Глава 9. Утро – лучшее время для работы.Утро – лучшее время для работы. Кейт сидела в лучах солнца, свет падал на стол для рисования с левой стороны, освещение и близко не могло сравниться с тем, что давала ей лампа. В кристально-чистом сиянии красный цвет на ошейнике шоколадного лабрадора казался ярко-рубиновым, его коричневая шкура – словно бархатной, и радостная зелень травы под его лапами – изумрудной. Теперь она не страдает от расстройств из-за смены времен года – неважно, насколько порой холодной и длинной была зима на севере штата, январская грусть обходила ее стороной.
Слепо протянув руку, она нащупала кружку из нержавеющей стали и сделала еще один большой глоток кофе. Ночью она поспала совсем немного, те двое мужчин кружили в ее голове, в мыслях вертелась их внешность, слова, крупный план тех взглядов, которые они бросали на нее. В конце концов, в пять утра она распрощалась с надеждой на сон и выбралась из кровати, чтобы заварить первый по счету из двух кофейников. К счастью, она нашла облегчение, устроившись в своем мягком кресле. Снова склонившись над бумагой, она вернулась к рисунку, делая мазки цветными чернилами на глазе щенка, придавая подъем его шоколадной брови, прорисовывая темные реснички и крошечную вспышку серебра вокруг радужных оболочек. Готово.
– Хорошо, – сказала она, будто была своим собственным студентом. Сняв крепления с четырех углов, она осторожно взяла листок и отнесла к шестифутовым переносным столам, которые выстроила вдоль сплошной стены комнаты. Лист был двенадцатым в книге, и она положила его в конец очереди. Да, эта выставка страниц была очень важной частью рабочего процесса, давая возможность полностью увидеть всю картину… неизбежно, она снова возвратится к некоторым позам, расположениям в пространстве, выражениям, нюансам. Такой способ рассмотрения проекта как одно целое, разом, помогал ей избежать повторений, возможно, заметных только ее взгляду, но которые, тем не менее, являлись огрехами.
засунутым в угол… но никогда чем-то, что может принести тебе вред. Краем глаза она заметила смятую копию свежего выпуска «Колдвелл Курьер Жорнал», хотя та лежала на кофейном столике. В поисках нужной информации она просмотрела газету не целиком… статья о похоронах Сисси Бартен была внизу, под сгибом, на первой странице. Служба пройдет в Соборе Святого Патрика, с дальнейшими похоронами на кладбище «Сосновая Роща». Разумеется, она будет на отпевании. Заправив волосы за уши, Кейт повернулась к своему рабочему месту… оплакивая тот факт, что Сисси больше не сможет насладиться подобным утром… а смогут ли это сделать когда-нибудь ее родители и семья? Лет через десять. Не раньше. Она познакомилась с ее родителями на собрании прошлой осенью, когда Сисси привела их в здание факультета и показала свои восхитительные рисунки карандашом. Было так жутко – вспоминать, как она жала их руки, улыбалась, хвалила их дочку. Если бы в тот момент кто-нибудь сказал ей, что Сисси умрет через шесть месяцев? Невероятно. Но так и вышло. Ей сообщил декан факультета. Он сказал, что Сисси пропала прошлым вечером, не вернулась с небольшой поездки по делам. Родители звонили ее соседкам по комнате в кампусе, вдруг она поехала туда, а потом подключили полицию. Они нашли автомобиль, на котором она уехала в супермаркет, но ни следа девочки. Исчезла. Потом ее нашли в каменоломне. Именно Кейт освобождала ее шкафчики в раздевалке и на этаже, в здании искусств. Она все сделала после рабочих часов, когда на факультете остались лишь уборщики и охрана. И плакала так сильно, что была вынуждена сходить в туалет за бумажными полотенцами. Упаковав все ее вещи, рисунки и картины, а потом, разложив по коробкам изделия из гипса, Кейт отнесла все к себе домой и позвонила по указанному в документах Сисси номеру для экстренных случаев… она наткнулась на голосовую почту и оставила сообщение, но ей не перезвонили. С другой стороны, им и без нее хватало забот. Она решила, что как-нибудь должна будет отправить вещи почтой на домашний адрес. Она бы предпочла лично передать их, но не хотела лезть… и знала наверняка, что не сможет сдержаться, если снова увидит ее родителей. Кейт не могла представить, что они чувствовали. Потеряв своего брата в раннем детстве, она знала кое-что о боли, но лишиться родного дитя намного больнее. Снова сев за свой стол для рисования, Кейт разложила маркеры «Призмаколор», снова проверила кончики графитовых карандашей, убедилась, что кисти для акварели были чистыми. Такие хрупкие вещи, их легко сломать, кончики легко испортить. Но в ее руке они превращались в мощные инструменты, с их помощью было возможно сделать что-то из ничего. Без ее руководства? Просто недвижимые объекты, пылесборники. Но в этом и крылась красота жизни – создавать цель и важность там, где была пустота. Но в отсутствии красоты… Так странно, что сейчас к ней пришли такие мысли. Ее умение делать трехмерные изображения из двухмерных приносило достойный доход. Она никогда не заглядывала дальше оплаты счетов по закладной, за тепло и еду, никогда не задумывалась об истинных последствиях отсутствия детей… До этого мгновения, столкнувшись с тем, что нарисованное ею на бумаге может оказаться единственным ее вкладом, образно выражаясь, в человеческую расу. Ничего новаторского. И ничего долговечного… без сомнений, рано или поздно люди перестанут читать книжки, которые она иллюстрировала, ее рисунки поблекнут или порвутся, и она будет, как и все остальные, забыта современниками. Дети – единственное бессмертие, доступное смертным… и даже потом, двумя, максимум тремя поколениями позже, никто не будет помнить тебя. Строки из той песни из кафе прошлым вечером пришли ей на ум. Джи-Би в чем-то был прав, желая вечной жизни. Это определенно казалось многозначительнее, чем короткое время на земле и конец игры, который ждал нас после. И, пост скриптум, семьдесят пять – восемьдесят отмеренных лет – это наилучший сценарий. Но Бартены имели дело с другой реальностью. Жестокая, неестественная, ужасная смерть их дочери… украденной маньяком… Кейт остановилась, выдергивая себя из кроличьей норы депрессии. Еще долго она будет переживать из-за смерти Сисси, и это нормально. Но все равно ей нужно делать свою работу. Взяв второй чистый лист, она уложила бумагу на место, проверила заметки и текст, предоставленный автором… а потом снова поднесла карандаш в приятном свете утра. Намного лучше размышлений. Намного.
***
Сисси Бартен сидела на крыльце, на котором очнулась прошлым вечером. Перед ней, за все еще костлявыми весенними деревьями поднималось солнце, его лучи были золотисто- персиковыми и потенциально теплыми. Она и не думала, что увидит их снова. Закутавшись плотнее в покрывало, которое принесла с собой, Сисси заморгала, когда свет стал ярче. Дом позади нее был погружен в молчание, те двое мужчин без сомнений уснули в кроватях, на которые рухнули. В течение ночи, она слышала многочасовые хождения по полу… либо это, либо в старинном месте водились призраки. Когда пара, наконец, остановилась, затих скрип, бормотание, исчез запах табака… только тогда она вышла из комнаты, которую ей отвели. Она могла думать лишь о том, чтобы повидаться со своей семьей. Так было и сейчас. Она просто хотела пойти домой, оказаться дома, остаться дома. Проблема в том, что она не знала, можно ли доверять этой версии реальности… и что, если все это было жестокой шуткой, другая сторона того места, где она провела вечность, иллюзия, созданная с той целью, чтобы забрать у нее эти образы и тем самым умножить страдания? Тогда к черту все. Уж лучше не возвращаться домой к родителям. Она не подарит такого удовольствия той женщине, демону, чем бы она ни была… Сисси посмотрела через плечо. Заполняя дверной проем, там стоял спасший ее мужчина, словно вестник страшного суда, а не чей-то защитник. Его темно-русые волосы торчали, будто он многократно дергал их, а брови были опущены так низко, она едва ли могла видеть его глаза. При других обстоятельствах она бы держалась от него подальше. Но не сейчас. Не здесь. Было облегчением видеть его. – Ты в порядке? – спросил он. Она снова посмотрела на солнце. – Это – настоящее? – чтобы усилить вопрос, она постучала по половицам, на которых сидела… потом смахнула облупившуюся краску с костяшек. – Все это, реально? – Да. – Что именно из этого? – Все. Мгновение она сомневалась, может ли верить ему. Но пришедшие к ней образы, их буквально осязаемый ужас внушил доверие к нему сильнее всяких слов и поступков. – Что я? – выпалила она. – Ты… это ты. Она покачала головой. – Мне нужно более точное определение. Повисла длинная пауза. Потом она услышала его шаги. Он сел рядом с ней, мышцы на голых руках бугрились, когда он поставил локти на колени. – Я не знаю, что еще сказать тебе. – Я призрак? – Нет. – А ты? – Нет. Тебе принести пальто? Здесь холодно. – У меня есть мое одеяло. То есть… видимо, оно твое. Это же была твоя спальня, да? – Когда он не ответил, она пожала плечами. – В ней пахнет тобой. Сигаретами и кремом для бритья. На самом деле, приятный запах. Единственное, что ей понравилось в той комнате. Сисси перебросила волосы за плечо, чувствуя, как они упали на мешковатую рубашку, которую дал ей Джим. – Она дьявол? Когда Джим не ответил, Сисси посмотрела на него. Когда он смотрел на восход солнца, в его взгляде сиял убийственный свет. – Да? – Да. – В таком случае ты… ангел? – Порой сильно в этом сомневаюсь. Но так написано в должностной инструкции. – У тебя нет крыльев. – Он просто пожал плечами, и она почувствовала, как слезы наполнили ее глаза. – Если ты ангел, значит, не можешь лгать, ведь так? – Тебе – точно нет. – Значит, если все это реально, и не иллюзия… я хочу увидеть свою семью. Ты можешь отвезти меня к ним? Он без колебаний посмотрел на нее и кивнул. Будто это входило в план – спасти ее, отвезти домой. Он протянул руку и смахнул слезу с ее щеки. – Мы пойдем, куда скажешь. К тому же, я обещал твоей матери, что верну тебя ей. – Ты виделся с ней? – прошептала она. – Я ходил к ней, да. – Она…в порядке? – Глупый вопрос. Никто из них не в порядке. – В смысле… я смогу жить с ними? Вернуться назад и… – Этого не знаю. «Глупости»,– подумала она. Она видела ответ в его напряженных плечах, в том, что он избегал ее взгляда… она не сможет «вернуться домой» в устоявшемся смысле слова. Сисси вернулась к созерцанию рассвета, краткая вспышка оптимизма потухла. – Мне кажется, что я схожу с ума. – Плавали – знаем. Это… тяжело. Стало легче от мысли, что кто-то понимает, с чем она столкнулась. Но… – Ты уверен, что дьявол не сможет вернуться за мной и утащить назад? – Только через мой труп. – Его взгляд метнулся к ее. – Понимаешь? Боже, она надеялась, что он был таким же жестким, каким выглядел, потому что тот демон из Ада – кошмар во плоти. – Если ты ангел, значит ли это, что ты уже мертв? – Ты не должна беспокоиться об этом. Просто помни… она не доберется до тебя. Сисси нахмурилась и потерла лоб, не в первый раз желая оказаться не там, где она была – на крыльце, между жизнью и смертью, с неизвестным ей врагом и спасителем, который, очевидно, не стремился к этой работе. – Я не могу вспомнить, что произошло, – пробормотала она. – Я не помню, как оказалась внизу. Ты знаешь? Он не сказал ни слова, и она повернулся к нему лицом. – Пожалуйста. Прежде чем он успел ответить, к дому подъехала десятилетняя Хонда. Из окна вылетела свернутая газета… но прицел был никудышный. Вместо того чтобы приземлиться рядом с Сисси, она угодила прямиком в кусты сбоку от дома. Машина затормозила, и когда широко открылась водительская дверь, мужчина рядом с ней напрягся и слегка сдвинулся, одна из его рук потянулась к пояснице. «Оружие», – подумала Сисси. Но когда шестнадцатилетний парень вышел из машины и зашагал по переднему газону, Джим расслабился… – Чилли! – Сисси подскочила. – О, боже мой, Чилли! Чилли, так же известный как Чарльз Браунэри, не оглянулся. Не остановился, шокированный. Или… вообще не выказал никакой реакции. Младший брат ее лучшей подруги просто продолжил идти в тощие кусты, ругаясь на выдохе, кутаясь в свою худи «Красные Крылья», будто его чертовски достала зима. – Чилли, – онемело позвала Сисси, когда паренек поднял «ККЖ» и вернулся к крыльцу. Вторая попытка сработала как надо. Газета пролетела мимо Сисси, почти задев ее по руке. – Чилли..? Когда он отвернулся и направился к своей машине, к ней пришло сокрушительное осознание всего: ужаса, который она испытывала внизу, смятение и страх, боль от потери родителей, жуткая амнезия… Сисси открыла рот и закричала что есть мочи… и продолжила кричать, звук взорвался в ее голове, поднимаясь до оперного уровня, спугивая птиц на деревьях по обеим сторонам от дома.
Сильная рука ухватила ее за предплечье, и она поняла, что падает вперед. Ноги подогнулись, и последнее, что она запомнила, – как выглядел Чилли в лучах поднимающегося солнца, холодный ветер сдувал назад его короткие волосы, когда он смотрел прямо сквозь нее. И потом она потеряла сознание.
|
Свет также служил предвестником тепла. Хотя не было еще семи утра, и утренняя температура стояла на отметке в сорок градусов[74], на всесезонной террасе, на которой она трудилась, было тепло как в тропиках, три стены окон от пола до потолка давали ей прекрасный вид на небольшой дворик с кустами и деревьями, на которых набухали почки.
