Отчуждение

Рядом пристань речная, но плыть до тебя далеко... Просто расстаться — встретиться вновь нелегко.

 

Г. Ханьцин

 

Отчуждение как психологическая защита представляет собой вычленение и изоляцию внутри сознания неких участков, связан ных с травмирующим фактором, событием, состоянием. Произо шедшее воспринимается фрагментарно, по кусочкам, не связанным между собой. Ярко выраженная изоляция друг от друга отдельных частей своего внутреннего Я зачастую является проявлением про шлого опыта в текущем моменте. Изоляция провоцирует наруше ния нормального функционирования сознания, выявляя и обособ ляя внутренние подструктуры. Так возникает аффект, когда чело век в этом состоянии что то делает, но впоследствии не может вспомнить даже сам факт действия. Вследствие отчуждения могут возникать серьезные психические нарушения, такие как раздвое ние личности, бред, галлюцинации, чувство душевного онемения. Типичная позиция в таких случаях: «Это не касается меня», «Это не мне», «Эта ситуация очень необычна, и ее невозможно понять в принципе», «Я этого не сделаю никогда»...

В быту мы встречаемся с более смягченной ситуацией. Напри мер: хочется любить, но есть отрицательный опыт и страх, что не удача повторится. Вот и разотождествляется человек: «Это было со мной три года назад, а сейчас я другой. Более взрослый и зрелый», хотя ни того, ни другого не наблюдается. Или еще. Скажем, чело век искренне считает себя нехорошим, даже плохим и все добрые слова в свой адрес принимает как дань проявлению воспитания, как лесть «для чего то» и прочее. Зато, любое плохое, нелестное или даже нейтральное высказывание интерпретируется как соответ ствующее истине. Нельзя сказать, что приятные слова были ему неприятны или нежеланны. Нет. Но идет проявление противопо ложных субличностей: одной нужны подтверждения положитель ного момента, а другой — отрицательного. Вопрос во взаимоотно шении — когда что говорить и от кого ты в данный момент получа ешь ответ. И горе, если перепутаешь. Как Козодоев в «Бриллиантовой руке»: «Детям — мороженое, бабе — цветы». Это, пожалуй, самый показательный пример, знакомый не одному поколению. Или вот еще цитата: «Кто виноват? Дядя. Он так же вот разговорится, бы вало, с кем придется, наплетет о себе с три короба, а потом ему де лается стыдно. У него душа была тонкая, деликатная, легко уязви мая. И чтобы потом не мучаться, он, бывало, возьмет, да и отравит собеседника... Другой свалил бы вину за свои подлости на товари

щей, на начальство, на жену, на соседей. А я валю на предков... Им

все равно, а мне полегче» (Е. Шварц «Обыкновенное чудо»).

Отчуждение может довести до абсурда нормальную способность человека быть многоликим и разнообразным. Разнообразие, по идее, должно органически входить в основное Я, а если нет, то это повод для многочисленных недоразумений, неприятностей, обид и размолвок. Впрочем, ограниченное какой то субличностью, отчуж дение часто имеет положительный эффект, позволяя постичь что то привычное с иной точки зрения. Умение освободиться от давле ния стереотипов, шаблонов, вовлеченности в процесс, предполагает талант самоотстранения. Формирование «Я со стороны» позволяет занять новую позицию по отношению к своему состоянию или фак ту реальности.

На эту тему есть очень старая и поучительная история о горном духе Рюбецале: «Поднявшись однажды из толщи горных руд на

поверхность, Рюбецаль был поражен красотой купающейся в стру

ях водопада девушки. Чтобы вполне насладиться созерцанием столь совершенной красоты, этот дух воплотился в ворона и перелетел на ближайшее дерево. Однако, устроившись поудобнее на ветвях и приготовившись к увлекательному зрелищу, он вдруг почему то начал прислушиваться к карканью «собратьев» и принюхиваться к доносящемуся издали запаху падали. Дух быстро понял, в чем тут дело и превратился в цветущего юношу». Обычно подобное при тягивает подобное. Следовательно, когда мы в одном образе — нам интересна падаль, в другом образе — девушка, в третьем,— скан дал, произошедший у соседей, в четвертом — мы сами. Нечто похо жее происходит тогда, когда мы получаем в наказание физическую боль. В подобном случае часто применяется этот вид защиты: «Боль но не мне, а только моему телу».

Вообще то, тема наказаний стара так же, как и тема воспита

ния принуждением. «Наказывай сына своего с юности, и он успо

коит твою старость и даст покой душе твоей, и накажи уже младен ца розгою, не умрет он, но здоровее будет, ибо, бия по телу, душу его избавляешь от смерти. На дочерей тоже направь свою стро гость». Так наставлял «Домострой», такова традиция. Любой рус ский гораздо труднее переносит успех, чем неудачу. Во время испы таний он собирает себя в кулак, а страдания, испытываемые им, спо собствуют его нравственному возрождению. Как только удача — сразу лень, слабость, довольство, стагнация. «Бог, который не на казывает нас, — это Бог, не интересующийся нами».

В ХVII веке итальянец Паулини отмечал с немалым удивлени ем: «русские (особенно женская половина) смотрят на побои как на своеобразное доказательство любви и благосклонности. Странным

 

*3

образом русские женщины бывают наиболее довольны и веселы

тогда, когда получают добрую встряску от своих мужей». Следова тельно, розга для русских — основной предмет обихода, как и мо литва, желательно по субботам, поскольку суббота, по традиции — день, когда Бог помогал тем, кто занимался целительством тела и духа. Всех, от мала до велика, собирали в Красном углу, под икона ми, с четырех до пяти вечера. Сначала отец сек старших, даже если это были взрослые мужчины, но не выделившиеся из семьи. Мать молилась. Потом старшие пороли младших. Все были равны перед розгой и Богом, и наказывал не отец, а Бог. Родители только вы полняли Его волю. Так сказать, ничего личного. Кроме всего про чего, так детей готовили к преодолению стрессов, закаляли их волю, учили достойно переносить боль и страдания...

Это не только наша проблема. Философ и педагог Д. Локк был не против такого подхода к наказаниям и отношению наказуемых к боли. И подобную позицию можно назвать традиционной: ее ис токи теряются в глубине веков. Еще в Спарте практиковались ри туальные сечения подростков 11–12 лет у алтаря в храме. Особен но счастливы были те, кто мог вынести жесточайшую порку весь день. Более того, это воспринималось как своеобразное соревнова ние, в котором победителем был тот, кто вынес наибольшее число ударов. Родители мальчиков их подбадривали, требуя, чтобы они переносили страдания красиво и достойно. Жрецы, по исследова нию характера ран, предсказывали подросткам будущее. Золотое детство человечества...

А вот свидетельства современных нам подростков, подвергаю

щихся наказаниям в наше время:

 

«Наказывают. Чаще за четверки, за то, что плохо делаю до! машнее задание, что медленно ем. Ругаются, ворчат все время, дают подзатыльники. Когда я медленно ем, меня бьют, а мне ка! жется, что несправедливо — я всегда так ем».

Евгений, 12 лет.

 

«У меня была тетрадка. Маме нужен был листик. Она стала его вырывать. Я сказал: «Последний лист выдерешь!» Маме по! казалось, что я сказал: «Ты — выдра». Я ей доказывал, что она не расслышала, но она пожаловалась дяде Боре, и он меня вечером очень больно побил».

Олег, 10 лет.

 

«Мама купила набор карандашей, а я их, пока рисовала, изгрыз! ла, и мама меня так била, что я ходила в свитере две недели, что! бы полосы на спине и руках не были никому видны. Еще пара оста!

лась до сих пор. Ругают за то, что я поздно прихожу. Недавно так

ударили, что кровь из носа пошла, «скорая» останавливала. Я силь! но обиделась. Моих детей я наказывать не буду. Они у меня будут слушать слова».

Милена, 15 лет.

 

При анкетировании родителей выяснилось, что 62% родителей используют физические наказания. Из них: 80% используют пор ку ремнем как основной довод в воспитательном процессе; 9% ста вят детей в угол на колени с использованием гороха, ипликатора Кузнецова, гравия, соли, кирпичей; 4% бьют по лицу и голове.

Конечно, можно сказать: «Так что же, я не могу своего ребен ка и пальцем тронуть? Тогда он совсем распояшется!» Согласен, но идея строгости в наказаниях в данном случае является оправ данием собственной жестокости и злости. Злости на то, что дела ется не так, как нам хочется, не так, как нам приятно и комфорт но. В этом случае мы навязываем ребенку свое понимание «что такое хорошо и что такое плохо», свой родовой сценарий и соб ственные нерешенные проблемы. Следовательно, оправдывая себя, но наказывая ребенка, мы самоутверждаемся. Мы хотим, что бы все было «разумно и по взрослому». Вот и включается защита, и, как следствие, разотождествление: «Не я наказываю. А так надо, чтобы ты вырос достойным и умным. Я строг и справедлив!» На самом деле речь идет о самой заурядной разрядке собственной аг рессивности, накопленной за день (неделю, вечер). Но если себе в этом признаться, то получается слишком уж самокритично! Де тей бьют, прежде всего, из желания самоутвердиться — автори тарность и власть могут быть в этом случае реализованы беспре дельно. Их бьют и из тщеславия. Ребенок должен быть хорошим. Если он плохой (с нашей точки зрения), значит, его надо испра вить. То, что «не понимает головой», пусть понимает «другим ме стом». То есть мы приравняли воздействие на «пятую точку» к воспитанию на уровне высшей нервной деятельности. Наказыва ют ребенка из страха, что вдруг он вырастет не таким, каким МНЕ хочется? Скажем, лгуном, обманщиком? Но ведь ребенок часто лжет и упрямится только потому, что его бьют, что он боится пор ки. Наказывают и просто по привычке: «Меня били, и ничего!» И практически никто из этих 80% родителей не думает о послед ствиях, не меняет стратегию наказания на более совершенную стратегию — стратегию любви. Любимый в семье ребенок более строг к себе, чем могут быть к нему строги родители. Но раз такое понимание для родителя запредельно, наступает отчуждение че ловека от идеи любви.

 

 

 

 

Обобщая, можно сказать, что отчуждение имеет свои положи тельные и отрицательные свойства. Это как бы внутреннее обезбо ливание, которое дает возможность отключиться от страданий. На подобном подходе базируется «технология обезболивания»: «это происходит не со мной, а с моим телом». Включение этой защиты связано с размежеванием одной составляющей дискомфорта от об щего состояния, что вполне реально, но только в тех случаях, ког да это происходит осознанно. Технология достаточно проста. Ког да тебе плохо — займись увлекательным делом, и, вполне вероят но, что эта защита перейдет в сублимацию.

Кстати, проблема обретения душевного равновесия тесно свя

зана с проблемой греха и греховности, прощением отвергаемой и уничижаемой части своего Я. А на выходе очищающего страдания, аскезы, поста, молитвы — «отпускание» проблемы от себя, осво бождение от нее. Проблему обретения душевного равновесия хоро шо иллюстрирует притча о кольце царя Соломона. Когда ему было плохо, он смотрел на кольцо и читал надпись на нем: «И это прой дет» — и успокаивался. Но как то раз он в ярости сорвал его с паль ца, бросил под ноги и увидел, что на внутренней стороне тоже что то написано. Соломон поднял, прочитал, улыбнулся и надел его на палец. Там же было выгравировано: «И это тоже пройдет».

Понятие греха, греховности концентрирует в себе отвращение, стыд, вину, страх, уязвленное самолюбие. В осознании собствен ной греховности и состоит, пожалуй, необходимый момент разви тия — становления самоуважения, различения категорий добра и зла, возникновения нравственной устойчивости и вменяемости. Таким образом, с одной стороны, эта защита может помочь челове ку, отделяя плохое от себя, продолжать поступать не лучшим обра зом, а с другой — расширяет его восприятие, создавая условия для осмысления своих желаний, поступков, возможностей. Подобное разотождествление расширяет внутреннюю свободу, дает возмож ность честно осознать свои нравственные и этические устои. Как следствие — перевод отработки Кармы из неосознанного состояния в осознанное. Отказ от зла есть само по себе служение добру. В боль шинстве случаев.