ЭСТЕЛЬ ОСКОРА. То, что мы почти у цели, я почуяла сразу

 

То, что мы почти у цели, я почуяла сразу. Тахена… Заповедный край, в который допускались лишь избранные. Я не знала, что сталось с Гордой и Явеллой, но Тахена держалась, я слышала ее зов, ее нетерпение, ее нежность. Когда-то на ее краю судьба свела эландского герцога и эльфийского разведчика, здесь Рене повел за собой пляску Ночи, здесь нашел Жана-Флорентина и узнал, что любовь спасет мир.

Я стояла на границе исполненного древней Силы места и смотрела, как в заиндевевших ветках пищат и копошатся птицы, выискивая еще не склеванные ягоды. Сандер закончил обихаживать Садана, подошел и обнял меня за плечи. Он ничего не чувствовал, для него поляна была просто поляной, а деревья обычными деревьями. Я могла бы солгать или сделать так, чтоб он уснул или потерял счет времени, но есть люди, которым очень трудно врать. Я сказала, что мы подошли к границе топей и мне нужно отыскать дорогу. Это была правда, хоть и не вся.

Александру мои слова не понравились, но спорить он не стал. В то, что касается магии, он не вмешивался. Они с Саданом остались на поляне, а я пошла в глубь болот, убрав защиту, так как Тахена сама себя защищает от любой волшбы. По крайней мере, мне так хотелось думать, хотя меня пугал и сбивал с толку чужак, вставший на моем пути в Мире Обмана. Я мучительно не хотела новой встречи, но не прятаться же всю жизнь в болотах. Мне была нужна хозяйка Тахены, и я раскрылась, чтобы меня услышали и нашли.

Роман мне рассказал про погибшую Эаритэ, и я сожалела, что не успела с ней переговорить, но, кто бы ни властвовал над здешними болотами и лесами, он должен был появиться.

Любой человек, гоблин и даже эльф уже сотню раз захлебнулись бы в едва прикрытой хрустальной корочкой вязкой жиже, но я шла по тонкому льду, как по мраморным плитам. Моя сила держала меня на поверхности и вела в самое сердце древнего места.

Летом меня бы уже заметили, но зима для Хранителей словно ночь для смертных, они спят, и разбудить их нелегко. Странное, должно быть, я представляла зрелище – одинокая женщина, медленно идущая среди мертвых тростников, серебряных от инея. Кроме меня, здесь не было никого, болотные птицы улетели, лягушки и змеи спали, а крупное зверье в эти топи не забиралось, даром что их называли Кабаньими. Я шла долго, вокруг меня шуршали и на что-то жаловались высохшие стебли, дневное серебро сменилось вечерней кровью, над головой поднялся тоненький, бледный месяц, с которым бессовестно заигрывали звезды. Ночь входила в Тахену торжественно и строго, как входит в храм вдовствующая императрица, и я склонила голову перед ее величием. Я была всего лишь Эстель Оскора, темная звезда, часть великой ночи, из которой все появляется и в которой все тонет. Кажется, я поднимала руки к небу, что-то выкрикивала, пела, звала, приказывала.

Звезды завертелись огненными эберскими мотыльками, в лицо мне пахнуло ветром, нежный полумесяц превратился в огромную багровую луну, на диске которой проступали странные узоры. Я остановилась, опустив руки, потому что дальше дороги не было. Я пришла. Мне оставалось лишь ждать.

Лед разошелся совершенно бесшумно, открыв черную полынью с острыми краями. Лунные лучи заплясали на воде – нет, это не лучи, это огонь. Вода словно бы горела, лиловое пламя, обдавая запредельным холодом, вздымалось все выше. Я смотрела в самое сердце колдовского костра, не опуская глаз, ожидая увидеть того, кто здесь разговаривал с Рене и Романом, но никто не появился. Не было и видений, о которых рассказывал эльф-разведчик. Только рвущийся к небу огненный столб, напоминающий тот, в который я некогда бросилась на алтаре Ангеса. Пламя притягивало меня, но я помнила, чем для меня обернулся прошлый прыжок. Я не хотела покидать Тарру, я не могла оставить Александра, и я должна была отыскать Рене.

Лиловые и оранжевые блики танцевали на серебряном снегу под стремительно кружащимися созвездиями. Это было красиво и страшно, но ничего мне не давало. Хозяйка Тахены или спала, или ослабела настолько, что не слышала меня, да и того, кто показался Рамиэрлю, я не вдохновила. Что ж, придется возвращаться и идти в обход, я не могла рисковать Сандером и Саданом. Я повернулась спиной к лиловой колонне и уже сделала несколько шагов, когда со мной соизволили заговорить. Голос был женский, старый, измученный и родной.

– Ты пришла. – Она говорила тихо, почти шептала. – И это главное. Ты здесь, я слышу тебя, я верю тебе. Ты поможешь и спасешь… Найди потерянное, останови неотвратимое.

Не прощайся и не отчаивайся, а я благословляю тебя, моя дочь, моя надежда, моя звезда… Ты свободна от всех долгов. Я оставляю тебе все, чем владею. Да пребудут с тобой любовь и ненависть, да не испугаешься ты смерти и да не отринешь жизнь.

Я еще успела увидеть, как угасает лиловое сияние, на мгновение мне показалось, что к небу в отчаянной мольбе поднялись две старческие руки, поднялись и исчезли. Полная рыжая луна вновь стала нежной тоненькой полоской, звезды прекратили пляску, полынью стремительно затягивало, ветер кружил по тонкому льду крохотные снежные звездочки. Вот и поговорили… Мне хватало своей любви и своей ненависти, зачем мне еще чья-то, зря я сюда пришла, зря оставила Александра… Я шла по зимнему болоту, а в моих ушах все еще звучал тихий, утомленный голос, умоляя остановить неотвратимое. Странная просьба. Я и так делаю все, что могу, но многое от меня не зависит. Незамерзающие топи кончились, и на их краю меня встретила Лупе.

Тоненькая фигурка в серебристо-снежной тунике. На нее и смотреть-то было холодно: босые ноги, обнаженные до плеч руки, бледное личико, на котором застыло выражение разбуженного котенка…

– Лупе!

– Эстель Оскора взошла над Тахеной, – сообщила мне она в ответ, наклонила по-птичьи голову и добавила: – Скоро пойдет снег, а Луна уже родилась.

– Лупе, ты меня помнишь?

– Лупе была здесь? Не помню, не знаю… Ты пришла, ты – тепло и холод. Тахена тебя знает. Тахена тебя ждала… До весны еще далеко… Тебя ждут. Человек и конь. Они тебе нужны или я их заберу?

– Они мне очень нужны, – мне стало очень страшно, – Лупе! Лупе, это же я, Герика… Помнишь Гелань, Симона, рысь?

– Рысь… Да, ты – дитя рыси. Рысь сломает хребет оленю. Ты пришла, и я пришла, но весна далеко… Все спят, кроме луны и ветра…

Я подошла поближе, и хозяйка Тахены по-детски улыбнулась. Облитая снежным сиянием, она была прелестна. Прелестна и безумна. Лупе признала Эстель Оскору, но напрочь забыла Герику из Тарски, за которой ухаживала в доме лекаря Симона, и Симона она тоже забыла, и Гелань, и то, как ее звали. Ей не было холодно, ей не было весело, ей не было грустно.

– Лупе, а Шандера Гардани и принца Луи ты тоже не помнишь?

– Я помню Лебедей… Они вернутся на озеро, когда сойдет снег. Я знаю тебя. Ты пришла, потому что тебя ждали. Я знаю черного коня с белой гривой, ты на нем ездила. Но весна далеко, а осень уже ушла. Весной проснется Кэриун. Он помнит, а я живу. Много радости, очень много радости…

Лупе еще что-то лепетала, узкие ступни оставляли на снегу четкие следы, на пепельные волосы упала снежинка и не растаяла. Она меня слушала и не слышала, она ничего не знала и знала все, и говорить нам было не о чем.

– Лупе…

– Весна еще не скоро, – в который раз сообщила та, которую когда-то любил Шандер Гардани, – не скоро. Березы скажут, когда придет весна. Березы и Лебеди узнают о ней первыми. Ты пришла зимой, но идешь из осени… Ты дойдешь до весны?

– Дойду, – пообещала я и добавила: – Именем Рыси. Мы с моим другом и моим конем должны пройти в Таяну.

Лупе осеклась и внимательно и хитро посмотрела на меня.

– Эстель Оскора с другом и конем перейдет Тахену столько раз, сколько захочет, но ваша дорога дальше. Вы дойдете до весны?

 

Конец первой книги.

 

[1]

[2]

[3]

[4]

[5]

[6]

[7]

[8]

[9]

[10]

[11]

[12]

[13]

[14]

[15]

[16]

[17]

[18]

[19]

[20]

[21]

[22]

[23]

[24]

[25]

[26]

[27]

[28]

[29]

[30]

[31]

[32]