ПОИСКИ И НАХОДКИ

 

 

Приличный парень Генрих Крафт оказался типич­ным немцем с какой-нибудь старинной рождественской открытки. Был он в меру упитан, невысок, подвижен, словно ртутный шарик, лысоват и с толстым мясистым носом доброго лавочника. И губы его смешно вытяги­вались в пухлую трубочку, когда он подносил к ним пивную кружку, обмакивая при этом кончик носа в гу­стую пену.

Наблюдая за ним, Турецкий искренне улыбался. Он видел, что человек чувствует радость от всего, что его окружает: от атмосферы тщательно воссозданного под далекую старину симпатичного висбаденского кабач­ка, от янтарного цвета напитка, от пышной и плотной пены, от веселых своих соседей — вообще оттого, что он жив и здоров и ему самому приятно быть в обществе приличных парней.

Но это внешняя сторона. А Питер говорил, что у Крафта, при всей его кажущейся простоватости и мяг­кости, поистине волчья хватка. И если уж он берется за контрабандистов, они, можно сказать с полной уверен­ностью, надолго, если не навсегда, теряют спокойный сон. Генрих возглавлял отдел финансовых преступле­ний Федерального криминального ведомства, и этим все сказано.

Германия — не Россия, и говорить о делах с круж­кой отменного пива в руках не принято. Вот Александр Борисович и отдался приятному процессу, полагая, что и для служебного обмена мнениями найдется время. Но часы тикали, а приличные парни Питер и Генрих, ка­жется, вовсе и не собирались отрываться от своих по­стоянно обновляемых кружек. Черт бы побрал этих немцев — Турецкий свалил обоих своих коллег в одну кучу, — которые никак не желали покончить с чрево­угодничеством. Ну прямо как из голодной губернии! Особенно его потрясло то обстоятельство, что, усев­шись за столом — и это после обильного приема пищи в аэропорту Франкфурта каких-то сорок минут на­зад, — Питер немедленно потребовал себе айсбайн, то есть вареную свиную ногу с гороховым пюре. Генрих, с которым познакомились буквально пятнадцать минут назад, заявил, что он только что отобедал, но пивом с коллегами побаловался бы с удовольствием, — так вот он немедленно последовал примеру Реддвея. Оба уста­вились на Турецкого с недвусмысленным вопросом в глазах, а когда он испуганно замахал руками, перегля­нулись, усмехнулись и дружно пожали толстыми, пока­тыми плечами. Им было непонятно, как можно отка­заться от айсбайна.

И вот уже третий час едят и пьют. Пьют и едят. И болтают. Причем по-немецки. Крафт, оказывается, уже знал, что Алекс понимает немецкий язык, ну а о Пите­ре и говорить было нечего — полиглот! Некоторые выражения Питер все-таки переводил Турецкому, но они все касались лишь каких-то старых и смешных ис­торий, о которых Реддвей, естественно, знал, и ему было весело. Как и Генриху.

А вот Александр Борисович медленно тянул пиво и мысленно выстраивал для себя общую картину тех про­исшествий, которые, так или иначе, ложились в одну длинную цепочку, которую ему придется вытаски­вать — звено за звеном, пока на конце ее не окажется чего-нибудь стоящего. А чего? Один Бог знает.

Пока же, если верить собственной интуиции, а так­же тем фактам, которые уже имелись у следствия, но до сих пор еще не нашли единственно верного толкования, картина складывалась следующим образом.

Костя верно напомнил о «дыме из одной трубы». Это было, кстати, выражение самого Турецкого. Ну если честно, то не совсем его.

Был в его жизни, это когда Александр Борисович изучал юриспруденцию, один преподаватель —любо­пытный тип. Правда, любопытного в нем всего и было то, что он, воспитанный в строжайших правилах везде и во всем соблюдать нужную и ненужную конспирацию, уходя, скажем, в буфет, обязательно запирал в сейф свою рабочую пишущую машинку. Компьютеров в ту пору и близко еще не было. На вопрос, зачем он это делает, профессор многозначительно грозил пальцем в про­странство и с проницательной ухмылкой всезнающего человека заявлял: «Это —дым из одной трубы». Турец­кому объяснили, что тот просто боится, как бы на его машинке неизвестный недоброжелатель не написал ка­кое-нибудь подметное письмо, которое перехватит КГБ, станет искать автора по шрифту машинки — они же все фиксировались в особых отделах предприятий, а потом найдет машинку и сурово накажет ее хозяина. За голо­вотяпство, за преступную безответственность, за неуме­ние хранить государственные секреты... Да мало ли най­дется поводов доказать твою серьезную вину? И, нако­нец, кто хозяин? Сложный, конечно, пассаж, но если вдуматься, абсолютно адекватно и точно продиктован­ный временем.

Дым из одной трубы... С тех пор и повелось: когда соединяли в одном производстве несколько уголовных дел и связь между ними следовало еще доказывать и доказывать, а не просто оправдываться собственными интуитивными соображениями, вспоминали преслову­тый «дым». Как, впрочем, и в данном деле...

Итак, что мы имеем? Имеем некую акционерную холдинговую компанию, называемую «Нормой». Име­ем его владельцев, двое из которых обладают извест­ным авторитетом в уголовном мире, а один из них даже занимает, точнее, занимал высшую ступень в региональ­ной воровской иерархии. Имеем явную разборку меж­ду этими партнерами, в результате которой этот самый «иерарх» уже отбыл в мир иной, и следом за ним отпра­вились туда же его спутники, убивать коих было совсем не обязательно. Что, в свою очередь, может лишь сви­детельствовать о кровожадности партнера. Имеем так­же письменное обращение «кровожадного партнера» к президенту о помощи, не встретившее, однако, взаим­ного понимания. После чего последовало покушение на президента — скорее показательное, нежели действи­тельно серьезное. И, наконец, имеем убийства двоих возможных партнеров и одного служащего «Нормы» уже в Германии. Это если считать российского дипло­мата тоже партнером, учитывая его питерское проис­хождение. Хотя его партнерство — далеко не факт. Но ведь именно Турецкого пригласил расследовать конк­ретно это убийство сам герр Траутфеттер, руководи­тель Федерального криминального ведомства. А он-то наверняка знал, зачем это ему нужно. Вон сколько вся­кого наворочено!

И самое последнее — все события произошли прак­тически одновременно, как единая акция. Что, собствен­но, и позволяет соединить все расследуемые дела в одно уголовное дело. Тогда и рассматривать германские убийства придется именно в таком контексте. Правда, посвящать немецких коллег в сам факт питерского рас­следования мы не будем, поскольку в средствах массо­вой информации о нем нет ни малейшего упоминания. Достаточно громких московских разборок, которые им будут очень интересны как раз по той причине, что уча­ствовали в них фигуранты дела, из-за которого и про­изошли почти в трех десятках российско-германских фирм, входящих в компанию «Норма», обыски и изъя­тия документации.

Надо будет посмотреть, во-первых, что это за доку­менты, и уже, во-вторых, спокойно, не привлекая к сво­им действиям внимания, попытаться понять, на каком таком основании некий бандит требует от президента государства личной помощи в разрешении собственных проблем. Ведь именно на это намекнул президент при встрече. И надо понимать так, что, если где-то вдруг вскроется некий «неудобный» факт, который может даже косвенно задеть, не говоря уже — скомпромети­ровать, государственное лицо, сей факт не должен ни в коем случае стать достоянием общественности. Это — подспудная мысль. А если отбросить словесные услов­ности, то нет таких фактов, да и быть не может. По оп­ределению. Это «крылатое выражение», кстати, внес в российский политический обиход один из бывших, кратковременных, естественно, премьер-министров России во второй половине девяностых годов, прозван­ный за свои непредсказуемые действия киндер-сюрпризом. Давно было... Хотя кажется, только вчера — так быстро живем...

Таким образом, возвращаясь к началу, «труба» таки была. Й все «дымы» появлялись, видимо, из нее, хотя и в разных местах. Интуиция подсказывала, что они — не сами по себе, не от отдельных источников — кост­ров там или чего-то другого, а из той же одной, будь она неладна, «трубы». Прав был по-своему давно уже покойный «работник пера»...

Турецкий задумался и не сразу обратил внимание на то, что Генрих, с блуждающей на толстых губах улыб­кой, вопросительно смотрит на него. Наверное, пропу­стил что-то важное? Александр перевел взгляд на Пи­тера, и тот нудным тоном уставшего повторять одно и то же учителя произнес по-русски:

— Генрих вторично интересуется, насколько хоро­шо знаком ты с этими родственниками? Он имеет в виду владельцев «Нормы». Но ты не ответил на его вопрос.

— Исключительно по материалам прошлых уголов­ных дел, судимости по которым давно погашены. А лично их в глаза ни разу не видел. Но почему возник такой вопрос? Пит, я что-то пропустил важное?

Крафт слушал и кивал. Позже Турецкий узнал, что Генрих понимал русскую речь, но стеснялся признать­ся, что говорил по-русски очень плохо, вообще прак­тически не разговаривал. А в данном случае миссию переводчика на себя как бы добровольно взял Питер, й это вполне устраивало немца. Как, впрочем, и Турец­кого.

Генрих в ответ произнес длинную фразу, и Турец­кий не стал напрягаться, посмотрел снова на Реддвея.

— Твой немецкий коллега имеет сведения, что слу­хи о твоем приезде сюда вызвали некоторый... перепо­лох, да?., в криминальных кругах, не заинтересованных в том, чтобы расследование вокруг «Нормы» принима­ло широкий международный резонанс.

А вот это уже была любопытная новость. Откуда вообще стало здесь известно, что Турецкого, кстати именно по настоятельной просьбе герра Траутфеттера, подключили к данному расследованию? Возможно, от самих же немцев либо от ближайшего окружения гос­подина генерального прокурора Российской Федера­ции, который наверняка знает о том, что его помощни­ка пригласили еще и в Кремль для приватной беседы с президентом. Для «высокого» напутствия перед поезд­кой? Но скрытый смысл всей этой «игры» в чем заклю­чается? Уголовники-то чего тут переполошились?

И Турецкий сформулировал свой встречный вопрос так, чтобы получить на него максимально исчерпыва­ющий ответ. И сосредоточился уже не на речи Генриха, а на переводе Реддвея. Питер перевел следующее.

Во время проведения той акции, о которой, несом­ненно, известно господину Турецкому (речь идет об обысках и выемке документации в офисах двадцати восьми фирм, входящих в акционерную компанию «Норма»), Генрих Крафт имел честь — опять-таки не в прямом, а в переносном смысле —допросить совладель­ца компании господина Масленникова. Никаких обви­нений в его адрес выдвинуто тогда еще не было — слиш­ком неубедительной представлялась доказательная база. Да и сам Масленников категорически отрицал какую-либо свою связь с преступным миром России, любые подозрения в отмывании денежных средств, а уж тем более — убийства собственных сотрудников и партнеров.

Но по мере изучения изъятых документов все более отчетливой становилась криминальная подоплека дея­тельности компании. На ее счета в Дюссельдорф, в Норденкредит-банк, переводились из России в буквальном смысле баснословные суммы, которые затем акционер­ная компания внедряла в промышленные структуры Германии, а прокрученные затем деньги в качестве ин­вестиций, уже через дочерние компании, снова направ­лялись в Россию — для проведения дальнейших опера­ций с недвижимостью и на другие цели. Такова крат­кая схема. А в действительности денежные средства из России пропускались через десяток различных банков Германии, Финляндии, Польши, Италии, Греции, Кип­ра и так далее ради того, чтобы умело скрыть их реаль­ное происхождение.

Часть финансовых документов компании «Норма» указывали на то, что она активно занималась контра­бандой автомобилей, из Европы в Россию, которые па­ромами переправлялись из Германии в Финляндию, а оттуда уже поступали в Санкт-Петербург.

«Ага, — подумал Турецкий, — вот где концы — сле­ды папаши Масленникова, из-за которого, возможно, и разгорелся весь сыр-бор! Тот же занимался страхова­нием автомобилей из дальнего зарубежья! И теперь «от­дыхает» от своей бурной деятельности в знаменитых питерских Крестах».

Другие документы подтверждали, что через Польшу и Белоруссию компания осуществляла также контрабан­ду сигарет и алкоголя, не брезговала низкопробным рэкетом в странах бывшего восточного блока и, веро­ятно, торговлей людьми.

Иначе говоря, полный «джентльменский набор», характерный для широко развитой и разветвленной организованной преступной группировки с выходом на международную арену. Но вся эта контрабанда пред­ставлялась мелочью на фоне того, что удалось устано­вить Управлению по надзору за финансовыми опера­циями во Франкфурте-на-Майне. Акционерная компа­ния «Норма» ни много ни мало успешно манипулиро­вала курсами акций на бирже путем организации лож­ных публикаций в средствах массовой информации. Вот где главные денежки-то!

Теперь становились понятными причины устране­ния видных партнеров и сотрудников акционерной ком­пании. «Внутренние разборки», говоря по-русски. Зна­чит, предстояло определиться с заказчиком. Или заказ­чиками, игравшими в компании первые скрипки.

А здесь случился досадный прокол. Господин Мас­ленников, с которого до конца расследования была ото­брана подписка о невыезде, тем не менее неожиданно исчез.

Питер потыкал указательным пальцем в пол и объяс­нил:

— Провалился глубоко под землей, так?

— Примерно, — усмехнулся Турецкий. К чему сей­час вдаваться в лингвистические «заморочки»?

— У следствия, — продолжил довольный Пит, — есть определенная надежда на твою помощь, Алекс.

— В смысле помочь отыскать фигуранта? И выяс­нить у него, кто явился непосредственным заказчиком убийств — не он ли случайно или, может, кто-то из его «коллег по партии»? А заодно уговорить его признать­ся в том, что «грязные российские деньги» действитель­но отмывались здесь, в Европе? И что именно для этих далеко идущих целей и была в свое время создана в Г ер- мании совместная холдинговая акционерная компания «Норма»? Ну и, таким образом, взвалить, наконец, на плечи Максима Масленникова всю тяжесть обвинений по доброму десятку статей международного уголовно­го права? Так себе мыслят мою помощь коллеги?

Турецкий не ерничал, просто сама постановка воп­роса в этом ключе виделась ему несколько, мягко вы­ражаясь, абсурдной. Мол, прилетел дядя из России, мигом все расставил по местам, разложил по полочкам, даже предъявил следствию главного подозреваемого, ну а уж они, «немецкие законники», определят степень ответственности обвиняемого и вынесут постановление о наказании. Просто. Удобно. Выгодно. А главное, со­вершенно очевидно.

Это примерно так же, как относительно недавно, еще пару десятилетий назад, писали во всех рекламных про­спектах и даже выводили пылающими неоновыми бук­вами на карнизах зданий: «Надежно, выгодно, удобно хранить деньги в сберегательной кассе»... Наивные вре­мена? А где еще можно было хранить? В чулке? Черт его знает. Нынче-то ведь никто полностью не уверен, что кому-то можно без опаски доверить свои кровные.

Но, высказывая свои мысли, Александр наблюдал за выражением лица Генриха и видел, как тот прямо- таки лучился радостью от проявленного им, Турецким, понимания. Он бесконечно кивал, повторяя при этом: «Я, я, я...» Однако с юмором-то у них, похоже, явная напряженка...

Разве что одно уже неплохо: худо-бедно, а необхо­димые акценты расставлены. Но это на среднем, мож­но сказать, уровне. А теперь предстоит выяснить, чего от него желают получить на высшем уровне. Хотя вряд ли будет большая разница.

Всерьез же его интересовала только одна проблема: нужен был действительно реальный выход на ближай­шее окружение Максима Масленникова. И для этого надо было иметь твердую уверенность, что он не в Гер­мании и не в какой-нибудь другой европейской стране, а в России. Дома его найдут. И вот с выходом на окру­жение как раз немцы и могли бы помочь. И Турецкий закинул удочку с такой наживкой.

Генрих отреагировал живо и с большим энтузиаз­мом, словно только этого вопроса и ждал. Ну, разуме­ется, разумеется! Вся криминальная полиция Германии будет поставлена... на ноги?., на уши?., как русским больше нравится? — это уже Питер, переводя быстрые фразы Генриха, начинал понемногу и сам ерничать. Но тут же становился серьезным, ибо видел, что дело того стоит, и продолжал. Итак, будут задействованы все не­обходимые спецслужбы. Но произойдет это после встре­чи и решающего разговора в кабинете герра Траутфеттера. И если тот примет решение...

И еще один фактор, который смог бы помочь в столь важном вопросе. Вот у коллеги Крафта нет, например, сомнений в том, что коллега Турецкий привез с собой неопровержимые доказательства виновности указанно­го фигуранта, которые могут быть немедленно приоб­щены к уголовному делу, возбужденному заочно. Они могли касаться афер с недвижимостью в России, ухода от уплаты налогов, жестокой расправы с бывшими партнерами по бизнесу, иной криминальной деятель­ности, связанной с контрабандой и распространением наркотиков, торговлей оружием, современными вида­ми работорговли и вообще — попранием гражданских прав и свобод.

Турецкий усмехнулся: «попрание», да еще, пожалуй, «ущемление» — это было бы в самую, что называется, точку! Особенно при рассмотрении в судебном заседа­нии эпизода на Бережковской набережной. Ох, крюч­котворы-законники!

— Это все понятно, — ответил Александр, уходя от конкретного ответа. — Но я хочу спросить господина Крафта, по его же выражению, как коллега коллегу. Так вот, руководители наших ведомств сидят высоко. И им оттуда, конечно, далеко видно. А мы, как у нас гово­рят, предпочитаем работать «на земле». Теперь вопрос. Не получится ли так, что преступник...

— Пока он не осужден, я бы не был столь катего­ричным, — вставил Крафт.

— Я тоже. — Турецкий кивнул ему. — Но я беру в данном случае просто один из возможных вариантов, чисто умозрительный. Пит, я изъясняюсь достаточно понятным языком?

— Вполне, Алекс, продолжай, — важно заметил Ред- двей. — Мы принимаем твое предположение.

— Не случится ли так, что, скажем проще, фигурант по нашему делу изъявит желание заключить со следстви­ем договор о сотрудничестве, как это нередко у вас прак­тикуется? И после чего ему уже не будет грозить приго­вор, как у нас говорят, на всю катушку? То есть под верхнюю планку? Это понятно?

— Ты имеешь в виду максимальный срок, положен­ный по той или иной уголовной статье? Или по сово­купности их, да?

— Вот именно. И он в худшем случае отделается относительно легким наказанием. Скажем, испугом.

— Вон ты о чем! — Питер и Генрих переглянулись и рассмеялись. И Реддвей продолжил: — Твой «умоз­рительный преступник», Алекс, все равно не уйдет от сурового наказания. Нет, не смертельный приговор, да? Но некоторые финансовые преступления в европейском законодательстве часто перевешивают уголовные. Ген­рих доволен нашим разговором, в котором отчетливо видит профессиональное и... э-э... товарищеское взаи­мопонимание. Он интересовался, как ты устроился, я объяснил. И теперь, если у тебя есть желание, можно отправляться к его шефу.

«А интересно, как же я устроился и что мог Крафту объяснить старина Пит?» — мысленно ухмыльнулся Александр, помня, что его сумка с самыми необходи­мыми вещами все еще покоится в багажнике джипа Реддвея. И предложение Питера относительно того, что «Файв левел», или «Пятый уровень», как они всегда скромно и без излишних претензий именовали свою школу, расположенную в Гармиш-Партенкирхене и готовившую специалистов по борьбе с международным терроризмом, готов предоставить ему удобный номер в собственной маленькой и уютной гостинице, в сущ­ности, нереально. От Альпийских предгорий, минуя Мюнхен, до Франкфурта не менее пяти с половиной сотен километров. Значит, остается ожидать, что гер­манская Фемида предоставит ему официальные или какие-то иные апартаменты, приличествующие его зва­нию и положению. Все-таки он — не простой гость, и определенный протокол приема должен быть соблю­ден.

Питер Реддвей и Генрих Крафт между тем шумно допили свое пиво и, сыто отдуваясь, поднялись, чтобы продолжать, как говорят в России, «государеву служ­бу»... А что, вполне приличные парни!

 

 

Фемида не подвела. Но и не сильно расщедрилась. Турецкого поселили в сравнительно недорогом отеле недалеко от центра города. Александр Борисович вспомнил, что и во время первого приезда сюда, семь или восемь лет назад, он тоже проживал здесь. Рассле­довал дело об убийстве известного российского банки­ра Алмазова, в котором были замешаны дети и быв­ший супруг Шурочки Романовой, боевой начальницы Славки Грязнова. Тяжелый случился год. И Шурочка погибла. И сам едва концы не отдал...

А принимал его здесь в ту пору герр Ханс Юнге, стар­ший инспектор Франкфуртской уголовной полиции^[1].

Номер оказался таким же, как и в прошлый раз: да­леко не люкс, обычная комната с прихожей и санузлом, то есть с самым необходимым, и, кажется, еще тогда запомнилось, что он мало чем отличался от своего «со­брата» в московской гостинице «Россия». Впрочем, претензий у Турецкого не было ни прежде, ни теперь — он же приехал сюда работать, а не отдыхать. Да к тому же припомнились сказанные тогда слова старшего инс­пектора о том, что эту гостиницу почему-то предпочи­тают остальным, коих великое множество, русские ту­ристы. И полиции очень удобно обеспечивать здесь бе­зопасность проживания — практически все находится под ее контролем. Что ж, и это неплохо.

Несколько утомленный перелетом, встречами, пив­ным баром в Висбадене и, наконец, переговорами с шефом Федерального криминального ведомства Гюн­тером Траутфеттером, сухопарым пятидесятилетним мужчиной, напоминающим портретно знаменитого английского киноактера Алека Гиннесса, Александр Борисович с удовольствием принял извинения Питера Реддвея, у которого, оказывается, нашлись и собствен­ные неотложные дела в городе, и он просто вынужден был покинуть «лучшего своего друга Алекса». Госпо­ди, какое это счастье — остаться наконец одному! При­нять прохладный душ, достать из бара парочку буты­лок отличного пива, положить вытянутые ноги на жур­нальный столик и покайфовать с закрытыми глазами в свое удовольствие!

И он, совершив необходимые действия, погрузился в кайф. Но наслаждение длилось недолго. От вялых мыслей оторвал телефонный звонок. Турецкий пере­гнулся через столик и дотянулся до трубки.

— Александр Борисович? — услышал он вкрадчи­вый голос и подумал, что таким тоном обычно разго­варивают адвокаты, которым от тебя нужно что-нибудь очень важное.

— Слушаю.

Угадывать, кто бы это мог быть, не хотелось. Кому надо, тот сам и представится, и проявлять свой интерес нет необходимости. Кстати, не удивило и то, что его тут знали. Об этом его уже предупредили, во-первых, Генрих Крафт, а во-вторых, сам Гюнтер Траутфеттер. И тот, и другой проявили озабоченность, что его появ­ление в Германии не осталось незамеченным, и подо­зревали также, что пристальный интерес к его личнос­ти мог возникнуть, по всей видимости, лишь в крими­нальных российских кругах, к сожалению, по-прежне­му оказывающих свое преступное влияние на экономи­ку объединенного германского государства. Проблемы, проблемы, что поделаешь!..

Итак, первый звонок, типа первой же и ласточки...

— Вас не удивляет, уважаемый Александр Борисо­вич, что о месте вашего пребывания уже известно как бы посторонним лицам?

Вот это лишенное смысла «как бы» с потрохами выдало говорившего. Конечно, россиянин, из интелли­гентов, а сама постановка вопроса выдает, по сути, до­вольно мелкого человечка, обожающего играть в загад­ки. Точно, из юристов на службе у мафии, если выра­жаться высокопарным языком российских телевизион­ных сериалов.

— А вас интересует только эта проблема? Нет, не удивляет. Меня давно ничто не удивляет, господин... а впрочем, неважно, вы кого, собственно, представляе­те? АО «Норма», надо полагать?

— Вы чертовски проницательны, господин помощ­ник генерального прокурора! — засмеялся, зарокотал довольный голос. — Приятно иметь дело с человеком...

— Перестаньте расшаркиваться, от этого никакой пользы ровным счетом ни мне, ни вам. Чего надо-то? И вообще, я отдыхаю.

— Приношу искренние извинения, не желаю нару­шать ваш отдых, но, если позволите?..

— Позволяю, только, пожалуйста, покороче, сделай­те одолжение.

— Слушаюсь. То есть... ну да. — Произошла корот­кая заминка. — Скажите, сильно нарушит ваши планы на сегодняшний вечер, если вы получите приглашение посетить, скажем, бар в этом вашем отеле? Ненадолго. Для небольшого приватного разговора.

— Смысл?

— Это вам станет понятно, когда вы лично, и без свидетелей, один на один, гарантируется полнейшая конспирация... —Голос легко хихикнул. — Встретитесь для короткого разговора на тему, кровно интересую­щую обе стороны.

— И что ж это меня, по вашему мнению, должно кровно интересовать?

— Вы достаточно сами информированы, Александр Борисович, чтобы я брал на себя смелость что-то вам подсказывать, а уж тем более — комментировать.

— Ах вот вы о чем... Ну что ж... я, пожалуй, согла­шусь. Да, кстати, а вы не боитесь? В этом отеле служба безопасности поставлена в высшей степени профессио­нально, это я помню еще по прежним временам.

— Александр Борисович, нам достаточно подроб­но известен ваш славный послужной список, и дело Матвея Калины в частности. Мы отлично себе пред­ставляем, с кем имеем дело. Пардон, я неточно выра­зился: дел-то мы как раз и не имеем, и хотелось бы ве­рить, что так будет и в дальнейшем, всегда. Но моя не­вольная оговорка не столь важна. А за безопасность свою вы можете совершенно не беспокоиться. Абсолют­но. И желательно также, чтобы ваши друзья и коллеги не были заранее проинформированы вами о нашем предложении. Потому что когда что-то в спецслужбах не согласовано заранее, возникает опасность так назы­ваемой «неавторизованной активности». Надеюсь, вам памятен этот старый чекистский термин? В этом-то все и дело, а зачем оно нам? Ну так можно на вас рассчи­тывать, уважаемый Александр Борисович?

— А почему же нет? Только прошу заранее учесть и вас, и будущего моего тайного собеседника, что ника­ких обещаний, тем более — обязательств, я на себя пред­варительно брать не собираюсь. Устраивает такая по­становка вопроса — пожалуйста. Нет — ваши пробле­мы. Но я так и не узнал, с кем разговариваю?

— Благодарю вас за согласие. А все остальное, по­верьте, не имеет ни малейшего значения. Значит, я, с вашего разрешения, позвоню этак часикам к десяти? Не поздно?

— По-московски, значит, в полночь? Поздновато, правда, ну уж что не сделаешь ради такого вежливого и учтивого собеседника. Звоните. — И положил трубку.

«Интересно, — подумал он, — этот звонок был за­фиксирован компетентными службами, если у немцев тут, как они говорят, все под полным контролем? И если да, то как они должны отреагировать на такое предло­жение? И должны ли реагировать вообще? А может, им и самим будет интересно узнать, с кем это должен встре­титься наедине российский прокурор, только что при­бывший сюда? Так стоит ли все-таки сообщать о звон­ке и приглашении? И не станет ли принятие неожидан­ного приглашения от фактически незнакомых лиц, оп­ределенно связанных с криминалом, причем российс­кого розлива, той самой неавторизованной активнос­тью, за которую крепко наказывали еще в недавние времена? Или рискнуть?..»

Дальше желание задавать самому себе вопросы, на которые изначально отсутствовали ответы, у него про­пало. Турецкий допил пиво, перебрался на диванчик и, сунув под голову подушку, окончательно закрыл гла­за. Дышалось легко, желудок не был отягощен жирной и плотной пищей, из приоткрытого окна со стороны недалекого Майна тянуло влажной прохладой. А вот и сон пришел...

Он проснулся незадолго до полуночи, и показалось, что от желания чего-нибудь пожевать вкусненького. Интересная мысль, неожиданная!

Тут же вспомнил, что ждет приглашения в бар, а уж там-то явно найдется такое, что можно будет с удоволь­ствием «кинуть в клюв». Так что можно немного и по­дождать. А заодно одеться поприличней. Но и попро­ще. Чтобы не привлекать к себе ненужного внимания посторонних — с одной стороны, но и не оказаться со­всем уж незаметной птичкой, которую собрались похи­тить неизвестные злодеи.

Вспоминая недавний телефонный разговор, он по­думал, что это — ребята из «Нормы». Да чего уж там, пора называть вещи своими именами... Итак, автори­теты и братва, обеспокоенные его появлением здесь и наверняка уже зная о том, что за них крепко взялись дома —- по всем направлениям, а в Германии — так во­обще за горло уже держат, решили если не пойти на мировую, то хотя бы как-то договориться. И желатель­но более-менее цивилизованными способами. А с кем это легче сделать, как не со своим же! В смысле — рос­сийским «важняком»! Наслышаны ведь о его подвигах, вот и пригласили. Знают же, что если он дает свое сло­во, то всегда твердо держит его. Ну а не дает, так на то она и служба. Как в том славном мультике, где жил- был пес. Джигарханян еще вздыхает тяжко: «Понимаю, служба такая...» Вон даже и волку понятно.

В принципе, когда имеется возможность догово­риться мирным путем, оно как-то и лучше. Правда, не с лютым убийцей. А Максим Масленников вряд ли лич­но явится на свидание, скорей, это его разведка. И цель ее — узнать, что конкретно может быть ему инкрими­нировано, а тем самым заранее определить способы защиты.

Ну хорошо, многого этот Вампир все равно не уз­нает, пусть довольствуется немногим. Зато появится возможность прозондировать место, где его можно бу­дет потом накрыть. Тоже немало. Одновременно, если собеседником окажется неглупый и ответственный че­ловек, не худо бы, к примеру, обрисовать ему некие пер­спективы дальнейшего расследования, в очень общих чертах разумеется, намекнув при этом, что лучший вы­ход для них — полное сотрудничество со следствием. Как, впрочем, и единственный. Ибо все остальные мо­гут оказаться связанными с большой кровью. В том смысле, что, если враг не сдается, его... ну и так далее. Короче, коту под хвост...

И тут вдруг оформилась совершенно идиотическая мысль: а с чего это ты взял, Турецкий, что с тобой кто- то решил советоваться? Может, они просто напугать решили! Сказать: не суй свой нос, а то худо будет. Чего тебе надо? Знать, кто убийца? Мы отдадим тебе его при условии, что и ты от нас отстанешь. Бывали же раньше подобные предложения и варианты? А то! Правда, им также должно быть известно, что свои дела он, Турец­кий, на полдороге не оставлял, не бросал незавершен­ными. Приказывали — другое дело. Но это уж и не его вина.

А еще скажут, что все финансовые проблемы, кото­рыми занимаются «немчики», его тоже никаким боком не касаются. И, в общем-то, по-своему будут отчасти даже и правы. Вот ведь как... Так идти на уступки? Или оставить за собой последнее слово? После определен­ных раздумий, а?

Куда они денутся?..

Телефон зазвонил ровно в десять по местному вре­мени. Какая точность!

— Александр Борисович? Доброй... ха, извините. Чуть не сказал — ночи! Добрый вечер. Я готов встре­тить вас у входа в пивной бар, и, если вы так и не по­ужинали, у вас появится такая приятная возможность... хотя... ночь... а впрочем? Итак, жду, я вас знаю и по­дойду сам.

Он и подошел первым, хотя Турецкий, бегло огля­дев пространство перед входом в бар с изображенной кружкой пива, из которой сплошным потоком лилась, низвергаясь водопадом, золотая, прозрачная жидкость, окутанная облаками пены, навскидку определил, кто его встречает.

Невысокий, скорее даже низкорослый, полный че­ловечек с айболитовской «прической» и старомодным пенсне — или это у него такие, наоборот, новомодные очки — мягкой, чуть раскачивающейся походкой при­близился к нему и сделал полупоклон. Турецкий тоже склонил голову, что ему было сделать легче — с высо­ты своего роста и положения, и успел отметить с нео­жиданной легкой брезгливостью усыпанные перхотью плечи и лацканы коричневого вельветового пиджака. Незнакомец протянул руку — пухлую и немного потную. Турецкий, слегка коснувшись ее, изобразил пожатие.

— Прошу, — снова склонил голову с огромной пле­шью и венчиком седых волосенок вокруг нее этот неиз­вестный человек. — Меня зовут Алексеем Митрофано­вичем. Юрисконсульт. Веду некоторые дела, так ска­зать... Прошу, прошу, Александр Борисович, не стес­няйтесь и чувствуйте себя вполне хозяином положения.

— А почему я должен стесняться? — хмыкнул Ту­рецкий. — Или чувствовать себя иначе?

— Ну мало ли... воспитание, то-се... А у нас тут зап­росто, по-свойски. Наш столик — во-ои, в глубине, ви­дите? Уже накрыт. Так... легкая закуска, прочее... для доверительного разговора, не больше.

— Так это вы и есть мой таинственный собесед­ник? —- уже и не удивился Турецкий.

— Я самый, с вашего позволения, любезнейший. Прошу к столу...

Он заказал хорошее рыбное ассорти, будто предва­рительно узнал вкус Турецкого. Предложил —- на вы­бор — водку, коньяк, любые иные напитки, Александр Борисович под рыбу предпочитал исключительно вод­ку. Налили, чокнулись по-русски — за знакомство — и выпили. Стали молча закусывать. А толстячок-то «ру­бал» с приличным аппетитом. Так, словно заранее по­стился. Либо, выполняя чью-то волю, «сорил» не свои­ми деньгами.

Но еще он, оказывается, обладал и непонятным шестым или неким иным чувством читать чужие мыс­ли. Словно почувствовав, о чем думает его визави, он вдруг резко остановился, прекратил жевать, отложил вилку и остро взглянул в глаза Турецкому.

— Это, — он показал пальцем на тарелки с едой, — от нас не уйдет. Если позволите?

— Валяйте, — простецки ответил Турецкий. — Вни­мательно слушаю вас, Алексей Митрофанович.

— Вы хотите знать, кто и почему убил Володю Мер­келя, Гарика Шилли, наконец, Ваню Герасимова, так?

— Для начала так, — кивнул Турецкий, — но не только.

— А кто еще вас может интересовать? — Толстячок сделал озабоченное лицо.

— Если разговор у нас конкретный, что ж... Я пола­гаю, убийство Нестерова и его спутников, похищение женщины — известной балерины — тоже имеют впол­не конкретных исполнителей. Не говоря уже о заказчи­ке, верно? А вы, я слышу, говорите о покойниках как о своих приятелях — Ваня, Гарик?

— А что же вы хотите? Мы же были все словно одна команда. И поэтому потеря для всех нас невосполни­ма, да, представьте себе... — Он изобразил на лице все­ленскую грусть.

— Из этого должен последовать вывод, что вы не знаете убийц?

— Увы... это мы все как раз, к сожалению, знаем. И даже очень хорошо...

— И вы готовы поделиться со мной своими знания­ми, так?

— Вы угадали, а иначе зачем бы нам с вами здесь сидеть? И что, разве нет куда более приятной возмож­ности провести время? Окунуться в ночную жизнь, пол­ную сказочных соблазнов? А мы — здесь...

— Ну так уж и не томите, — с иронией заметил Ту­рецкий. — А то и ночь пройдет без всякой пользы, и соблазны рассеются, как дым.

— Вы в юности стихов не писали, нет?

— В юности я другим делом занимался. А стихи в основном читал. Так на чем мы остановились?

— Вы понимаете, Александр Борисович... — Тол­стячок задумался.

Или сделал вид, что он как бы сам себя в настоящий момент поставил перед весьма ответственным выбором: сказать чистую правду либо отделаться намеками на полуправду. Странно, если иметь в виду, что это он назначил ночное свидание, а не ему, и уж тем более не Генеральная прокуратура.

— Я постараюсь все понять правильно, — поощри­тельно кивнул ему Турецкий.

— Да, я в курсе ваших способностей.

— Так зачем же церемонии?

— Это не церемонии. Поймите и вы меня правиль­но, речь идет о большой человеческой трагедии... О ве­ликой несправедливости. О... Впрочем, зачем мне пере­сказывать вам поистине шекспировские сюжеты?

— Обожаю классику, — спокойно констатировал Турецкий, снижая намечающийся «накал страстей». И угадал: успел заметить быстрый брошенный на него, словно бы испытующий, взгляд юриста. Подумал, что надо бы Юрку Гордеева спросить про этого деятеля, Юрка — толковый адвокат и наверняка знает о нем. Значит, не забыть. Но это — завтра. Турец