ЭР-АТЭВ ГИДАЛ

 

Глядя на алый цветок, Иоанн мучительно раздумывал, что делать. Явленных доказательств было достаточно, ему и впрямь явился святой Эрасти, и его, Иоанна, долг исполнить все, что тот велел. Но как это сделать? Как доставить в Арцию бесценное сокровище? В одиночку это сделать невозможно, а довериться кому бы то ни было нельзя. И как он сможет тайно от братьев по вере проникнуть в главный храм Арции и внести туда картины? Что сказать братии? Солгать? Удовлетвориться полуправдой?

Один через пустыню да еще с таким грузом он не пройдет, нужен спутник. Если б молодой язычник все еще был в монастыре… Яфе знает Гидал, владеет саблей, хотя… Хотя спутник-атэв в Арции привлек бы ненужное внимание. Ненужное? А если… а если атэвов будет много?!

Мысль показалась кощунственной, немыслимой, невозможной, но это был выход, и, похоже, единственный! Не сам ли святой Эрасти сказал своему избраннику, что во имя цели он должен пойти на все. Даже на то, чтобы натравить язычников на Святой град! Если в Арцию вторгнутся атэвы, никто не обратит внимание на поклажу одной из тысяч лошадей. Странно, но Иоанн даже не подумал о том, пойдут ли за ним почитатели Баадука. Твердой походкой, опираясь на Вечноцветущий посох, владыка направился к воротам, в первый раз не подумав ни о братии, ни о том, что скажет или сделает калиф.

Монах-приворотник суетливо закрутил ручку подъемного механизма, опуская узкий наклонный мост, и Иоанн, тяжело ступая, направился к лагерю атэвов. Те, разумеется, увидели его сразу же: если воины калифа берутся кого-то или что-то сторожить, они не пропустят и муху (если та, разумеется, не вздумает вылететь через подземный ход, по которому и ушли Яфе и Николай). Не успел владыка пройти половину расстояния, отделяющего монастырь от лагеря, как ему навстречу вышел зрелый атэвский воин в простой белой одежде, но в синем дзибане [54]и с роскошной саблей на боку. Атэв шел быстрее клирика, и когда они встретились, до лагеря было еще довольно далеко.

– Склоняю свое ухо к устам старшего калкса [55], – Али с достоинством коснулся висков, уголков губ и сердца.

– Я пришел говорить с тобой о клятве Майхуба, – Иоанн вперил взгляд в чужие черные глаза, – пришло время ее исполнить. Ты и твои люди избраны, чтобы сопровождать меня и то, что будет со мной, в Арцию. У нас мало времени, мы должны успеть к Светлому Рассвету, вы называете этот день Конем Солнца.

– Почему я должен верить тебе, пастырь хансиров?

По тому, как воин в синем дзибане задал вопрос, Иоанн понял: тот отнесся к его словам серьезно, но ему нужны доказательства. Владыка заговорил с язычником так же доверительно, как заговорил бы с иеромонахом Игнатием, которого прочил себе в преемники. Правда, клирику пришлось делать поправку на атэвскую манеру изъясняться и незнание того, что арцийцы узнают, еще лежа в колыбели.

– Мне явился во сне тот, во имя которого построена наша обитель. Он велел мне взять то, что хранится в ней, и тайно доставить в главный храм Святого города Кантиски. А когда я проснулся, то увидел, что на моем посохе появился новый цветок. Он красный, как кровь. Как та звезда, которую вы называете сердцем Воина, а мы – Ангезой или Волчьей. Это знамение. Даже если я погублю душу и сожгу половину Святого города, я должен сделать то, что должен, – именно так закончил бы свою речь атэв, которых за свои семьдесят три года Иоанн повидал достаточно.

– Я вижу то, что вижу. И я верю, что ты сказал правду. Ты хочешь, чтобы мы пошли за тобой? Но нас слишком много, чтобы пройти незаметно, и слишком мало, чтобы прорваться с боем. Судьба каждого эр-генуби [56]висит на его поясе рядом с саблей, – Али задумчиво потрогал шрам на подбородке, – мы умрем там, где умрем, но хочет ли Баадук того же, что твой пророк? И верно ли, что настали предсказанные времена и древо Ада прорастает там, где упало семя Зла?

– Это так же истинно, как то, что на Вечноцветущем посохе расцвел цветок войны. Но я тебе сказал еще не все. Уже год как идет бой, и ведут его Яфе, сын Усмана, и Николай, брат наш по вере. Ибо один есть Меч Добра, а другой – Посох. В книге, которую мы чтим, как вы Наширу [57], исчезли слова молитвы и вместо них появились иные. Так было предназначено. Яфе и Николай вступили на дорогу от воды к огню и от огня к ветру.

Слово было сказано, оставалось надеяться, что Али, узнав о бегстве племянника, не убьет монаха на месте. Меч Атэва выглядел потрясенным, но ответить не успел. Беспощадный солнечный свет померк, выгоревшее белое небо налилось роскошной вечерней синевой, дохнуло морской прохладой. На горизонте встала груда невиданных здесь кучевых облаков, которые внезапно разошлись, как от удара молнии, обнаружив сверкнувшую звездами ночную тьму, из которой вырвался всадник на черном белогривом коне. Иоанн видел строгое, окаймленное темной бородой лицо, развевающийся белоснежный дзибан… Клирик не успел ничего сказать, а его собеседник повалился на колени, простирая руки к рехнувшемуся небу. Судя по донесшемуся из лагеря вою, там происходило то же самое.

Опираясь на посох, Иоанн ошеломленно смотрел на явление своим последователям пророка, в существовании которого лично он, Иоанн, сильно сомневался. А тот, осадив белогривого коня, простер руку в повелительном жесте.

– Слушайте меня, воины, или вы будете прокляты! Пришло время Клятвы, и да исполнится то, что обещано Львом и Волком! Станьте наконечником копья, оком бури, сердцем огня! Не жалейте себя, ибо смерть – это только смерть, а трусость – это позор! Легче пера будет смерть исполнивших договор и выше горы память о них. Победившие получат награду, Отступники потеряют все.

Свершите же великое! Идите на север!

Идите на север за красными цветами. Идите на север, дабы обрести владыку. Идите на север, дабы исполнить клятву. Идите на север, и земля сама поскачет вам навстречу, и вы пройдете там, где не пройдет ни человек, ни конь. Такова воля Всеотца. И нет бога кроме Него, и нет Воли против его Воли. Это говорю вам я! И это истинно и бесценно, как Вода.

Всадник замолчал, его конь ударил прозрачным копытом о раскаленный камень, и из того забил родник, а наездник исчез, словно его и не было. Али, с трудом оторвав взгляд от места, где только что стоял великий Баадук, взглянул на Иоанна, и на лице его застыло благоговение.

– Воистину прав и праведен ты, если Баадук велел нам идти за тобой.

Иоанн не нашелся что ответить, но невольно проследил за взглядом атэва, поняв, что тот смотрит на красный цветок. Это было правильно, но лишь отчасти: все цветы на посохе стали алыми.