Необхолимо ли понятие 9П

Теперь мы подошли к центральному вопросу психологии развития: необхо­димо ли понятие J7? Существует обширная философская литература, освещающая эту проблему с точки зрения онтологии, эпистемологии и аксиологии, но давайте

 

22 Об этой антиномии см.: Bergson H. The Two Sources of Morality and Religion / Trans, by R. A. Audra, С Brereton. N. Y.: Henry Holt, 1935.

 

на время оставим в стороне эти дискуссии. Ибо совершенно ясно, что понятие, по­лезное для философии или теологии, может препятствовать прогрессу психологи­ческого знания.

Со времен Вундта центральное возражение против психологии Я и души со­стояло в том, что это понятие невнятно. Очень соблазнительно приписать не совсем понятные функции некоему таинственному агенту, а затем объявить, что именно «он» является тем центром, который объединяет личность и поддерживает ее цело­стность. Сознавая эту опасность, Вундт смело декларировал «психологию без души». Нельзя сказать, что он вообще отрицал философские и теологические постулаты, но он считал, что психологии как науке могут повредить подразумеваемые этим понятием petitio principii*. В течение полстолетия немногие психологи (помимо то­мистов) сопротивлялись аргументации и примерам Вундта23. На самом деле мы мо­жем сказать, что на протяжении двух поколений психологи прибегали ко всем мыс­лимым способам объяснения целостности, организации и стремлений человека, не постулируя Я.

В самые последние годы тенденция переменилась. Многие психологи, быть может, не полностью осознавая историческую ситуацию, начали принимать то, что два десятилетия назад сочли бы за ересь. Они без стеснения вернули понятия Я и эго и, словно наверстывая потерянное время, дополнительно ввели такие понятия, как Я-образ, самоактуализация, самоутверждение, феноменальное эго, эго-вовлеченность, эго-стремление и много других пишущихся через дефис расширений, которые для экспериментального позитивизма все еще обладают легким оттенком ненаучности.

Отметим между прочим, что Фрейд (пусть и непреднамеренно) сыграл веду­щую роль в спасении понятия эго от полного уничтожения на протяжении двух по­колений упорного позитивизма. Конечно, он использовал этот термин по-разному. Сначала он говорил об утверждающих себя и агрессивных инстинктах эго (в ницше­анском смысле), позже стал понимать эго как рациональный, хотя пассивный, агент, в чьи обязанности входит наилучшее примирение (с помощью планирования или защиты) конфликтующих давлений инстинктов, совести и внешней среды. Та­ким образом ядерное понятие (пусть даже в строго ограниченных значениях) со­хранилось, что позволило динамически ориентированным психологам легче расши­рить качества эго и сделать его гораздо более активным и важным агентом, чем это было у Фрейда.

Однако опасность, которой хотел избежать Вундт, остается: эго может рассмат­риваться как deus ex machina**, к которому прибегают для повторной сборки разоб­ранного по винтикам психического механизма после того, как этого не смог сделать позитивизм. Сегодня ситуация такова, что многие психологи, пытавшиеся приспосо­бить личность к внешней системе координат, не удовлетворены результатом. Они не обнаружили связи между позитивистскими измерениями и предпочли вновь изобрес-

 

* Аргумент, основанный на выводе из положения, которое само по себе еще требует доказа­тельств (лат.).

23 Примерно до 1890 г. ряд американских авторов, включая Дьюи, Ройса, Джемса, продолжали рассматривать Я в качестве необходимого понятия. Они считали, что аналитические понятия новой психологии не схватывают очевидную целостность психического функционирования. Но в последующие пятьдесят лет лишь несколько американских психологов использовали понятие Я (в частности Мэри Уайтон Колкинз) и никто не использовал «душу» (Allport G. W. The Ego in Contemporary Psychology // Psychol. Rev. 1943. Vol. 50. P. 451-478; reprinted in: The Nature of Personality: Selected Papers. Cambridge: Addison-Wesley, 1950).

** «Бог из машины» (лат.); см. прим. на с. 92.

 

ти эго. Но, к сожалению, позитивизм и теория эго плохо кооперируются. Бергсон кри­тиковал такое применение эго для сохранения лица, уподобляя эту ситуацию дилемме художника. Он говорит, что художник может хотеть изобразить Париж (точно так же, как психолог может хотеть изобразить личность), но все, что он может сделать своими ограниченными средствами, — это зарисовать разные части города. На каждую зари­совку он прикрепляет надпись «Париж», почему-то надеясь, что вырезанные им ку­сочки магически воссоздадут целое24. Аналогично обстоят дела и в психологии: эм­пирики, продвинувшиеся со своими аналитическими орудиями настолько далеко, насколько смогли, и не удовлетворенные результатом, прибегли, как и их предше­ственники, к некоему понятию Я, чтобы выразить в нем (хотя и неадекватно) ту спло­ченность, единство и целеустремленность, которые, как им известно, они утеряли в своих фрагментарных представлениях.

Я очень боюсь, что привычка лениво использовать Яжпм эго в качестве масте­ра на все руки для латания проделанных позитивизмом дыр может принести больше вреда, чем пользы. Конечно, важно, что многие современные психологи чувствуют себя вынужденными делать этот шаг, хотя их опыт большей частью показывает от­сутствие теоретической пользы от его использования на протяжении девятнадцатого века. Позитивисты будут продолжать возмущаться вторжением и (что в некоторой сте­пени оправдано) обвинять возрождающуюся психологию в мракобесии.

Как же подойти к феноменам, которые привели к возрождению понятия Я, так, чтобы продвинуть, а не замедлить научный прогресс?

В том, что касается психологии, возможный ключ к решению лежит в утверж­дении Альфреда Адлера: «То, что часто называют "эго"— не больше, чем стиль ин­дивида»25. Стиль жизни имеет для Адлера глубокое и важное значение. Он говорит, что если бы психология могла дать нам полное и завершенное описание жизненного стиля, в это описание автоматически включились бы все явления, которые сейчас расплывчато приписывают Я или эго. Другими словами, полностью адекватная пси­хология развития призвана раскрыть все формы активности и все взаимоотношения в жизни, которые либо игнорируются, либо приписываются эго, становящемуся по­дозрительно похожим на гомункулуса.

Первое, что должна сделать адекватная психология развития — это провести различие между тем, что является для индивида важным, и тем, что, как сказал бы Уайтхед, является для него просто фактом, то есть между тем, что он ощущает как витальное и центральное в своем становлении, и тем, что он относит к периферии своего существования.

Многие аспекты нашего стиля жизни обычно не воспринимаются как сильно личностно релевантные. Например, у каждого из нас есть многочисленные племен­ные привычки, отличающие наш жизненный стиль, но являющиеся всего лишь под­ходящим типом приспособления. То же самое верно и для многих наших физиоло­гических навыков. Мы придерживаемся правой стороны при вождении автомобиля, следуем правилам этикета и совершаем разнообразные бессознательные и полуосоз­нанные приспособительные действия, которые характеризуют наш стиль жизни, но не являются нашими собственными, то есть по-настоящему центральными для на­шего ощущения существования. Рассмотрим, например, навыки английского язы­ка, обеспечивающие наше мышление и общение. Ничто так устойчиво не влияет на

 

24 Bergson H. Introduction to Metaphysics. N. Y.: G. Putnam's Sons, 1912. P. 30.

25 Adler A. The Fundamental Views of Individual Psychology // International Journal of Individual Psychology. 1935. Vol. 1. P. 5-8.

 

жизнь, как запас понятий родного языка и структура речи, посредством которой осуществляются наши социальные контакты. Но употребление английского языка обычно воспринимается как совершенно периферический момент по отношению к сердцевине нашего существования. Другое дело, если бы какой-то иностранный зах­ватчик запретил нам разговаривать на нашем родном языке. Тогда наш словарный запас, произношение и наша свобода пользоваться ими станут нам очень дороги и сольются с нашим чувством Я. То же касается и несметного множества наших соци­альных и психологических привычек, которые никогда, если они не сталкиваются с помехами, не рассматриваются в качестве существенных для нашего личного бытия.

Личность включает многие привычки, умения, системы координат, факты и культурные ценности, которые редко (или даже никогда) не ощущаются как теплые и важные. Но личность включает также нечто теплое и важное — те области жизни, которые мы рассматриваем как свойственные нам. Их я предлагаю временно называть достоянием или проприумом (ргоргшт). Проприум включает все аспекты личности, образующие ее внутреннее единство.

Психологи, учитывающие наличие проприума, используют термины «я» (self) и «эго» (признавая их взаимозаменяемость) и определяют оба понятия с разной сте­пенью узости или широты. Это чувство «свойственного нам» (какой бы термин мы ни применили для его обозначения) заслуживает внимательного рассмотрения. Нужно распознать главные функции и свойства проприума.

Для этой цели более шестидесяти лет назад Уильям Джеймс предложил про­стую таксономическую схему26. Он утверждал, что возможны два типа Я. J? эмпири­ческое и Опознающее. Я эмпирическое распадается на три вспомогательных типа: Я материальное, Асоциальное и Я духовное. На этой простой схеме он построил свое знаменитое тонкое описание разных «свойственных нам» состояний ума. Однако с точки зрения современных психоаналитических и экспериментальных исследований его схема едва ли адекватна, поскольку ей недостает современного «психодинами­ческого аромата». Поэтому я с некоторым трепетом предлагаю несколько улучшен­ную (надеюсь, что это так) схему для анализа собственных аспектов личности. А к вопросу, необходимо ли понятие Я, мы вернемся позже.