Требования к оформлению контрольной работы 3 страница

Плутарх осторожно кашляет.

- Пишешь то, что нужно сделать? - я поднимаю голову и бросаю взгляд на часы. Я сижу здесь уже двадцать минут. Не только у Финика проблемы с вниманием.

- Да, - говорю я. Мой голос звучит хрипло, поэтому я откашливаюсь. - Да, это соглашение. Я буду вашей Сойкой.

 

Я выжидаю, чтобы они могли вздохнуть с облегчением, поздравить и похлопать друг друга по спине. Койн, как всегда невозмутима, и почти разочарованно смотрит на меня.

- Но у меня есть несколько условий, - я разглаживаю список и начинаю. - Моей семье разрешается иметь кота.

Моя крошечная просьба вызывает спор. Мятежники из Капитолия не видят в этом ничего особенного - конечно же, я могу держать домашнее животное, - в то время как для представителей Дисктрикт-13 наличие у меня кота сопровождается большими трудностями.

В конце концов, именно это служит причиной того, что меня переселят на верхний уровень, в котором есть роскошное надземное восьмидюймовое окно. Лютик сможет гулять и спокойно делать свои дела. Предполагается, что он сам будет добывать себе еду. Если он не вернется до комендантского часа - останется на улице. Если из-за него возникнут хоть какие-нибудь проблемы с безопасностью - его незамедлительно расстреляют.

Звучит нормально. Не так уж сильно отличается от той жизни, которую он вел после того, как мы ушли. Кроме момента о его вероятном расстреле. Если он станет слишком тощим, я смогу стащить с кухни немного требухи, при условии, что мое следующее условие из списка выполнят.

- Я хочу охотиться. С Гейлом. В лесу, - говорю я, и все замолкают.

- Мы не будем далеко уходить. Пользоваться будем своими собственными луками. А на вашей кухне появится мясо, - добавляет Гейл.

Я спешу вставить слово, прежде чем они могут отказать:

- Просто... Я не могу дышать, сидя здесь взаперти как... Мне гораздо быстрее стало бы лучше, если... я смогла бы охотиться.

Плутарх начинает объяснять минусы - опасности, дополнительная безопасность, риск получения травмы - но Койн прерывает его.

- Нет. Разреши им. Дай им два часа в день и вычти их из учебного времени. Нахождение в пределах радиуса в четверть мили. С коммуникаторами и выслеживающими браслетами. Что дальше?

Я просматриваю свой список.

- Гейл. Он будет нужен мне для всего этого.

- С тобой в качестве кого? При выключенной камере? Рядом с тобой все время? Ты хочешь представить его в качестве нового любовника? - спрашивает Койн.

Она произнесла это без какого-либо злого умысла, наоборот, - ее слова очень равнодушны. Но мой рот все равно открывается от шока: - Что?!

- Я считаю, мы должны продолжать придерживаться прежней легенды с романом. Быстрый переход от Пита может привести к тому, что ты разонравишься людям, - отвечает Плутарх. - Особенно если учесть, что они думают будто ты беременна от него.

- Согласна. Итак, при камере Гейл может изображать одного из повстанцев. Подходит? - Говорит Койн, а я просто смотрю на нее. Она нетерпеливо повторяет. - Ради Гейла. Этого будет достаточно?

- Мы всегда можем представлять его в качестве твоего кузена, - поясняет Фалвия.

- Мы не родственники, - произноси мы с Гейлом одновременно.

- Да, но, возможно, для камеры нам нужно придерживаться такой версии, - говорит Плутарх. - Вне камеры, - может быть кем угодно. Еще что-нибудь?

 

Я потрясена таким поворотом разговора. Намек на то, что я запросто могла бы избавиться от Пита, что я влюблена в Гейла, что все это было лишь игрой. Мои щеки начинают гореть.

Даже упоминание, что я думаю о том, кого хочу представить в качестве моего любовника, придает ситуации очень унизительный оттенок. Я поддаюсь своей злости и выдвигаю самое важное условие:

- Когда война закончится, если мы победим, я хочу, чтобы Пита пощадили.

 

Мертвая тишина. Я чувствую, как тело Гейла напряглось. Думаю, мне стоило бы сказать ему об этом раньше, но я не знала, как он отреагирует. Не тогда, когда дело касается Пита.

- Ему не должны причинить никакого вреда, - продолжаю я. Новая мысль приходит в мою голову. - То же самое касается и других трибутов, Джоанны и Энобарии. - Откровенно говоря, мне совершенно все равно, что будет с Энобарией, жестоким трибутом из Дистрикта-2. Она вообще мне даже не нравится, но кажется неправильным вот так бросать ее одну.

- Нет, - твердо произносит Койн.

- Да, - отвечаю я на её выпад. - Не их вина, что вы бросили их на арене. Кто знает, что Капитолий делает с ними?

- Их будут судить вместе с другими военными преступниками, и обойдутся так, как решит суд, - говорит она.

- Им предоставят безопасность! - Я вскакиваю со стула, и говорю громким, звенящим голосом. - Вы лично пообещаете это перед всеми жителями Тринадцатого Дистрикта и оставшимися из Двенадцатого. В ближайшее время. Сегодня. Это запишут для будущих поколений. Вы лично и все ваше правительство отвечаете за их безопасность, или же вам придется искать себе другую Сойку!

Мои слова повисают в воздухе на долгое время.

- Это она! - Я слышу, как Флавия шепчет Плутарху. - Точно. В костюме, на заднем фоне выстрелы, и в окружении легкого дыма.

- Да, это то, что нам нужно, - шепотом говорит Плутарх.

Я хочу одарить их свирепым взглядом, но чувствую, что мне нельзя сейчас отворачиваться от Койн. Я вижу, как она взвешивает мой условия и возможную выгоду, которую может от меня получить.

- Что скажете, Президент? - спрашивает Плутарх. - Вы могли бы подписать официальное помилование, учитывая обстоятельства. И этот мальчик... он даже несовершеннолетний.

- Верно, - наконец говорит Койн. - Но тебе бы лучше выполнить свою роль.

- Я её выполню, когда вы сделаете заявление, - говорю я.

- Объяви национальное собрание в целях безопасности во время сегодняшнего Совета, - приказывает она. - Я сделаю объявление. В твоем списке еще что-нибудь осталось, Китнисс?

Я сжала листок в своей правой руке. Но я разглаживаю его на столе и зачитываю неровные буквы.

- Еще одна вещь. Я убью Сноу.

Впервые за все время я вижу подобие улыбки на губах президента.

- Когда придет время, я тебе в этом помогу.

Может быть она и права. У меня нет ни единой причины, чтобы убивать Сноу. И думаю, я и в самом деле могу рассчитывать, что в этом она мне поможет.

- Довольно справедливо.

Койн перевела взгляд на свою руку, на часы. Похоже, она, как и остальные, придерживалась расписания.

- Оставляю ее в твоих руках, Плутарх. - Она вместе со своей группой выходит из комнаты, оставляя меня с Плутархом, Фалвией и Гейлом.

- Прекрасно, - Плутарх падает в кресло, ставя локти на стол и потирая глаза. - Ты знаешь, по чему я скучаю? Больше всего? По кофе. Позволь спросить, неужели я так многого прошу, если у нас появится по хоть что-нибудь, чтобы запивать кашу и репу?

- Мы не думали, что здесь она будет такая жесткая, - объясняет нам Фалвия, массируя Плутарху плечи. - Низкого качества.

- По крайней мере, нам бы не помешала небольшая помощь со стороны, - говорит Плутарх. - Я хочу сказать, даже в Двенадцатом был черный рынок, верно?

- Да, Котел, - говорит Гейл. - Там мы торговали.

- Вот видите? А посмотрите, какие вы правильные! Да практически неподкупные! - Вздыхает Плутарх. - Ну, войны не длятся вечно. Поэтому рад вас видеть в команде, - он тянется рукой в сторону, где Фалвия уже протягивает ему большой альбом в черном кожаном переплете. - В целом, Китнисс, ты знаешь о чем мы просим тебя. Боюсь, ты испытываешь смешанные чувства по поводу своего участия. Надеюсь, это поможет.

Плутарх пододвигает альбом ко мне. Минуту я смотрю на него с подозрением. Затем любопытство берет надо мной верх. Я перелистываю обложку и вижу себя, стоящую прямо и уверенно, в черной униформе. Только один человек мог создать одежду, на первый взгляд практичную, а на второй - представляющую собой произведение искусства. Устремленный вниз шлем, изогнутый нагрудник, слегка широкие рукава, позволяющие увидеть белые складки под руками? Только в его руках я вновь Сойка.

- Цинна, - шепчу я.

- Да. Он взял с меня обещание не показывать тебе эту книгу, пока ты самостоятельно не решишь, быть Сойкой или нет. Поверь, соблазн был велик - говорит Плутарх. - Листай дальше.

Я медленно переворачиваю листы, рассматривая каждую деталь униформы. Аккуратно сшитые слои нательной брони, спрятанное оружие в обуви и за поясом, специальное уплотнение в области сердца. На последней странице под наброском моей броши, Цинна написал: «Я по-прежнему ставлю на тебя».

- Когда он... - мой голос подводит меня.

- Давай посмотрим. Ну, после объявления о Двадцатипятилетии Подавления. За несколько недель до Игр, может быть? И есть не только эскизы. У нас твоя униформа. О, и у Бити на оружейном складе есть для тебя действительно кое-что особенное. Даже не буду на это намекать, - говорит Плутарх.

- Ты станешь самым элегантно одетым повстанцем в истории, - говорит Гейл с улыбкой. Внезапно я понимаю, что он держался ради меня. Как и Цинна, он хотел, чтобы я приняла это решение с самого начала.

- В наши планы входит напасть во время эфира, - говорит Плутарх. - Показать сериал из того, что мы называем «пропо» - это аббревиатура от «пропагандистские роликов», - с твоим участием, всему населению Панема.

- Но как? Только Капитолий может контролировать трансляции, - говорит Гейл.

- Но у нас есть Бити. Около десяти лет назад он существенно перестроил подземную сеть, по которой транслируются все программы. Он считает, что существует вполне разумный шанс это сделать. Конечно, нам нужен какой-то материал для передачи в эфир. Китнисс, тебя уже ждут в студии. - Плутарх поворачивается к своей ассистентке. - Фалвия?

- Мы с Плутархом обсуждали, как преподнести тебя в самом выгодном свете. Думаем, лучше всего, если ты станешь нашим лидером повстанцев не только внешне, но и внутренне. Другими словами, давай подберем тебе самый потрясающий образ Сойки, а затем поработаем над твоей личностью, чтобы ты стала достойной его! - Радостно произносит она.

- У вас уже есть ее униформа, - говорит Гейл.

- Да, но разве она пугающая и кровавая? Разве она несет в себе дух мятежа? Как мы можем испортить ее образ без отвратительных людей? В любом случае, она должна что-то из себя представлять. Я имею в виду, очевидно это... - Фалвия быстро подошла ко мне, обхватив руками мое лицо - с такой задачей не справится. Я рефлекторно отклоняю голову назад, но она уже занята тем, что собирает свои вещи. - Поэтому у нас есть для тебя еще один маленький сюрприз. Пошли.

Фалвия подает нам знак рукой и мы с Гейлом следуем за ней и Плутархом в зал.

- Из лучших побуждений, но оскорбительно, - шепчет Гейл мне на ухо.

- Добро пожаловать в Капитолий, - сгримасничала я в ответ. Но слова Фалвии не произвели на меня никакого эффекта. Я крепко сжимаю руками альбом и позволяю себе надеяться. Должно быть я принимаю правильно решение, раз уж Цинне так этого хотелось.

Мы заходим в лифт и Плутарх проверяет свои записи.

- Давайте посмотрим. Отделение Три-Девять-Ноль-Восемь? - он нажимает кнопку, на которой написано 39, но ничего не происходит.

- Вам следует включить его ключом, - говорит Фалвия.

Плутарх достает ключ на тоненькой цепочке из-под своей рубашки и вставляет его в отверстие, которого я раньше не замечала. Двери закрываются. - Ага, значит, вот так.

 

Лифт опускается на десять, двадцать, тридцать с лишним уровней, еще ниже того уровня где, как я знала, находится Дистрикт-13. Двери открывают взору широкий белый коридор с красными дверями, которые выглядят почти декоративными по сравнению с серыми на верхних этажах. На каждой двери ярко выделяется номер. 3901, 3902, 3903...

Пока мы выходим, я оглядываюсь назад, чтобы посмотреть, как лифт закрывается, и вижу металлические решетки, закрывающие двери лифта. Когда я поворачиваюсь обратно, то вижу, как из одной из комнат в дальнем конце коридора появляется охранник. Дверь за его спиной

бесшумно закрылась, а он идет прямиком к нам.

 

Плутарх двигается ему навстречу, приветственно вскидывая руку, а мы следуем вслед за ним. Что-то здесь не так. Не просто отрезанный доступ к лифту, боязнь замкнутого пространства, будучи так глубоко под землей, или непереносимый запах антисептика. Один взгляд на Гейла и я вижу, что он чувствует то же, что и я.

- Доброе утро, мы просто искали... - начинает Плутарх.

- Вы ошиблись этажом, - резко отвечает охранник.

- Правда? - Плутарх дважды проверяет свои записи. - У меня написано Три-Девять-Ноль-Восемь здесь. - Не могли бы вы позвонить...

- Боюсь, я вынужден попросить вас уйти. По поводу несостыковок в записях обратитесь в главный офис, - говорит охранник.

 

Прямо перед нами. Комната 3908. Всего в нескольких шагах. Дверь - вообще-то, все двери - выглядят неправильными. Без ручек. Они должно быть свободно висят на петлях, как та же дверь, из которой появился охранник.

- Повторите, где он находится? - спрашивает Фалвия.

- Вы найдете главный офис на седьмом этаже, - говорит охранник, вытягивая руки, чтобы загнать нас обратно к лифт.

Из-за двери 3908 до нас доносится звук. Тихое хныканье. Что-то вроде запуганной собаки, избегающей удара, только слишком человечный и знакомый. Мы с Гейлом на секунду встречаемся взглядами, но этого достаточно для двух человек, которые действуют как единое целое. Я позволяю альбому Цинны упасть к ногам охранника с громким стуком. Спустя секунду он наклоняется, чтобы поднять его, и Гейл тоже наклоняется, но умышленно ударяясь головами.

- Ой, извините, - произносит он с легким смешком, хватаясь за руки охранника, чтобы не упасть, и немного отворачивая его от меня.

Это мой шанс. Я мчусь мимо отвлекшегося охранника, толкаю дверь с надписью 3908 и вижу их. Полуголых, в синяках и прикованных к стене.

Мою команду по подготовке.

 

 

Глава 4

Вонь немытых тел, застоявшейся мочи и прочей заразы просачивалась сквозь завесу из антисептика. Три фигуры, узнаваемые только благодаря их чересчур яркому выбору образов - на лицо Вении нанесены золотые татуировки. Длинные рыжие спиралевидные локоны Флавия. Упругая кожа Октавии, которая теперь заметно обвисла, словно её тело сдувшийся шарик.

 

Увидев меня, Флавий и Октавия отступают от кафельной стены, словно ожидают нападения, хотя я никогда не причиню им вреда. Мои недобрые мысли были худшим преступлением против них, да и те я держала при себе, так почему же они мне аукнулись?

 

Охране было велено выпроводить меня, но судя по доносившимся звукам потасовки, я поняла, что Гейл как-то задержал их. Чтобы заполучить ответы, я пересекаю комнату и подхожу к Вении, которая всегда была самой сильной из них. Я приседаю на корточки и беру ее ледяные руки, тут же сжавшие мои, словно тиски.

 

- Что случилось, Вения? - спрашиваю я. - Что вы здесь делаете?

 

- Они забрали нас. У Капитолия, - говорит она осипшим голосом.

 

Плутарх входит следом за мной. - Какого черта здесь происходит?

 

- Кто забрал вас? - допытываюсь я.

 

- Люди, - сбивчиво отвечает она, - ночью, когда ты сбежала.

 

- Мы подумали, что, возможно, тебе будет удобнее работать с твоей постоянной командой, - говорит Плутарх позади меня.

 

- Цинна попросил об этом.

 

- Цинна попросил об этом? - рычу я.

 

Потому что знаю одно - Цинна никогда бы не допустил такого жестокого обращения с этой троицей, к которой относился с добротой и терпением.

 

- Почему с ними обращаются так, словно они преступники?

 

- Я честно не знаю, - что-то в его голосе заставляет меня поверить ему, и бледное лицо Флавия подтверждает его слова.

 

Плутарх поворачивается к охраннику, только что появившемуся в дверях, а следом за ним - Гейл. - Я лишь сказал им, что они арестованы. За что их они наказаны?

 

- За кражу еды. Мы должны были задержать их после происшествия с хлебом, - говорит охранник.

 

Брови Вении сошлись на переносице, будто она пыталась осмыслить услышанное. - Никто и ничего нам не сказал. Мы были очень голодны. И ведь она взяла всего лишь кусочек.

 

Октавия начинает рыдать, заглушая всхлипы своей рваной туникой. Я думаю о том, как выжила первое время на арене - Октавия тайком, под столом, передала мне рулет, потому что не могла смотреть, как я голодаю. Я медленно подхожу к ее трясущейся от рыданий фигурке.

 

- Октавия? - прикасаюсь к ней, и она вздрагивает. - Октавия? Всё будет хорошо. Я вытащу тебя отсюда, хорошо?

 

- Это опасно, - говорит Плутарх.

 

- А все потому, что они взяли кусок хлеба? - спрашивает Гейл.

 

- Это уже не первое их нарушение. Их предупреждали. Но, тем не менее, они снова украли хлеб, - охранник на мгновение замолчал, словно размышляя над их судьбой. - Вам не позволено брать хлеб.

 

Я не могла заставить Октавию открыть лицо, но сейчас она приподнимает голову. Кандалы на ее запястьях сдвигаются на несколько сантиметров, открывая свежие раны.

 

- Я отведу вас к своей матери, - говорю я и обращаюсь к охраннику: - Освободите их.

 

Он качает головой. - Я не уполномочен.

 

- Освободите их! Сейчас же! - кричу я.

 

Он выходит из себя. Обычные граждане не обращаются к нему таким образом. - У меня нет ордера на освобождение. И ты не имеешь права...

 

- Сделай это от моего имени, - говорит Плутарх. - Все равно мы приехали забрать этих троих. Они нужны отделу Спецвооружения. Всю ответственность я беру на себя.

 

Охранник удаляется, чтобы куда-то позвонить. Возвращается он со связкой ключей. Подготовительная команда была вынуждена находиться в одном положении так долго, что даже после того, как кандалы сняли, они с трудом могут идти. Гейл, Плутарх и я помогаем им. Флавий наступает на металлическую решетку над круглым отверстием в полу, и у меня скручивает живот, когда я догадываюсь, для чего в этой комнате нужен сток - в него с помощью шланга смывали с белых плиток пятна человеческих страданий.

 

В больнице я нахожу свою мать - лишь ей одной я могу доверить заботу о них. У нее уходит меньше минуты на то, чтобы разместить всю троицу, учитывая их нынешнее состояние, но на ее лице застывает маска ужаса. И я знаю, что не из-за вида изуродованных тел: в Двенадцатом Дистрикте она сталкивалась с подобным ежедневно, а от осознания того, что такого рода вещи происходят и в Тринадцатом.

 

Мою маму пригласили работать в больницу, но воспринимали ее скорее как медсестру, нежели врача, несмотря на ее значительный опыт в лечении людей. Тем не менее, никто не помешал ей определить наше трио в смотровую, чтобы оценить тяжесть их травм. Я сажусь на скамейку рядом с входом в больницу, ожидая ее вердикта. По их телам она сможет понять, насколько серьезные раны им нанесли.

 

Гейл садится рядом и обнимает меня за плечи. - Она поставит их на ноги, - я киваю, задаваясь вопросом, не вспоминает ли он сейчас о той жестокой порке, которой его подвергли в Двенадцатом.

 

Плутарх и Фалвия присаживаются на скамейке напротив, но никак не комментируют состояние моей подготовительной команды. Если им ничего не известно о жестоком обращении с ними, тогда почему они не предпринимают никаких действий от лица Президента Койн? Я решаю подтолкнуть их.

 

- Полагаю, мы все должны взять это на заметку, - говорю я.

 

- Что? Нет. Что ты имеешь в виду? - спрашивает Фалвия.

 

- Наказание моей подготовительной команды - это предупреждение, - говорю я ей. - И не только мне. Но и вам тоже. О том, в чьих руках, на самом деле, контроль над ситуацией, и что произойдет, если ее ослушаться. И если у вас имеются какие-либо заблуждения относительно существующей власти, то я развею их прямо сейчас. По-видимому, принадлежность Капитолию здесь не защищает. Быть может, это даже необходимо.

 

- Нельзя сравнивать Плутарха, который поднял повстанческое восстание с этими... тремя косметологами, - ледяным тоном возражает Фалвия.

 

Я пожимаю плечами. - Ну если это ты говоришь, Фалвия. Но что случится, если ты окажешься в стане врагов Койн? Мою подготовительнуя команду похитили. По крайней мере, они могут надеяться, что хоть на один день вернутся в Капитолий. Гейл и я сможем жить в лесах. А вы? Куда побежите вы вдвоем?

 

- Не исключено, что в военной стратегии мы имеем чуть более важное значение, чем ты думаешь, - равнодушно отвечает Плутарх.

 

- Ну конечно, так и есть. Трибуты тоже были очень важны для Игр. До поры до времени, - говорю я. - И тогда мы стали абсолютно ненужными, ведь так, Плутарх?

 

Больше мы ничего не говорим. Мы ждем в тишине до тех пор, пока моя мать не находит нас.

 

- С ними все будет в порядке, - сообщает она. - Нет никаких тяжких телесных повреждений.

 

- Хорошо. Превосходно, - говорит Плутарх. - Как скоро они смогут приступить к работе?

 

- Вероятно, завтра, - отвечает она. - Но будьте готовы к некоторый эмоциональной нестабильности, после всего, через что им пришлось пройти. Они были совсем не готовы ни к чему подобному, учитывая их жизнь в Капитолии.

 

- Как и все мы, - говорит Плутарх.

 

То ли потому, что моя подготовительная команда была выведена из строя, то ли потому, что я сама была на грани, Плутарх освободил меня от обязанностей Сойки-пересмешницы на весь день. Мы с Гейлом пошли на обед, где нам подали фасоль, тушеный лук, кусок хлеба и стакан воды. После рассказа Вении хлеб застревает у меня в горле, так что его остатки я перекладываю на поднос Гейла. Мы немногословны во время обеда и, как только наши миски пустеют, Гейл закатывает рукав, дабы проверить свой график. - Сейчас у меня тренировка.

 

Я закатываю свой рукав и подношу свою руку к его. - У меня тоже, - я помню, что тренировка сейчас приравнивается к охоте.

 

Мое желание уйти в лес хотя бы на пару часов берет верх над текущими проблемами. Возможность отвлечься на зелень и солнечный свет, несомненно, поможет мне разобраться в своих мыслях. Как только мы минуем главные коридоры, Гейл и я, словно школьники, наперегонки несемся к складу с оружием, а когда финишируем, я замечаю у себя одышку и головокружение. Напоминающие мне, что я не окончательно восстановилась. Охрана выдает нам наше старое оружие, а также ножи и мешок, который заменяет охотничью сумку. Я позволяю им прикрепить прибор слежения к моей лодыжке и пытаюсь делать вид, будто слушаю их, когда они объясняют, как пользоваться ручным коммуникатором. Единственное, что я помню - он похож на часы - и мы должны вернуться в Тринадцатый в указанное время, иначе нас лишат охотничьих привилегий. И я приложу все усилия для соблюдения этого - единственного - правила.

 

Мы выходим наружу, на большой огороженный полигон у кромки леса. Охрана без комментариев открывает хорошо смазанные ворота. Было бы невероятно трудно протискиваться через свою же изгородь - забор тридцати футов в высоту, увенчанный колючей проволокой и постоянно жужжащими проводами с подключенным к ним электричеством. Мы идем по лесу до тех пор, пока забор не исчезает из виду. На небольшой полянке мы останавливаемся и запрокидываем головы, греясь в лучах солнца. Раскинув руки в разные стороны, я медленно кружусь, и окружающий мир непрерывно вращается вокруг меня.

 

Недостаток дождей, который я наблюдала в Двенадцатом, сгубил также и местную растительность, почти полностью лишив деревья листвы, сотворив из них хрустящий под ногами ковер. Мы снимаем нашу обувь. Моя мне в любом случае не по размеру, на так как в Тринадцатом ничего не пропадает зазря, я ношу пару, из которой кто-то уже вырос. По-видимому, кто-то из нас ходит крайне забавно, потому что изношены они как-то неправильно.

 

Мы охотимся, как в старые времена, в тишине - для общения друг с другом слова не нужны, потому что здесь, в лесу, мы двигаемся как две части одного целого. Предугадывая движения другого, мы прикрываем друг другу спину. Сколько прошло? Восемь месяцев? Девять? С тех пор как мы были свободны? Но это не совсем то же самое, учитывая все, что произошло, наличие датчиков на наших щиколотках и тот факт, что отдыхать подобным образом мне придется часто. Но в настоящее время это единственно возможное для меня подобие счастья.

 

Животные тут недостаточно осторожны. Им требуется некоторое время, чтобы понять - этот незнакомый им запах означает смерть. Через полтора часа у нас на руках дюжина разнообразной добычи: зайцы, белки и индейки. И закончив охоту, мы решаем провести оставшееся время на берегу пруда, который, должно быть, подпитывается подземным источником, поскольку вода в нем холодная и сладкая.

 

Когда Гейл предлагает выпотрошить дичь, я не возражаю. Кладу на язык несколько листьев мяты, закрываю глаза и, оперевшись спиной о камень, растворяюсь в звуках. Позволяю палящему дневному солнцу гулять по моей коже, почти в полном покое, до тех пор, пока голос Гейла не нарушает его. - Китнисс, почему ты так беспокоишься о своей подготовительной команде?

 

Я открываю глаза, надеясь увидеть, что он шутит, но он с гневным взглядом потрошит зайца. - А почему я не должна?

 

- Хм. Вот смотри. Потому что весь прошедший год они потратили на то, чтобы заставить тебя убивать? - предполагает он.

 

- Все гораздо сложнее. Я знаю их. Они не злые и не жестокие. Они даже не слишком умные. Обидеть их - все равно что обидеть ребенка. Они не понимаю... в смысле, они не знают... - я путаюсь в собственных словах.

 

- Чего они не знают, Китнисс? - спрашивает он. - Что Трибуты - не твое трио уродов, а те почти дети, которые вовлечены во все это - вынуждены сражаться до смерти. Что ты шла на ту арену для развлечения людей? Это страшная тайна Капитолия?

 

- Нет, но они не смотрят на это так, как мы, - говорю я. - Они в этом выросли и...

 

- Ты их еще и защищаешь? - одним быстрым движением он срывает кожу с зайца.

 

Это причиняет острую боль, потому что я на самом деле их защищаю, и это нелепо. Я пытаюсь найти этому логическое объяснение. - Думаю, я буду защищать любого, с кем обойдутся так же, как с ними из-за куска хлеба. Может быть, это напоминает мне о том, что случилось с тобой из-за индейки!

 

И тем не менее, он прав. И правда странно, что я так сильно переживаю за свою подготовительную команду. Я должна ненавидеть их и желать, чтобы их вздернули на виселице. Но они такие беспомощные, и принадлежат Цинне, а он был на моей стороне, верно?

 

- Я не хочу спорить, - говорит Гейл. - Но не думаю, что, наказав их за нарушение здешних правил, Койн хотела сообщить тебе что-то. Наверное, она думала, что ты воспримешь это как любезность, - он засовывает кролика в мешок и поднимается. - Нам пора выдвигаться, если мы хотим вернуться вовремя.

 

Я игнорирую его протянутую руку и, пошатываясь, поднимаюсь на ноги. - Хорошо.

 

На обратном пути никто из нас не проронил ни слова, но как только мы оказываемся за воротами, я думаю совсем о другом. Во время Двадцатипятилетия Подавления Октавия и Флавий вынуждены были уйти, потому что не могли перестать реветь из-за того, что я вернулась. И Вения с трудом смогла сказать "прощай".

 

- Я постараюсь и буду держать в голосе, что они... изменили тебя, - говорит Гейл.

 

- Постарайся, - говорю я.

 

Мы отдаём мясо Сальной Сэй на кухню. Её вполне устраивает Тринадцатый Дистрикт, даже несмотря на то, что - по ее мнению - поварам не достаёт воображения. Но женщина, пришедшая с аппетитной дикой собакой и ревенем, высушенном на солнце, связана по рукам и ногам.

 

Измученная охотой и отсутствием сна, я возвращаюсь в свою комнату и нахожу её совершенно пустой, и только тогда вспоминаю, что мы переехали из-за Лютика. Я поднимаюсь этажом выше и нахожу комнату Е. Она выглядит так же, как и триста седьмая, но с окном - два фута в ширину, восемь дюймов в высоту - по центру внешней стены. Оно закрывается тяжёлой металлической задвижкой, но сейчас она открыта, и кота нигде не видно. Я растягиваюсь на своей постели, луч полуденного солнца играет на моём лице. Следующее, что я помню - моя сестра будит меня для шестичасового собрания.

 

Прим говорит мне, что о собрании объявили после обеда. Все жители, за исключением тех, кто на важных заданиях, должны на нем присутствовать.

 

Мы идем в сторону Зала Заседаний, просторной комнаты, в которой легко могли бы уместиться тысячи людей. Могло показаться, что он был построен для большого приема и, возможно, именно здесь состоялось первое собрание перед эпидемии оспы. Прим спокойно тычет пальцем на последствия этой масштабной катастрофы: рубцы от оспы на телах людей, несколько изуродованных детей.

 

- Они здесь много страдали, - говорит она.