Смерть героя
1. В.Г. Олифер, Н.А. Олифер «Компьютерные сети» Спб, Питер 2001г. 2. Журналы: LAN, Сети и системы связи 3. Технологии электронных коммуникаций том 27 “Межсетевые протоколы и мультисети”, Москва, СП “Эко-Трендз” 1992 4. Web-сайты сети Internet 5. Г.Хелд “Технологии передачи данных” 2003г. 6. Ле Бодик Г. “Технологии и службы мобильной передачи данных” 2005г. 7. Кутузов О.И. “Моделирование телекоммуникационных сетей” 1999г. 8. Николай Соколов, «Телекоммуникационные сети». 2010г. 9. Крухмалев В.В “Основы построения телекоммуникационных систем и сетей” 2004г. 10. Гордиенко В.Н. “Многоканальные телекоммуникационные системы” 2007 г.
Ричард Олдингтон. Смерть героя --------------------------------------------------------------- РОМАН Richard Aldington "DEATH OF A HERO" 1929 Перевод с английского НОРЫ ГАЛЬ © Нора Галь, наследники, info@vavilon.ru МОСКВА "ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ЛИТЕРАТУРА", 1976 И (Англ.) 0-53 Примечания Д. ШЕСТАКОВА Художник В. Юрлов--------------------------------------------------------------- 0-53 Олдингтон Р. Смерть героя. Роман. Пер. с англ. Норы Галь. Примеч. Д. Шестакова. М.,"Худож. лит.", 1976. 320 с Ричард Олдингтон -- крупный английский писатель (1892--1962). В своемпервом и лучшем романе "Смерть героя" (1929) Олдингтон подвергает резкойкритике английское общество начала века, осуждает безумие и преступностьвойны. 70304-284 028(01)-76 без объявл. И(Англ.)Смерть героя Смотрите, как мы развлекаемся! Но когда же и повеселиться, как не вмолодости: ведь живешь только раз, да еще в Англии; и то и другое не пустяк,от любой из этих бед можно поседеть в одночасье; потому что, да будет вамизвестно, нет на свете другой страны, где было бы так много старых дураков итак мало молодых. Гораций Уолпол Олкотту Гловеру Дорогой мой Ол! Памятуя о Джордже Муре, не терпевшем предисловий, все,что я хочу здесь сказать, я, пожалуй, лучше изложу в письме к тебе. Хоть тыи постарше меня, мы все же принадлежим к одному поколению -- к тем, ктодетство и отрочество свое, точно юный Самсон, провел в попытках разорватьпуты викторианства и чье возмужание совпало с мировой войной. Многоемножество наших сверстников унесла безвременная смерть. Нам повезло -- или,быть может, не повезло: мы уцелели. Я начал эту книгу почти сразу же после перемирия, в крохотнойбельгийской деревушке, где мы тогда квартировали. Помню, все вокруг утопалов снегу, а угля у нас почти не было. Потом началась демобилизация, немалоготруда мне стоило вновь приспособиться к мирной жизни, и на этом книга мояпогибла. Я забросил рукопись и больше уже не брался за нее. Попыткаоказалась преждевременной. Но ровно десять лет спустя, чуть ли не день вдень, я вновь почувствовал, что должен приняться за эту книгу. Я знаю, помногим причинам ты прочтешь ее с сочувствием. Но я не могу ждать той жеснисходительности от других. Эта книга -- не создание романиста-профессионала. Она, видимо, вовсе ине роман. В романе, насколько я понимаю, некоторые условности формы и методадавно уже стали незыблемым законом и вызывают прямо-таки суеверное почтение.Здесь я ими совершенно пренебрег. Единственное мое оправдание: всякий воленписать, как ему заблагорассудится. Говорят, в этом романе я допускаю ошибкистоль же чудовищные, как если бы ты в своих драмах ввел монологи и реплики"в сторону" или вдруг сам вышел бы на сцену и принял участие в спектакле. Тызнаешь, как я был бы рад, если бы ты это сделал: я -- враг всяких правил,произвольно навязываемых искусству. Стандарт в искусстве мне так жененавистен, как в жизни. Грешил ли я экспрессионизмом и сюрреализмом или негрешил -- этого я не знаю и знать не хочу. Я знал, что хочу сказать,-- исказал это. И я ничуть не старался быть "оригинальным". Техника этой книги, если тут вообще можно обнаружить какую-либотехнику, та же, что я изобрел, когда писал свою длинную современную поэмупод названием "Простак в лесу" (тебе она нравилась). Кое-кто называл ее"джазовой поэзией"; а теперь я написал, очевидно, джазовый роман. Тыувидишь, насколько это соответствует моей теме. Надеюсь, во всяком случае, что явный или скрытый в этой книге идеализмнайдет в тебе отклик. Я испытал много сомнений, колебаний, взгляды моименялись, но всегда я сохранял известный идеализм. Я верю в людей, верю внекую изначально присущую им честность и чувство товарищества,-- без этогообщество не могло бы существовать. Как часто честность извращают, как частотоварищество предают, ты знаешь не хуже меня. Я не верю в трескучие фразы ив деспотизм, даже в диктатуру интеллигенции. Думается, мы с тобой имеемнекоторое представление о том, что такое интеллигенция. Кое-кто из молодежи, -- те, кому предстоит "вершить благородные дела,о которых мы забыли", с этим не согласны. Они полагают, будто с трескучимифразами можно бороться при помощи сверхтрескучих фраз. Искренностьдавным-давно устарела. Неважно, что именно говорить; важно только внушатьдругим, что ты прав. И остается одна надежда: запретить всем читать, заисключением немногих избранных (кем и как избранных?), а уж они будутуказывать нам, простым смертным, что делать и как жить. Да неужели же мы вэто поверим? За тебя, так же как и за себя, смело отвечаю: конечно нет! Авпрочем, может быть, это ирония, и молодым людям просто не дают покоя лаврыСвифта. Но, как ты увидишь, эта книга, в сущности, - надгробный плач, слабая попытка создать памятник поколению, которое на многоенадеялось, честно боролось и глубоко страдало. Другие, вероятно, поймут этосовсем иначе. Почему бы и нет? А мы добиваемся только одного: пытаемсясказать правду, верим, что это правда, и не боимся ни противоречить себе, нипризнавать свои ошибки. Всегда твой Ричард Олдингтон Париж. 1929
|
