АРЦИЯ. МУНТ. Девушка в плотном розовом чепце продавала поддельные фиалки

 

Девушка в плотном розовом чепце продавала поддельные фиалки. Она была хорошенькой, но замерзшей. Носик покраснел, а губы, наоборот, побелели. Товар не шел, да и вообще народу на улице было меньше, чем обычно, и люди были хмурыми, хотя, возможно, во всем был виноват резкий, холодный ветер. Базиль Гризье с усмешкой полез в кошелек и купил у красноносой продавщицы всю корзинку. Та жадно схватила серебряную монету и с вопросом уставилась на Базиля, видимо, ожидая приглашения в соседнюю гостиницу. Можно было так и поступить, но граф Мо не любил делать то, чего от него ожидают, он пожал плечами, сунул корзинку с восковыми цветочками пажу и тронул коня. Настроение, и без того пакостное, отчего-то стало еще хуже. Похоже, он совсем спятил. Сначала не хотел уезжать в Авиру, а теперь бесится из-за того, что вернулся в Мунт.

Караковый атэвский жеребец Базиля, изящно переступая ногами в белых чулочках через замерзшие лужи, сам завернул на улицу Борзой. В отличие от седока он почитал особняк Вилльо своим домом. Может, стоило остановиться вместе с Морисом Саррижским? Нет, нельзя. Он не просто сопровождает высокого ифранского гостя на королевскую свадьбу, он – брат невесты, ему вести Нору к алтарю. Жорес не может, а показывать народу Филиппа Тартю вряд ли рискнет. Нора теперь законнорожденная, а ее младшие братья тем более… По закону Филипп Рунский – король, хоть и несовершеннолетний. Конечно, законы для победителей, да еще поддержанных Церковью, не писаны, но дразнить гусей Тартю не станет… Проклятый, как же все надоело. И Авира, и Мунт, и родичи, и вообще все!

Особняк был разукрашен можжевеловыми ветками и искусственными цветами, дабы было ясно: здесь живет невеста, а он и позабыл об этом обычае. Что ж, значит, купленные фиалки пойдут в дело… За несколько домов до «гнездышка королевской голубки» Базиль налетел на первый караул. Новые гвардейцы с роскошными сигнами на алых плащах красиво отдали честь будущему королевскому шурину. Окна в соседних зданиях были тщательно заперты, и Базиль сообразил, что их обитателей на время торжеств попросту выставили. Пьер Тартю тщательно избегал любых неожиданностей. Гризье очередной раз пожал плечами и въехал во двор. Здесь охраны и лакеев оказалось вовсе немерено, а вот знакомых лиц почти не осталось. Граф спрыгнул с коня, бросил поводья подбежавшему слуге, предупредив, что у Бретера мерзкая привычка кусаться, и взбежал на разукрашенное крыльцо. Свадьба завтра, но финтифлюшки развесили сегодня… И почему это его бесит?! Все решено давным-давно, все довольны, Нора тоже. Ну и пусть ест своего Тартю хоть с вареньем, хоть с хаонгской чоколатой…

Дворецкий тоже был новым. Высокий, благообразный и себе на уме. Он почтительно приветствовал «монсигнора» с благополучным прибытием, за что монсигнору захотелось его придушить. Базиль коротко кивнул и поднялся в гостиную. Там, спасибо Проклятому, была только Доротея. С женой брата Базиль никогда не ссорился, потому что никогда не разговаривал. Супруги жили каждый по себе. Дочь покойного Гастона Койлы с двумя детьми проводила все время в Аганне. Жорес, пока был здоров, болтался в Мунте, а после встречи с Кэрной заперся в особняке на улице Борзой, не пуская к себе никого, кроме матери. Но королевская свадьба – это королевская свадьба, графине Аганнской предстоит нести шлейф невесты, это было решено еще до Гразской битвы. Так жив Тагэре или нет? И если жив, то где…

– Здравствуй, Доротея, – Базиль галантно поцеловал руку невестки, – скучаешь?

– Да. Не люблю столицу.

Она вполне могла бы добавить: «И мужа», но не добавила. Воспитание есть воспитание, да и кто он, чтобы Тея с ним откровенничала.

– Я тоже, и что слышно в нелюбимом нами городе?

– Мы приехали прошлым вечером, – объяснила Доротея, – так что я не успела узнать новости. Жорес чувствует себя хорошо, девочки заняты платьями, сигнора Элеонора им помогает…

Доротея никогда не называла свекровь матушкой, за что Базиль ее искренне уважал.

– Надеюсь, красивые тряпки отвлекут Нору от физиономии супруга. Где она, кстати?

– В розовом будуаре, там две швеи и сигнора.

– Прекрасно. Они обо мне раньше вечера не вспомнят, так что я могу заняться своими делами.

– Безусловно, но не думаю, что вам стоит пить.

Прелестно, его уже считают пьяницей.

– Я замерз, и вряд ли мои родственнички будут счастливы, если завтра я буду чихать на венценосную пару. Так что сейчас мне придется выпить. – Базиль еще раз склонился к руке невестки и, напевая ифранскую песенку о пользе вина, вышел.

Предстоял скучный и склочный вечер. Надо постараться не перессориться с матерью и Жоресом накануне семейного торжества, чтоб его. Граф лениво обошел свои покои, снова показавшиеся ему чистым, аккуратно прибранным склепом, сменил одежду, выпил принесенное пажем подогретое вино, полистал какие-то книги, посидел в одном кресле, пересел в другое, немного подумал, вызвал слугу и потребовал еще вина. Лакей вышел с невозмутимым лицом, но Базиль понял, что тот приказа не одобряет, ну и Проклятый с ним. Будущий родич Его Величества Пьера Седьмого встал, подошел к окну, полюбовался на вымощенный булыжниками двор и увитые белыми и розовыми лентами гирлянды над воротами, еще раз обошел комнаты, взял книгу об атэвской охоте, открыл, закрыл, поставил назад. Вошел слуга с подносом, на котором, кроме кувшина и кубка, лежало запечатанное письмо.

Два скрещенных павлиньих пера… Морис Саррижский, давно не виделись. Базиль сломал печать – ифранец приглашал его на ужин. Неплохо, с ним он, по крайней мере, не поцапается, да и домашние придираться не станут. Граф Мо повернулся к лакею:

– Я тебя не видел раньше. Как тебя зовут?

– Жиль.

– Передай графу Аганнскому и сигноре, что я принял приглашение герцога Саррижа и уехал. Буду поздно.

– Слушаюсь, монсигнор.

Забавно! Слуги сами додумались, или это Жорес велел обращаться к хозяевам как к принцам крови… Как пуделя ни назови, волком не станет, так, кажется, про них говорили. Про них и про Тагэре…

Морис остановился в ифранском посольстве. Раньше на его стенах и на стенах прилегающих домов то и дело появлялись надписи, сообщавшие об отношении мунтских студиозусов и молодых нобилей к Пауку и его потомству. Теперь стены были чистыми – при Тартю говорить и тем более писать становилось опасным, впрочем, ему-то какое дело… Базиль спешился, что-то кому-то сказал о морозе, отдал плащ лакею и прошел в отведенные Саррижу апартаменты.

– Рад тебя видеть.

– А я еще больше рад, ведь ты избавил меня от тихого семейного ужина. Но, признаться, я несколько удивлен.

– Тебя ищет один человек. Он не очень хочет, чтоб об этом знали, а к особняку Вилльо, если ему верить, незамеченным не подойти.

– Да, это так. Но я никого не ждал, что это за сигнор?

– О, – Морис улыбнулся, – это не сигнор. Я бы принял его за стражника или вышибалу, но он принес кошелек с вашим гербом, в котором, по его словам, лежит письмо. Возможно, его прислала какая-то красотка?

– Красотка? Вряд ли… – Граф Мо внимательно посмотрел на собеседника. – Что такого сказал этот вышибала, что ты решил мне написать? И почему ты вообще стал с ним разговаривать? Где он, к слову сказать, к вам прицепился?

– Здесь. Он или откуда-то узнал тайное слово, или оказался очень ловким, так как посольства в Мунте стерегут крепко. Видимо, Его Величество не хочет, чтобы арцийцы надоедали иноземным послам. Как бы то ни было, твой пьянчуга сумел обойти все запреты, это свидетельствует в его пользу. А почему я тебя вызвал… Сам не знаю… Этот бражник держался не как вымогатель или попрошайка, а как человек, выполняющий свой долг, вот я и написал. Если я ошибся, мы займемся куропаткой в вине, но сначала прочти письмо, а я сейчас вернусь.

Сарриж вышел, оставив Базиля наедине с его собственным кошельком. Граф повертел в руках вещицу, пытаясь вспомнить, кому и когда мог ее отдать. А может, он ее потерял или у него украли или отобрали? Кэрна? Нет, Рафаэль и его приятели ничего у него не взяли. В Гваре? Не похоже… А, Проклятый с ним! Гризье развязал тесемки и вытряхнул письмо.

«Сигнор, – почерк был корявым и явно незнакомым, – вы мне падарили этат кашилек, штобы я кое за кем приглядел в ваше атсутствие. Теперича я жыву в другом мести но я должон вам коишто пиридать и расказать сигодня и завтра вечерам и ночйу я буду ждать сигнора в гастинице ципной пес што на биригу луферы напротив ричнога замка пусть сигнор аденится так штобы иго ниузнали и закажыт баранйу ногу сгарохам два куфшына ифранскава белава и яблаки с жоным сахарам я падайду».

Базиль в изумлении вглядывался в записку неведомого грамотея. Шутка? Нет, вряд ли… «Буду ждать сигнора в гастинице ципной пес што на биригу луферы напротив ричнога замка…» Доротея права, надо пить поменьше! Как он мог забыть?! Караул-декан из Речного Замка. Он и впрямь дал ему кошелек, чтобы тот присматривал за Филиппом и Алеком. Морис оказался прав, дело и впрямь важное.

– Кажется, я не ошибся, – ифранец уже стоял в дверях, – ужин будет подан через четверть оры.

– Морис, могу я попросить об одолжении?

– Разумеется, тем более я еще не отплатил тебе за берет.

– Пустое… Мне нужно отлучиться, но так, чтобы считали, что я все еще здесь.

– Нет ничего проще, из любого посольства можно выбраться незаметно, а уж из ифранского… Покойный Жозеф посылал в Арцию не божьих вестников, а шпионов. Сейчас подадут ужин, слуги полюбуются на нас, а потом я их отошлю. Тебе нужно сменить одежду?

– Это было бы просто замечательно. Темный плащ с капюшоном и, если найдется, парик.

– Найдется. С удовольствием посмотрю на тебя с темными волосами.