На примере растафарианства

Иногда создается ощущение, что тема передела мира сверхдержавами просто неисчерпаема. Ее можно уловить как в неформальных актах повседневной коммуникации, так и в многочисленных сюжетах художественных фильмов и книг, в публицистике и околонаучных «познавательных» передачах. И, конечно, тема мирового господства будоражит умы представителей социальных наук, что, видимо, является следствием профессии. Но есть некоторые сомнения относительно того, верно ли поставлен сам проблемный вопрос. Так, примерно два десятка лет назад Э. Тоффлер в «Метаморфозах власти» (1990) подал нам идею о том, что власти ищут не одни лишь только могучие капиталистические и коммунистические государства – теперь влияние в миллионы раз более малых, чем государства, образований, может быть вполне сопоставимым. Э. Тоффлер называет этих новых претендентов на власть глобальными воителями. Среди них – церковь и религиозные организации, наркокартели, транснациональные компании.

Например, Э. Тоффлер приводит пример с аятоллой Хомейни, который «объявил всему миру, что государство – уже не единственный и даже не самый важный актер на мировой сцене». По мнению Тоффлера, таким образом Хомейни посягнул на либерализм, устоявшийся в государствах, которые общественное мнение называет ведущими. «Он посягал на фундаментальное право государства – защищать своих граждан в их собственном доме». В качестве примера ученый приводит стремление покойного Папы Иоанна Павла II создать христианскую Европу. Э. Тоффлер резюмирует, что таким образом деятели религии наступают на светские основы жизни.

Однако в современности всё большее влияние приобретают синтетические глобальные воители, представляющие собой сообщества смешанной природы. Например, сообществом, объединяющим религиозных деятелей и наркоторговцев, являются растафари. Кажется весьма странным, что растафарианство, имеющее недолгую историю, сумело с 1930 года, находясь в статусе маргинальной религиозной секты, претендовать на признание, равное с тем, которым пользуются мировые религии. Внезапно нашлась и «Кебра Нагаст» – священное писание растафариан, являющееся, по их же словам, достаточно древним.

Это ответвление христианства приобрело, по сути, черты настоящего социально-политическое движения, которое трудно игнорировать. Оно выражает свою волю через мощнейшее оружие – музыку. Какова эта воля? Легализация и репатриация – эти слова выражают всю суть музыки регги. Интересным является то, что идеи эти очень заразительны даже для тех, кто, по сути, не является целевой аудиторией такого рода музыки. Можно наблюдать, как граждане России, не имеющие практически никакого отношения к торговле африканскими рабами, и уж точно сами никогда не страдавшие от данной печальной практики, подпевают на концертах строчкам «We talk about Repatriation is a must» авторства Johnny Clarke.

В данной ситуации поражает триумфальная победа религии над законом, которая пока может не быть очевидной в материальном мире, однако на уровне идей не заметить ее сложно. Та часть растаманов, которая употребляет марихуану, не чувствует за собой никаких угрызений совести – ведь так велел сам Джа, а слово Бога, как известно, имеет вес больший, чем слово любого из законников. То, что мы здесь видим, представляется победой торговцев легкими наркотиками над законодательной системой, поскольку, согласно заветам религии, они не занимаются ничем дурным. Ведь как доносят до нас тексты песен регги, сам Бог засеял Землю особой травой, на радость своим детям. «Наттидред», курящий «травку» – все равно что мусульманин, совершающий намаз, или католик на воскресной проповеди, или кришнаит, читающий маха-мантру.

Кроме того, требования легализации марихуаны имеют, казалось бы, либеральную подоплеку. В одном из интервью Боба Марли прозвучало, что правительство лишь притворяется склонным поддерживать идеалы свободы – на самом деле, употребление марихуаны делает людей в действительности свободными и потому неподконтрольными, и правительство, опасаясь этого, вводит запрет. Но не нужно забывать, что этот человек, который был практически возведен в лик святых еще при жизни, был сам неравнодушен к политическим играм – вспомнить хотя бы, как аполитичный регги-исполнитель неожиданно стал на сторону одного из кандидатов в мэры Кингстона.

В основе философии растафариан лежит ориентация в первую очередь на духовные ценности. Все материальное относится к категории «Вавилон», которая по смыслу соответствует обществу потребления, и отрицается. Таким образом, транснациональные корпорации, которые ориентированы на потребителя-материалиста, сталкиваются с невозможностью предложить свои товары и услуги людям, принявшим растафарианство. В выгодном положении оказываются лишь распространители легких наркотиков. Как видно, здесь имеется не только конфликт между государствами и воителями, о котором говорил Тоффлер, но и сами воители борются за власть между собой, иногда заключая временные альянсы.

Это также некоторым образом противоречит мысли Жана-Франсуа Лиотара об изжитости метанарративов, которые лежали в основе легитимности в эпоху модерна. На основании вышеизложенного можно сделать вывод, что влияние религии как одного из главенствующих метанарративов до сих пор не исчерпало себя; кроме того, сама форма этого влияния претерпевает изменения, соответствующие современной эпохе, называемой классиком «постмодерн». Таким образом, изменяется природа легитимности государственной власти, а также ослабляется безусловное верховенство власти государства, возникают новые конкурентоспособные структуры, способные представлять альтернативу ему.