бесправны; сексуальные подвиги мужчин достойны восхище­ния, а женский промискуитет заслуживает осуждения; мужчин оценивают с точки зрения интеллектуальных и духовных критериев, а женщин — лишь биологических. Такие противопоставления имеют явно европейское происхождение, что не позволяют приписывать их без разбору всем культурам. Кроме того, такое толкование предполагает конфликтные, антагонистические отношения между полами и неизбежное доминирова­ние одного над другим при любом общественном устройстве, что опять-таки неприменимо к иным культурам.

Неразборчивое применение сугубо западных категорий не принимает во внимание природу особенностей отношения по­лов, полностью определяемых культурой. В других культурах имеется совсем иное понимание пола, силы, статуса и духов­ных достижений. Не существует межкультурного единообра­зия отношений полов, которое позволило бы говорить исходя из глобальной, антиисторической, уравнительной точки зрения, не учитывая особенностей их статуса и прав в конкретной куль­туре. Антрополог Шелли Эррингтон считает неадекватным при­менение упрощенных моделей для описания сложности взаимо­отношений полов, существующих во всем мире: «В лучшем случае, никакая простая схема или критерий высокого или низ­кого статуса не может быть мерилом статуса и власти женщин независимо от конкретной культуры. В худшем случае, наши наиболее бессознательные представления о «власти» и «стату­се», возможно, необходимо перевернуть на сто восемьдесят гра­дусов, если мы собираемся понять отношения между мужчина­ми и женщинами в разных частях мира». Доминирование, эксплуатация и власть — это весьма изменчивые категории, которые редко точно соответствуют категориям, относящимся к полу (например: мужчины обладают властью, они - эксплуа­таторы женщины не обладают властью, они — эксплуатируе­мые и т. д.), но, скорее, образуют сложную систему перемен­чивых ситуаций.

В цитировавшихся выше точках зрения на женщин и тант­рический ритуал навязывается не только западное понимание иола, сексуальности и власти, но и более фундаментальные представления о личности. Постулируется ситуация, где жен­щины обезличены и эксплуатируемы. Утверждение об обезличивании женщин строится на представлении о том, что они обладают индивидуальным «я», как оно понимается в контексте западных представлений. Такое понятие «я» предполагает, ЧТО «я» - это облеченная в плоть субстанция, которая может претерпеть некоторые изменения, но, тем не менее, сохраняет свое торжество и остается некой ограниченной сущностью на протяжении всего срока жизни. Такое представление о «я» делает процесс овеществления, или опредмечивания, превращающего «я» в «вещь», «объект», «продукт», который другой человек может «использовать» как средство достиже­ния своих целей. Это опредмеченное «я» расходится с тради­ционным индийским и буддийским пониманием личности. Бо­лее того, такое упражнение в «предметном фетишизме» или утилитарной логике, которая считает, что тело женщины ис­пользовалось мужчинами для достижения своих целей как фи­зический инструмент, подразумевает картезианскую двойствен­ность ума и тела, раздельность духа и материи, которая чужда индийскому контексту с его гораздо более динамичным, гиб­ким и органичным пониманием живых существ и их богатого гармоничного взаимодействия: ритуального, общественного и биологического.39 Применение к средневековой индийской тра­диции категорий, свойственных Западу, — например, атомис­тического представления о вещественном «я», — неизбежно вы­льется в искаженный анализ, хотя это искажение, скорее всего, останется незамеченным из-за интуитивной близости таких ка­тегорий для западных авторов и их читателей. Трудно осознать структурные принципы собственного мышления; однако для интерпретации буддийской Тантры и роли в ней женщины тре­буется учитывать собственное традиционное понимание женс­кого начала и отношения полов.

Я утверждаю, что буддийская Тантра предлагает модель не эксплуатации, а взаимодополняемости и обоюдности. Тантри­ческие тексты не предлагают узаконить угнетение женщин или использование их в сексуальном плане, а, наоборот, побужда­ют видеть в женщине опору, источник духовной силы. В них проявляется высокая оценка, уважение к женщинам, о чем пойдет речь в последующих главах, а также выказывается подлинное стремление обрести и выразить надлежащее почтение к религи­озно продвинутым, обладающим духовными силами женщи­нам. Западные ученые принимали это стремление за доказа­тельство того, что методы Тантры, эксплуатируя женщин, служат освобождению одних лишь мужчин. Данная же книга выдви­гает иное толкование.

В тех интерпретациях, которые приводились выше, катего­рии, свойственные западной культуре, были возведены в абсо­лют и применены к тантрическому контексту без выяснения, со­звучна традиция Тантры этим соображениям или же предлагает в корне иное понимание возможностей раскрепощающих отношений между мужчинами и женщинами. Нет никакой очевид­ной нужды прибегать к этноцентрической евро-американской схеме толкования, потому что традиция буддийской Тантры высказывается по поводу отношений мужчины и женщины весьма ясно. Данное исследование продемонстрирует, что буддийская Тантра предоставляет четкое понимание женского и мужского начал, а также идеальных, преобразуемых в духовные, взаимо­отношений, которые могут быть достигнуты между ними. Авто­ры классических текстов йогини-тантры (yoginl-tantra) обсужда­ют эти ключевые вопросы достаточно подробно.

Кроме того, представители традиции Тантры создали глу­бокие произведения, где точно описывали воплощение, которое понимается не как «душа» в «теле», в как многоуровневый континуум ум-тело, обладающий телесностью, чувствительнос­тью, способностью познавать и духовностью, уровни которого тонко переплетены и интерактивны. Это невещественное «я» видится не как нечто ограниченное или как статично сущее, но как вместилище энергий, сокровенных ветров и пламени, раст­ворения, плавления и течений, могущих производить порази­тельные преображения в воплощенном переживании и устанав­ливать мост между человеком и божеством. Именно в свете этой модели динамичного, проницаемого, не ограниченного косны­ми рамками «я», следует толковать парадигму буддийской Тан­тры. Герберт Гюнтер, наряду с другими западными учеными, поместил присущее Тантре духовное партнерство в контекст буддийской метафизики, и данная книга продолжает анализ в том же ключе.