МИХАИЛ, ВОЗЛЮБЛЕННЫЙ!».

«Нет! Я не могу слушать Тебя сейчас! Я хочу все выяснить с ней раз и навсегда!»

Она продолжала собирать вещи, и он схватил ее за руку, развернув к себе.

— Тебе ведь есть, что рассказать мне, правда, Ангелочек?

Это имя прозвучало как пощечина.

— Тебе разве этого было не достаточно? — ответила она дрожащим голосом. — Или ты и правда хочешь еще?

Он увидел ее чувства, которые она отчаянно пыталась скрыть, но даже это его не остановило.

— Ну что ж ты, давай, выворачивай все грязное белье.
Она выдернула свою руку и приняла вызов.

—Ну, хорошо. Если ты так хочешь! Какое-то время, очень недолго, мне казалось, что я люблю Хозяина. Удивительно, не правда ли? Вся моя жизнь зависела только от него. Я выросла у него в доме, все ему рассказывала. Все, что меня беспокоило. Все, что было для меня важно. Я думала, он поможет мне разобраться в моих проблемах.

—А он использовал все это против тебя.

— Ты угадал. Я никогда ничего не знала о жизни Хозяина за пределами его дома, о его друзьях. Даже в мыслях не было. Пока он однажды не привел своего друга: он хотел, чтобы я с ним познакомилась. «Будь ласкова с ним, Ангелочек. Это один из моих лучших друзей». Тут вошел Алекс Стаффорд. Я посмотрела на Хозяина — он потешался над нами обоими. Здорово, правда? Хозяин знал, как сильно я ненавижу Стаффорда — за то, что он сделал с мамой. Ему хотелось посмотреть, как я буду на него реагировать.

— Твой отец знал, кто ты?
Ангелочек невесело усмехнулась.

—Мой отец просто стоял и таращился на меня, словно я привидение. И знаешь, что он сказал? Что я ему напоми­наю кого-то из его далекого прошлого.

—И что дальше?

—Он остался. На всю ночь.

—Ты когда-нибудь...

—Я знала, что делаю, и все равно делала! Неужели ты еще не понял? Я делала это с удовольствием и дождаться не могла той минуты, когда скажу ему, кто я такая. — Она не смогла выдержать его взгляд. Она дрожала и не могла справиться с дрожью. — Потом я сказала, кто я, и добавила, что случилось с мамой.

От злости Михаила не осталось и следа. Она долго молчала, и он прикоснулся к ней. — А он что сказал?

Она отстранилась. В ее широко открытых глазах отра­зилось мучение.

— Ничего. Он ничего не сказал. Он просто долго смот­рел на меня. Потом сел на кровать и заплакал. Он плакал.

Он был похож на несчастного, разбитого старика. Он меня спросил: «Почему? Почему?». — Ее глаза слезились и горели, как будто кто-то бросил в них песок. — Я сказала, что этот вопрос часто задавала мне мама. Он просил у меня прощения, а я сказала, что пусть он горит в аду. — Она перестала дрожать, но вместо этого ее наполнил леденящий холод. Взглянув на Михаила, она увидела, что он просто тихо стоит рядом, глядя на нее и ожидая продолжения.

—Знаешь, что было потом? — продолжала она безжиз­ненно. — Через три дня он застрелился. Хозяин сказал, что он был должен всем своим знакомым, включая самого дьявола, но я знала истинную причину. — От стыда она закрыла глаза. — Я знала.

—Мне так жаль, — сказал Михаил. Сколько еще всяких ужасов затаилось в ее душе?

Она посмотрела на него.

—Ты уже второй раз извиняешься за то, что к тебе никакого отношения не имеет. Как ты после этого можешь вообще смотреть на меня?

—Так же, как на себя.

Она тряхнула головой и затянула шаль. — Да, еще кое-что, — добавила она. — Это уж точно изменит твое отно­шение ко мне. — Михаил стоял рядом, словно солдат перед битвой. — Я не могу иметь детей. Я дважды была бере­менной. Оба раза Хозяин приглашал врача, чтобы убить ребенка. На второй раз он приказал доктору сделать так, чтобы я никогда больше не смогла забеременеть. Никогда, Михаил. Понимаешь? — Судя по его виду, он понял.

Он стоял, оглушенный. Его бросало то в жар, то в холод. Только что услышанные слова пронзили кольчугу.

Она закрыла лицо руками, не в силах больше выдержать его взгляд.

— Что-нибудь еще? — спросил он тихо.

— Нет, — ответила она. Ее губы дернулись. — Но я думаю, этого достаточно.

Михаил долго стоял без движения. Потом взял блузку, которую она выложила на кровать. Бросил обратно в комод, захлопнул крышку и быстро вышел за дверь.

Его не было очень долго, поэтому она решила найти его и спросить, что ей следует делать. Его не оказалось ни в поле, ни в сарае, ни у ручья. Она подумала, что он, навер­ное, пошел к Элтманам. Может быть, поехал к Павлу... признать, что тот был прав во всем. Более, чем прав.

Но лошади спокойно стояли в стойле.

Она вспомнила о своем отце, и ей стало страшно.

Поразмыслив, она решила, что есть еще одно место, где он может быть. Она надела куртку, взяла одеяло с кровати и пошла на холм, где они когда-то встречали рассвет. Михаил был там. Он сидел, положив голову на руки. Когда она подошла, он даже не посмотрел на нее. Она укрыла его одеялом.

— Ты хочешь, чтобы я уехала? Я знаю теперь, где дорога. —Сейчас по этой дороге даже проезжают повозки. — Я найду дорогу обратно.

— Нет, — ответил он хрипло.
Она встала, глядя на закат.

—Ты никогда не думал, что Бог сыграл с тобой жесто­кую шутку?

—Нет.

—Раз ты так сильно Его любишь, почему Он сделал с тобой такое?

—Я Его об этом спрашивал.

—И что Он сказал?

—То, что я уже знаю. — Он взял ее за руку и посадил рядом с собой. — Чтобы укрепить меня.

—Ты и так достаточно сильный, Михаил. Тебе это точно не нужно. И я тебе не нужна.

— Я не достаточно сильный для того, что ждет меня
впереди.

Она побоялась спросить, что он имеет в виду. Она вздрогнула, и он обнял ее.

—Господь дал нам духа не боязни, а силы,(*Библия. 2 е Послание Тимофею 1:7.) — добавил он. — Когда придет время, Он покажет мне путь.

—Почему ты в этом так уверен?

—Потому что Он раньше всегда так делал.

—Хотела бы я верить этому. — Вокруг сверчки и жабы создавали целую какофонию. Почему она раньше думала, что здесь совсем тихо? — Я все еще иногда слышу, как плачет мама, — сказала она. — По ночам, когда ветки стучат в окно, я будто слышу звон стакана, задевающего бутылку, и мне кажется, что я вижу ее: как она сидит на смятой кровати и смотрит в пустоту. Я всегда любила дождливые дни.

—Почему?

— В плохую погоду мужчины обычно не приходили.
Они предпочитали сидеть там, где тепло и сухо, и можно спокойно пропивать все свои деньги, как Роб. — Она рассказала ему, как в детстве собирала на улице жестяные баночки и в дождь расставляла их в те места, где текла крыша, чтобы в них падали дождевые капли. — Это была моя собственная симфония.

Задул ветерок. Михаил убрал прядь волос с ее лица, заправляя ей за ухо. Она сидела молча, будто опустошен­ная. Он бьгл задумчив.

— Пошли, — проговорил он, вставая. Помогая ей подняться, он взял ее за руку, и они отправились домой. Войдя в дом, он достал ящик с инструментами и что-то
в нем поискал. — Я вернусь через минуту. Надо кое-что сделать в сарае.

Она стала готовить ужин, стараясь чем-нибудь занять себя, чтобы ни о чем не думать. Она слышала, как Михаил зачем-то забивал гвозди в карниз дома. Он что, пытается развалить дом? Она шагнула к двери, вытирая руки, и выглянула наружу. Он подвешивал к карнизу металлические предметы — жестянки, ложки, гвозди, старую подкову.

Спускаясь с лестницы, он провел рукой по висящим предметам.

— Твоя собственная симфония, — произнес он, улыбаясь ей. Не в силах выговорить ни слова, она наблюдала за тем, как он уносит лестницу обратно в сарай.

Она вернулась в дом и села — стоять она не могла из-за слабости в коленях. Она разрушила его мечты, а он сделал для нее симфонию.

Когда он вернулся, она поставила на стол ужин. «Я люблю тебя, Михаил Осия, люблю тебя так сильно, что умираю от любви». Ветерок пошевелил импровизированные колокольчики, и дом наполнился приятным, мелодичным звоном. Она прошептала слова благодарности. Еле слышно выдавила из себя «спасибо». Похоже, что большего он и не ждал. Когда он поел, она налила горячую воду из котла и собралась мыть посуду.

Михаил взял ее за запястье и развернул к себе.

— Оставь посуду. — Когда он стал распускать ее волосы, она едва могла дышать. Ею овладели смущение и дрожь. Куда исчезли былые спокойствие и самоконтроль? Его нежность разрушила их.

Он перебирал пальцами ее волосы, и она подняла голову. В ее глазах был страх.

— Я обещаю любить тебя и заботиться о тебе, уважать и защищать тебя, в болезни и здравии, в бедности и богатс­тве, в плохие дни, которые могут омрачить нашу жизнь, и в хорошие времена, которые скрасят наши дни. Фирца,
возлюбленная, я обещаю быть верным тебе до самой смерти.
И дальше, если Бог позволит.

Она стояла и смотрела на него, потрясенная до глубины души.

— А что я могу пообещать тебе?

В его глазах заискрился мягкий юмор.

— Слушаться? — его губы приблизились к ее губам.
Когда он поцеловал ее, она оказалась в водовороте новых

ощущений. Она еще никогда не переживала подобной смеси тепла, восторга, трепета и чувства правильности того, что происходило. Ни одно из старых правил не работало. Она забыла все, чему ее учили прежние хозяева. Она была как
сухая земля, жаждущая дождя, как бутон, раскрывающийся навстречу солнцу. Михаил знал это и нежно увлекал ее словами любви, которые стекали на нее подобно бальзаму, исцеляющему каждую рану.

Вместе с Михаилом она побывала на небесах.

Когда они вернулись на землю, Михаил улыбнулся ей. — Ты плачешь.

—Правда? — Прикоснувшись к щеке, она отерла слезу.

—Не смотри на меня так, — сказал он, целуя ее. — Это хороший знак.

Но когда утром Михаил проснулся, Ангелочка не было. Она ушла.