II. РАЦИОНАЛЬНОЕ ОВЛАДЕНИЕ ОКРУЖАЮЩИМ МИРОМ

Проблема развития знания в примитивной культуре до сих пор по преимуществу игнорировалась антропологами. Изучение психо­логии дикаря ограничивалось почти исключительно ранней рели­гией, магией и мифологией. Лишь последние публикации ряда ан­глийских, немецких и французских авторов, в частности блестящие и бесстрашные спекуляции проф. Леви-Брюля, пробудили у ученых интерес к тому, что делают дикари, пребывая в более трезвом со­стоянии духа. Результаты оказались действительно поразительны­ми: Леви-Брюль, если говорить в двух словах, утверждает, что трез­вое состояние духа вообще не было свойственно дикарю, что он был полностью и безнадежно погружен в мистические настроения. Не­способный к бесстрастному и последовательному наблюдению, не обладающий силой абстракции, скованный "решительным отвраще­нием к рационализированию" он не мог воспользоваться плодами своего опыта и сформулировать или понять даже самые элементар­ные законы природы. "Для ума, ориентированного таким образом, не существует чисто физического факта". Недоступно ему и ясное представление о сущности и признаках, причине и следствии, тождест­ве и противоречии. Мировоззрение дикарей — это путаница предрас­судков и суеверий, "дологическая" смесь мистических "сопричастнос-тей" ("партиципаций") и "несопричастностей". Я обобщил здесь точку зрения, самым решительным и компетентным выразителем которой, безусловно, является выдающийся французский социолог, но ее раз­деляет еще целый ряд известных антропологов и философов.

Однако звучали и диссонирующие голоса. Когда антрополог — ученый такого масштаба, как проф. Дж.Л.Майрес, — помещает в "Notes and Queries"* статью под заглавием "Естествознание", и там

• "Notes and Queries on Anthropology" — "Заметки и разъяснения по антро­пологии" — широко известное и очень солидное справочное издание по социальной и культурной антропологии. Многократно переиздавалось в начале XX в Королевским антропологическим Институтом в Лондоне.

Б. Малиновский

МАГИЯ, НАУКА И РЕЛИГИЯ

 

мы читаем, что знания дикаря, "основанные на наблюдениях, отчет­ливы и точны", нам, конечно, следует задуматься, прежде чем прини­мать представление об иррациональности человека примитивной куль­туры как догму. Другой высококомпетентный автор, д-р А.А.Гольден­вейзер, говоря об "открытиях, изобретениях и усовершенствовани­ях" примитивного мира (которые едва ли можно отнести на счет доэмпирического и дологического мышления), утверждает, что "было бы немудро отводить механику примитивного общества сугу­бо пассивную роль в создании изобретений. Немало счастливых мыслей, должно быть, мелькало в его голове, не был ему чужд и трепет восторга, возникающий, когда идея оказывается эффектив­ной на практике". Здесь мы видим дикаря, по складу своего ума вполне сопоставимого с современным человеком науки!

Для того, чтобы перекинуть мост через пропасть, лежащую между столь крайними, но распространенными мнениями о разуме человека примитивной культуры, лучше всего разделить проблему надвое.

Первое: обладал ли дикарь каким-либо рациональным мировоз­зрением, какой-либо рациональной властью над окружающей сре­дой, или же он был совершенным "мистиком", как утверждают Леви-Брюль и его школа? Ответом определенно будет: каждое при­митивное общество владеет значительным запасом знаний, основан­ных на опыте и систематизированных разумом.

Далее встает второй вопрос: можно ли эти примитивные знания рассматривать как зачаточную форму науки, или же они, напротив, радикально отличаются от нее и являются простой совокупностью практических и технических навыков, основанных на опыте и мас­терстве, и не имеют никакой теоретической ценности? Этого второго вопроса, скорее эпистемологического, чем антропологического, мы лишь слегка коснемся в конце раздела и дадим на него лишь пред­положительный ответ.

Рассматривая первый вопрос, мы должны проанализировать так называемую "профанную" (светскую) сторону жизни, искусства, ремесел и хозяйственных занятий и попытаться выделить в них тип поведения, определенно свободный от магии и религии, основанный на эмпирических знаниях и способности руководствоваться логи­кой. Мы попытаемся выяснить, не обусловлен ли характер такого поведения передаваемыми из поколения в поколение правилами, которые должны быть известны каждому, доступны для обсуждения и проверяемы. Нам следует выяснить отличаются ли социальные контексты рационального и эмпирического поведения от контекстов

ритуального и культового поведения. И прежде всего мы должны будем найти ответ на вопрос: разделяют ли сами туземцы две эти сферы, воспринимают ли их как самостоятельные, или же знания у них неизменно тонут в болоте суеверий, ритуалов, магии и религии? Так как достоверных наблюдений, отвечающих нашим задачам, крайне мало, мне придется в основном использовать собственные, в большинстве своем не опубликованные материалы, собранные в течение двухлетних полевых работ среди меланезийских и папуа-меланезийских племен восточной части Новой Гвинеи и близлежа­щих архипелагов. И так как меланезийцы известны своей одержи­мостью магией, они послужат хорошей пробой на существование эмпирических и рациональных знаний у дикарей, живущих в веке шлифованного камня.

Эти туземцы, главным образом меланезийцы, населяющие корал­ловые атоллы к северо-востоку от главного острова — Тробрианский архипелаг и прилегающие группы островов, — являются опытными рыболовами, искусными ремесленниками и торговцами, но обеспе­чивают себе пропитание в основном примитивным земледелием. С помощью самых элементарных инструментов — заостренной палки для копания земли и небольшого топорика — они умудряются выращивать урожаи, достаточные для поддержания многочисленно­го населения и даже дающие излишек, который прежде никак не использовался и просто сгнивал, а сейчас вывозится для питания работающих на плантациях. Успехи их земледелия определяются (помимо великолепных природных условий, которыми они благос­ловлены) обширными знаниями о типах почвы, об особенностях культивируемых растений, о совместимости этих двух факторов и — последнее, но не менее важное — пониманием значения кро­потливого и тяжелого труда. Им приходится выбирать почву и вы­саживаемые корнеплоды, определять время для расчистки участка и выжигания леса, для посадок и прополки, опробования всходов и т.п. Во всем этом они руководствуются прекрасными знаниями о колебаниях погоды и о смене времен года, о растениях и вредителях, почве и зарытых в нее клубнях и корневищах, а также убеждением, что эти знания верны и надежны, что на них можно положиться и что им необходимо тщательно следовать.

Впрочем, вся эта деятельность перемежается магией, целый ряд обрядов выполняется на огородах каждый год в строгих последова­тельности и порядке. Поскольку руководство земледельческими ра­ботами находится в руках знахаря, а ритуальная и практическая

Б. Малиновский

МАГИЯ, НАУКА И РЕЛИГИЯ

 

деятельность тесно связаны, постольку при поверхностном наблю­дении может показаться, что мистическое и рациональное поведение так переплетены, что их результаты не дифференцируются тузем­цами, поэтому их невозможно разграничить и при научном анализе. Так ли это на самом деле?

Несомненно, туземцы считают, что магия абсолютно необходима для плодородия их огородов. Что бы произошло без нее, никто не может точно сказать, ибо ни один огород никогда не закладывался без ритуала, несмотря на почти тридцатилетнее европейское прав­ление, миссионерскую деятельность и более чем столетний контакт с белыми торговцами. Не освященный, заложенный без магии ого­род, вне всякого сомнения, будет подвержен разного рода напастям, нашествиям паразитов, проливным не по сезону дождям, набегам диких кабанов, налетам саранчи и т.п. Однако означает ли это, что все свои успехи туземцы приписывают исключительно магии? Ко­нечно же нет. Если бы вы предложили туземцу ухаживать за ого­родом при помощи одной только магии, оставив работу, то он просто улыбнулся бы в ответ на вашу наивность. Ему так же хорошо, как и вам, известно о существовании естественных предпосылок и при­чин, и по своим наблюдениям он знает, что приложив умственные и физические усилия, он может управлять этими природными си­лами. Его познания, несомненно, ограниченны, но в определенных пределах они тверды и противостоят мистицизму. Если поломается ограда, если испортятся, высохнут или будут смыты дождями по­садки, он прибегнет не к магии, а к работе, руководствуясь своими знаниями и умом. Однако, вместе с тем, его опыт также говорит ему, что, несмотря на всю его предусмотрительность и вне зависи­мости от всех его усилий, существуют факторы и силы, которые в один год даруют необычайное, не объяснимое вложенным трудом плодородие, и тогда все идет замечательно, дождь льет и солнце светит в нужное время, вредители не донимают и урожай изобилен сверх меры; а на другой год те же самые силы приносят одни не­счастья и преследуют его неотвязно, сводя на нет весь напряженный труд и самые проверенные знания. И для контроля над этими, и только этими, влияниями он обращается к магии.

Таким образом, существует четкое разделение: с одной стороны, имеется набор хорошо известных условий, естественный процесс роста урожая, а также обычные вредители и опасности, с которыми необходимо бороться, строя ограждения и занимаясь прополкой. С другой стороны, имеется сфера действия необъяснимых и непред-

сказуемых неблагоприятных влияний, равно как и великих и ничем не заслуженных благотворных обстоятельств, которые порой непо­нятно почему счастливо стекаются вместе. И если с проблемами первого порядка пытаются справиться при помощи знаний и труда, то с проблемами второго — посредством магии.

Эту линию разделения можно обнаружить и в социальном кон­тексте труда и ритуала. Хотя, как правило, знахарь, владеющий земледельческой магией, руководит также и практической деятель­ностью земледельцев, эти две функции строго разделяются. Каждый магический ритуал имеет свое название, свое время и место, соот­ветствующие плану работ, и четко выделяется на фоне повседневной деятельности. Некоторые из ритуалов очень торжественны; на них должна присутствовать вся община, и любой такой ритуал прово­дится публично, т.е. всегда известно, когда он состоится, и любой человек может присутствовать на нем. Обряды устраиваются на осо­бых площадках в пределах обрабатываемого участка, в специальном углу такой площадки. По такому случаю на земледельческие работы всегда налагается запрет, иногда — только на время проведения ритуала, иногда — на день или на два. В своей мирской роли лидер, он же знахарь, руководит работами, определяет время их начала, подгоняет и напутствует ленивых или небрежных работников. Но ' эти две роли никогда не накладываются друг на друга и не смеши­ваются: они всегда четко различаются, и любой туземец без колеба­ния может сказать вам, выступает ли человек в данный момент в роли знахаря или в роли руководителя земледельческих работ.

То, что было сказано относительно обработки земли, соответст­вует любому другому из множества видов деятельности, в которых работа и магия идут рука об руку и никогда не смешиваются. Так, при изготовлении каноэ эмпирические знания о материале, техно­логии и определенных принципах устойчивости и гидродинамики используются наряду и в тесной связи с магией, но все же одно не путают с другим.

Например, меланезийцы прекрасно понимают, что чем дальше от долбленки расположен аутригер (балансир), тем выше ее устойчи­вость, но тем меньше прочность конструкции. Они могут четко объ­яснить, почему это расстояние должно быть определенной традици­онной величины, измеряемой в долях длины долбленки. Они также могут объяснить с помощью элементарных, но несомненно техни­ческих терминов, как им необходимо поступить при внезапном силь­ном ветре, почему балансир всегда должен находиться с наветрен-